Текст книги "Меч и любовь"

– Мою дочь Люцию похитили злые враги, наши заклятые западные соседи, – и, сдерживая себя, чтобы опять не получить нервный срыв, продолжал: – А вместо неё подкинули двойника. Я готов хоть завтра начать войну против них, но у меня нет доказательств, что Люция у них. Ты должен помочь мне добыть их. Я мог бы заставить тебя, но в этом нет нужды, потому что, зная твою привязанность к моей дочери, ты и сам будешь мне помогать в её освобождении, – закончил Генрих.

Дамиан смотрел на своего господина и теперь уже очень внимательно слушал его.

– Итак, твоя задача под видом странствующего рыцаря попасть на турнир в замок Рауля Ланьяка и узнать, где они прячут Люцию. После этого вернуться и сообщить мне. И как можно скорее. Ну, а уж коли посчастливиться лично выручить из беды Люцию и привести в целости и здравии – милости моей не будет предела. Но помни! На свете всё проходит: и благие намерения, и добродетель, и зло, и даже любовь. Поэтому, чтобы помощь и дела твои были искренни, не забывай, что здесь у тебя остаются твои родные – отец, мать, братья и сёстры, – проговорил Генрих, выделяя последние слова.

– Итак, ты готов? Впрочем, если ты сейчас откажешься, я тебя немедленно отпущу, тем более, что я обещал твоему отцу. В этом деле мне нужна искренность и честность по отношению к моей несчастной дочери, – вполне искренно продолжал Генрих. – А теперь слушаю тебя.

– Я люблю Люцию и готов ко всему, но мне всё-таки кажется, что вы заблуждаетесь. Это Люция, просто пока она чем-то сильно напугана, но со временем отойдёт, я это почувствовал по последней встрече с ней, – произнёс Дамиан, стараясь убедить господина не торопиться.

После некоторого раздумья Генрих щёлкнул пальцами, и откуда-то появился Эрик.

– Принеси сюда тот талисман, – приказал Генрих.

Эрик так же незаметно удалился. И когда он принёс талисман, который Лилиан подарила Дамиану, Генрих объяснил Дамиану, каким образом талисман доказывал, что девушка не его дочь.

– Ну, что ты на это скажешь? – с раздражением произнёс Генрих.

– Первое, что я скажу, это то, что вы должны мне вернуть этот талисман, подаренный этой девушкой, пусть будет Лилиан. Второе, конечно же, я готов хоть сегодня ехать в замок Рауля Ланька, – закончил Дамиан.

Генрих не привык, чтобы с ним так разговаривали, но он сдержался, потому что это дело некому больше было доверить.

– Хорошо, я отдаю тебе этот талисман, но помни! О том, что предстоит сделать, должны знать только трое: ты, я и господь.

– Когда мне ехать? – спросил Дамиан, когда из рук Генриха получил талисман.

– Не сейчас. Я вижу, ты ещё не совсем здоров. Но надо поспешить, поскольку турнир начнётся на днях, так говорил Кристоф. О тебе позаботятся. Поправляйся и готовься надлежащим образом. Всё необходимое в дорогу тебе предоставят. И не позднее завтрашнего вечера отправляйся в путь. Перед отъездом я тебя найду, – закончил Генрих.

И, дав необходимые распоряжения своим слугам относительно Дамиана, он удалился.

Глава 12

Меж тем в замке Рауля Ланьяка, не на шутку влюблённый Астор, в который раз бросался в пространные объяснения с Люцией. Но та хранила ледяное молчание и только изредка задавала всё одни и те же вопросы: зачем её сюда привезли, и когда она сможет вернуться домой в замок отца. И вот в одной из таких бесед Астор от переизбытка чувств и в силу своей горячности не сдержал себя и попытался силой привлечь к себе Люцию. Он обхватил её гибкий стан и прижал к себе. Волна чувств захлестнула его, разум помутнел. Люция беспомощно билась в его железных объятиях, мотая головой во все стороны, поскольку Астор пытался ухватить её губы в страстном поцелуе. И вдруг он внезапно ощутил пронзительную боль в правой руке, а затем и под правой лопаткой. Разжав объятия, как ошпаренный, Астор отскочил от Люции. Он увидел перед собой свирепое лицо девушки с кинжалом в руках. С его собственным кинжалом, который она выхватила из его ножен в пылу объятий. Удары, нанесённые Люцией, были болезненны, но не опасны, поскольку нанесены были поверхностно и вскользь. Это небольшое кровопускание охладило буйный пыл Астора, и он, отойдя в сторону, сник. Закрыл лицо руками и стоял так продолжительное время. Люция тяжело дышала и не сходила с места. Взгляд её пылал, а зубы крепко сжаты.

– Что ж, ты мне такая ещё больше нравишься, – повернув голову, ухмыльнулся Астор. – И хоть убей меня, я уже ничего с собой не могу сделать, ты покорила моё сердце. Если можешь, прости меня за мою несдержанность. Впредь этого не повторится. А чтоб это доказать на деле, оставляю тебе этот кинжал. Постарайся только не применять его к невинным людям, – и, ухмыльнувшись, Астор добавил: – Это мой первый подарок.

– Негодяй! Убирайся вон, – хрипя сквозь зубы, с ненавистью проговорила пленница. – В вашем волчьем отродье так заведено, добиваться взаимности? Так вот не бывать этому, я скорее умру, чем подчинюсь вашему семейству, злейшему врагу моего отца. Да, да я поняла кто вы и зачем вы меня выкрали. Ваше змеиное отродъе Ланьяков уже много лет ни как не может успокоится и простить моему отцу справедливых побед над вами. Но учтите, вам это просто так не сойдёт. И пусть я погибну, но мой отец и народ отомстит вам и всех уничтожит. А что бы лишить тебя и твоего отца удовольствия издеваться надо мой я сама приму верное решение.

И Люция схватив лежащий на полу кинжал, приставила его острым концом к своему горлу, вознамерившись вонзить его. Астор метнулся к ней, что бы предотвратить самоубийство девушки, но споткнулся и со всего маху грохнулся на пол, запутавшись в плаще. Он попытался быстро встать, но плащ придавленный к полу его собственным весом не давал ему это сделать. Покатавшись по полу, что бы освободится от затрудняющего движения плаща, Астор всё же поднялся под заливистый и презрительный хохот девушки, которой вдруг почему то стало очень смешно от увиденной беспомощности и комичности Астора. Девушка опустила кинжал, и смеясь произнесла:

– Всё на что ты способен, это быть шутом и не более того, потому что вся серьёзность ваших намерений это сплошной провал, что бы вы со своим отцом не делали в вашей жизни.

Слова Люции больно задели самолюбие Астора, в котором кипела горячая южная кровь, но он сдержался, памятуя, что перед ним женщина и что он ёщё пока рыцарь, а не то бы не сдобровать его обидчику. Астор зло улыбнулся и стряхнув с себя пыль тихо произнёс:

– Не тебе судить о нашей жизни подумай лучше о своей. И прибереги свой пыл для предстоящих празднеств. А тебя здесь ник то даже пальцем не тронет. И нам с отцом вовсе не нужна война с Генрихом Альбре. Вся беда во мне и я за неё отвечу, поскольку совершил главную ошибку в своей жизни, влюбившись в тебя. Так при чём тут мой отёц и наш народ, который должен погибнуть от твоего злого отца. Я лично встречусь с Генрихом и попрошу твоей руки. Ну а уж как он решит будет целиком на его совести. Казнить меня или отпустить. Ты же здесь долго не задержишься. И как только закончатся праздники, на которых ты будишь равноправным участником, сразу же будешь отправлена домой в замок отца. Так что, пожалуйста, не убивай себя раньше времени и отдай мой кинжал. Кажется, я опрометчиво поступил, подарив тебе его.

И Астор протянул руку за кинжалом, но Люция зло проговорила:

– Ты всё лжёшь, я не верю ни одному твоему слову, поскольку если бы это была правда, то ты меня отпустил бы прямо сейчас без всяких условий. И запомни на будущее, что сколько бы ты себя не тешил, что когда ни будь подчинишь меня, то этому никогда не бывать. Волю мою тебе не сломать, потому что я ношу гордое имя своего отца Люция Альбре. А кинжал я тебе не отдам, что бы впредь ограждать себя от похотливых действий со стороны мерзавца, которого люто ненавижу.

Астор безнадёжно покачал головой и развернувшись, пошёл к двери. И в противоположность тому, как он влетел к своей пленнице, несколько минут назад, он медленно покинул заточение Люции, не забыв при этом прикрыть деревянную дверь, обитую металлическими полосками. Оставшись одна, и придя в себя, Люция откинула от себя кинжал, опустилась на колени и, сложив ладони, начала молиться. Но обращение к богу не принесло ей облегчения. Душа её изнывала в этом беспросветном плену. Принимая во внимание любовные притязания этого мерзкого бородатого юноши, Люция интуитивно догадывалась о причине своего заточения. Этой причиной была неуёмная страстная влюблённость молодого хозяина замка в неё. Но что было делать, как сообщить отцу, близким, и наконец Дамиану о своём заточении? Этот вопрос не давал Люции покоя ни днём, ни ночью. Не смотря на то, что ей приносили отменные кушанья, не смотря на то, что её жилище было в красивом убранстве, для неё всё это оставалось ненавистной тюрьмой. Люция давно потеряла аппетит, но за своим видом, как и раньше, следила очень рьяно. Люция догадывалась, что самостоятельно бежать из своего заточения ей не удастся, так как комната, куда её поместили, находилась в верхней части замка, окружённого кольцом высоких стен с башнями, по периметру которых несла службу стража. В комнате было единственное, но достаточно большое окно, под которым располагалась небольшая площадка одной из четырёх полубашен замка, пристроенных по четырём углам центрального сооружения. От окна до площадки было метров пятнадцать. А от самой площадки до земли – метров тридцать. Комнатная дверь из прочного дуба была обита металлическими полосками. К тому же закрывалась снаружи и охранялась стражниками. Так что побег из этой золотой клетки был невозможен. Девушка мучительно искала выход из этого проклятого и ненавистного пленения. Несколько раз она пыталась заговорить со слугами, ухаживающими за жилищем и приносящими ей еду. Один раз Люция предприняла попытку бежать из комнаты через открытую дверь, но тут же была схвачена бдительной стражей. Всё было бесполезно. И вот сейчас, после ухода горе-жениха, пострадавшего от неразделённых чувств, в воспалённой голове Люции вспыхнула ещё пока смутная, но обнадёживающая мысль. И по мере того, как взгляд отыскивал брошенный кинжал, эта мысль всё больше и больше прояснялась. План бегства созрел очень быстро. Люция чётко знала время, когда её посещали слуги. Большая часть времени, когда она была одна, приходилось на ночь. Поэтому, не теряя ни минуты, как только дверь захлопнулась за последними посетителями, принёсшими ей ужин, Люция начала действовать. При свете небольших факелов она начала делать самодельную верёвку, распарывая кинжалом прочные ткани, находящиеся в комнате, – шторы, скатерти и простыни. Концы этих полос она накрепко связывала узлом. Необходимо было изготовить две длинные и одну короткую верёвки. Через час – другой всё было готово. Люция открыла створки окна и выглянула наружу. Ночь была тёмная, начинал накрапывать дождь. Закрепив один конец верёвки за приспособление, на котором держался факел, Люция обвязала себя остальными верёвками и начала спускаться. Второй конец верёвки лежал на площадке полу башни, о которой говорилось ранее. Давая в начале повествования характеристику дочери Генриха Альбре, было упомянуто, что Люция обладала отменным физическим здоровьем и большой натренированностью. В силу этих обстоятельств и имея смелость, подкреплённую волей к освобождению, Люции не составило большого труда спуститься на площадку полу-башни. Дождь усилился. Разразилась гроза. Молнии то и дело вспыхивали в отдалении. Гроза была на руку отважной девушке, так как стражники, утратив бдительность, попрятались в укрытия, перестав ходить вдоль стен и тем самым дальше в ход пошла короткая верёвка длиной около восьми метров. К одному её концу был привязан бронзовый подсвечник. Другой конец верёвки Люция обвязала за один из каменных зубцов полу-башни. Дождавшись, когда раскаты грома начали сотрясать небо, Люция с силой отшвырнула от себя подсвечник в направлении соседней башни, которая была вровень с полу-башней и находилась от неё на расстоянии шести метров. И также была окаймлена зубцами. Как только Люция услышала звук упавшего подсвечника, она резко натянула верёвку, и подсвечник застрял между двумя зубцами. Получилось некоторое подобие каната между двумя прорезями башен. Этот участок пути к свободе являлся самым опасным, так как, сорвись она с верёвки с такой высоты, смерть будет не минуема. Люция это сознавала, но об отступлении не было и помыслов. Протиснувшись между зубцами, смелая девушка всецело положилась на верёвку. Зацепившись руками и ногами, спиной вниз, она стала передвигаться к противоположной башне. Тем временем косой дождь, который лил как из ведра, проникал через раскрытое окно в комнату. Вода ручьями растекалась по всему полу, достигнув двери, стала проникать в щель между дверью и полом и далее растекаться по коридору, где, опершись о короткие пики, дремала стража из трёх человек. Один из стражников полусидел, полулежал на полу. Он первым-то и почувствовал неладное. Вскочив с мокрым задом, он растолкал своих полусонных товарищей, обратив их внимание на происходящее. Стражники поспешно вызвали начальника, у которого хранился ключ от комнаты, и немедленно открыли дверь. При тускло догорающих факелах их взору открылась жуткая картина. В открытое окно вместе с ветром врывались густые снопы дождевых нитей. Весь пол был залит водой, на котором повсюду валялось всевозможное тряпьё и вещи. На стенах не было привычных дорогих занавесей, и они скалились своим грязно-серым рисунком кирпичной кладки. Постояв так немного, стражники начали искать пленницу в этом хаосе. Чавкая по воде ногами, они обежали всю комнату, но Люции нигде не обнаружили. Факела в комнате окончательно догорели, и в полутьме они не обратили внимания на верёвку, привязанную у окна. В известность сразу же был поставлен молодой хозяин замка, так как он сам организовал охрану и тщательно за ней следил. На бегу, чертыхаясь на нерадивых охранников, он немедленно прибыл к месту происшествия. В отличие от стражников, он первым делом подбежал к окну, в которое продолжали вливаться упругие струи дождя. Астор сразу всё понял. В то время, когда Астор стоял у окна, яростно обливаемый холодными струями дождя, Люция продолжала продвигаться по верёвке к спасительной башне. Ткань, из которой была сделана последняя верёвка, обмотанная вокруг талии, достаточно намокла, и Люции стало труднее продвигаться. В результате этого, верёвка, по которой перемещалась Люция над пропастью между двумя башнями, начала медленно провисать вниз. Люция молниеносно поняла: либо узел начал развязываться, либо появился порыв. И при резком движении верёвка могла порваться. Люция откинула голову – стена была в полутора метрах. Однако это был самый сложный участок, так как по верёвке приходилось лезть уже почти вертикально. И вот, когда уже осталось немного, чтобы несколькими зацепами добраться до зубца башни, Люция отчётливо сквозь яростный шум дождя услышала громкий крик Астора, призывающий стражу. Она начала резко перебрасывать руки по верёвке, извиваясь всем телом. Это и сыграло коварную роль. При одном из таких резких движений верёвка оборвалась. Но, к счастью, на пройденном участке. Больно ударившись спиной и затылком о стену башни и чуть не выпустив верёвку, Люция зависла вдоль стены. Поднятая громким голосом своего хозяина стража пришла в беспорядочное движение по своим постовым маршрутам на стенах замка. Люция оказалась в безвыходном положении, так как подняться на башню – значит выдать себя, а оставаться долго в висячем положении – значит разбиться. Силы были на исходе. От усталости и напряжения ладони и ступни ног начали медленно скользить вниз по верёвке. В это мгновение Люция почувствовала страх, смертельный страх перед неминуемой гибелью. Она растерялась и уже готова была отчаянно закричать, позвать на помощь. Но в этот момент плотно сжатые ступни ног, между которыми скользила верёвка, уперлись в большой узел. Скольжение вниз прекратилось. Стало легче держаться руками. Эта спасительная передышка заставила Люцию взять себя в руки. До полного успокоения ещё было далеко, однако шараханье мыслей прекратилось, и Люция решила немного переждать. Ей хорошо было видно, как из окна по её же верёвке начал спускаться человек. Он быстро спустился до площадки полу-башни, и она узнала в нём Астора. Астор не мог видеть Люцию, так как она находилась в тени. Он взял в руки конец оборванной верёвки и чуть не плача проговорил:

– О боже! Ну, как же так, зачем!?

Затем он отчаянно и надрывно закричал:

– Скорее вниз, сюда, к башне, она здесь, скорее помогите ей! – и затем, почти шёпотом, закончил: – О боже, она разбилась!

Стражники и проснувшийся люд заметались внизу с факелами. Конечно же, Астор ошибочно подумал, что Люция начала спускаться вниз и сорвалась. По зову Астора все кинулись к тому месту, куда предположительно должна была упасть Люция. Итак, не смотря на поднятую тревогу и суматоху, Люция осталась не замеченной. Стражники сверху тоже куда-то исчезли. Этой сумятицей и воспользовалась отчаянная девушка. Собрав все силы, она достигла вершины башни и, ухватившись за зубец, влезла на площадку башни. Перескочив на другую сторону башни, Люция быстро размотала последнюю третью верёвку и привязала ее к зубцу башни, но уже с внешней стороны. Осталось пройти последний этап. Он был не менее опасным, чем второй, так как верёвки могло не хватить до основания башни. Так и случилось. При спуске Люция вскоре почувствовала ногами, что верёвка закончилась. Сколько оставалось до земли, она не знала. Но назад пути уже не было, и она разжала руки. После удара о мокрую землю Люция беспорядочно, кубарем покатилась куда-то вниз, пока не очутилась в воде. Ров был не широкий, но крутой и скользкий. Люции пришлось приложить немало усилий, чтобы выкарабкаться наверх, цепляясь за траву. Итак, она была на свободе, вне замка. Но в каком состоянии! Только теперь она обратила внимание, что её бьёт сильный озноб и при первом же шаге почувствовала боль в правом колене и ниже щиколотки. Аккуратно ступая на правую ногу, она медленно начала удаляться от злосчастного замка. Походный мужской костюм, в котором её привезли в замок и который она надела в момент бегства, промок до нитки и местами порвался. Не смотря на кромешную темень и продолжающуюся грозу с дождём, Люция правильно сориентировалась. Она направилась к дороге, ведущей через небольшой лес к селению, которое она много раз видела из окна в башне. В селении Люция намеревалась временно укрыться, расположив к себе простых крестьян, с которыми она умела ладить, а затем попытаться вернуться домой в замок отца.

Небольшая кавалькада, состоящая из восьми рыцарей и их немногочисленной прислуги и оруженосцев, а также двух повозок с поклажей, двигалась дождливой тёмной ночью по раскисшей дороге по направлению к замку Рауля Ланьяка. Выехав из замка Генриха, Кристоф, возглавлявший всю эту компанию, уже на вторые сутки был в пределах владений Рауля Ланьяка. И если бы не дождь, который значительно снизил скорость передвижения, рыцари уже утром третьего дня достигли бы замка. При разразившейся грозе путники вначале хотели расположиться лагерем и переждать дождь, но увидев издали башни замка решили, что будет лучше, если они доберутся до замка. Кристоф возглавлял процессию, изредка окликая товарищей. Кристоф был старшим сыном восточного феодала, жившего в мире и согласии со своим соседом – Генрихом Альбре. По характеру Кристоф был очень уравновешенный, спокойный и весьма рассудительный юноша. Ему было не полных двадцать лет. Но по тем временам это уже считался довольно зрелый возраст. В силу своего характера Кристоф был честен, рьяно соблюдал кодекс чести рыцарства, не был лишён и честолюбия. Большой интерес юноша проявлял к историческим наукам и военному делу. Физические данные также весьма были положительны. Не смотря на высокий и сухощавый вид, Кристоф обладал выносливостью и огромной силой. Единственное, чем обделила его природа, это лицом. Бороды и усов он никогда не носил. Щёки его были вечно впалые, и от этого лицо становилось каким-то вытянутым, с орлиным носом с горбинкой и выдвинутой немного вперёд нижней челюстью. Но в целом вид у него был приемлемый для решительного и мужественного юноши. Кристоф был прямым наследником своего отца, который очень любил сына и гордился его деловитостью, рассудительностью и трезвым умом. Одно не нравилось отцу. Уж очень Кристоф мягко обращался с подданными, а точнее с крепостными не как его высокородные особы. Он никогда не избивал своих слуг, не кричал на них по поводу и без. Тем самым он снискал у слуг и простого люда благоговейное уважение и почтительность. К женскому полу Кристоф относился чрезмерно серьёзно, всегда следуя рыцарскому кодексу чести, из-за чего не всегда имел понимание у женщин. В общем, был истинно благородным рыцарем. Превозмогая усталость и наваливающийся сон, Кристоф старался не закрывать глаза, чтобы наблюдать за дорогой и не сбиться с пути. Конь под ним тоже изрядно измотался за этот переход и уныло брёл по бездорожью. Так что седоку постоянно приходилось взбадривать его ногами. Но неожиданно конь шарахнулся в сторону, как бы споткнувшись. Он испугано заржал и остановился, переминаясь с ноги на ногу. Кристоф хотел пришпорить коня и продолжить движение, но вначале посмотрел вниз, чтобы выяснить, от чего произошла заминка. Всмотревшись, Еристоф увидел человека, лежащего поперёк наезженной колеи. Он криком остановил своих людей и соскочил с коня. В грязи лежал человек. По виду это был юноша в охотничьем костюме. Убедившись, что юноша жив, но находится без сознания, Кристоф уложил его в повозку, накрытую пологом. Затем все продолжили путь.

Часть 2

Заблуждение

Глава 1

Когда отряды стражников усердно искали пропавшую дочь Генриха, они случайно напали на след давно разыскиваемой шайки разбойников, возглавляемую одноруким разбойником. Имени у него не было. Все его так и звали – Однорукий. Вот уже много лет эти разбойники в лесах нападали на проезжих людей, грабили их, а порой и убивали. Доставалось от них и деревенским жителям. Тактика у них была своеобразной. Они никогда долго не задерживались на одном месте. Поживившись добычей, взятой разбоем в окрестностях одного феодала, они быстро перемещались в окрестности другого. Тем самым не давая возможности начать длительное выслеживание и уничтожение этих разбойников воинами замка и жителями деревень. Однорукий со своими головорезами был единственным моментом, объединяющим всех феодалов, мечтающих быстрее расправиться с разбойниками. Тем самым хоть как-то оправдывалось содержание большого количества воинов, стражи и прочих дармоедов феодала, которые тяжелым бременем ложились на плечи тысяч деревенских тружеников. Каждый феодал в случае поимки разбойников обещал своему народу и представителям соседних феодалов произвести публичную казнь преступников. Напав на шайку Однорукого, многочисленный отряд воинов Генриха, возглавляемый начальником стражи Бернардом, разгромил большую часть разбойников, а их главарей взял в плен. Однорукому не удалось ускользнуть, в бою он был ранен. Кроме него самого в плен взяли его десятилетнего сына и ближайшего соратника Однорукого по кличке Волчья пасть. Весть о поимке разбойников и их главаря быстро распространилась по прилегающим и удалённым деревням. Генрих через своих глашатаев объявил своим подданным о намерении принародно казнить проклятых разбойников. На наиболее опасных разбойников, а к ним относились Однорукий, сын Однорукого и Волчья пасть, надели оковы и поместили в отдельную темницу подвалов замка. Остальных разбойников, также захваченных в плен, поместили в другую темницу и усиленно охраняли. Казнь должна была состояться по прибытии хотя бы нескольких представителей от соседних феодальных хозяйств. У Однорукого насчитывалось около двухсот хорошо вооружённых разбойников, образ жизни которых состоял в постоянных набегах на богатый и простой люд. Удовлетворившись разбоем и прихватив награбленное, они отсиживались в лесных чащобах, где пировали несколько дней. Подходы к таким местам были затруднены и охранялись дозорными. Отрядом Бернарда в плен было захвачено около тридцати человек, другие были уничтожены, но некоторым посчастливилось скрыться. Такая крупная удача очень бы обрадовала Генриха, если бы не его личное горе, произошедшее с дочерью, которое постоянно напоминало о себе и днём и ночью. Среди пойманных разбойников оказалась и Катрин, дочь бедного рыбака, которая таинственно исчезла из селения. Катрин была захвачена разбойниками в тот вечер, когда назначила встречу с Франсом. В тот злосчастный вечер разбойники вознамерились угнать несколько рыбацких лодок для своих нужд. Катрин же стала препятствием для них. Чтобы девушка не поднимала шума, они ударили её по голове и бросили в воду возле её лодки. Но затем разбойники вернулись, так как Волчья пасть, руководивший захватом лодок, приказал возвратиться и забрать девушку с собой, живую или мёртвую. Впоследствии Катрин очень приглянулась Волчьей пасти. И разбойник, являвшийся вторым после главаря шайки, добился, чтобы Катрин приняли в разбойничье братство, не заботясь о том, хочет она того или нет. Волчья пасть неусыпно следил за Катрин, и в то время, когда она выздоравливала от нанесённой ей травмы головы, и после выздоровления. Он контролировал каждый её шаг, чтобы она не сбежала, пока не привыкнет. Разбойников накрыли врасплох. Бой был скоротечен, так как силы нападавших были многочисленнее. Катрин вместе со всеми пленниками отправили в подвалы замка. Конечно же, она постоянно плакала и умоляла, чтобы её отпустили. Что она ни в чём не повинна, но её никто не пожелал слушать. Напротив, деспотичный Генрих приказал определить её в категорию наиболее опасных разбойников и поместить вместе с главарями. К тому же людская ненависть к разбойникам, принёсшим немало разорения и бед, была настолько велика, что о каком-либо сожалении и милосердии к ним не могло быть и речи. И коль ты оказался среди них, никого не интересовало, случайно ты там оказался или нет.

Глава 2

Молва о том, что Катрин была захвачена вместе с разбойниками, распространилась столь же быстро, как и в тот день, когда она пропала. Это обстоятельство который день не давало покоя Франсу. Несмотря на свою чрезмерную трусливость, Франс нашёл в себе мужество и смелость, предстать перед своим грозным повелителем Генрихом с просьбой освободить несчастную девушку, поскольку все сжигающая любовь к Катрин окрыляла юношу, затмевая разум и основной инстинкт самосохранения, впрочем, как и у всех влюблённых во все времена. Дерзкая просьба простолюдина вызвала ярость у хозяина замка.

– Сдаётся мне, что ты и сам из этой шайки разбойников! – взревел он.

У Франса подкосились ноги, и он жалобно залепетал:

– Что вы, что вы, мой господин! я и мой отец верой и правдой служим вам всю жизнь и наше богатство это ваше богатство, – от страха продолжал нести какую-то околёсицу Франс.

Он уже был не рад, что явился сюда.

– О каких это таких богатствах ты говоришь? – удивился Генрих.

Франс окончательно запутался, о чём говорил, и о чём надо говорить, и проблеял:

– Да берите, берите всё, мой господин. У нас с отцом и овец, и рыбы много и …

– Ты что несёшь? Какая рыба, какие овцы? – и видя, что от страха Франс невменяем, махнул на него рукой и приказал страже выставить его из замка. Но тут же передумал и приказал Франсу пока остаться. Затем он уже спокойно расспросил чудаковатого Франса, насколько обеспечен и зажиточен его отец. После чего велел позвать Дамиана. Когда вошёл Дамиан, ноги у Франса подкосились второй раз. Он не ожидал этой встречи. Теперь Дамиан стоял перед ним в полном здравии и, естественно, не подозревал, что заочно был знаком с Франсом. Нарушив вопросительное молчание, Генрих обратился к Франсу:

– Будешь оруженосцем у этого господина. Оружием, доспехами и лошадьми он будет обеспечен мною. Что касается прочего провианта, это я поручаю тебе и твоему отцу. Только после этого я, возможно, выполню твоё прошение, – закончил Генрих.

Франс потерял дар речи, он стоял, как истукан, уставившись на Петера.

– Тебе что-то не ясно? – сурово спросил Генрих, внутренне насмехаясь над отупляющей и безграничной трусостью простолюдинов.

Франс опомнился и, почти застонав, проговорил:

– Мой господин. Я рыбак и никогда не имел дело с оружием, я вряд ли смогу правильно прислуживать господину Дамиану. Я буду только мешать ему. Посмотрите на меня, я не гожусь в оруженосцы. Есть другие, более крепкие…

– Замолчи, – резко перебил его Генрих. – Я думал, что ты безгранично труслив, но оказывается ты ещё и хитёр. Но у меня не забалуешь. Говоришь, твоё дело ловить для меня рыбу? Что ж, это правильно. Но моё дело – приказать тебе, потому что я твой господин. – и после некоторой паузы добавил: – Завтра во дворе замка я буду проверять всю экипировку и провиант, который тебе необходимо предоставить в дорогу. Чего и сколько, тебе скажет мой доверенный. А теперь убирайся и не вздумай опаздывать, иначе не ты будешь ловить рыбу, а она тебя.

И, рассмеявшись своей блистательной шутке, от которой у Франса пошёл мороз по коже, обратился к Дамиану:

– Завтра к вечеру ты тоже должен быть готов выехать, как мы и условились. Надеюсь, за прошедшие два дня ты набрался сил.

– Да, господин. И я готов выезжать хоть сегодня, – бодро доложил Дамиан. – Оружие, доспехи и коня я уже подобрал сам.

– Хорошо, тогда отдыхай, а завтра в путь. Провожать тебя я буду лично.

Затем немного помолчав, он сокрушённо добавил:

– Как жаль, что лично я не могу принять участие в поисках моей настоящей дочери, моей дорогой и любимой Люции. Я бы их всех… Но ничего, настанет и моя очередь действовать, а пока ещё слишком рано.

Генрих схватился за сердце и простонал:

– Как больно Дамиан быть отцом, как больно, в особенности, когда ты беспомощен и обманут. Впрочем, я не хочу вновь расстраиваться, иначе опять хватит удар, а посему даст бог и всё будет хорошо, надеюсь и с твоей помощью.

– Пожалуйста не переживайте так господин, – сочувственно произнёс Дамиан. – Я приложу все усилия, что бы максимально разузнать о Люции, тем более, что я её очень люблю.

Последние слова Дамиан произнёс напрасно и опрометчиво, поскольку после них Генриха как то всего передёрнуло и взгляд стал колючим. Он хотел, возразить Дамиану, но вовремя опомнился и произнёс:

– Там в замке Ланьяка на турнире ты непременно встретишься с моим молодым другом, рыцарем Кристофом. А посему постарайся подружиться с ним и действуй рука об руку по освобождению Люции. Я тебе отпишу доверенность по которой Кристоф примет тебя, как лучшего друга, а тогда будет легче действовать совместно. Кристоф славный и благородный рыцарь. И хоть он благородных кровей, никогда не посчитает зазорным для себя, подружиться с хорошим человеком, не взирая на сословие. Он был у меня пару дней назад и знай я тогда о Лжелюции возложил бы на него миссию, которую возлагаю сейчас на тебя Дамиан. А сейчас уже поздно, Кристоф далеко.