Текст книги "Исход"

ГЛАВА 30

Экстренный выпуск!

Давид против Голиафа, вариант 1946 года

От специального корреспондента

Американского Синдиката Новостей

Марка Паркера

Кирения, Кипр, АСН

Я пишу этот репортаж в Кирении. Это крохотный, похожий на жемчужину портовый городок на северном побережье Кипра, британской королевской колонии.

У Кипра богатая и бурная история. На острове много следов блистательного прошлого, начиная с руин Саламиды, соборов Фамагусты и Никосии и кончая множеством дворцов эпохи крестоносцев.

Однако красочное прошлое – ничто по сравнению с драмой, которая происходит в данную минуту в этом тихом, никому не известном и заброшенном городке. Вот уже несколько месяцев, как Кипр превращен в место ссылки для еврейских беженцев, пытавшихся прорваться через британскую блокаду в Палестину.

Сегодня триста детей в возрасте от десяти до семнадцати лет совершили побег из британского лагеря, расположенного в Караолосе, пересекли остров и сели в Кирении на переоборудованное для этой цели старое судно водоизмещением примерно в двести тонн, которое ожидало их в порту, чтобы отплыть с ними в Палестину.

Почти все беглецы – бывшие узники немецких лагерей смерти. Транспортное судно, метко переименованное в «Исход», было обнаружено британской разведкой еще до того, как ему удалось покинуть порт.

Теперь судно с тремя сотнями детей на борту стоит на якоре посреди гавани диаметром не более трехсот метров, и его экипаж решительно отклоняет все попытки англичан принудить детей высадиться на берег и вернуться в Караолос.

Представитель «Исхода» заявил, что трюм судна набит динамитом, дети полны решимости покончить с собой; они взорвут судно при первой попытке англичан подняться на корабль силой.

Лондон

Генерал Кларенс Тевор-Браун бросил газету на письменный стол. Он зажег сигару и принялся изучать поступившие донесения.

Репортаж Марка Паркера, первосортная журналистская бомба, всколыхнул не только всю Европу, но и Соединенные Штаты. Сазерленд отказался от взятия «Исхода» и попросил инструкций.

Тевор-Браун знал, что часть вины лежит на нем самом. Это он, Тевор-Браун, рекомендовал Брюса Сазерленда на эту должность, он же не обратил должного внимания на донесение Алистера, предупреждавшего: что-то затевается и Сазерленда нужно немедленно сменить.

В кабинет вошел Хамфри Кроуфорд. Этот снедаемый честолюбием, всегда бледный чиновник ближневосточного отдела в министерстве колоний служил связующим звеном между армией и Уайтхоллом.

– Добрый день, сэр Кларенс, – нервно поздоровался Кроуфорд. – Нам пора на встречу с Бредшоу.

Тевор-Браун встал из-за стола и собрал бумаги.

– Да. Не стоит заставлять старика ждать.

Кабинет Сесиля Бредшоу находился в Институте международных связей. Вот уже тридцать лет этот человек был одним из главных творцов британской политики на Ближнем Востоке.

В конце Первой мировой войны между Великобританией и Францией разгорелась борьба за сферы влияния. Когда Великобритания получила мандат на Палестину, Бредшоу вместе с Уинстоном Черчиллем не жалел усилий для создания на половине территории мандата отдельного арабского государства. Это государство получило название Трансиордания. Цель его создания заключалась в обеспечении Британии надежной военной базой. С английской помощью была создана местная армия, так называемый Арабский легион, а во главе государства поставлен король Абдалла, враг Сауда, короля Саудовской Аравии.

К концу Второй мировой войны к власти в Англии пришла лейбористская партия. Чего только она не обещала в время предвыборной кампании! В том числе и создать еврейское государство в Палестине, прибежище для уцелевших жертв нацизма. Именно Сесиль Бредшоу возглавлял фракцию, убедившую нового министра иностранных дел, что предвыборные обещания, хотя звучат красиво, для дела совершенно непригодны, так как британские интересы требуют поддержки арабов. У арабов десять миллионов квадратных миль территории, и вся она богата нефтью; там же находится Суэцкий канал, жизненно важный для Великобритании.

Сэр Кларенс Тевор-Браун и Хамфри Кроуфорд прошли в кабинет Сесиля Бредшоу. Бредшоу, грузный мужчина за шестьдесят лет, стоял у стены спиной к вошедшим, заложив за спину толстые руки. Хамфри Кроуфорд нервно присел на край стула, Тевор-Браун комфортабельно расположился в голубом кожаном кресле и зажег сигару.

– Поздравляю вас, господа, – глядя в стену, сказал Бредшоу язвительным, дрожащим от гнева голосом. – Мы с вами попали сегодня, кажется, на первую полосу.

Он похлопал себя по круглому животу и улыбнулся.

– Вы, верно, ожидали, что со мной случился припадок. Ничего подобного. Уайтхолл, правда, звонил с утра. Как и следовало ожидать, министр спихнул дело с «Исходом» мне.

Бредшоу сел за письменный стол, взглянул на лежавшие на столе донесения и резким рывком сорвал с носа очки.

– Сэр Кларенс, скажите мне… Ваша разведка там вымерла, или они занимаются исключительно игрой в теннис? Кроме того, не объясните ли вы, что нашло на Сазерленда? Ведь назначить его туда была ваша идея.

Тевор-Браун не дал себя огорошить:

– А вашей идеей было создать лагеря на Кипре.

– Господа, – быстро вмешался Кроуфорд, чтобы предупредить ссору, – мы попали из-за этого «Исхода» в весьма неловкое положение. Впервые о этих делах заговорили даже в американской печати.

Бредшоу язвительно захохотал. Его розовые щеки побагровели.

– Вопреки всем трумэновским разговорам, американцы приняли с конца войны не более десятка тысяч еврейских беженцев. Конечно, Трумэн за сионизм… покуда Палестина не находится в Пенсильвании. У всех на устах громкие слова, но миллион евреев сидит именно на нашей шее. Миллион евреев, которые могут подорвать все наши позиции на Ближнем Востоке. – Бредшоу вновь надел очки. – «Звезда Давида», «Моисей», «Пальмах», «Врата Сиона», «Врата Надежды», а теперь вот «Исход». Эти сионисты хитрый народ. Вот уже двадцать пять лет, как они валят на нас все шишки в Палестине. Они вычитывают из статей мандата и Бальфурской декларации такое, чего там никогда не было. Они даже верблюда способны убедить, что он ишак. Господи Боже… двухчасовая беседа с Хаимом Вейцманом, и я сам стал бы сионистом. – Сесиль Бредшоу опять снял очки. – Ваши симпатии, Тевор-Браун, нам известны.

– Я не принимаю вашего намека, Бредшоу. Моя быть, я и впрямь твердолоб, если считаю, что единственный способ удержать Ближний Восток – это создать сильную еврейскую Палестину. Но я руководствуюсь при этом не еврейскими, а британскими интересами.

Бредшоу перебил его.

– Поговорим лучше об «Исходе». Последствия совершенно ясны. Мы пошли на уступки в истории с «Землей Обетованной», но на этот раз мы не уступим. Судно находится в наших водах, а не во французских. Мы не будем брать их силой, не станем отправлять их в Германию, не потопим судно. Мы их будем держать в Кирении, пока они не сдохнут. Сдохнут – слышите, Тевор-Браун? Именно сдохнут! – Бредшоу впал в ярость, у него задрожали руки.

Тевор-Браун прикрыл глаза.

– Мы не можем пойти на это хотя бы из моральных соображений. У нас нет никаких оснований удерживать триста детей, выросших в концентрационных лагерях, и мешать им попасть в Палестину. Нефть… каналы… арабы… к черту все это! Мы выставили себя на посмешище, отправив беженцев с «Земли Обетованной» в Германию!

– Мне известны ваши симпатии.

– Господа!

Тевор-Браун поднялся, опираясь на письменный Бредшоу.

– Есть только один способ выйти с честью из этой истории. Евреи тщательно спланировали свою пропагадистскую акцию. Спутайте им карты. Дайте «Исходу» отплыть сию же минуту. Именно этого они не хотят.

– Никогда!

– Неужели вы не видите, что, упорствуя, мы только сыграем им на руку?

– Пока я сижу в Четем Хаузе, это судно не поднимет якорь.

ГЛАВА 31

Марку Паркеру,

гостиница «Купол»,

Кирения, Кипр

Получилось неплохо. Гоните продолжение.

Кен Брэдбери, АСН, Лондон

Кирения, Кипр, АСН

От вашего специального корреспондента

Марка Паркера

Смешно: тысяча вооруженных солдат, танки, артиллерия и военно-морская эскадра стоят и беспомощно смотрят на невооруженное транспортное судно.

Первая неделя борьбы за «Исход» закончилась вничью. Обе стороны, англичане и беженцы, твердо стоят на своем. До сих пор никто не пытался взобраться силой на борт нелегального судна, экипаж которого заявил, что оно взлетит на воздух, если такая попытка будет предпринята. Между тем до судна всего несколько сот метров от набережной, и в хороший бинокль видно все, что происходит на борту.

Моральный дух трехсот детей на борту «Исхода», по всем признакам, очень высок. Всю неделю они пели песни и издевались над британскими солдатами, которые несли охрану на набережной и на молу.

Марк отправлял свои репортажи день за днем, добавляя все новые и новые подробности.

Когда Сесиль Бредшоу принял решение поставить все на карту и превратить «Исход» в назидательный пример, он знал, что на него обрушится убийственная критика. Французская печать всегда реагировала на подобные события возмущенно, но на этот раз она была попросту безудержна: ничего подобного не бывало за всю историю англо-французского сотрудничества. Печать других стран тоже судила об этом деле резко, и даже в британской прессе мнения разделились. Все чаще в газетах высказывались сомнения в мудрости решения, принятого Уайтхоллом.

Опытный политик Бредшоу пережил на своем веку не один шторм, и сейчас, как ему казалось, речь шла о буре в стакане воды, которая вот-вот стихнет. Он послал в Кирению трех надежных журналистов, чтобы нейтрализовать репортажи Марка Паркера. Полдюжины экспертов день и ночь занимались разъяснением британской позиции. У англичан была зацепка, и они ловко использовали ее.

Если сионисты действительно такие благородные люди, говорили они, то почему подвергают опасности жизнь трехсот невинных детей? Мы наблюдаем мрачный и хладнокровно задуманный заговор, имеющий целью вызвать сочувствие и напустить туман при решении палестинского вопроса. Мы имеем дело с фанатиками. Ари Бен Канаан – матерый сионистский агент с большим стажем нелегальной деятельности.

В аэропорту Никосии высадились корреспонденты десятков стран, требуя разрешения поехать в район Кирении. Гостиница «Купол» все больше напоминала резиденцию небольшого политического съезда.

В парижских кафе англичан ругали.

В лондонских пивных англичан защищали.

В Стокгольме читали проповеди.

В Риме спорили.

В Нью-Йорке букмекеры устраивали пари. Ставили четыре против одного, что «Исходу» не дадут поднять якорь.

К концу второй недели Ари разрешил Марку подняться на борт. Марк договорился с Ари при помощи сигналов; ему казалось, что он выбрал подходящий момент. Марк стал первым посторонним, которому удалось попасть на «Исход». Следующие три его репортажа все газеты напечатали на первых страницах.

Первое интервью,

данное нашему

специальному корреспонденту

на борту «Исхода»

Ари Бен Канааном

Кирения, Кипр, АСН

Сегодня я стал первым корреспондентом, который взял интервью у Ари Бен Канаана, представляющего интересы детей с «Исхода».

Я попросил его прокомментировать появившиеся в печати обвинения в том, что он профессиональный сионистский бунтовщик, а также другие обвинения, выдвинутые против него Уайтхоллом. Мы беседовали в рубке судна, единственном не забитом детьми месте. Моральное состояние детей продолжает и сегодня оставаться высоким, но двухнедельная осада начинает сказываться на их физическом состоянии.

Бен Канаан – мужчина лет тридцати, свыше шести футов ростом. У него черные волосы и холодные голубые глаза, он легко мог бы сойти за киноактера. Ари выразил глубокую благодарность доброжелателям во всем мире и заверил меня, что дети держатся великолепно. В ответ на мои вопросы он сказал: «Мне наплевать на личные нападки. Интересно, впрочем, упомянули ли англичане о том, что во время войны я служил в британской армии в чине капитана? Признаюсь, я действительно сионистский агент и останусь им до тех пор, пока они не выполнят всех своих обещаний, касающихся Палестины. Легальна моя работа или нелегальна – это зависит от того, как смотреть на дело».

Я задал вопрос насчет английских доводов о двусмысленности проводимой акции. Бен Канаан ответил: «Нас, евреев, обвиняют во многом, и мы к этому привыкли. Когда дело касается проблемы, связанной с британским мандатом на Палестину, они всегда вытаскивают на свет новую провокацию сионистов. Я удивляюсь, что они еще не обвинили сионистов в беспорядках, происходящих в Индии. Ганди, к счастью, не еврей.

Уайтхолл опять прибегает к старому жупелу таинственного сионизма, чтобы прикрыть им три десятилетия грязного правления, лживых заверений, данных как евреям, так и арабам, когда тех и других продавали и предавали. Не успели они опубликовать в 1917 году Декларацию Бальфура, обещавшую создать в Палестине отечество евреев, как тут же ее нарушили. С тех пор они все время нарушают свое слово. Последнее предательство совершили лейбористы, обещавшие перед выборами открыть двери Палестины для уцелевших жертв нацизма.

Крокодиловы слезы Уайтхолла по поводу судьбы трехсот детей просто смешны. Каждый ребенок, находящийся на борту «Исхода», пришел сюда добровольно. Каждый ребенок на борту «Исхода» – сирота по вине Гитлера. Почти все эти дети провели в немецких или британских концентрационных лагерях по пять-шесть лет.

Если Уайтхолл в самом деле так озабочен благополучием этих детей, то пусть откроет ворота лагерей в Караолосе, чтобы журналисты могли познакомиться с положением тех, кто там сидит. Их держат за колючей проволокой под дулами автоматов, плохо кормят, там не хватает воды, медицинское обслуживание никуда не годится. Эти люди ни в чем не виноваты. И тем не менее их держат под стражей.

Уайтхолл обвиняет нас, будто мы пытаемся навязать ему несправедливое решение палестинского вопроса. В Европе из шести миллионов евреев уцелело не больше двухсот пятидесяти тысяч. Британская норма иммиграции евреев в Палестину составляет 700 человек в месяц. И это они называют справедливостью?

Наконец, я вообще оспариваю право англичан на Палестину. Неужели у них больше прав находиться там, чем у жертв нацизма? Позвольте, напомнить вам: Господь предназначил эту землю сынам Израиля. Следовательно, здесь будут жить и они, и дети их, и дети их детей».

Ари Бен Канаан положил Библию обратно на стол и добавил: «Впредь пусть господа из Уайтхолла получше обосновывают свои претензии. Я скажу министру иностранных дел то же самое, что один великий человек сказал другому поработителю три тысячи лет тому назад: „Отпусти народ мой“ 44
  Исх. 5, 1.


[Закрыть].

Назавтра после появления в печати репортажа под заголовком «Отпусти народ мой» Марк огласил некоторые подробности операции «Гедеон», в том числе и историю о том, как при побеге использовались британские военные машины. Над англичанами начали смеяться…

По совету Марка Ари разрешил и другим журналистам подняться на борт «Исхода». После этого они стали громко требовать пропуска в караолосские лагеря.

Сесиль Бредшоу был готов к нападкам, но никогда не думал, что они достигнут такой небывалой резкости. Совещание следовало за совещанием – гавань в Кирении попала в центр внимания всего мира. Теперь уже никак нельзя было разрешить «Исходу» поднять якорь; для британского престижа это обернулось бы настоящей катастрофой.

Генерал Тевор-Браун тайно вылетел на Кипр, чтобы взять командование в свои руки.

Его самолет под строжайшим секретом приземлился в предрассветные часы в никосийском аэропорту. Встречал генерала майор Алистер. Они сели в штабную машину и помчались в генштаб, расположенный в Фамагусте.

– Мне хотелось поговорить с вами, Алистер, прежде нем Сазерленд передаст мне дела. Я, конечно, получил ваше письмо. Можете говорить не стесняясь.

– Я бы сказал, сэр, что это дело оказалось не по силам Сазерленду. С ним происходит что-то непонятное. Колдуэлл сказал мне, что у него каждую ночь кошмары. Ночи напролет, вплоть до самого утра, он расхаживает по комнате и все время читает Библию.

– Проклятье! – воскликнул Тевор-Браун. – Брюс всегда был отменным солдатом. Надеюсь, все останется между нами. Мы должны отстоять его.

– Конечно, сэр, – ответил Алистер.

Кирения, Кипр, АСН

От нашего специального корреспондента

Генерал сэр Кларенс Тевор-Браун, знаменитый своими славными победами в пустыне, инкогнито высадился ночью в никосийском аэропорту. Сэр Кларенс был в штатском, и его прибытие держалось в секрете. Появление на сцене Тевор-Брауна свидетельствует о том, что Уайтхолл глубоко озабочен историей с «Исходом». Весьма возможно, что произойдут перемены в политике, а то и в руководстве.

Марк поднялся на борт «Исхода» и попросил, чтобы к нему в рубку привели Карен. Он нервничал, пробираясь по забитой детьми палубе. Дети были бледны, от них дурно пахло: для мытья воды не хватало.

Ари сидел в рубке, невозмутимый, как всегда. Марк передал ему сигареты и несколько бутылок бренди.

– Как дела на берегу? – спросил Ари.

– С прибытием Тевор-Брауна, похоже, ничего не изменилось. Газеты по-прежнему шумят о вас, даже больше, чем я ожидал. Послушайте, Ари. У вас, как и у меня, это дело выгорело на славу. Вы добились, чего хотели: вон какой фонарь посадили англичанам. Однако у меня есть сведения, что они не пойдут на уступки.

– Что вы этим хотите сказать?

– А то, что можно завершить это дело чертовски эффектной концовкой. Высадите детей на берег, и, когда англичане повезут их обратно в Караолос, мы развернем такую кампанию в газетах, что весь свет будет рыдать.

– Китти послала вас с этим предложением?

– Оставьте, пожалуйста! Вы только посмотрите на детей. Они валятся с ног.

– Они знали, на что идут.

– И вот еще что, Ари. Боюсь, что мы достигли вершины в нашей газетной шумихе. Конечно, мы еще на первых полосах, но если завтра Фрэнк Синатра заедет какому-нибудь газетчику в рыло в ночном кабаке, то мы сразу окажемся на задворках.

В рубку вошла Карен.

– Здравствуйте, мистер Паркер, – поздоровалась она тихо.

– Привет, детка. Вот тебе письмо от Китти и небольшая посылочка.

Она взяла письмо и передала конверт для Китти. От посылки, как и всякий раз до этого, отказалась.

– Господи, у меня не хватает духу признаться Китти, что она отказывается от ее передач. Девочка больна. Вы заметили синие круги под глазами? Еще пара дней, и вы бед не оберетесь на этом корабле.

– Мы говорили о том, как поддержать интерес публики. Поймите, Паркер. Мы ни за что не вернемся в Караолос. Четверть миллиона евреев по всей Европе ждут, и только мы одни можем помочь им. С завтрашнего утра мы объявим голодовку. Тех, кто не выдержит и свалится с ног, вынесем наверх и положим на палубу, чтобы англичане могли налюбоваться вдоволь.

– Вы чудовище… вонючее чудовище, – прошипел Марк.

– Называйте меня, как хотите, Паркер. Думаете, мне приятно обрекать сирот на голод? Дайте мне какое-нибудь другое оружие. Дайте что-нибудь, с чем я мог бы броситься на эти танки и миноносцы! У нас ничего нет, кроме нашего духа и нашей веры. Две тысячи лет нас избивали и уничтожали. Но этот бой мы выиграем.

ГЛАВА 32

На «Исходе» объявлена голодовка! Дети предпочитают голодную смерть возвращению в Караолос.

Выждав две недели, пока шумиха, поднятая газетами, не всколыхнула весь мир, Ари Бен Канаан неожиданно перешел в атаку. Это уже не была игра в поживем-увидим; ситуация с детьми вынуждала англичан принять четкое решение.

За борт «Исхода» вывесили огромную доску, на которой по-английски, по-французски и на иврите менялись надписи:

Голодовка, час 1…

Голодовка, час 15…

Двое мальчиков и пятнадцатилетняя девочка потеряли сознание; их положили на верхнюю палубу…

Голодовка, час 20…

Десять детей лежали без сознания на палубе.

– Ради Бога, Китти! Перестань ходить, сядь!

– Уже двадцать часов. До каких же пор это будет продолжаться? У меня просто не хватает духу пойти на набережную. Карен тоже лежит на палубе?

– Я сто раз говорил тебе: нет!

– У этих ребятишек вообще слабое здоровье, а тут еще две недели на проклятом судне. Это подорвало их последние силы.

Китти затянулась сигаретой и принялась нервно теребить волосы.

– Этот Бен Канаан просто зверь.

– Я много думал над этим, – сказал Марк, – очень много. Боюсь, нам никогда не понять того, что движет этими людьми. Ты когда-нибудь была в Палестине? Это мертвая пустыня на юге, выветрившаяся степь посередине и сплошное болото на севере. Вонючая выжженная дыра, окруженная плотным кольцом смертельных врагов, которых не меньше пятидесяти миллионов. И все же они валят туда сломя голову. Они называют эту дыру Землей Обетованной, где течет молоко и мед… Они поют песни о брызгалках и оросительных каналах. Две недели назад я сказал Бен Канаану, что у евреев нет монополии на страдание, но теперь начинаю сомневаться. Ей-богу, начинаю сомневаться. Какова же должна быть мера страдания, чтобы люди стали такими фанатиками!

– Не защищай его, Марк, не защищай, пожалуйста, этих сумасшедших…

– Ты подумай вот о чем. Без поддержки детей у Ари ничего бы не вышло. Они же – за него, безоговорочно.

– Это-то и страшно, – ответила Китти. – Такая круговая порука… Они горой стоят друг за друга.

Зазвонил телефон. Марк поднял трубку, послушал и положил ее на рычаг.

– Что случилось? Что случилось, Марк?

– На палубу снова вынесли детей, потерявших сознание. Человек пять-шесть.

– А… Карен?

– Не знаю. Пойду погляжу.

– Марк!

– Что?

– Я хочу на «Исход».

– Это невозможно.

– Я больше не могу, – прошептала она.

– Если ты это сделаешь, ты пропала.

– Нет, Марк… тут что-то другое. Мне только узнать, что она жива и здорова. Клянусь тебе, что справлюсь с собой. Я хорошо это знаю. Но сидеть так, сложа руки, и знать, что она там умирает… Нет, на это у меня нет сил.

– Если мне даже удастся уговорить Бен Канаана, тебя все равно не пустят англичане.

– Ты должен, – настаивала она. – Ты должен.

Она встала спиной к двери и загородила ему дорогу. Ее лицо выражало твердую решимость. Марк опустил глаза.

– Постараюсь, – сказал он.

Голодовка, час 35…

Перед посольством Великобритании в Париже и в Риме начались бурные демонстрации протеста. Возмущенные ораторы решительно требовали выпустить «Исход» в море. В Париже полиции пришлось пустить в ход слезоточивые газы. В Копенгагене, в Стокгольме, в Брюсселе, в Гааге тоже устраивали демонстрации. Но там они проходили более спокойно.

Голодовка, час 38…

На Кипре стихийно возникла всеобщая забастовка протеста. Транспорт замер, закрылись магазины, порты, театры и рестораны. Фамагуста, Никосия, Ларнака и Лимасол словно вымерли.

Голодовка, час 40…

Ари Бен Канаан не сводил глаз со своих помощников.

Зеев, крестьянин из Галилеи, заговорил первым.

– Я солдат. Не могу стоять и смотреть, как дети умирают с голоду.

– В Палестине, – резко оборвал его Ари, – ребята не старше их уже воюют.

– Одно дело воевать и совсем другое – умирать здесь с голоду.

– Это та же борьба, только в другой форме, – ответил Ари.

Иоав Яркони знал Ари много лет, они вместе воевали…

– Я никогда не шел против тебя, Ари. Но в ту минуту, когда, не приведи Господь, кто-нибудь из детей умрет, затея обернется бумерангом против нас.

Ари посмотрел на капитана судна, американца Хэнка Шлосберга. Хэнк пожал плечами.

– Вы здесь начальник, Ари, но судовая команда начинает нервничать. Об этом в договоре нет ни слова.

– Другими словами, – сказал Ари, – вы хотите сдаться.

Молчание в ответ подтвердило его догадку.

– Давид, а ты? Ты еще ничего не сказал.

Давид был ученым и хорошо разбирался в Священном писании. Он ближе стоял к Богу и поэтому пользовался особым уважением.

– Шесть миллионов евреев погибли в газовых камерах, не зная, за что, – начал он. – Нас всего триста. Если мы погибнем, то будем хорошо знать, во имя чего. И весь мир будет знать тоже. Когда две тысячи лет назад мы были нацией и боролись против римского и греческого порабощения, у нас установилась традиция драться до последнего. Так было в Арбеле и Иерусалиме, в Бейтаре и Геродиуме. Массаду обороняли четыре года, а когда римляне наконец ворвались в крепость, они всех застали мертвыми. Никогда ни один народ не дрался за свою свободу так, как наш. Мы гнали со своей земли римлян и греков, пока нас самих не рассеяли по всему свету. За последние две тысячи лет нам нечасто приходилось бороться как нации. Но когда мы поднялись в варшавском гетто, то остались верны древней традиции. Сойдя с этого судна и добровольно вернувшись за колючую проволоку, мы предадим своего Бога.

– Вопросы будут? – спросил Ари.

Голодовка, час 42…

В синагогах Соединенных Штатов, Южной Африки, Англии состоялись массовые молебны. Во многих христианских церквях молились о спасении детей с «Исхода».

Голодовка, час 45…

В Аргентине евреи объявили пост в знак солидарности с детьми «Исхода».

Голодовка, час 47…

Уже темнело, когда Китти поднялась на борт «Исхода». Запах стоял невыносимый. По всей палубе, в спасательных лодках, у палубных построек лежали дети. Они не шевелились, чтобы не тратить последних сил.

– Я хочу осмотреть всех потерявших сознание, – сказала она.

Давид повел ее на верхнюю палубу, где в три ряда лежали шестьдесят детей. Он опускался на колени, поднося фонарь к лицам, а Китти передвигалась от одного к другому, щупая им пульс и поднимая веки. Несколько раз она едва не теряла сознание, когда поворачивала к себе девочку, похожую на Карен.

Давид повел ее по тесной палубе. Приходилось шагать прямо через тела. Дети смотрели потухшими глазами. Лица были покрыты толстым слоем грязи, волосы нечесаны.

Давид повел ее по лестнице в трюм. Китти чуть не стошнило от ударившей в нос вони. Она различала в полумраке детей, лежавших вповалку в своих клетках.

На верхнем ряду нар дети тесно прижимались друг к другу. Китти нашла Карен в дальнем углу. Рядом с Карен дремал Дов. Они лежали на лохмотьях, пол был скользкий от грязи и сырости.

– Карен, – шепнула она. – Карен, это я, Китти.

Карен приподняла веки. Под глазами чернели круги, губы потрескались. У нее не было сил подняться.

– Китти?

– Да, это я.

Карен протянула руки, и Китти крепко обняла ее.

– Не уходи, Китти. Я боюсь.

– Я буду с тобой, – шепнула Китти, успокаивая девушку.

Она пошла в лазарет, посмотрела, что там осталось из лекарств, и вздохнула.

– Попробую что-нибудь сделать, – сказала она Давиду. – Вы с Иоавом сможете помочь мне?

– Конечно.

– Некоторые дети в тяжелом состоянии. Придется делать холодные компрессы, чтобы согнать температуру. Их надо укрыть. Кроме того, все работоспособные должны взяться за уборку судна.

Китти вступила в лихорадочную борьбу со смертью. Но это было все равно что пытаться вычерпать океан наперстком. Пока она приводила в чувство одного ребенка, заболевали трое других. У нее не было ни лекарств, ни воды, вообще ничего. Единственное, что помогло бы – пищу, – Китти использовать не могла.

Голодовка, час 81…

Семьдесят детей лежали без сознания на раскаленной палубе «Исхода».

У английских солдат на набережной Кирении появились признаки неповиновения. Многие, рискуя попасть под военный трибунал, требовали, чтобы их заменили.

Голодовка, час 82…

Карен Хансен-Клемент вынесли без сознания на верхнюю палубу.

Голодовка, час 83…

Китти вошла в рубку и в изнеможении упала на стул. Она проработала без перерыва тридцать пять часов и валилась с ног от усталости. Ари налил ей виски.

– Выпейте, – сказал он. – Вы-то в голодовке не участвуете.

Китти проглотила виски и попросила еще. Вторая порция вернула ей силы. Она уставилась на Ари Бен Канаана. Какой он сильный. Осада на нем почти не отразилась. Китти смотрела в его холодные глаза и пыталась угадать, что Ари замышляет. Она спрашивала себя, испытывает ли Ари страх, знает ли вообще, что такое страх, озабочен ли, потрясен ли происходящим.

– Я рассчитывал, что вы придете ко мне гораздо раньше, – сказал он.

– Не стану вас просить, Ари. Но, Господи, надо ли так?.. Там, на палубе, дети на пороге смерти. Я просто докладываю, как добросовестный пальмахник. Они вот-вот умрут. Каковы будут указания?

– Меня столько оскорбляли, Китти, что я не обращаю на это внимания. Кстати, ваши гуманные чувства продиктованы заботой обо всех детях или только о ком-нибудь одном?

– Вы не имеете права задавать мне этот вопрос.

– Вы хотите спасти жизнь одной девочки. А мне нужно спасти жизнь четверти миллиона людей.

Она поднялась.

– Я пойду работать, Ари. Но скажите: вы ведь знали, отчего мне так хотелось попасть на «Исход». Почему же разрешили?

Он повернулся спиной и взглянул на море, где стояли на вахте крейсер и миноносец.

– Может быть, потому, что мне хотелось видеть вас.

Голодовка, час 85…

Генерал Кларенс Тевор-Браун ходил по кабинету Сазерленда. Дым сигар заполнял комнату. Тевор-Браун несколько раз останавливался и смотрел в окно в сторону Кирении.

Сазерленд выбил трубку, взглянул на бутерброды на чайном столике.

– Присядьте, сэр Кларенс, выпейте чаю.

Тевор-Браун посмотрел на часы и вздохнул. Он сел, взял бутерброд, оглядел его, откусил кусочек, но тут же швырнул еду на стол.

– Мне совестно есть сейчас, – сказал он.

– Да, эта история не для тех, у кого есть совесть, – ответил Сазерленд. – Две войны, одиннадцать должностей за рубежом, шесть наград, три ордена. А оборвала карьеру кучка безоружных детей. Блестящий конец для тридцатилетней службы, не так ли, сэр Кларенс?

Тевор-Браун опустил глаза.

– Я знаю, вам нужно поговорить со мной, – сказал Сазерленд.

Тевор-Браун налил себе чаю.

– Послушайте, Брюс. Если бы по мне…

– Чепуха, сэр Кларенс. Вы тут ни при чем. Это не вы, а я должен чувствовать себя неловко. Я ведь подвел вас. – Сазерленд поднялся. – Я устал. Ужасно устал.

– Мы добьемся для вас полной пенсии, а отставка пройдет без шума. Можете положиться на меня, – сказал Тевор-Браун. – Послушайте, Брюс. По дороге сюда я остановился в Париже и долго беседовал с Недди. Рассказал ей о ваших трудностях. Старик, если вы будете действовать умно, то сможете сойтись с ней опять. Недди рада вернуться, а вам она теперь понадобится.

Сазерленд покачал головой.

– Между нами все кончено. Если нас и связывало что-нибудь раньше, так это была моя служба в армии. Только на этом держался наш брак.

– У вас есть другие планы?

– Со мной что-то произошло здесь на Кипре, в особенности за последние недели. Можете не верить, но я не считаю, что потерпел поражение. Наоборот, у меня такое чувство будто я выиграл что-то очень важное. Нечто такое, что я давным-давно потерял.

– А именно?

– Правду. Помните день, когда я согласился на эту должность? Вы сказали тогда, что единственное царство, где правят добро и справедливость, это Царствие Небесное, а на земле правит нефть.