Текст книги "Инженер Средневековья"

ГЛАВА 17

В Окойтце я ничего не мог закончить. Пока шли работы на полях, праздников не было. В этом отношении Церковь и государство отличались практичностью. Что касается наказания, то мне больше не приходилось стоять на часах. Меня заверили, что сразу после Пасхи освободится немало рабочих рук для сооружения мельницы.

Некоторые детали мы не могли изготовить на месте. Я хотел, чтобы главные роторные подшипники состояли из медных или бронзовых колец и свинцовых втулок. Свинец можно выплавить в Окойтце, но тяжелые кольца долго не давали мне покоя, пока граф не упомянул о колокольных мастерах в Цешине, городе его брата, в тридцати милях к югу отсюда.

И вот одним чудесным весенним днем я отправился в Цешин. Мое снаряжение оставалось, по сути, таким же, какое я купил прошлой осенью в Кракове. Только теперь кольчуга была подбита кожей. Меч сидел в новых ножнах, броский медный эфес сменился плетеной гардой из ковкой стали. Щит и копье были прежними. Анна получила новое седло и уздечку. Ей невероятно нравилась наша поездка.

Кристине, которая ехала рядом, поездка нравилась еще больше. А до этого ей в течение трех часов пришлось умолять Ламберта отпустить ее, чтобы «заботиться обо мне». Граф не возражал против ее отъезда, но с неохотой пожертвовал лошадью во время весенней вспашки.

Кристина надела лучшее платье, а сверху большую дорожную накидку. Еще четыре – позаимствованные – лежали в переметных сумках. Это было ее первое путешествие с того времени, как она в возрасте десяти лет переехала с семьей в Окойтц.

Кристина была отличной хозяйкой и управляла практически всей повседневной работой в замке. Но сейчас она пыталась держаться в дамском седле – лично я бы точно не сумел, – изображая возлюбленную рыцаря.

Это выглядело смешно. Ее беда в том, что она видела настоящих «дам» только издали, причем еще девчонкой. Все, что ей было нужно, так это пример для подражания.

Я вез с собой письма графа Ламберта его брату. Он продиктовал их отцу Иоанну, поскольку, несмотря на все свои положительные качества, был неграмотным.

Мне также поручили удостовериться, в порядке ли жена пана Мешко и его земли: дорога в Цешин проходила рядом с его родовым гнездом. До него было шесть часов езды обычным шагом. Кристина ни за что не перенесла бы галопа. У бедной барышни всю ночь сводило ноги.

Я не очень-то жаждал встречи с пани Ричезой, женой пана Мешко. Когда на Рождество, опасаясь гнева жены, тот отказался от любезных предложений девушек графа Ламберта, это дало мне повод считать пана Мешко подкаблучником. И вообще, у меня о ней сложилось впечатление как о женщине грубой и сварливой. Оказалось, что я ошибся. После встречи с пани Ричезой я понял, что пан Мешко отверг других лишь потому, что любил свою жену. Репутация подкаблучника была всего лишь уловкой, чтобы не выставлять напоказ свои истинные чувства.

В свои тридцать лет она не отличалась красотой. По меркам тринадцатого века она была высокой и излишне широкой в бедрах. Темные вьющиеся волосы до плеч, прямоугольное лицо и удивительно густые брови. У нее были голубые глаза, черты лица ничем особенным не отличались.

Вряд ли мужчина, впервые увидев ее издали, пусть даже в самом цвету, назвал бы такую девушку симпатичной.

Но спустя несколько часов после разговора с ней на меня вдруг снизошло озарение, и я понял, что мне выпала огромная честь находиться в обществе одной из поистине самых прекрасных женщин в мире.

Однако я забегаю вперед.

Замок пана Мешко не был крепостью. Простой, удобный на вид, бревенчатый дом с шестью комнатами. Он стоял в нескольких сотнях ярдов от города в сорок маленьких домиков. То там, то тут виднелись амбары и пристройки, но их возвели для удобства, а не для обороны. Если и были какие заборы или стены, то их соорудили не от врагов, а от зверей.

На первый взгляд место казалось слишком мирным для такого жестокого времени, но затем я заметил, что все крестьяне на полях вооружены: кто копьями, кто топорами, а некоторые мечами вдобавок к многочисленным ножам. Половина женщин носили луки. Вероятно, пан Мешко придерживался своей теории обороны.

Когда мы приблизились к дому, два мальчика, которые работали в огороде, положили мотыги и вышли нам навстречу.

– Добро пожаловать, дорогие гости, – начал старший, на вид лет двенадцати.

Несмотря на тяжелую работу, ребята выглядели опрятно.

– Стась, поди скажи матушке, что к нам приехали. Я позабочусь о лошадях.

– Благодарим за вашу любезность.

Я спешился и помог Кристине выбраться из дамского седла. Бедняжка еле стояла. Я обнял ее за талию, не столько из нежных чувств, сколько по иным причинам.

Мальчик посмотрел на меня.

– Ваша милость, возможно ли то, что я сейчас разговариваю с тем самым героем, паном Конрадом Старгардским?

Я не мог сдержать улыбки.

– Вряд ли я гожусь в герои, но меня действительно зовут Конрад Старгардский. Это моя знакомая, Кристина.

– У нас вы герой, пан Конрад. Райнберг убил отца моего лучшего друга и еще четверых мужчин из деревни. Он угнал половину скота моего отца. А вы тот рыцарь, который его победил.

Не думаю, что мальчонка намеренно проигнорировал Кристину. Просто в его возрасте герои значительно важнее девушек. То ли еще будет.

На крыльцо вышла женщина.

– Поговорим позже. Я должен поздороваться с твоей матерью.

– Добро пожаловать.

Она спокойно, с улыбкой, посмотрела на меня, вытирая руки полотенцем.

– Судя по всему, вы пани Ричеза. Я ран Конрад Старгардский, а это Кристина.

– Рада приветствовать вас, пан Конрад.

Она взяла обе мои руки и пожала их. Я знал, она ждала, что я ее обниму, поэтому я так и сделал. Поймите меня правильно, ни в тот момент, ни впредь я не испытывал к ней никакого плотского влечения. Пани Ричеза просто лучилась доброжелательностью и автоматически стала для меня кем-то вроде любимой тетушки или кузины.

– Очень рада знакомству с вами, Кристина.

Когда она обняла и поцеловала Кристину, я заметил, как моя девушка съежилась. К такому она не привыкла. Пани Ричеза сделала вид, что ничего не заметила, взяла ее за руку и повела в дом. Я пошел следом.

По современным стандартам мебель была примитивной, но очень даже удобной по средневековым меркам. Огромные сундуки вдоль стен служили сиденьями, на каждом лежала удобная подушка, чего не было в Окойтце. Пол был застлан половиком из лоскутов, первый половик, который я видел в тринадцатом веке. Большинство домов обходились тростником, разбросанным по полу. Но самое главное, все, включая двух маленьких детей, игравших на полу, было невероятно чистым. В доме моей матери не чище, а она пылесосила каждый день.

Одна из дочерей пани Ричезы принесла пиво и хлеб.

– Пиво подойдет? Сегодня слишком теплый день для вина.

– Кружка пива – это то, что нужно, сударыня.

Я выпил пиво. Разумеется, оно было выдохшееся: в тринадцатом веке еще не знали герметичных емкостей. Привыкаешь и к такому.

Я прекрасно провел вечер. Хорошая еда, приятная обстановка, интересная беседа. Я чувствовал себя как дома.

Все восемь детей – пять мальчиков и три девочки – были в точности такими, какими дети и должны быть, но никогда не бывают: любопытными, невероятно подвижными, однако чистыми и хорошо воспитанными.

Кому было за шесть, умели читать и писать. Пан Мешко собрал библиотеку из двадцати двух рукописных книг, большинство которых он переписал сам. Это была еще одна сторона его личности, которая меня поражала. Он научил грамоте свою жену, а она научила не только своих детей, но и всех детей из деревни.

Когда дети отправились спать, пани Ричеза и я провели пару часов, беседуя о сети школ, которая охватит каждую деревню во владениях Ламберта. У пани Ричезы уже были на примете учителя, я же не мог вообразить себе лучшего способа вложить деньги.

Весь вечер Кристина была необычно скованной и тихой, несмотря на наши попытки вовлечь ее в разговор. Я отнес это на счет переменчивого женского настроения, усугубленного страданиями, каких она натерпелась от дамского седла.

Когда мы легли в постель в комнате для гостей, я сказал Кристине:

– Хозяйка дома поистине чудесная женщина. Если ты станешь похожей на нее, то на всю жизнь осчастливишь своего мужа.

– Ты весь вечер строил ей глазки.

– Строил глазки? Вздор! Я просто был вежлив с необычайно любезной дамой.

– Она даже не настоящая дама.

– Кристина, ты говоришь глупости.

– Она не дама, а пан Мешко не рыцарь. Они оба родом из крестьян. Мешко было двадцать пять лет, когда герцог посвятил его в рыцари на поле брани. До этого он служил писарем.

– Напомни мне завтра отшлепать тебя. Ты говоришь ужасные вещи. Если пану Мешко удалось добиться всего своими собственными усилиями, это даже похвальнее, чем если бы он родился знатным. И пани Ричеза все равно была бы настоящей дамой, независимо от решения герцога!

– Это не одно и то же.

– Нет. Это лучше.

– Но…

– Замолчи и спи.

Ту ночь мы провели, как будто и не были знакомы, и у Кристины до самого утра сводило ноги.

Во второй половине дня мы прибыли в Цешин. Это был маленький приятный городок, если не брать во внимание отсутствие канализационной системы. Здесь жило около четырехсот человек, в представлении Кристины – огромный город. Страж у ворот поприветствовал нас и пропустил в город. Вероятно, рыцарю и его даме незачем было утруждать себя и звонить в колокол. Внешние стены были кирпичные, как и несколько милых круглых часовен, построенных двести лет тому назад.

Замок тоже был кирпичным и в точности таким, какие показывают в кино. Граф Ламберт в этом отношении отошел от стандарта.

Граф Герман уехал в Краков вместе с большинством своих рыцарей, чтобы посетить своего сеньора, Хенрика. Слухи о моих «военных» подвигах достигли Цешина, и придворные дамы оказали мне теплый прием.

С Кристиной они вели себя заметно холоднее. Образ жизни графа Ламберта не находил одобрения среди этих милых дам, и они решили дать понять это Кристине. Разговор выходил какой-то натянутый. Я постоянно пытался подключить Кристину, а они постоянно препятствовали этому.

Ситуация обострилась, когда подали ужин. Меня посадили между двумя далеко не молодыми дамами, но не поставили стул для Кристины.

– Разумеется, вы понимаете, – обратилась ко мне графиня.

– О да. Я понимаю.

Я старался изо всех сил держать себя в руках, но мне действительно все стало понятно.

– Ошибки случаются везде, даже в таком великолепном доме. Паж! Кто-то забыл поставить стул для Кристины. Принеси его и поставь рядом со мной.

– Но ваша светлость…

Паж слышал о том, – как я убил двенадцать человек сразу в одной схватке, каждого одним ударом. Разозлившись на кузнеца, я якобы разрубил наковальню пополам. Ему также рассказали приукрашенную версию того, как мы с Ламбертом убивали свиней.

– Еще один стул. Вот сюда.

Я указал на место рядом с собой. Стул появился немедленно, и после некоторых перемещений Кристина села за стол.

Мои действия вызвали больше проблем, чем я мог предположить. В Окойтце принцип «раздели кушанье, раздели кубок» действовал по праздникам. В замке Цешина, судя по всему, это относилось к любой трапезе. Появление еще одного человека означало, что всем с одной стороны стола пришлось сместиться, и последняя дама оказалась без собеседника напротив.

Ну и ладно. Черт с ними! Если они позволяли себе грубить, то и я тоже. Титулы – это хорошо, но это еще не повод презирать приличную четырнадцатилетнюю девушку, особенно если она моя спутница.

– Пан Конрад, – начала наконец хозяйка, пытаясь разрядить обстановку, – поведайте нам о ваших приключениях.

– Приключениях? Я с удовольствием расскажу вам о том, над чем работаю в настоящее время.

И я приступил к объяснению всех выгод от разведения породистых животных. Я проговорил без умолку минут десять и как раз растолковывал необходимость считать яйца, когда хозяйка дотронулась до моей руки.

– Весьма познавательно, пан Конрад. Правда ли, что вы победили бандита Райнберга, по кличке Черный Орел?

– Я убил сумасшедшего, если вы это имеете в виду.

– Он действительно был безумным?

– Думаю да. Людей, которые нападают на вооруженных рыцарей на глазах у всех, не назовешь здравомыслящими.

– И вы покончили с ним одним ударом, разрубив голову пополам, хоть он был в шлеме?

– Я торопился. Вижу, – вам нравятся жуткие истории. Я расскажу вам, как пан Михаил Малиньский лишился ступни.

И я рассказал, не упустив ни малейшей детали. Им пришлись по душе сцены из кровопролитных схваток, но сцена пережимания артерии была чересчур. Некоторые извинились и вышли из-за стола, прежде чем я закончил.

Хозяйка даже немного позеленела в лице.

– И он умер в постели в замке графа Ламберта?

– Там было легче за ним ухаживать. Кристина и ее подруги великолепные сиделки. Кстати, я вам не рассказывал о наших ткацких станках и прялках? Кристина и еще семь ее подруг могут за один день сделать из шерсти двадцать ярдов сукна.

– Семь подруг. О Боже.

В результате одну из комнат для гостей в Окойтце стали называть «постель, в которой умер крестьянин» со всеми вытекающими из этого глупыми предрассудками. В каком-то смысле это было даже хорошо, потому что никто из знатных гостей не соглашался в ней жить. Следовательно, меня не вытолкнут из замка, что в противном случае рано или поздно произошло.

Несколько позже хозяйка предположила, что Кристине будет гораздо удобнее переночевать в комнате для прислуги. Эта стерва так ничему и не научилась, а у меня закончились методы обучения.

– Это совсем не обязательно, сударыня. Я доставил письма моего сеньора, и великопостный ужин был чудесным. Сожалею, но долг зовет, и нам нужно уезжать.

– Но я надеялась…

– Как я уже сказал, мне очень жаль, но долг есть долг.

Мы с Кристиной пошли в конюшню.

– Паж, седлай лошадей и принеси наши вещи. Немедленно.

Паж подал знаки руками, и четыре человека принялись суетиться. Через несколько минут мы уже направлялись к воротам в сопровождении пажа с факелом.

– Но пан Конрад, сейчас так темно, – сказал тот.

– Тогда я позаимствую твой факел.

Я взял факел у него из рук.

– Там бандиты! Это очень опасно.

– Ты прав, парень. Поди скажи им, чтобы были поосторожнее.

Кристина сдерживала свои чувства весь день и вечер. Когда мы выехали за ворота, она разревелась, как школьница, которой ей и следовало быть в ее возрасте. Все, что я мог сделать, – это взять ее за руку и повторять, что все позади.

Я останавливался у нескольких таверн, и, наконец, мне указали приличную корчму «Боевой топор». Комната была большой и чистой, а десять гривен в день за пищу, жилье и уход за лошадьми не казались такой уж большой суммой. Владелец не помнил себя от радости: я забыл поторговаться.

– Ты понимаешь, что я ожидаю наилучшего обслуживания и прекрасного питания. Проследи, чтобы лошади были ухожены и распорядись насчет большого кувшина хорошего вина.

– Да, ваша светлость. Разумеется, ваша светлость.

Позже я узнал, что мы были его единственными постояльцами. В Цешине дела шли плохо, и многие сидели без работы. Тот факт, что в Окойтце люди работали по шестнадцать часов в день, а в Цешине сидели без дела и голодали, оскорблял меня как социалиста. Здесь не хватало организованности.

Как только мы остались наедине в нашей комнате, Кристина бросилась мне на шею и снова заплакала.

– Пан Конрад, я люблю вас!

– Надеюсь, нет, милашка. Я не семейный человек.

– Нет, то есть вы не должны. Я хочу сказать, уехать от всех этих графинь, баронесс и знатных дам из-за меня.

– Подожди-ка. Я уехал не из-за тебя. Я уехал, потому что меня оскорбила их грубость. Кроме того, я не собирался спать ни с одной из тех старых толстых и к тому же замужних женщин. Тем более если рядом есть такая привлекательная девушка, как ты. Выпей вина и успокойся.

Немного позже она сказала:

– Я все равно люблю вас, пан Конрад.

Утром я отправил Кристину за покупками в сопровождении одной из служанок владельца корчмы, чтобы с ней ничего не случилось и чтобы ее не надули. Я заплатил служанке гривну за день, что ее несказанно обрадовало. Я дал Кристине сто гривен и попросил купить подарки для ее семьи и друзей. Кроме этого, свадебный подарок от меня пани Малиньской и что-нибудь плотнику и графу.

– Но что графу Ламберту может понадобиться?

– Краска. Краска для сукна. А если тебе удастся найти еще и хорошего красильщика, граф будет очень доволен.

Я с радостью узнал, что колокольные мастера, для встречи с которыми я и приехал в Цешин, жили как раз напротив корчмы.

Литейной мастерской владели братья Краковские: Томаш, Михаил и Владислав. Дело их отца процветало, пока племянник епископа, германец, не открыл такую же литейную в Кракове. Заказы прекратились, и печи стояли холодными по полгода. Но информация просачивалась медленно. Кое-что я узнал от владельца корчмы. Братья пытались держать марку.

Мы с ними проговорили все утро. Я рассказал о том, что мне требуются огромные втулки. Диаметр внутреннего отверстия должен составлять ярд, диаметр наружного фланца втулки – два ярда. Длина втулок – один ярд. Современные роликовые подшипники составляют десятую часть от этого размера, но я не питал иллюзий по поводу качества, которое могли предложить братья. Когда работаешь с плохим материалом, нужно все делать большое.

Они рассказали мне, как отливали колокола. Они использовали метод потерянного воска. Это не «потерянная» древняя технология, хотя однажды в двадцатом веке я встретил работника музея, который, судя по всему, так и полагал. Его все еще используют, когда необходимо выплавить сложные, единственные в своем роде предметы. Для выплавки колокола братья вначале выкапывали яму. В яме они вручную вылепляли из глины форму, повторяющую внутреннюю часть колокола. Затем они брали воск и лепили колокол поверх формы, вырезая в воске различные наружные узоры и, поскольку были немного грамотными, надписи. На воск аккуратно наносили глину и оставляли все это сохнуть на неделю. Затем в яме разводили костер, который постепенно увеличивали.

Через пару дней воск расплавлялся, вытекал из специальных отверстий и сгорал. Еще через несколько дней глиняная форма достаточно нагревалась для залива меди. Измерив количество использованного воска, мастера точно знали, сколько нужно заливать. После заливки они разламывали глину и несколько месяцев «настраивали» колокол, убирая медь изнутри, чтобы добиться нужного звучания.

– В этом весь фокус, пан Конрад, – объяснил младший из братьев, – форма должна быть такой же горячей, как и медь, иначе она треснет или колокол лопнет.

Два других брата посмотрели на него так, как будто он разглашал секреты гильдии, что, возможно, он и делал.

– Мне знаком этот процесс, – соврал я.

Полдень уже миновал, а они так и не предложили мне обеда. Я подумал над этим – видимо, дело не в Великом посте.

– Это интересно, – сказал я, – но я проголодался. Мне бы хотелось пригласить вас и ваши семьи пообедать. Я остановился в «Боевом топоре». Можете отправить кого-нибудь к владельцу корчмы, чтобы он знал, сколько придет человек? И пусть он даст знать, когда все будет готово.

Они с радостью приняли мое предложение, и скоро мы сидели за обеденным столом, накрытым на четырнадцать человек. Маленьких детей не было: все трое умерли зимой.

Поскольку продолжался Великий пост, пища была без мяса: хлеб и толокно, гороховая каша и маленькая кружка пива. Пиво пили даже дети. Вода была грязной, а молока не будет еще месяц. Мои гости ели много, под пристальным наблюдением владельца корчмы, который вертелся в конце комнаты и следил, чтобы все шло как надо. Это была его самая большая выручка за последние месяцы.

Эти мастера имели навыки, которые могли быть мне полезны, а я, несомненно, мог быть полезен самим мастерам. Им был нужен социализм, и я собирался его ввести, разумеется, в рамках их общества. Я не сторонник знамен и революционных призывов.

– Прошу прощения, пан рыцарь, – начал старший из братьев, – но не вы ли тот самый пан Конрад Старгардский? Герой, который убил рыцаря Райнберга?

И эти туда же.

– Да.

– Тогда мы обязаны вам. Этот германец убил нашего двоюродного брата Якова, прямо на дороге, когда тот был без оружия и без денег в кармане.

– Мне очень жаль вашего двоюродного брата. Этот германец был сумасшедшим, но теперь он мертв.

– Все равно мы ваши должники.

– Вы ничего мне не должны. Я просто помешал ему отправить меня к вашему двоюродному брату.

Владелец корчмы перебил наш разговор.

– Прошу прощения, пан Конрад, но вы понимаете, что стол на четырнадцать человек стоит больше, чем мы с вами договаривались.

– Разумеется. Внеси разницу в мой счет.

– Да, ваша светлость. Это будет двенадцать гривен.

Разговор за столом прекратился. По гривне за порцию постной еды!

– Послушай, не слишком ли это много? Я не люблю торговаться, но если узнаю, что ты меня обманываешь, то немедленно съеду.

Я произнес все это тихо и спокойно, но без улыбки.

– Да, пан Конрад.

На его лбу вдруг выступил пот. Когда я в итоге расплачивался, то за весь обед отдал четыре гривны.

Позднее тем же днем братья назвали мне цену за втулки. Получилось три тысячи сто гривен за каждую.

– По-моему, чересчур дорого, – засомневался я. – Давайте еще раз пройдемся по вашим расходам, и знайте, я лично проверю все цены у лавочников.

Медь обойдется в восемьсот гривен, каламин и сплав цинка – в триста пятьдесят. Мы остановились, исходя из образцов, которые у них были, на твердой меди, с содержанием цинка около тридцати процентов. Глину они добывали сами, также сами рубили лес по договорённости с владельцем земли. С учетом транспортных расходов эти две составляющие будут стоить сто пятьдесят гривен. Загвоздкой оставался воск, это был редкий товар, как и мед, который продавался с ним вместе. На воск понадобится тысяча сто гривен, почти столько же, сколько и на металл. Оставшиеся пятьсот гривен за их работу и инструменты не казались слишком большой суммой. И все же…

И все же нет причин, по которым нельзя отлить сами формы. Обе втулки могли быть одинаковыми, что упрощало задачу. К тому же мне понадобятся еще и втулки для запланированной «ветряной мельницы», на которой будут молоть зерно.

Более того, я надеялся, что и другие землевладельцы захотят иметь мельницы. Возможно, нам понадобится много втулок. Многие детали, которые я задумывал деревянными, гораздо лучше сделать медными: некоторые шестерни, цилиндры насоса и шкивы. Я хотел несколько медных лоханей для мойки шерсти и детали для молотилки.

– Господа. – Они с удивлением посмотрели на меня из-за выбранного мною слова. – Ваши цены кажутся справедливыми за эти услуги, но так уж получилось, что я знаю более экономичные технологии.

Через два года они снова продавали колокола. Ассортимент состоял из трех стандартных размеров, надписи были одинаковыми, но колокола стоили в два раза дешевле, чем в Кракове.

– Далее, – продолжил я, – очевидно, что вас душит бремя долгов. Также очевидно, что у вас нет денег и что ваши семьи голодают. Я предлагаю вам продать мне ваше предприятие, и я буду платить вам всем приличную зарплату. Я также заплачу за некоторые преобразования. Что скажете?

– Все здорово, но существуют правила гильдии… – начал Том, старший из братьев.

– Что? Я думал, вы единственные мастера по колоколам в Цешине.

– Так и есть.

– Тогда кто глава гильдии?

– Вообще-то я.

– И они члены твоей гильдии?

– А… да.

– Ну и к черту эту вашу гильдию! Вас трое братьев, и я всех нанимаю.

– Мы можем проголосовать по поводу роспуска гильдии? – спросил Владислав, младший из них.

– Но в правилах не сказано…

– К черту правила! Я, пан Конрад Старгардский, властью, данной мне мечом, настоящим объявляю вашу гильдию недействительной. Вопросы?

Томаш посоветовался с братьями.

– Вопросов нет.

– Итак. Я не уверен на счет стоимости здешней собственности, но думаю, ваш дом, печь и земля стоят две тысячи гривен. Согласны?

Два младших брата с довольным видом закивали головами. Старший же сказал:

– У нас также есть определенные права и привилегии на глину и лес, кроме того, две тысячи гривен не полностью покроют наши долги.

– Пусть будет две с половиной, – ответил я, – не хочу, чтобы мои вассалы погрязли в долгах.

– Вассалы? Вы согласны взять с нас клятву?

– Разумеется. Надеюсь, вы тоже согласны. Я возьму клятвы с вас и ваших жен.

– Наших жен?

– Клятвы верности и добросовестной работы. Ваши жены помогают вам, не так ли?

– Да, но…

– Я не трогаю чужих жен. Что скажете по поводу шестисот гривен в год каждому и по двести вашим женам? Когда дети станут достаточно взрослыми, чтобы помогать, мы и это обсудим. По рукам?

Старший осмотрелся.

– Думаю, да.

– Хорошо. Я выплачу вам половину годовой зарплаты авансом, поскольку вам, как мне кажется, нужно кое-что купить. Купите одежду, только не много. Цена на простое сукно скоро упадет.

– Откуда вы знаете?

– Скажем, я чувствую это. Кроме того, коль скоро я хочу, чтобы вы посвятили себя целиком этому делу, когда будут уплачены все налоги, выплачены зарплаты, погашены расходы, куплены материалы и тому подобное, вы сможете разделить между собой одну двенадцатую излишка.

«Прибыль» – не очень подходящее слово для социалиста. Их безмолвное согласие переросло в восторг.

– Хорошо. Идите и обсудите все с вашими женами. Найдите меня до захода солнца, хочу взять с вас клятвы. Я буду в корчме.

Не успел я выпить и полкружки пива, как все шестеро, улыбаясь, появились на пороге.

– Хозяин. Я хочу, чтобы ты и все твои работники собрались во дворе. Нужно взять несколько клятв!

Вот так была совершена сделка, и я – не могу сказать национализировал, потому что я не государство, – но обобществил предприятие «Медный завод братьев Краковских». При этом я вновь играл, играл роль практичного торговца и тем самым очернял свою чистую душу социалиста. Это нужно было сделать. Человеку приходится делать то, что должно, каким бы противоестественным и болезненным это ни казалось. Разумеется, это маленькое зло по сравнению с голыми телами, которые я оставил в заснеженном лесу.

Я купил пиво, попросил точные весы и отмерил деньги. Когда я уезжал из Окойтца, граф Ламберт был сильно занят полевыми работами и не упомянул о деньгах. Поэтому я взял свои двадцать тысяч гривен. Я не волновался: граф отличался честностью. Понимаете, человеку либо доверяешь, либо нет. Глупо полагаться на клятвы и записи, потому что вор обкрадет тебя независимо от того, что написано на бумаге. А честный человек остается честным в любом случае.

Я отмерил три тысячи семьсот гривен золотом – курс серебра к золоту составлял 54 к 1. Деньги я отдал Томашу. Затем отмерил еще четыре тысячи и сказал ему, что медь и каламин должны быть куплены по минимальной цене. Нам был нужен резчик по дереву, и я попросил Томаша подыскать кого-нибудь. Двум другим братьям я поручил принести как можно больше древесины и глины и нажигать древесный уголь.

После небольшого колебания было решено, что владелец корчмы оставит у себя золото до утра, потому что ночью его охранял вооруженный страж.