Текст книги "Туман в хрустальном лабиринте"

I

Март

Глаза очерчены углем,

И капли ртути возле рта, Побудь натянутой струной В моих танцующих руках.

«Пикник»

***

Она открыла дверь и зашла в квартиру. На кухне работал телевизор, муж слушал новости, просматривая попутно сообщения на смартфоне, дети визжали в комнате. Настя почувствовала, ставшее уже привычным, раздражение, – возвращаться домой после работы стремилась последнее время все реже.

Наскоро чмокнув супруга, помахав детям, она заперлась в ванной; хотелось побыть одной, тишины и пару раз затянуться. У Насти была спрятана пачка сигарет со вкусом кофе, но курить Константин строго ей запрещал, спокойствие с подвижными шумными отпрысками тоже представлялось сомнительным; хотя бы пять минут одиночества…

Насте исполнилось тридцать три, высокая, худая шатенка, она выглядела моложе, тратя невероятное количество средств, времени и сил, чтобы скрывать от окружающих возраст.

Косметолог и фитнес-инструктор были лучшими Настины-ми друзьями, а первым, что она перевезла в квартиру будущего мужа, оказались коробка с кремами и велотренажер.

Долго и тщательно рассматривала свое лицо в огромном зеркале на стене; однажды, много лет назад, столкнулась случайно с женой своего бывшего любовника, та была тогда моложе, чем Настя сейчас, но гусиные лапки уже наложили свой отпечаток на когда-то красивое лицо. Эти «лапки» были единственным, что Настя запомнила во внешности соперницы, но с того момента одна только мысль о морщинах вызывала у нее патологический ужас.

Размышления о старости впервые посетили ее в первую беременность, во время прогулки мимо детской площадки.

– Посмотрите, какой у тети большой живот, – крикнул кто-то из гуляющих на улице ребят.

«Мне только двадцать шесть, – возмутилась про себя Анастасия, – какая же я тетя!!!»

Слова со временем забылись, неуверенность осталась.

К тридцати трем редко, но теткой ее все-таки называли; когда это оказывались женщины постарше, в ответ всегда хотелось обозвать их «бабками».

В глубине своего внутреннего «Я» Настя казалась себе молодой, думала порой, что совсем не стареет, просто опыт жизненный прибавляется и оболочка изнашивается.

Огромное прямоугольное зеркало над массивной раковиной отражало узкое, слегка вытянутое лицо, атласную кожу с легким, едва уловимым оттенком загара, темные блестящие волосы, свободно спадавшие на плечи, густая укороченная челка надежно закрывала высокий лоб. Непроницаемый взгляд внимательных карих глаз напоминал о двухсотлетнем господстве на Руси татаро-монгол, разбавивших своей кровью кровь великого русского народа.

Окружающие считали Настю красивой, хотя для нее здравый рассудок в сочетании с интеллектом казались перспективней увядающего очарования. Даже в школе олимпиады по истории и английскому языку предпочитала она конкурсам красоты. Однако, обучаясь в институте, получила предложение перспективной работы в многообещающей компании, где довольно быстро поняла, каким эффективным инструментом воздействия может быть привлекательная внешность, а в сочетании с трезвым умом и холодным расчетом добиваться собственных корыстных интересов в суровом мужском коллективе оказалось и легче, и проще, и результативнее.

С этого момента Настя переоделась в платье и уже больше никогда не выходила из дома ненакрашенной.

Тщательно ухаживать за лицом быстро вошло в привычку, домашние воспринимали длительное пребывание ее в ванной, как некий вечерний ритуал, спокойно и без претензий. Настя получила возможность прятаться от посторонних глаз, в тишине перед зеркалом спокойно предаваться бесконечным фантазиям и мечтам.

Ей вспомнилось внезапно, как в десятом классе заявила отцу с матерью:

– Хочу стать художником!

Рисовать она любила с детства, многие даже считали, у нее есть талант, родители, однако, видели будущее единственной дочери совершенно в противоположном свете.

– Настюша, – отец, финансовый директор крупной компании, смотрел на нее как на тяжело больную, – какая же это профессия, художник? Кем ты работать потом собираешься? Учителем рисования в школе?

– Почему учителем? – возражала Настя. – Организую персональную выставку, буду продавать свои работы.

– Пока ты станешь известной, – удрученно качал головой Владимир Львович, если станешь вообще, – пройдет много лет, а до этого момента ты будешь голодать, ездить на трамвае и носить единственные вытертые джинсы, потому что на новые наряды хватать тебе не будет катастрофически. Я – против! Категорически против сумасбродного твоего решения! Нет, нет, и еще раз нет!!! Получи образование хорошее, устройся на приличную работу, а в свободное время занимайся, чем угодно, хоть живописью, хоть йогой, хоть в театре играй.

Суровый безапелляционный отец внушал ей робость и уважение. В таких же, как у Насти, внимательных карих глазах, спрятанных за круглыми стеклами очков в массивной черной оправе, читалась вековая мудрость народа, бережно передаваемая из поколения в поколения, не растрачиваемая, только накапливаемая в его голове.

Добившийся успеха благодаря проницательному уму и колоссальной работоспособности, в семье пользовался он непререкаемым авторитетом. От него унаследовала Анастасия холодный расчетливый ум, жесткость характера, умение выживать в разобщенном коллективе.

– Настенька, доченька, – уговаривала мать, во всем привыкшая полагаться на мнение мужа, – мы же с папой поддерживаем твои увлечения, но они не должны мешать будущему. Не позволяй своим детским фантазиям разрушить успешную жизнь.

От матери, неплохой в молодости балерины, не добившейся, впрочем, особого успеха и рано оставившей сцену ради удачного замужества, досталась Насте точеная фигура, пластичность, грациозность и живое воображение, склонность к размышлениям, мечтательность на грани фантазийности.

Два разных характера: творческое начало и прагматизм отлично уживались в одном теле, лишив его только постоянства, конечного замысла, единого направления в движении вектора цели, заставляя бесконечно метаться от одной идеи к другой. Сомневаться в себе. С трудом принимать окончательные решения.

Родители проявили неколебимое упорство, и Настя, поддавшись безоговорочному, единогласному их мнению, поступила на экономический факультет.

Подвижный ум хорошо справлялся с математическими расчетами, через пять лет из Анастасии получился прекрасный специалист. Связи отца проложили дорогу к финансовым вершинам, двери в обеспеченное будущее распахнулись пред ней сами собой.

Когда окружающие спрашивали ее о выборе деятельности, всегда отшучивалась: «Экономика просто в центре, объединяет нас вместо церкви, объясняет наши поступки»¹. Получив хорошее образование, успешно контролировала она теперь финансовые потоки «Техностроя».

Благополучное настоящее было создано, детская мечта потерялась в глубинах подсознания.

В очередной раз, закрывшись от мужа и детей, Настя старательно смывала макияж, мечтами устремляясь за пределы квартиры. Скука, накатившая волной, мешала наслаждаться спокойствием в устроенном мире комфортной, обеспеченной рутины.

Настя не жаловалась на судьбу, жизнью своей была довольна: родители за неимением других наследников, все усилия по воспитанию обрушили на нее одну, стремясь вложить в ее голову максимум знаний, обеспечить ей безбедное существование. Настя многое переняла из навыков родителей, более всего, однако, болезненное пристрастие к алкоголю и неуемную тягу к сомнительным развлечениям. И только супруг, железной рукой удерживавший ее в рамках установленных приличий, не давал впоследствии свернуть на кривую дорожку.

Она удачно вышла замуж, сын, дочь, большая трехкомнатная квартира, две машины. Работала руководителем финансового отдела в строительной фирме, делая попутно «людей» из собственных детей, вполне впрочем, успешно.

Глеб подавал большие надежды в дзюдо, а Ника, внешне абсолютная копия матери, с полутора лет занималась плаванием и для ее будущих наград готова была именная медальница.

Настя была довольна своей жизнью, но не счастлива.

Слишком уж благополучной казалась ее жизнь, предсказуемой в своей тоскливой повседневности, в ней не хватало интриги, волнующей кровь, все было просто, понятно, доступно.

Настя достала плоскую бутылку приторно-сладкого ликера, спрятанную за стиральной машиной, сделала глоток.

Скука в который раз открывала ей свои удушающие объятья.

– Хорошо ведь живете? – удивлялись школьные подруги, с которыми продолжала поддерживать отношения, не смотря на растущую между ними пропасть социального неравенства. – Что еще тебе надо?

– Хорошо, – недовольно соглашалась Анастасия, – только тихо, сухо да правильно.

Апатия, словно пыль, мельчайшими неосязаемыми частицами витала в воздухе. Легкая и невесомая была настолько незаметна, что ее можно было вдохнуть, заглотить вместе с пищей, отхлебнуть в бокале вина. Движение стряхивало с себя оседающий пепел хандры, но стоило на мгновение остановиться, как липкий серый налет покрывал лицо, опускался на руки, забивался в карманы одежды. И только оживление тела, циркуляция стремительных энергий позволяли избежать оцепенения, стряхнуть с себя прах, убивающей чувства тоски.

Большинство Настиных знакомых, пережив гормональные взрывы молодости, давно поселились в удобной теплой клетке двухкомнатного комфорта, лишь изредка позволяя страсти перемен разрушать спокойствие, безопасность и предсказуемость устоявшегося бытия.

Анастасия же относилась к тому беспокойному сумасбродному типу людей, которых скука толкала пребывать в бесконечном поиске внешних раздражителей сознания.

Молодость легче справлялась с апатией: строила планы, искала решения, исследовала, познавала, разнообразила жизнь. Поступив в университет, с головой окунулась Настя в кипучую деятельность активных студенческих будней.

К двадцати пяти годам объездила два десятка стран, побывав на разных континентах, пару раз прыгала с парашютом, научилась играть на гитаре, поучаствовала в конкурсе фотографий дикой природы России, неплохо стреляла из боевого оружия, вышила крестиком несколько картин, поплавала с дельфинами и даже умудрилась получить права пилота малой авиации. Однако непостоянство занятий так и не позволило стать Насте профессионалом ни в одной из выбранных областей.

Несмотря на то, что железная сила воли была ее неоспоримым достоинством, – близкие поражались Настиной колоссальной работоспособности. Наметив какой-либо план, могла сутками обходиться без сна и еды, шаг за шагом приближаясь к заветной мечте, решимость ее буквально не знала преград, был в характере Анастасии существенный изъян. Как легко она чем-то увлекалась, так же быстро охладевала к достигнутому результату. Добившись успеха в какой-нибудь сфере, тут же меняла деятельность, стремясь исследовать область жизни для нее совершенно неиспробованную. Неведомое манило к себе, раздвигая горизонты неизвестности, давало простор воображению, сулило небывалые свершения. Насте нравились свежие впечатления. Не долго.

Через пару недель ее снова начинало тянуть к чему-то, мало для нее известному.

В молодости устанавливала себе вехи, создавала проекты, строила планы: купить машину, выйти замуж, приобрести недвижимость, завести детей… С возрастом возможностей для реализации мечтаний становилось все больше, желаний все меньше. Апатия гостила у нее неделями и Настя с трудом находила себе новую цель.

Добившись хорошей должности на работе, заполучив полный комплект разнополых детей, Анастасия совсем потерялась, скука накрыла гигантской волной.

Жаловалась она не на плохое настроение, возникающее время от времени, пребывала в затянувшейся хандре, тоске от нехватки полноценной активной деятельности. У нее, как и у легендарного сыщика Шерлока Холмса, в отсутствии интересного дела «ржавел» мозг.

Настя маялась от тоски, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие, начинала что-то и тут же бросала, злилась на себя, на мужа, периодически орала на детей.

У нее были планы на будущее, но какие-то мелкие, обывательские; мечталось о чем-то более масштабном, более значимом. Ей хотелось преодолевать трудности, бороться со сложностями, без покорения новых вершин переставала чувствовать Анастасия жизненный процесс. Недостаток препятствий вызывал у нее неподдельное раздражение, буквально физический протест в извилинах мозга.

– А как же воспитание детей? – возражал муж. – Их же лет двадцать поднимать, если не больше.

– Многие растят собственных отпрысков, – закатывала глаза Настя, – что в этом интересного? Чужие дети – еще, может быть… Но свои – слишком просто, слишком обыденно, не находишь?

– По моему, у тебя просто плохое настроение, от того, что тебе нечего надеть, – отвечал обычно Константин, лояльно относившийся к капризам супруги. Требовательности эгоистичной

Анастасии уступал со снисходительной иронией старшего брата тем самым чувством, которое вызывают порой у взрослых, состоявшихся людей маленькие избалованные дети и породистые собаки. – Может, дать тебе денег и отвести в магазин?

– Мне есть что одеть, – огрызалась Настя и уходила в себя.

У нее было то, к чему стремятся всю жизнь простые обыватели, ради чего годами корпят на работе, старятся, бьются как рыба об лед; семья была, дети, квартира, дача, машина… не было счастья.

Ей нравилась стабильная размеренность семейного мещанского быта, удобные сто десять квадратов с красивым видом из окон, любимые дети, даже прагматичность и расчетливость супруга, тщательно оберегавшего ее от беспокойств и волнений. Хотелось ей при этом перемен. Сомнительных веселых приключений, разбавляющих трясину эмоционального болота, бешеной встряски, позволяющей вкусить разнообразие жизни, всплесков адреналина, бурных, неукротимых, яростно заставляющих колотиться сердце.

Друзья, которым Настя изредка жаловалась на отсутствие глобальных интересов, проблем ее не разделяли, считали апатию блажью, придурью обеспеченной женщины, супруг снисходительно протягивал кредитную карту, предлагал отправиться в спа-отель, родители молча переглядывались между собой, за спиной крутили пальцем у виска. Со временем она замкнулась в своих переживаниях, отгородила семейную жизнь от собственной, личной, со скукой боролась сама, как умела. И только внутренний голос, с которым вела постоянный диалог, подыскивал выход, указывал нужные ориентиры.

Замужем Настя пребывала десять лет, с будущим супругом Константином познакомил ее дальновидный отец, хорошо понимающий в людях и бизнесе.

– Обрати внимание на этого молодого человека, – указал он ей на выбранного претендента, – сын моего партнера, выпускник СПБГУ, подающий надежды юрист и просто положительный парень.

– Перестань заниматься сводничеством, – поморщилась Настя, однако, сразу почувствовала жизненный потенциал предложенного кандидата, с этого момента свободное время проводили они уже вместе к великой радости родителей обеих сторон.

Косте было тридцать четыре; выше Насти на пол головы, крепко сложенный широкоплечий с хорошей спортивной фигурой; на «мистер Олимпия» амбиции его не распространялись, но в зал ходил он регулярно. У него была чуть смуглая кожа, короткие темные волосы, карие, всегда немного грустные, но очень проницательные глаза. Его низкий бархатистый баритон, звучащий в ушах неповторимой безукоризненной мелодией, покорил Настю с первой минуты.

Константин олицетворял собой спокойствие и уверенность, слегка флегматичный, он редко выходил из себя, по натуре был скорей дипломатом, хорошо сходился с людьми, обладал здоровой самокритикой и проблемы воспринимал с иронией.

Настя верила в различные приметы, гадания, знаки судьбы, когда в день первого их свидания оказались под железнодорожным мостом, с проезжающими по нему одновременно двумя поездами, поняла: так задумано свыше! Через полгода Костя, действительно, сделал ей предложение.

Первые годы семейной жизни Ивины провели в понимании и согласии; Настя считала их чувства не банальной, элементарной любовью, – кармической связью. Они разумели друг друга с полуслова, способны были предугадывать желания, на расстоянии чувствовать настроение, и если у одного болела голова, то и другой даже на удалении начинал ощущать то же самое.

В глазах друзей союз Анастасии с Константином выглядел не просто удачным, – был идеален! Они гармонично дополняли друг друга, умело совмещали работу с выходными, не имели привычки жаловаться, ни на себя, ни на других, полны были энергии, энтузиазма, и на людях казались вполне довольными жизнью.

Оба супруга были прагматичны, расчетливы и честолюбивы, умели не только работать, но и зарабатывать и вскоре после заключения брака финансовые дела Ивиных пошли в гору. Они не считали себя богатыми, – у них были более состоятельные друзья, – но в средствах себя не стесняли и к рождению детей успели обзавестись кое-какой недвижимостью.

Появление наследников существенно отразилось на жизненном укладе Константина и Анастасии; все больше времени уделяли они воспитанию отпрысков, и отношения их из романтических переросли в приятельские, а в чем-то даже и в партнерские.

По сложившейся давно привычке старались они проводить свободное время вместе, отправляя детей к бабушкам, нежности, однако, проявляли все меньше.

«Невозможно чувствовать вечное счастье друг с другом, – размышляла порой Анастасия, оставаясь наедине с собой, – для этого нужно умереть в один день, или же заручиться поддержкой Сатаны».

Костя работал юристом в крупной компании; инициативный и деятельный на работе, дома давал себе слабину, позволяя Насте решать, где им проводить выходные, в каком ресторане поужинать, какого цвета выбрать паркет и обои, на какой спектакль отвести детей. Подготовку любых мероприятий, однако, предпочитал контролировать единолично, предусматривая заранее и на ходу устраняя любые возникающие проблемы.

Константин первый вернулся с работы, забрал Веронику и Глеба, дождался возвращения Насти. Их холодильник был полон еды, но без нее никто не ужинал, предпочитая получать персональное приглашение.

Вот и сейчас домочадцы терпеливо сидели в ожидании вокруг не накрытого еще стола.

Настя сжала волю в кулак: потерпеть этот шум всего пару часов, потом ночью в тишине можно будет лежать, смотреть в потолок, размышлять о своем.

Ника взахлеб пересказывала сказку, услышанную накануне по детскому радио, Глеб перебивал, поправлял, размахивал руками. Работал телевизор. Настя смотрела на каждого, кивала головой, улыбалась, но не слушала.

Самым трудным в жизни оказалось не духовное самосовершенствование, как наивно полагала в юности Настя, а построение банального обихода. С личным развитием проблем, как раз, не возникало, повседневные же обязанности превратить способны были в Золушку любую принцессу. «Как точно подметила Агата Кристи, – вспоминалось иногда Анастасии, – когда моешь на кухне посуду, так и хочется кого-нибудь убить!»

«Не тому нас учат в школе, – продолжала она внутренний монолог, – обязательным предметом старшеклассников должно стать «изучение быта семьи». Ну, какое тут «долго и счастливо», когда вечером ждет тебя целая гора посуды, в шкафу пару дней скучает мятая одежда, а полы у детей то и дело покрываются пятнами, неясного происхождения? И экзамен еще ввести с вопросами: Сколько еды нужно приготовить в выходные, чтобы закончилась она к выходным, а не в четверг, как обычно? Почему, чем больше готовишь, тем быстрее съедается? Как выйти из дома с детьми, и не выйти при этом из себя? Сколько раз в неделю позволительно болеть голове? И, наконец, кто в семье главный: то, кто больше зарабатывает, или тот, на кого больше тратят? А тому, кто экзамен сдаст, пройти трехнедельную практику! Нет, три недели мало, – три месяца!!! И сертификат потом выдать: «К семейной жизни готов!». Тогда и разводов в стране меньше будет».

Начинался март – пробуждение жизни, новое утро года; ночи еще стояли морозные, но небо все чаще оставалось ясным, солнце начинало пригревать, и снег на открытых участках покрывался влажной грязевой коркой. Крыши обрастали длинными рядами сосулек, в воздухе звенела веселая хрустальная капель. Дворники сбивали ледяные наросты, и они разлетались на части, отзываясь в сердце трогательной мелодией ранней весны.

Насте, как кошке, в марте все время хотелось любви. Не животной, – большой чистой и светлой. Это был месяц ожидания чуда, пробуждение от холода, долгого зимнего сна. Рассвет надежды, предвкушение необъяснимого счастья, когда душа замирает от смутных предчувствий. Она подолгу пребывала в томном настроении, улыбалась сама себе безо всяких причин.

Дети в саду готовились к утреннику, нужно еще было репетировать стихи, подготовить заранее костюмы. И подарки эти к женскому дню, – ежегодная весенняя суматоха. Мамы, подруги, коллеги, воспитатели, – всех поздравить, никого не забыть; дела накапливались снежным комом. Костя нервничал, – дни пролетали мгновенно, – упрекал Анастасию в бездействии, она даже была с ним согласна в душе, но собраться не могла: мысли ее захватил Максим – занятная игрушка на работе.

***

С Максимом работали они в соседних кабинетах. Ему было тридцать девять, Настя не могла назвать его красивым, хотя какая-то харизма в нем, определенно, присутствовала. Максим обладал типичной внешностью северного европейца: высокий рост, широкие плечи, темно-русые короткие волосы, серые глаза. Нос его с заметной горбинкой неизменно притягивал взгляды окружающих, и в совокупности с поднятой высоко головой придавал лицу самоуверенное, даже высокомерное выражение. Максиму удалось сохранить хорошую спортивную форму, хотя весил он, по Настиному разумению, «под сотню».

Когда смотрела на него, пыталась представить, можно ли вообще шевелиться под этим центнером мяса. Не знала, с чего в голову пришла подобная дикая мысль, но избавиться от нее не удавалось.

Выглядел Максим безупречно: хорошо подстриженный, идеально выбритый, его дорогие костюмы тщательно подбирались по цвету и размеру. Респектабельного внешнего вида, казалось, было достаточно, чтобы окружающих начинала интересовать его душа. «Человек-манекен», – думала Настя, рассматривая коллегу, стремилась вообразить его в шапке, не бритым, ей хотелось хоть как-то испортить совершенную эту картинку, постоянно возникающую перед глазами.

Анастасия хорошо помнила их первую встречу спустя пару дней после возвращения ее в «Технострой» из декрета. Они столкнулись в коридоре. Сначала обратила внимание не на него, на рубашку; белые рубашки были Настиным фетишом, буквально сводили ее с ума, а мужчины в таком одеянии всегда казались привлекательнее прочих. Даже спустя годы знакомства, не могла решить для себя, что нравится в нем больше: его рубашки или черный Инфинити, на заднем сиденье которого втайне мечтала оказаться вдвоем.

Только потом посмотрела в глаза; Максим тоже внимательно разглядывал незнакомое лицо. Они не поздоровались, не сказали ни слова, просто долго смотрели друг на друга, стараясь не отводить взгляда, сколько было возможно.

– А это кто? – спросила Настя секретаря Марину, кивком головы указав на Максима.

– Максим Игнашевич. После твоего ухода в декрет его взяли. Разведенный, между прочим, – понизила голос Марина, – у нас тут все девчонки по нему с ума сходят.

– Понятно.

Настя не выказала никакого интереса, но выбирать костюмы на работу с этого дня начала старательнее обычного.

Максим трудился начальником отдела договоров и претензий, – занятие нервное, но прибыльное, – и Настя, хорошо осведомленная о доходах коллег, сразу на интуитивном уровне оценила его перспективность.

По работе они пересекались мало, разговаривали не часто, но проходя мимо стола Максима, постоянно ловила Настя обращенный на себя взгляд. Иногда специально находила повод пройти мимо, чтобы проверить: посмотрит или нет. Всегда поднимал голову, и Настю изначально веселила дурацкая, придуманная ими игра. Полупрозрачная дымка интимности, толика зависимости, грамм заблуждений.

Начало нежной романтической связи. Каждый держит еще чувства при себе, намеками, взглядом позволяя партнеру догадываться о его симпатии. Легкий флирт, заставляющий быть в тонусе, невинные отношения без гарантий, договоров и обязательств. Они давали возможность почувствовать себя желанной, не разрушая семейной идиллии, подчеркивали женскую востребованность, не нарушая верности супружескому долгу. Поднимали настроение, придавая легкость бытию и приятность работе.

Иногда оставлял ей сообщения на электронной почте, к служебным делам совсем не относящиеся, Настя присылала ответ.

– Считаешь это нормальным? – спрашивал ее внутренний голос.

– Просто игра, – уверяла его Настя, – ничего личного. Как лекарство от скуки.

И ей, действительно, становилось веселее, глаза блестели, работа спорилась в руках, появлялись идеи, новые мысли, пробуждались желания. Даже выглядеть хотелось лучше: она с вечера продумывала завтрашний гардероб, тщательно подбирала аксессуары, и хотя в балетках ходить было удобнее, но без каблуков ощущала себя сошедшей с дистанции.

Это не было любовью, просто глупые мысли от его писем так приятно отдавали вниз живота, что сидеть за офисным столом становилось куда интереснее.

Изредка, в присутствии Кости, испытывала Настя угрызения совести, доля фальши, благодаря Максиму, все-таки вкралась в их семейную жизнь. Остановиться, однако, не могла, оправдывала себя тем, что не делает «ничего особенного» просто пишет в ответ.

За пределами офиса они с Максимом, действительно, не встречались, да и на самой работе разговаривали редко, только если рядом никого не было. Настя предпочитала эпистолярный жанр. Сообщения его удаляла практически сразу после прочтения, в целях безопасности, и хотела считать, что Максим поступает точно также. Она никогда не задумывалась о его желаниях, ей просто хотелось легкого, пьянящего веселья.

Анастасия была ярым противником служебных романов, – этого нескончаемого сериала страстей, разыгрываемых на офисной сцене. Как бы ни пытались его главные герои вживаться в роль шпионов и разведчиков, окружающие все равно обсуждали события «последних серий». Личная жизнь для Насти была темой закрытой, и ей совсем не хотелось становиться объектом пристального наблюдения и бесконечных сплетен окружающих ее коллег.

Отношений, каких бы то ни было, с Максимом Анастасия боялась словно чумы, и, стремясь контролировать свои эмоции, мгновенно одевалась в ледяную броню. Она не испытывала практически потребности в теплых чувствах, пылкая страсть ее быстро утомляла, так как мало питала ведущую Настину стихию – поиск свежих впечатлений. Любые попытки сближения вызывали в ней почти непреодолимое отчуждение. Как однозаряженные полюса магнита, отталкивала его с такой же силою, с какой он притягивал ее к себе.

Она слишком ценила свою независимость, и простор в отношениях вдохновлял куда больше, навевающей тоску определенности.

Максим был Настиной тайной, слишком личным, бесконечно сокровенным секретом, не рассказывала о нем ни двоюродной сестре, ни лучшей подруге, только раз проговорилась приятелю, выпив пару бокалов вина.

– Он просто заполняет пустоту внутри тебя, – ответил, не раздумывая, Паша. Словно в зеркало глядел.

Пустота эта казалась Насте временами огромной черной дырой, она тонула в ней, захлебывалась, как в болоте, Максим возвращал ее к жизни, позволяя почувствовать давно позабытую приятную влюбленность, не нарушая привычного хода устоявшегося семейного бытия.

***

Настя сидела за столом небольшого, но вполне уютного кабинета; его главным достоинством, по Настиному мнению, являлось огромное, во всю стену окно. Разглядывать происходящее через стекло, обрамленное рамой, было единственным занятием в Настиной жизни, которому предавалась безраздельно, всей душой.

В самом начале своей карьеры могла еще поработать где-то в центре офиса, разделенного пластиковыми перегородками на американский манер, но добившись определенного статуса, помещениями с искусственным светом начала пренебрегать. И теперь стол, расположенный рядом с окном, являлся обязательным в списке ее требований к работодателю.

На противоположной стороне улицы располагался жилой, начала прошлого, а может и позапрошлого века постройки обветшалый уже немного дом. Именно его чаще всего и рассматривала Настя опытным взглядом несостоявшегося художника. Вот и сейчас, отвлекаясь от дел, глядела в немытые стекла его глазниц. Крыльцо, лишившееся нескольких ступенек, погнутые заржавевшие перила, – старательно сохранял он свой первозданный вид, чарующую прелесть разрушения, унося воображение смотрящего на полтора века назад.

«Нашему столетию не хватает красоты и изящества, – размышляла Анастасия. Дел было много, работать, однако, не получалось: изматывающая тоска по неведомому оттягивала внимание на себя. – Век стекла и бетона, одноразовой посуды и пластиковых вещей. С ума сойти можно от простоты четких линий в интерьере, минимализма однотипно обставленных квартир, типичных серых фасадов одинаковых многоэтажек в изобилии захвативших окраины города. Куда подевалась орнаментальная изысканность рококо, динамичность образов, роскошество и величие барокко? Глазу же не за что на улице зацепиться! Скучные образы, скучные люди. Даже одежда – и та скучна! – Мельком взглянула на собственный пепельно-серый костюм. – Ни тебе пышности юбок, ни изящества кружева».

– Переодеться! – услужливо подсказал внутренний голос.

– Что? – не сразу поняла Анастасия.

– Пойти, переодеться! Хотя бы что-то в себе поменять… Взбудораженная внезапной идеей, Настя оторвала взгляд от

окна.

Стремясь заполнить свой день до отказа, Анастасия рано вышла из декрета. Должность руководителя отдела финансов, которую она занимала, подразумевала большую нагрузку, значительную ответственность, и Настю это радовало.

К работе относилась она серьезно, с упоением занимаясь упорядочением, рационализацией существующего офисного хаоса. Анастасия любила методический труд, детализацию, регламентированные задачи. Создавала систему, продумывая ее до мелочей, предвосхищала проблемы, изобретала решения.

Не правы те, кто видит в финансах лишь нудные, сухие цифры, – только математики и поэты способны познать истинный восторг, высшее духовное наслаждение, взывающее к каждой стороне нашей слабой натуры.

В экономике кроме нерушимой истины есть своя исключительная прелесть, без пышного блеска, свойственного музыке и живописи,– холодная и строгая, как красота скульптуры, но бесконечно чистая. Она способна открывать неколебимый абсолют, незыблемое совершенство, доступное лишь величайшему из искусств. Это творчество, но созидание рассудка.

Настя была незаменима везде, где требовалась острота ума и способность выдавать идеи. Она хорошо понимала, что подвластно ее силам, от чего следует отказаться, разборчивая и беспристрастная, дружила с головой и порой только с ней.