Текст книги "Исход"

ГЛАВА 20

«Кеннету Брэдбери,

заведующему отделом АСН,

Лондон

Дорогой Брэд! Податель сего письма и прилагаемого репортажа с Кипра – Ф.Ф.Уитмен, летчик британских межконтинентальных авиалиний.

Срок начала операции «Гедеон» – через пять дней. Немедленно подтвердите телеграммой получение письма. Я ввязался в это дело на собственный страх и риск. Чувствую, что из этого может получиться нечто капитальное.

В день начала операции я отправлю вам телеграмму. Если она будет подписана «Марк», то это будет означать, что все идет по плану и можно печатать репортаж. Если же она будет подписана «Паркер», то задержите материал, так как это будет означать, что произошло что-то непредвиденное.

Я обещал Ф.Ф.Уитмену 500 долларов за доставку пакета. Рассчитайтесь с ним, пожалуйста.

Марк Паркер»

«Марку Паркеру,

гостиница «Купол»,

Кирения, Кипр

Тетя Дороти благополучно прибыла в Лондон, мы все очень рады ее видеть. С нетерпением ждем вестей.

Брэд»

Начав работать в Караолосе, Китти переехала из «Купола» в гостиницу «Король Георг» в Фамагусте. Марк остался в своем номере, чтобы быть на месте, когда «Исход» прибудет в Кирению.

Он дважды съездил в Фамагусту, желая повидаться с Китти, но оба раза ее не застал: она была в лагере, Мандрия подтвердил, что помощницей Китти работает девушка-беженка и они все время вместе. Марк начал беспокоиться. Неужели Китти так забылась, что пытается воскресить собственную дочь в этой девице? В этом было что-то нездоровое. Вдобавок она еще выносила из лагеря поддельные документы.

Остались считанные дни до решающего этапа операции «Гедеон». Беспокойство Марка нарастало, а странное поведение Китти тревожило его все сильнее. Он назначил ей встречу в «Короле Георге» и поехал в Фамагусту.

Пока все шло слишком гладко. Бен Канаан и его шайка запросто водили англичан за нос. Англичане, правда, чувствовали какой-то подвох, но им никак не удавалось за что-нибудь уцепиться. Марк изумлялся хитрости Бен Канаана и отваге пальмахников. Переделка судна, подготовка детей – все шло бех помех. Дело и впрямь обещало стать украшением его репортерской карьеры, но так как он не был в нем посторонним, то страшно волновался.

Добравшись до Фамагусты, Марк поставил машину у гостиницы «Король Георг». Она была очень похожа на «Купол» – также стояла на берегу залива и имела такие же нависающие над морем террасы. Китти сидела за столиком.

– Привет, Марк! – сказала она, улыбаясь и целуя его в щеку.

Марк заказал выпивку, они закурили. Китти сияла, она словно помолодела на десять лет.

– У тебя счастливый вид, – съязвила Китти, намекая на его кислое лицо. – Неужели ты так волнуешься?

– Конечно, волнуюсь. А как же иначе? – буркнул он.

Их глаза встретились.

– Ладно, мистер Паркер. Ты горишь весь, как светофор. Начинай уж, а то еще лопнешь, чего доброго.

– В чем дело? Ты на меня злишься? Мы что же – больше с тобой не друзья?

– Ради Бога, Марк! Не думала, что ты такой чувствительный. Мне пришлось очень много работать… Кроме того, мы ведь договорились встречаться не слишком часто, не так ли?

– Раньше мы вроде были друзьями и ничего не скрывали друг от друга.

– Не понимаю, куда ты гнешь.

– Карен… Карен Клемент-Хансен. Маленькая беженка из Германии через Данию.

– Не думаю, что это подходящая тема…

– А я думаю.

– Просто очень милая девочка, она мне нравится. Она мой друг, а я – ее.

– Ты никогда не умела лгать.

– Я не хочу об этом говорить!

– Ты сама напрашиваешься на беду. В прошлый раз ты оказалась в постели того моряка. На этот раз у тебя, боюсь, достанет силы воли покончить с собой.

Она отвела глаза от пронзительного взгляда Марка.

– Я была такой рассудительной всю жизнь… до недавнего времени.

– А теперь ты решила отыграться?

Китти положила руку на его ладонь.

– Это, конечно, глупо, но я словно родилась на свет. Она такая замечательная девушка, Марк.

– А что будет, когда ее посадят на «Исход» и увезут? Поедешь за ней в Палестину?

Китти раздавила в пепельнице сигарету и допила коктейль.

– Нет, ты ответь мне! – настаивал Марк.

– Ее не посадят на «Исход». Я поставила такое условие, прежде чем пойти работать к Ари Бен Канаану.

– Дура! Черт возьми, какая же ты дура, Китти!

– Перестань! Не представляй это чем-то непристойным! – попросила она. – Я могу дать Карен то понимание и дружбу, в которых она нуждается.

– Какая там дружба! Ты хочешь стать ей матерью.

– А если и так? В этом тоже нет ничего дурного.

– Послушай, Китти. Давай не будем орать друг на друга. Успокойся. Не знаю, как ты себе это представляешь, но ее отец, вероятно, жив. Если даже нет, то у нее есть семья в Дании. Наконец, эта девочка отравлена, как они все. Ей нужна Палестина.

Китти побледнела, в ее глазах появилось страдание, и Марк пожалел о своих словах.

– Я, пожалуй, поступаю дурно, что не даю ей уехать на «Исходе». Мне хотелось побыть с нею хоть несколько месяцев… Чтобы заслужить ее доверие, чтобы убедить ее поехать со мной в Америку. Если бы я провела с нею несколько месяцев, я обрела бы уверенность в себе…

– Китти, Китти, Китти! Она не Сандра. С тех пор как кончилась война, ты только одну Сандру и искала всюду. Ты искала ее в приюте в Салониках. Может быть, оттого ты и у Бен Канаана согласилась работать, что речь шла о детях и ты надеялась найти среди них Сандру.

– Пожалуйста, Марк, перестань!

– Хорошо. Чем я могу тебе помочь?

– Узнай, жив ли ее отец. Если он умер, я удочерю ее и увезу в Штаты.

– Постараюсь, – сказал Марк.

К их столу подошел Ари Бен Канаан в капитанской форме. Лицо палестинца как всегда ничего не выражало. Китти же буквально засветилась, едва увидела его.

– Со мной только что связался Давид из Караолоса. Произошло нечто требующее немедленного вмешательства. Думаю, что вам лучше пойти со мной, – сказал он Китти.

– Что случилось? – в один голос спросили Марк и Китти.

– Точно не знаю. Этот Ландау, мальчик, который подделывает бумаги… Сейчас он как раз работает над документами для вывоза детей. Он вдруг отказался продолжать, пока не поговорит со мной.

– Но я тут при чем? – спросила Китти.

– Ваша подруга, эта датская девушка Карен, чуть ли не единственный человек, которого он слушает.

Китти побледнела.

– Эти бумаги должны быть готовы в течение ближайших тридцати шести часов, – твердо сказал Ари. – Может быть, вам придется через Карен поговорить с парнем.

Китти поднялась и безвольно пошла за ним. Марк грустно покачал головой и долго смотрел на ее опустевшее место.

ГЛАВА 21

Карен стояла посреди классной комнаты, служившей штабом Пальмаха, и сердито смотрела на светловолосого мальчика с нежным лицом и светлыми волосами. Дов выглядел младше своих семнадцати лет, но мягкость его черт была обманчивой. Холодные голубые глаза прятали горе и ненависть. Карен подошла к нему и погрозила пальцем.

– Дов, что ты опять задумал?

Он скривил губы, пробормотал что-то невнятное.

– Перестань рычать на меня, как собака, – потребовала она. – Я хочу знать, что ты затеял.

Дов нервно заморгал. С Карен бесполезно спорить, когда она сердится.

– Я сказал им, что мне нужно поговорить с Бен Канааном.

– Зачем?

– Видишь эти бумаги? Это бланки английских нарядов. Ари дал мне список трехсот детей из нашей секции, подлежащих якобы переводу в новый лагерь в Ларнаке. Ни в какой лагерь их не переводят. У Моссада где-то припрятано судно. Они повезут их в Палестину.

– Ну и что из этого? Ты же знаешь – не нам требовать отчета от Моссада или Пальмаха.

– На этот раз я требую отчета. Наших с тобой имен в этом списке нет. Я не стану работать с этими бумагами, если не возьмут нас с тобой.

– Откуда ты взял, что речь идет о судне? Если даже такое судно существует и мы с тобой на него не попадем, то на то, наверное, есть причины. Мы нужны здесь, в Караолосе.

– Мне плевать на это. Они обещали переправить меня в Палестину, и я заставлю их это сделать.

– А не кажется ли тебе, что мы по уши в долгу перед этими ребятами из Пальмаха за все, что они сделали для нас? Неужели ты такой эгоист?

– Сделали для нас, сделали для нас! Неужели ты до сих пор не поняла, почему они так лезут из кожи, чтобы переправить как можно больше евреев в Палестину? Неужели ты воображаешь, будто все это делается только из любви к нам? Им нужны люди, чтобы воевать с арабами.

– А как же американцы и все прочие? У них-то какие дела с арабами? Отчего они нам помогают?

– Я тебе скажу. Их грызет совесть. У них комплекс вины, что мы, а не они попали в газовые камеры.

Карен, едва сдерживаясь, сжала кулаки и губы; даже глаза зажмурила.

– Дов, Дов! Неужели ты ничего другого не умеешь, как ненавидеть? – Она пошла к двери.

Он обогнал ее, преградил дорогу.

– Ты злишься на меня? – сказал он.

– Да, злюсь.

– Ты мой единственный друг, Карен.

– Тебе бы только попасть в Палестину, записаться террористы и убивать.

Она вернулась в комнату, села у стола и вздохнула. Перед ней на доске было написано мелом: «Бальфурской декларацией 1917 года англичане взяли на себя обязательство создать в Палестине еврейское государство».

– Я тоже хочу в Палестину, – прошептала она. – Мне до смерти хочется туда. Меня ждет в Палестине отец… Я знаю, что ждет.

– Иди в свою палатку, поговорим там, – сказал Дов. – Скоро придет Бен Канаан.

Когда Карен ушла, Дов шагал по комнате минут десять, все больше злясь и распаляясь.

На пороге появилась рослая фигура Ари Бен Канаана. Следом за ним шли Давид Бен Ами и Китти Фремонт. Давид запер дверь на замок.

У Дова сузились глаза, он с подозрением посмотрел на Ари, потом перевел взгляд на Китти.

– Я не хочу, чтобы она слушала наш разговор.

– А я хочу, – ответил Ари. – Говори при ней.

Дов заморгал глазами в нерешительности. Он знал, что Бен Канаана ему не переспорить. Он хлопнул ладонью по пачке фальшивых нарядов.

– Мне кажется, что вы собираетесь отправить эти три сотни на судне Моссада.

– Интересная мысль, – сказал Ари. – Валяй дальше.

– У нас с вами уговор, Бен Канаан. Я не стану оформлять эти бумаги, пока вы не внесете в список меня и Карен Клемент. Вопросы есть?

Ари посмотрел искоса на Китти.

– Ты не задумывался, Дов, что никто, кроме тебя, не справится с этой работой и что поэтому ты нам нужен именно здесь? – спросил Давид Бен Ами. – Ты не задумывался, что ты и Карен принесете здесь гораздо больше пользы, чем в Палестине?

– А вам не приходило в голову, что мне на это наплевать? – огрызнулся парень.

Ари опустил глаза, скрывая улыбку. Дов хитер, упрям и отнюдь не шутил. Сразу видно, какую он прошел школу.

– Да, кажется, все козыри у тебя, – сказал Ари. – Вставляй свою фамилию в список.

– А Карен?

– Об этом уговора не было.

– Теперь будет!

Ари подошел к нему и процедил сквозь зубы:

– Мне это не нравится, Дов.

Он угрожающе навис над парнем. Дов сделал шаг назад.

– Ну, бейте! Меня еще не так били! Хоть совсем убейте, мне не страшно. Куда вам до немцев!

– Ты мне брось сионистскую агитацию! – сказал Ари. – Иди в палатку и жди. Через десять минут получишь ответ.

Дов выбежал на улицу.

– Вот негодяй, – сказал Давид.

Ари кивнул ему на дверь. Как только дверь за Давидом закрылась, Китти схватила Ари за рукав.

— Она не поедет! Вы мне в этом поклялись! Она не поплывет на «Исходе»!

Ари сжал кисти ее рук.

– Если не успокоитесь, я не стану разговаривать с вами. У нас хватает хлопот и без дамских истерик.

Китти резко вырвалась.

– Послушайте, – сказал Ари, – я не мог предвидеть, что так получится. До конца операции осталось всего четыре дня Этот парень держит нас за горло и знает об этом. Мы не можем и пальцем шевельнуть без этих бумаг.

– Поговорите с ним… обещайте ему все что угодно, только чтобы Карен осталась здесь!

– Я бы торговался с ним до посинения, если бы надеялся, что из этого что-нибудь выйдет.

– Бен Канаан… пожалуйста! Он согласится. Он не будет настаивать.

Ари покачал головой.

– Я видел сотни таких, как он. В них не осталось почти ничего человеческого. Карен – единственное, что связывает его с миром нормальных людей. Вы не хуже меня знаете, что эту девушку он не предаст.

Китти прислонилась к доске, где было написано: «Бальфурской декларацией 1917 года англичане…» Мел испачкал ей платье. Бен Канаан прав, она это знала. Дов Ландау неисправим, он каким-то странным образом привязан к Карен и не откажется от нее. Она, Китти, просто дура.

– У нас только один выход, – сказал Ари. – Пойдите к этой девушке и объясните, как вы к ней относитесь. Скажите ей, почему вы хотите, чтобы она осталась.

– Не могу, – прошептала Китти. – Не могу. – Она смотрела на Ари глазами, полными слез.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказал Ари. – Простите меня, Китти! – Он впервые назвал ее Китти, а не Кэтрин.

– Проводите меня к Марку.

Они вышли в коридор.

– Иди к Дову, – сказал Ари Давиду, – и скажи, что мы согласны на его условия.

Услышав ответ, Дов вихрем бросился в палатку Карен.

– Мы едем в Палестину! – крикнул он.

– О, Боже! – только и смогла прошептать девушка. – О, Боже!

– Только молчок! Никто, кроме нас, пока об этом не знает.

– Когда же мы едем?

– О, теперь уже скоро. Бен Канаан погрузит нас на машины. На его ребятах будет английская форма. Они заберут нас будто бы для перевозки в новый лагерь, недалеко от Ларнаки.

– О, Боже!

Они вышли из палатки, держась за руки. Дов посмотрел на брезентовое море, потом медленно подошел к детской площадке, где Зеев обучал юношей драться на ножах.

Дов Ландау двинулся вдоль забора из колючей проволоки. Он видел английских солдат, шагавших по ту сторону, вышку с пулеметом и прожектором.

Колючая проволока… пулеметы… солдаты…

Когда же он жил не за колючей проволокой? Давно, так давно, что уже забыл.

Колючая проволока… пулеметы… солдаты… Неужели существует жизнь без всего этого? Дов стоял и смотрел. Сможет ли он вспомнить? Это было так давно…

Это было так давно…

ГЛАВА 22

Варшава, Польша лето 1939

Мендель Ландау, скромный варшавский пекарь, по сравнению с доктором Иоганном Клементом находился на противоположном конце лестницы – как в общественном, так и в экономическом и интеллектуальном смысле. У них вообще не было ничего общего, кроме того, что они оба евреи.

Доктор Клемент до последней минуты верил в ассимиляцию. Мендель Ландау, хотя и был человеком маленьким, тоже немало размышлял над этой проблемой и пришел к совершенно другим выводам. Не в пример Клементу, он жил в среде, которая постоянно давала ему почувствовать, что он чужак. Семьсот лет евреи подвергались в Польше всем мыслимым гонениям – от оскорблений на улицах до массовых убийств. Они бежали сюда, спасаясь от преследований крестоносцев, из Германии, Австрии, Богемии. Как и любой польский еврей, Мендель Ландау хорошо знал, что последовало за этим бегством. Евреев обвиняли в ритуальных убийствах, в колдовстве, ненавидели как конкурентов.

Непрерывная цепь страданий достигла высшей точки однажды на Пасху, когда чернь высыпала на улицу, силой выволакивая евреев из домов. Тех, кто не соглашался принять крещение, убивали на месте.

Евреи облагались особым налогом. Евреев принуждали носить желтую повязку, чтобы их легче было опознать. Множество законов и постановлений имели своей единственной целью угнетение и подавление евреев всюду и во всем. Их загнали в гетто, отделив высокой стеной от окружающего мира.

Но в гетто произошло нечто неожиданное. Вместо того чтобы медленно исчезнуть, еврейские религия и культура пустили еще более глубокие корни. Насильственно изолированные от внешнего мира евреи все теснее смыкались вокруг законов, установленных Моисеем. В стенах гетто они были хозяевами и сумели создать там систему чрезвычайно крепких семейных, общинных уз, сохранивших свою связующую силу даже после того, как гетто были упразднены.

Для тех, кто правил Польшей, создание гетто было только частичным ответом на вопрос, как быть с евреями. Закон запрещал евреям владеть землей, им было запрещено заниматься ремеслами, в которых они могли бы составить конкуренцию христианам.

Замкнутые в гетто евреи служили козлами отпущения за любое несчастье, что обрушивалось на Польшу. Каждый раз озверевшая чернь, распаленная слепой ненавистью, врывалась в гетто, избивала и убивала евреев, громила их дома и имущество. В конце концов избиение евреев стало у поляков обыденным, едва ли не почтенным времяпрепровождением.

Четыре столетия погромов достигли своего кровавого апогея в 1648 году, когда было вырезано полмиллиона евреев. Ярость убийц доходила до того, что младенцев бросали в ямы и закапывали заживо.

Средневековая тьма, начавшая рассеиваться в Западной Европе, продолжала, казалось, витать над еврейским гетто в Польше. Страшная трагедия 1648 года и века непрерывных гонений породили среди евреев странные явления.

Когда наступали черные дни и не оставалось уже ни малейшей, казалось, надежды, в народе объявлялись «мессии» – самозванцы, претендующие на роль спасителей нации. В жуткой тьме, наступившей после резни 1648 года, возникло сразу несколько «мессий». Каждый из них заявлял, что он явился во исполнение пророчеств Исайи, и у каждого было немало приверженцев.

Вместе с «мессиями» зародилась и еврейская мистика: появились толкователи, ищущие в Священном писании объяснения вековым страданиям. Посредством запутанной системы, так называемой каббалы, мистики надеялись найти путь, по которому Господь вывел бы их народ из одичания и гибели. Отчаянно стремясь обрести спасение, каббалисты создавали фаталистические интерпретации Библии, основанные на мистицизме, на нумерологии, а то и просто на сокровенных чаяниях.

В это же время возникла секта хасидов. Эти люди, желая уйти от горестной действительности, целиком погружались в молитвы и изучение Священного писания.

«Мессии», каббалисты, хасиды – всех их породило отчаяние.

Мендель Ландау это знал. Он знал также, что были и более светлые периоды, когда гнет не так душил евреев и законы смягчались. История самой Польши была сплошным кровопролитием. Поляки дрались за свою честь и свободу в нескончаемом потоке войн, восстаний и переворотов. Польшу не раз расчленяли; если она не была оккупирована, то ей грозила оккупация. В этих непрерывных войнах евреи брались за оружие и тоже дрались плечом к плечу с поляками, ставя польское дело выше своего собственного.

В 1939 году Польша была республикой. В ней жили более трех миллионов евреев, и они играли немалую роль в жизни страны. Но гонения на них не прекратились. Они лишь приняли менее жестокие формы. По-прежнему с евреев взимали особый налог, по-прежнему их душили экономически. Поляки все так же винили евреев, если на страну обрушивались ливни, засухи и прочие бедствия.

Гетто ликвидировали, но для Менделя Ландау вся Польша, где бы он ни жил, превратилась в сплошное гетто. Начиная с 1936 года по стране опять пошли еврейские погромы: в Бжеще, Ченстохове, Бжитике то и дело слышалось улюлюканье хулиганов, набивших руку на грабежах и на издевательствах над евреями.

Итак, Мендель Ландау и Иоганн Клемент пришли к противоположным выводам. Семь веков жили предки Менделя Ландау в Польше, но он все равно считался здесь чужаком и хорошо это осознавал.

Мендель был простой, очень скромный человек. Лия, его жена, была самая заурядная женщина, преданная и работающая до изнеможения.

Мендель Ландау хотел оставить своим детям хоть какое-нибудь наследство. У него не было фанатизма хасидов, он не верил в мессию и выкладки каббалистов. Мендель Ландау слабо придерживался веры своих предков. Он отмечал еврейские праздники, как большинство христиан празднуют Пасху и Рождество, но Тора была для него не столько священной книгой, сколько историей его народа. Таким образом, он не внушил своим детям сколько-нибудь твердого религиозного чувства.

Зато Мендель Ландау дал своим детям идею. Она была призрачной, нереальной – всего лишь мечтой. Он внушил им, что евреи должны когда-нибудь вернуться в Палестину и воссоздать там свое древнее государство. Только тогда они смогут добиться равенства с другими народами.

Мендель Ландау был пекарем. Весь его мир состоял из забот о семье, пище, крове, одежде и образовании для детей. Даже в самых смелых мечтах Мендель не представлял всерьез, что он или его дети когда-нибудь увидят Палестину. Но он верил в идею.

Мендель был не одинок среди польского еврейства. Из трех с половиной миллионов евреев этой страны несколько сот тысяч верили в те же идеалы, отсюда бил неиссякаем источник сионизма. Были религиозные сионисты, сионисты-социалисты, воинствующие сионисты и сионисты-торговцы умеренного толка.

Будучи членом профсоюза, Мендель принадлежал к сионистско-социалистической группе, называвшей себя «Искупители». Время от времени на собрания группы приходили люди из Палестины, здесь кипели споры, обсуждались книги и брошюры, пелись песни, устраивались веселые праздники с танцами, и всех пронизывала неистребимая надежда, что их общая идея не умрет.

«Искупители», как и другие сионистские группы, создавали сельскохозяйственные фермы, где юноши и девушки привыкали к земледельческому труду. Затем молодежь отправлялась в Палестину обрабатывать и осваивать купленные евреями земли.

Семейство Ландау насчитывало шесть душ. Кроме Менделя и Лии, был еще старший сын Мундек, стройный парень лет восемнадцати, – тоже пекарь. Прирожденный вожак, он руководил в «Искупителях» секцией. Были еще две дочери: Руфь, семнадцати лет, робкая, как и сама Лия когда-то, влюбленная в Яна, одного из вожаков «Искупителей», и четырнадцатилетняя Ревекка. А еще был Дов, любимец семьи, – светловолосый десятилетний мальчуган с огромными глазами. Он был слишком мал, чтобы состоять в «Искупителях», и боготворил своего брата Мундека, который снисходительно позволял ему изредка приходить на собрания.

7 сентября 1939

Инсценировав несколько пограничных инцидентов, немцы напали на Польшу. Мендель Ландау и Мундек были призваны в армию.

Немецкий вермахт разбил Польшу за двадцать шесть дней. Мендель Ландау погиб вместе с тридцатью тысячами других евреев, одетых в польскую солдатскую форму.

Семейство Ландау не могло позволить себе роскошь долго оплакивать отца: наступало чрезвычайно опасное время. Мундек вернулся после мужественной, но бесполезной защиты Варшавы и занял место главы семьи.

В тот самый день, когда немцы вошли в Варшаву, «Искупители» устроили собрание, чтобы обсудить, как быть дальше. Большинство польских евреев лелеяли надежды, что ничего страшного с ними не сделают, и придерживались позиции «поживем – увидим». Сионисты не были столь наивны. Они не сомневались, что немецкая оккупация чревата смертельной опасностью.

Большинство сионистских групп, в том числе и «Искупители», сплотились воедино и решили действовать сообща. Другие группы предпочли иллюзию безопасности в Советском Союзе, войска которого вслед за немцами вступили в Польшу и заняли ее восточную часть. Некоторые группы ушли в подполье и стали работать над организацией нелегальных побегов за границу.

«Искупители» решили остаться в Варшаве и наладить сопротивление, установив связь с единомышленниками по всей Польше. Мундек стал военным руководителем организации, хотя ему еще не исполнилось и девятнадцати. Яна, тайную любовь Руфи, назначили его помощником.

Как только немцы установили оккупационный режим, а Ганса Франка поставили губернатором, тут же были изданы антиеврейские декреты. Молитвы запретили, свободу передвижения ограничили, налоги резко подняли. Евреи были изгнаны со всех должностей. Евреям запрещалось входить в общественные места. Еврейские дети изгонялись из школ.

Поговаривали о воссоздании гетто.

Одновременно с антиеврейскими декретами немцы развернули «просветительную» кампанию среди польского населения, целью которой ставили укрепить в людях и без того распространенное мнение, что именно евреи развязали войну. Они внушали полякам, что евреи ответственны за оккупацию страны Германией, преследующей, дескать, единственную цель: спасение Польши от «жидов и большевиков». Варшава и другие города были наводнены плакатами, на которых изображалось, как бородатые жиды насилуют монахинь и творят «жидовский разврат». Сбривание бород, осквернение синагог, публичные издевательства – все это поощрялось.

Берлин, Германия

Нацистские главари немало ломали голову над еврейским вопросом. Было разработано несколько проектов. Гейдрих, начальник СД, предлагал взять выкуп за каждого еврея, а затем выслать их всех. Шахт, финансовый гений фашистской Германии, предпочитал тщательно выкачивать у евреев и деньги. Вспомнили и старый план вывезти всех евреев на остров Мадагаскар. Обсуждался также проект отправить евреев в Палестину, но британская блокада делала это невозможным.

Оберштурмфюрер СС Эйхман давно и профессионально занимался еврейским вопросом. Уроженец Палестины, он бегло говорил на иврите и считался наиболее подходящим человеком для проведения в жизнь «окончательного решения». Большинство нацистских главарей сходились на том, что Польша – наиболее подходящее место для сбора европейских евреев. Во-первых, там их и без того три с половиной миллиона. Во-вторых, в Польше массовые ссылки не вызовут того возмущения, которое они вызвали бы в Западной Европе.

Немцы организовали охоту на евреев по всей Польше. Специальные отряды врывались в местечки и городки. Евреев грузили в товарные вагоны, часто не разрешая взять с собой даже минимума вещей, и отправляли в города покрупнее.

Некоторые евреи, заблаговременно узнавая о намечавшихся облавах, либо бежали, либо пытались за деньги спрятаться в христианских домах. Мало кто из поляков шел на такой риск. Чаще всего у евреев выжимали все до последнего гроша, а затем выдавали их немцам, получая за это награду.

Когда кампания переселения была завершена, немцы издали декрет, обязывающий всех евреев носить повязку с шестиконечной звездой.

Польша – не Дания. Здесь не стали протестовать против этого декрета; евреи носили повязку, а кроме того, звезда Давида была пришита у них еще и на спине.

Варшава, зима 1939

Для семейства Ландау наступили трудные дни. Смерть отца, нужда, тревожащие душу разговоры о восстановлении гетто сделали жизнь очень трудной.

Однажды утром в начале 1940 года в их дверь постучали. Это были польские синерубашечники, местные полицаи, сотрудничавшие с немцами. Они объявили Лии, что ей дается два часа, чтобы собрать вещи и перебраться в район Варшавы, отведенный для евреев. За покинутый дом – никакого возмещения. У Лии едва хватило времени, чтобы похватать самое ценное из того, что она скопила за двадцать лет семейной жизни. Варшавских евреев загнали в специально выделенный для этого район в центре города, расположенный неподалеку от железной дороги. Мундек и Ян действовали быстро и успели занять трехэтажный дом, который превратился в штаб «Искупителей». Семья Ландау, состоявшая из пяти человек, получила одну комнату с койками и парой стульев. Ванную и кухню они делили еще с десятью семьями.

Гетто заняло двенадцать кварталов – от Иерусалимской улицы до кладбища. «Искупители» обосновались в квартале щеточников на улице Лешно. Лии удалось спасти кое-какие драгоценности, которые могли пригодиться в дальнейшем, пока, правда, срочной необходимости в их продаже не было: Мундек продолжал работать в пекарне, а питались они из общего котла «Искупителей».

Варшаву наводнили евреи, пригнанные из провинции, Они прибывали нескончаемым потоком, тащили то, что им разрешили унести, на плечах, на тачках, везли на телегах. Их выгружали эшелон за эшелоном вдоль железнодорожного пути, проходящего рядом с гетто. Вскоре во всем районе негде было повернуться. Семейство Яна поселилось вместе с семейством Ландау. Их было теперь девять человек в комнате. Роман Яна и Руфи перестал быть секретом.

Немцы заставили евреев создать совет для управления делами района, и он стал орудием в руках оккупационных властей. Некоторые евреи решили, что лучше покориться немцам, и пошли служить в специальную еврейскую полицию. Население района вскоре достигло полумиллиона.

К концу 1940 года, спустя год после захвата Польши, немцы начали принудительную мобилизацию в трудовые батальоны, куда загнали тысячи евреев. Вокруг еврейского района воздвигли каменную стену, а по верху ее протянули колючую проволоку. Все пятнадцать выходов охранялись польскими синерубашечниками и литовскими полицаями. В Польше воскресло гетто! Сообщение с внешним миром прекратилось почти полностью. Мундек, работавший за пределами гетто, потерял работу. Продовольствия, отпускаемого для гетто, едва хватало, чтобы кое-как прокормить половину людей. Только те, кто работал в каком-нибудь трудовом батальоне или на заводе и у кого была «рабочая карточка», еще могли что-нибудь достать из продуктов.

Началась паника. Некоторые евреи стали продавать последнее, чтобы достать пищу, были и такие, которые пытались бежать из гетто. Попытки кончались либо гибелью, либо выдачей бежавших польским населением. Жизнь в стенах гетто мало-помалу превращалась в беспощадную борьбу за существование.

Мундек Ландау получил от районного совета разрешение на открытие пекарни прямо в гетто. Благодаря взаимной поддержке «Искупителям» удалось выжить и кое-как прокормиться.

Не все в гетто было так мрачно. Каждую неделю выступал прекрасный симфонический оркестр, работали школы создавались маленькие театры, читались доклады, велись дискуссии. Издавалась даже своя газета, ходили свои, особые, денежные знаки. Проводились тайные богослужения. Во всем этом «Искупители» играли важную роль. Маленькому Дову очень хотелось ходить на собрания группы, но родные вместо этого заставляли его как можно больше учиться.

Март 1941

Спустя полтора года после оккупации Польши Гитлер распорядился «окончательно решить» еврейский вопрос. Приказ был устный. Месяца через полтора начальник СД Гейдрих доложил о нем на секретном совещании главарей СС, СД и прочих нацистских организаций в Гросс-Ваннзее.

Окончательное решение оказалось геноцидом.

Оберштурмфюреру Эйхману, специалисту по еврейским делам, было поручено истребить евреев Европы.

В течение нескольких месяцев специальные карательные отряды наводнили Польшу, Прибалтику и оккупированные советские области, где приступили к своей жестокой миссии. Они действовали по заранее разработанному плану. Сгоняли евреев в одно, обычно глухое, место и заставляли рыть могилы. Затем им приказывали раздеться донага, ставили на колени на краю могилы и убивали выстрелами в затылок.

Рекорд был поставлен в Киеве, в Бабьем Яре, куда в течение двух дней были согнаны и расстреляны на краю огромных рвов 33 тысячи евреев.

Местное население не оказывало карательным отрядам противодействия. Больше того, оно в известной степени разделяло ненависть немцев к евреям. Побоище в Бабьем Яре происходило под крики одобрения многих украинцев.