Текст книги "Туман в хрустальном лабиринте"

Приятельница слушала с должным вниманием, подтолкнув Анастасию к продолжению рассказа.

– Меня удивило, – восхищалась Настя, – как разительно отличаются от современного европейского искусства полотна этого бурятского художника: неожиданностью парадоксальных образов, контрастом традиционных техник, глубиной национального духа. Не просто изображения, насыщенные характерными свойствами азиатской культуры, – философия необъятных просторов Великой степи.

Настя мысленно вернулась в прошлое, предавшись кратковременным воспоминаниям. Память бережно хранила этнические мотивы, доносившиеся некогда из колонок, расставленных по углам выставочных залов. Музыка служила безупречным фоном зрительному ряду, поддерживала мистический настрой, перенося созерцателей за пределы реальности, созданной величайшим творцом современности. Оставляя их один на один с закрытыми, погруженными в себя аскетичными персонажами этих гениальных картин.

– Твои друзья-художники – нищеброды, – выдернул ее из приятных мечтаний негромкий голос Сергея.

– Да перестань, – возразила ему Мария, воображавшая себя подругой Анастасии, – Настя, например, хорошо рисует и хорошо при этом зарабатывает.

– Не надо путать теплое с мягким, Машуня, – поправил ее супруг, – Анастасия зарабатывает головой, а не рисованием. Ты знаешь, – обратился Сергей уже к Анастасии, – что Ван Гог при жизни продал всего одну свою картину?

– Это легенда, – с досадой возразила Настя, – придуманная неизвестно кем для поддержания образа непризнанного гения. Он продал немного своих картин, но все-таки не одну!

– И, тем не менее, – упорно настаивал на своей мысли Сергей, – при жизни популярным он не стал! Задумывалась ли ты когда-нибудь, Анастасия, зачем людям слава после смерти? К чему им после жизни почести и воздаяния таланту? Живем-то мы сейчас, кушать сейчас желаем и детей сейчас воспитывать приходится… – он замолчал на пару секунд. – Не хочешь, кстати, консультантом моим поработать? Я планирую еще один тренинг запустить в ближайшее время. Какую-нибудь хрень финансовую, разумеется, для новичков. В цене, думаю, сойдемся, я не жадный!

– Как заработать на продаже криптовалюты, например? – подсказал, вмешавшийся в разговор Костя.

– Тоже вариант, – согласился Сергей. – Она же признана официальной, имеет высокий уровень капитализации и, вдобавок, не страшится практически инфляции, поскольку не предусмотрена дальнейшая эмиссия этих монет.

– Решил биткоинов прикупить? – хмыкнул Константин.

– За небольшой сравнительно период курс биткоина существенно возрос, – уклончиво ответил приятель. – Многие жалеют, что не вложили деньги в свое время именно в эту электронную валюту.

– Опять людям голову дурить собираешься? – засмеялся Константин, – да еще и с моей женой?

– Я продаю людям информацию, – возразил Сергей, – а насколько удачно они смогут воспользоваться ей, для меня лично вопрос второстепенный. Ну, так как? – обратился он уже к Насте.

– Я подумаю, – ответила та.

В холодном воздухе питерских улиц витала особенная мартовская свежесть, – чувствовалось первое дыхание весны. Всё более хрупким становился тонкий лёд, стягивающий лужи по утрам, оттаивал к полудню под воздействием нарастающего тепла. Сквозь редкие кучевые облака ярким чистым светом проникали веселые лучи мартовского солнца.

Настя стояла у окна, в руках дымилась кружка с ароматным, обжигающим кофе.

Бодрящий напиток с утра являлся неизменной церемонией устоявшихся офисных будней. Затем читала гороскоп, просматривала личную почту, пересчитывала в сейфе наличность. После чего начинался рабочий процесс. Если неизбежность бытия заставляла менять привычный распорядок, весь день шел насмарку. Перемены Настя любила, но этот утренний ритуал предпочитала оставлять незыблемым, как маленький островок стабильности беспокойного мира, как твердую уверенность в ежедневном восходе солнца.

Через два часа напряженной работы решила сделать перерыв, захватив ненужную более папку с договорами, направилась в соседний кабинет. Отдала документы, поболтала с коллегами.

Проходя мимо стола Максима, Настя посмотрела на него и улыбнулась. После корпоратива их отношения заметно потеплели.

– Что ты смеешься? – заинтересовался он.

– Да так, не важно… – махнула рукой Анастасия.

– Ну, скажи! – настаивал Максим.

– Как-нибудь потом, – продолжала интриговать она.

– Настя! Скажи!

В те мгновения, когда Максим чего-то хотел, но не получал желаемого, слишком сильно напоминал ей капризного трехлетнего ребенка; казалось, еще секунда, он завизжит и затопает ногами.

– Ты действительно хочешь это знать? – прошептала Настя, обнимая его за шею.

– Конечно! – так же тихо ответил Максим.

На какой-то миг она замолчала, потом быстро облизала его ухо и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

– Давай, давай, – кольнул в мозг внутренний голос. – Не отвяжешься потом.

– Отстань, – отмахнулась Настя, принимаясь за отчет. Настроение поднялось, работа спорилась в руках.

На вечер решила записаться она в салон красоты.

– Максимке понравиться хочешь? – ехидно осведомилось второе «я».

– Выглядеть хорошо хочу. Это же не запрещено? Косметолога я пока могу себе позволить.

Красивая и обновленная Анастасия вернулась домой, накормила домашних, почитала детям на ночь сказку.

В десять часов вечера раздался телефонный звонок.

– Когда это, наконец, закончится? – раздраженно воскликнул Константин.

– Это моя работа! – ответила Настя.

– Что за работа – по ночам шляться непонятно с кем? – продолжал возмущаться супруг.

– Мне за это хорошо платят, – напомнила жена.

Звонил Володя, внештатный сотрудник «Техностроя», через него получала Анастасия «черный нал» для финансовых нужд их компании. Володю в «Технострое» знали всего три человека: генеральный, его зам и Настя. Он крайне редко заезжал в офис Настиной компании. По причине крайней занятости, или какой-то другой предпочитал завозить пакеты с деньгами Анастасии домой. Иногда, под настроение, просил составить ему компанию в вечерней поездке, неизменно провожая ее потом до дверей квартиры.

Он был не Владимир, не Вова, не Вольдемар, – именно Володя, – и назвать его как-то по-другому у Насти не поворачивался язык.

На вид Володе было лет двадцать восемь, но Настя подозревала, что он намного старше ее, просто хорошо сохранился. О Владимире знала она мало, несмотря на то, что знакомство их длилось лет уже семь или восемь. Была у него обычная, заурядная даже, пожалуй, внешность, но за ней скрывался потрясающей внутренней силы человек. Настя никогда, ни при каких обстоятельствах не видела его в плохом настроении, его голос был весел и бодр в любое время суток, оптимизм не покидал Володю даже в безнадежных ситуациях, если Насте было тоскливо и грустно, придумывала повод для звонка, – Владимир вселял в нее надежду, укреплял веру в светлое будущее.

Володя, – и это тоже импонировало Насте, – фонтанировал энергией, как батарейки в популярной телерекламе, увлеченно разрабатывал проекты, концепции, идеи; пятнадцати минут не проходило, что бы у него не запиликал телефон. Ему звонили рано утром и в обед, поздно вечером и даже ночью; вся его жизнь представлялась Насте бесконечным телефонным разговором: он непрерывно кого-то напутствовал, увещевал, раздавал поручения. «Подожди минутку», – являлось самой употребляемой фразой Владимира, и Настя часто теряла нить разговора, если беседовала с ним по дороге в машине.

Еще одной Володиной особенностью являлась быстрая езда, он никогда не тащился по проезжей части, мчался по ней с такой скоростью, будто опаздывал на собственную свадьбу. Даже когда для спешки не было причин, ехать медленно не позволяла ему порывистая натура; Володю часто штрафовали за превышение скорости, и друзья в шутку прозвали его «почетным спонсором ГИБДД».

К Владимиру тянулась Настя бессознательно, интуитивно ощущая в нем такую же страсть к новизне, необузданную тягу к сомнительным приключениям. Володя не вызывал у нее интимных переживаний, но с ним было легко и комфортно, словно с братом или другим близким родственником. Насте нравилось нестись поздними вечерами в его темно-синей «Тиане», наблюдать картинки уличной жизни, мелькающие за окном, будто кадры кинохроники. Если налички было немного, распихивала ее по задним карманам джинсов, тогда выражение «сидеть на деньгах» понималось ей уже вполне буквально. Видела в этом Настя некоторую опасность, своеобразную финансовую, полукриминальную романтику.

Множество раз пыталась Анастасия разглядеть этих таинственных людей, у которых Володя забирал обнал, но не только их самих, даже марку авто опознать у нее не получалось. Встреча каждый раз проходила в новом для нее месте. Володя выходил, оставляя машину заведенной, через пару минуту появлялся с другой стороны, и они тут же растворялись в лабиринтах улиц.

– Тебе не страшно с деньгами такими ездить? – любопытствовала Настя.

Пакетов порой было много. Володя небрежно швырял их на заднее сиденье, запечатанные в пачки банкноты выпадали на пол. Иногда они пахли свежей типографской краской, – недавно напечатанные.

– Страшно, – Володя улыбался в ответ. – Поэтому езжу я быстро.

Финансовыми махинациями Настя не интересовалась, но иногда обналичивала через него некоторые суммы для своих приятелей, получая за это небольшой процент. Супруг был против подобного рода заработков, но косметолог и новые платья обходились Насте совсем не дешево. Альтернативные же доходы позволяли ей избегать долгих и нудных объяснений с Константином по поводу целесообразности ее огромных затрат.

«Женщины априори должны зарабатывать больше, – Настя искала себе оправдание. – Просто потому, что потребности у них выше, и о детях в нашем обществе заботиться приходиться тоже именно им. Постоянно просить у мужа на трусы, это как-то даже унизительно… Наше общество не правильно распределяет ресурсы. Деньги – всего лишь энергия, активность действий, вложенных в работу, ожидающих материализации, и если ты сам не успеваешь израсходовать свои честно или нечестно заработанные, за тебя обязательно сделает это кто-нибудь другой. Невозможно налить в кувшин воды, если он уже полон до краев, лишь выплеснув часть, можно начать очередное наполнение. Олигархи встречают настолько жадных любовниц, по одной лишь причине: те вынуждены участвовать в рублево-валютном круговороте, подвластные закону исчезания «бабосов», с полной отдачей заставлять циркулировать неутомимую денежную силу».

Как и любую самодостаточную, эмансипированную барышню, материальная зависимость от мужчин раздражала ее слишком сильно.

– Позвони, когда к дому подъезжать будешь, – недовольно крикнул муж, когда Настя натягивала пальто.

– Хорошо, – ответила жена.

Получив причитающуюся наличность, домой возвращались они по Литовской улице. Дворники «Тианы» счищали со стекла сыпавший сверху легкий снежок. По железнодорожному мосту, пересекающему сверху проезжую часть, двигался товарный поезд.

Им нужно было повернуть на Лесной проспект перед мостом. Анастасия, однако, была уверена твердо: если проехать под идущим по мосту составом, – а совпадало такое крайне редко, – будет тебе счастье всенепременное.

– Володя, мы обязательно под поездом этим проехать должны, – примета хорошая. Понимаешь? – она умоляюще смотрела на своего попутчика. Вдали показался уже конец состава.

Машин вокруг было немного. Крутанув руль, едва не задев проезжающую мимо красную Мазду, Володя резко сменил направление. Стрелка спидометра мгновенно перевалила за сто, его Ниссан стрелой промчался под последним вагоном.

– Мы успели! – ликовала Настя, обнимая Владимира. – Теперь нам счастье привалит!

Володя улыбнулся без слов.

***

Прошла пара дней. Убирая в папки, разложенные на столе документы, Анастасия старательно обдумывала вечерний семейный досуг, ничего занятного, однако, в голову ее не приходило.

«Чая надо выпить, – решила она. – Тогда и думаться будет лучше».

Когда Насте хотелось хорошего чая, заходила к Егору, заместителю главного инженера, давно и безнадежно в нее влюбленному. Среднего роста худощавый блондин, слегка небрежный, ироничный интеллектуал, ей казался он мужчиной-подружкой. Но в чае Егор был большой специалист.

– Я как раз новый молочный улун приобрел, – довольно распространялся поклонник, пока они степенно шествовали на кухню. – Многие считают, название свое он приобрел потому, что его вымачивают в молоке. На самом же деле в производстве улуна молоко не используется. Ты знала об этом?

– Нет, – отрицательно покачала головой Анастасия.

Егор открыл дверь, пропуская ее вперед. На кухне, к величайшему их обоих недовольству, столкнулись они с Максимом, оживленно беседующим с одним из менеджеров отдела продаж.

Максима Егор переносил с большим трудом, интуитивно ощущая в нем соперника.

– Существуют два способа ароматизации, – продолжил он, стараясь не обращать внимания на неприятное соседство. – В первом случае собранные листья обрабатывают молочным экстрактом, а во втором, наиболее сложном и дорогостоящем, ароматизация начинается непосредственно с чайного куста.

– И у тебя чай, конечно же, дорогой? – уточнила Настя больше для того, чтобы что-то сказать, нарушить наступившую с их приходом тишину.

– Конечно! – не скрывая удовольствия, заверил Егор. – Достанешь заварник?

Сполоснув стеклянную посудину, насыпал в нее скрученные сушеные листья, залил горячей водой.

– Давай свою кружку, налью тебе чая, – Егор подошел к ней слишком близко, и Максим, отвлекаясь от разговора с коллегой, повернул голову в их сторону. Насте, стоявшей между двумя мужчинами, хотелось провалиться сквозь землю. Она уже сильно жалела, что вообще согласилась пить чай.

– Держи, – заботливо протянул чашку Егор, – касаясь при этом ее рук. – У меня еще печенье вкусное есть. Зайдешь ко мне?

«Он сейчас это Максиму назло делает», – мелькнуло в на-стиной голове.

– У меня шоколад есть твой любимый, – вмешался в разговор Максим, – может, лучше ко мне зайдешь?

Настя почувствовала себя вещью, которую один из них пытается отобрать у другого.

– А что ты хотела? – тут же откликнулось второе «я». – Ты же сама им повод даешь!

– Не даю! – возразила Анастасия. – С Егором я даже не обедаю.

– А Максим? Ты же пишешь ему!

– Не пишу, – поправила Настя, – отвечаю! Это разные вещи!

– Зато весело? А? Все как ты хотела! Новые эмоции, другие отношения. Костя же давно не ревнует?

– Костя не ревнует. Но мне не весело, мне неприятно. Я хочу, чтобы меня развлекали, а не делили между собой два самоуверенных болвана.

Чай Настя пила без печенья и без шоколада.

II

Апрель

И полетели ножи и стаи упреков,

И заблудились во лжи и в собственных чувствах.

Земфира

***

Апрель начал свое наступление обильным снеготаянием. Дни становились длиннее, светлее, и легкие юго-восточные ветра разносили по городу запах весны. Утром еще было морозно, но днем уже слышалась веселая, звонкая музыка бодрой капели. Мокрый асфальт, освободившийся от снежных завалов, засверкал, заискрился в теплых, ласковых лучах огромного огненного шара, все чаще появляющегося теперь на безоблачном небосклоне.

Настя с утра пребывала в приподнятом настроении, солнечные зайчики, с легкостью проникающие через оконное стекло, резвились в душе, дурманили сознание, настраивали на игривый лад.

– Ты что это, такая довольная? – заместитель главного инженера разложил на ее столе стопку документов.

– Жизни радуюсь! – улыбалась Настя, подписывая и пропечатывая каждый лист.

– Разве в начале дня можно жизни радоваться? – Егор недоверчиво покосился на нее.

– Конечно! – продолжала сиять Настя, – с утра выпил, весь день – экстраверт.

Егор тоже расплылся в улыбке в ответ.

Работа спорилась в руках, и Настю все чаще посещала крамольная мысль: не покинуть ли ей офис пораньше под каким-нибудь благовидным предлогом?

Через пару часов напряженного труда с отчетом было покончено, Анастасия решила позволить себе короткий перерыв, бабочкой впорхнула на кухню, и на мгновение расстроилась, оказавшись там в одиночестве, – с удовольствием бы сейчас поупражнялась она в остроумии с кем-нибудь из позитивно настроенных коллег.

Уже собралась уходить, держа обеими руками дымящуюся посудину с чаем, когда в дверях появился Максим.

– Забегался сегодня, – начал он, пропуская традиционное приветствие, – даже кофе с утра выпить не успел.

Настя долго, практически с нежностью, смотрела на Максима, ей до одурения хотелось коснуться своими губами его пухлых, манящих губ.

Бодрый настрой придавал уверенности, струящиеся солнечные лучи, сквозь приоткрытое окно заливавшие ярким светом небольшое офисное помещение, добавляли решимости безрассудным поступкам.

– Иди ко мне, – позвала Настя, ощущая легкое смятение, сладостный трепет, идущий изнутри.

Максим, не говоря ни слова, подошел к ней вплотную. Близость его тела будоражила, кружила голову, волновала Настино естество.

Левой рукой обняла его за шею, долго всматривалась в серые, внимательные глаза, правой рукой погладила по голове; короткие жесткие волосы с уже заметно проступающей сединой приятно щекотали Настину ладонь. Прикрыв глаза, медленно провела кончиком носа по его носу, еще раз, на секунду прикоснулась губами к его рту, а потом… быстро лизнула хорошо выбритую щеку и выпустила Максима из рук.

Он вышел, хлопнув дверью, её душил истерический хохот.

Перед самым обедом, в состоянии такого же безудержного веселья Настя зашла в бухгалтерию.

– Нина Петровна, нам тут ребята из эксплуатации документов кучу притащили, опять расходники какие-то закупали. Вам куда положить, на стол?

– Залить горох, – ответила ей бухгалтер.

– Какой горох??? – не поняла Анастасия. С удивлением оглядела сидящих рядом коллег.

Нина Петровна жила в десяти минутах ходьбы от работы и обедать частенько отправлялась к себе.

– Суп гороховый хочу сварить. Не забыть бы только дома его замочить, – Нина Петровна уложила в сумку телефон. – Залить горох, – еще раз повторила она.

– А хотите, я Вас загипнотизирую? – неожиданно предложила Настя.

– Как это? – Нина Петровна перестала одеваться, недоверчиво посмотрела на нее.

– Забыть про горох! – зловещим голосом начала Анастасия, не моргая, уставилась на бухгалтера, убедительно делая перед собой невообразимые пассы руками. Потом не выдержала напускной серьезности, оглушительно захохотала.

– Да, ну тебя! – махнула рукой Нина Петровна, застегнула пальто, подхватила сумку и решительно вышла из кабинета.

– Забыть про горох!!! – крикнула Настя вслед, продолжая заливаться. Девчонки в кабинете тоже смеялись.

После обеда она снова зашла в бухгалтерию, проверить воздействие собственной магии.

– Я и правда, из-за тебя про горох забыла, – ворчала Нина Петровна. – Теперь мои домашние без супа останутся!

– Я же говорила, что обладаю тайной гипноза! – опять развеселилась Анастасия. – Это потому, что я ведьма!

Домой она вернулась всё в том же благостном расположении. В душе, казалось, расцвела весна, и Настя с удовольствием провела вечер с Глебом и Вероникой, передвигая фишки по столу.

– А, давай поедем с детьми на фестиваль мыльных пузырей? – предложила Анастасия, стремясь улучшить настроение домашним. В периоды душевного подъема старалась осчастливить по возможности всех окружающих.

– Думаешь, им это интересно будет? – колебался Константин, идеи жены вызывали у него порой предубежденное сомнение.

– Конечно! – заверила его Настя, заранее предчувствуя грядущее веселье, все больше заряжаясь собственным энтузиазмом. – Все дети любят пускать пузыри. Разве нет? Тем более что сейчас они не такие уже, как в нашем детстве, и пускают их профессионалы, превращая обычное, казалось бы, развлечение в настоящее колоритное шоу. Их можно гигантскими выдуть или наоборот, совсем крошечными сделать. Создать причудливые геометрические фигуры, очертания предметов, даже силуэт человеческого тела.

Костя, не имевший альтернативных предложений, согласился, и выходные они провели по Настиному сценарию.

Фантазия и сноровка устроителей фееричного действа равнодушным, действительно, не оставили никого.

Глеб с Вероникой, и впрямь, с удовольствием наблюдали необычное красочное представление, наслаждались всеобщим весельем, сами выдували через трубочку разноцветные невесомые шарики, ловили руками огромные легковесные пузыри, созданные первоклассными мастерами.

Настя, сделавшая за день множество удачных фотоснимков, успевшая попозировать внутри гигантской мыльной трубы, осталась довольна придуманной затеей, радовалась ликованию детей, и даже скептически настроенный ранее Константин вернулся домой в хорошем расположении духа.

Жизнь наладилась, и Анастасия пребывала в постоянно нарастающем возбуждении. Скука была позабыта, энергия била через край, в животе порхали бабочки. Ей сложно было сосредоточиться на серьезных монотонных делах, зато снова захотелось взяться за кисть. Настя достала начатую, но давно заброшенную картину.

«Воздуха ей не хватает», – мелькнуло в голове, и краски потекли на холст. Старательно прорисовывая мелкие детали, погружалась в воспоминания о Максиме; за каждым штрихом виделся его образ. Хотелось придумать повод для нового безумства, опять оказаться в его руках, почувствовать тепло его тела.

– Вот теперь жизнь появилась, – Костя заглядывал через плечо. – Раньше не хватало чего-то…Эмоций каких-то. Мы так скоро выставку твою откроем, – улыбнулся он.

Настя морщилась, но не отрывалась от полотна. Муж мешал ее фантазиям, сбивал с нужного лада, она чувствовала, как портал воодушевления начинает опять закрываться.

Для работы ей всегда требовалось вдохновение. Настя поняла это еще в институте, когда писала курсовые работы. Могла неделями биться над одной главой, но мысли, словно издеваясь, разыгравшимися мартышками перескакивали одна через другую, слова отказывались складываться в предложения.

И вдруг, в неожиданный момент приходило озарение, словно луч яркого света врывалось в глубины затемненного сознания. Фразы потоками текли на бумагу, Настя не успевала их записывать. В какой-то период начала носить с собой блокнот, чтобы успеть зафиксировать интересные суждения, – планшетов и смартфонов во времена ее студенчества не было. Анастасию даже не смущали любопытные взгляды прохожих, удивленно озиравшихся на нее, когда интенсивно строчила что-то в тетрадке, стоя с ней посредине улицы. В моменты подобного вдохновения курсовая работа писалась за два – три дня. Потом окрыление проходило, гасило за собой свет, и в голове на время воцарялась привычная пустота.

Написание картин также не обходилось без посещения музы, в периоды эмоционального подъема Анастасия сутками могла работать без сна и еды. Костя часто ругал ее за подобную увлеченность, одержимость своими идеями, прятал подальше краски и кисти.

Свое первое серьезное полотно создала еще в школе назло приятелю-художнику, страстно ей увлеченному, долго и настойчиво предлагавшему научить ее живописи. Настю, любившую порой демонстрировать превосходство и самодостаточность, чудовищно раздражал покровительственный тон старого знакомого, за кисть она взялась исключительно из чувства непримиримого антагонизма, наперекор здравому смыслу, чтобы досадить профессиональным навыкам друга. Противодействие удивительным образом способствовало раскрытию ее потенциала; к общему их удивлению картина получилась хорошей.

– Неплохо, очень неплохо, – Никита, прищурившись, вертел в руках полотно. Поставив на мольберт, отошел назад на пару шагов.– Задумка интересная. Выразительно выполнено, сочно. Краски подобраны удивительно точно, чувствуется экспрессия, колорит. Тебе, Настя, учиться надо.

Учиться она не пошла, но талант в ней проснулся. Супруг иногда продавал кое-что из ее художества, она не возражала, но писать на заказ отказывалась категорически. Костя называл какие-то суммы, считая их достаточными для подобного уровня творчества, но оценить свои картины в рублевом эквиваленте у Насти не получалось никогда. Они являлись чем-то несоизмеримо большим, чем материальные предметы, участвующие в товарно-денежном обмене. Это были не просто краски, нанесенный на холст, покрытые лаком. Каждое изображение несло в себе частичку творца, ее затраченное время, ее характер, мысли, чувства, переживания. Они не поддавались обычным формулам расчета прибыли, требовали к себе иного подхода.

Все, что рисовала Анастасия, делала скорее для себя, чем для других. Первое полотно подарила родителям, неудачные картины отправляла в изгнание на дачу.

Иногда пробовала что-то новое: писала не кистью, а мастихином, не маслом, а пастелью. Муж, активно поддерживавший каждое безопасное, с его точки зрения, Настино увлечение, обходившееся ему дешевле кодировок и сеансов психотерапевта, предлагал новые варианты рисунков.

Акварель и восковые мелки, баллоны с краской, маркеры и черный грифель, – все эти предметы отлично уживались у нее на столе, прекрасно ложились в умелые руки.

Она успела позаниматься волшебной, чарующей росписью на воде, таинственным процессом, мало знакомым современным обывателям. Изобразила с десяток портретов, составленных из одних прямоугольных фигур, измазала несколько полотен акрилом. Густые краски, стекая по наклоненной поверхности, переплетались между собой, отпечатывались на холсте кусочком фантастической реальности, отражением внутреннего мира творца.

Долгое время, сидя на утомительных совещаниях, чертила в ежедневнике слова разнообразными шрифтами, – основа творчества любого граффиста. Иногда они были прямыми, с широкими тенями, порой червяками расползались по строчке. Яркие надутые буквы перемешивались с деловыми заметками. Удлиненные углы надписей рассекали пространство бумаги. Если же Настя сгущала краски в ребрах каждой буквы, слова приобретали объем, привлекали внимание соседей, так же, как и она, изнывавших от скуки в светлых просторах огромного директорского кабинета.

Новые вариации знакомого творчества расширяли границы привычного прежде мира, открывали неведомые доселе аспекты своего «я», добавляя цвета не только бумаге, раскрашивая в яркие краски саму жизнь.

Многие Настины знакомые с восторгом отзывалось о ее работах, но самым лучшим комплиментом была, безусловно, оценка детей.

– Знаешь, мама, – рассказывала как-то Вероника, – мы в садике сегодня дерево цветущее рисовали.

– И как, у тебя получилось? – заинтересованно расспрашивала дочку Анастасия.

– Конечно! – ответила та, – ко мне даже Злата подошла, сказала: «Какой у Вероники рисунок красивый получился!» А воспитательница сказала: «У Вероники рисунок красивый потому, что она старается». «Нет, – говорю я, – у меня красивый рисунок потому, что у меня мама – художница!»

***

Хорошее Настино настроение, воцарившее в ее голове в последние недели, распространялось на семью, работу и всех прочих, кто попадался в данный момент на глаза.

Она охотно играла с детьми, уделяла внимание мужу, помогала коллегам и даже поучаствовала в благотворительной акции, организованной одной из сотрудниц «Техностроя». События сменяли друг друга, не оставляя возможности передохнуть, и Настя, удовлетворенно закрутившись белкой в колесе, радовалась свежим впечатлениям.

Смена мест, интересные люди, необычные происшествия, – все то, что давало уму новую пищу, помогало ему совершенствоваться, формироваться, развиваться требовалось ей неограниченно. Лишь в этом скоростном потоке видела, чувствовала, ощущала настоящую кипучую, яркую жизнь. Стремилась двигаться вперед, с неимоверной силой увлекая за собой окружающих, наслаждалась прелестью насыщенного, интенсивного бытия.

Довольная собой и происходящими, молниеносно меняющимися событиями, в кремовом платье-футляре Настя вышла из кабинета. Максима не видела она уже несколько дней, – заключал договора по новому объекту. В офисе было тихо, безлюдно, и столкнуться с ним в коридоре оказалось для нее событием непредвиденным.

– Не ожидала, но я рада тебя видеть! – улыбнулась Анастасия, удерживая его взгляд.

– Пообедаешь со мной? – в устремленном на Настю взоре читалась надежда.

Свои отношения с Максимом она скрывала ото всех знакомых, и обедать предпочитала отдельно, но в этот день неожиданно для себя сделала исключение. Пока ждали заказа, показывала ему на смартфоне фотографии готовых своих картин, рассказывала о новых творческих планах.

– Нарисуй меня, – неожиданно попросил Максим. – Когда ты станешь богатой, знаменитой и узнаваемой, буду показывать приятелям созданный тобой портрет.

Настя улыбнулась. Костя любил повторять, что художник она от слова «худо». Достала ручку, ежедневник, вырвала из него листок.

Палка, палка, огуречик. Человечек вышел смешной и корявый. «Максиму от Насти», – приписала она снизу, поставила дату. Протянула ему разрисованную страницу.

– Я художник, я так вижу, – веселилась Анастасия, пока Максим разглядывал ее творение.

Снег к середине апреля растаял, и Настя думала уже убрать до осени пальто, как вдруг устойчивая на первый взгляд погода, переменилась, скрылось за тяжелыми тучами солнце, прокатилась по улицам волна холодного ветра. Город снова оказался в плену у зимы, засыпанный белой порошей.

Времени с утра оставалось впритык, и лифт, не появляющийся уже четыре минуты, заставлял Анастасию, отводившую детей в сад, напряженно и нервно прохаживаться по коридору.

– Да, что же это за такое! – она в очередной раз нажимала подсвеченную красным ободком кнопку, ярким немигающим глазом уставившуюся на них с желтой, шершавой стены.

Кабина, наконец, распахнула перед ними двойные железные двери, беззвучно тронулась с места, подвластная упорядоченному движению тросов и шестеренок. Не доехав, однако, до пункта назначения, лифт остановился на втором этаже, замер в оцепенении, равнодушный к любым, совершаемым Настей, манипуляциям. Минут через пять им с детьми все же удалось оказаться снаружи, спуститься вниз по мрачной, темной лестнице с перегоревшими накануне электрическими светильниками.

На улице бушевала метель.

– Хорошо, хоть резину не поменяла, – недовольно ворчала Анастасия, пытаясь попасть ключом в замок зажигания, замерзшими на пронзительном ветру руками.

Автомобили медленно, с натугой тащились по заснеженным проспектам, тягучим, нескончаемым потоком. Дворники «Пассата» размазывали по лобовому стеклу жидкую грязь, летевшую из под встречных колес. Настя угрюмо посматривала на часы, опаздывала на работу уже на двадцать пять минут.

Загоревшийся неожиданно значок, предупреждающий о нехватке топлива, заставил ее свернуть на ближайшую заправку.

«Не доеду, наверно, обратно такими темпами», – с досадой констатировала она.

Очередь бензоколонки замерла в ожидании. Единственная в зале кассирша, по совместительству работавшая еще и поваром, жарила на гриле сосиски оголодавшим студентам, неторопливо, основательно выбиравшим между кетчупом и горчицей, между черным чаем с бергамотом и кофе с молоком.