Текст книги "Квантун"

– Мой.

– Фунтов 40, не меньше.

– Где-то так, – согласился Антон Федорович.

– Тогда еще плюс 10 рублей за багаж. Копейки отбросим. Итого с вас 175 рублей.

Мрачнее тучи Горский протянул служащему еще одну «красненькую». Видя недоумение пассажира, кассир положил перед коллежским секретарем занимательный справочный бюллетень. Из аккуратной и ясной таблички следовало, что билет первого класса до города Дальнего действительно стоил 165 рублей, второго – 100 рублей и 80 копеек, третьего – 64 рубля и двугривенный. Кроме того, за каждые 10 фунтов багажу предусматривалась дополнительная плата в размере 261,1 копейки. Но, что̀ самое замечательное, поезд этот был отнюдь не скоростным – прибывал в Дальний через 16½ суток, тогда как скорый преодолевал то же расстояние тремя днями ранее! И стоил на порядок выше. За тот же первый класс Горскому пришлось бы отдать на сто рублей больше. Время – деньги.

Впрочем, получив на руки билеты, Антон Федорович несколько приободрился. Скоро он отправится в неведомый для себя край. А деньги… деньги – субстанция переменчивая. О них не стоит беспокоиться.

Однако расход едва ли не половины всех сбережений еще в Москве наводил коллежского секретаря на размышления о предстоящей экономии. Мало ли что еще в дороге произойдет?

Следующая финансовая трата случилась через несколько минут после покупки билета: полтинник ушел на камеру хранения, куда Антон Федорович снес свой большой черный чемодан. Гулять по Москве без оного будет, несомненно, сподручнее.

Выйдя из белоснежного двухбашенного здания, Горский попал на площадь, плотно уставленную пролетками. Сотни извозчиков дружными рядами выстроились перед вокзалом, ожидая своей очереди. Стоило Антону Федоровичу остановиться, как ему тотчас предложили прокатиться с ветерком.

– Залезай, барин! Не робей! – убеждал первый в череде извозчиков. – Куды нужно? На Красную? В соборы?

– Как узнал? – изумился коллежский секретарь, совершив серьезную ошибку для приезжего: сел в пролетку, не договорившись о цене.

– Сразу видно – их благородие нездешний. Замест Георгия у вас на пуговках тужурки какой-то архангел. Да и глазенки вылупили, точно цыпленок. Хоша в Москву все с такими очами приезжають. Ну и главное: без чемодану.

Горский подивился столь наблюдательному вознице. Пальтишко застегнул. Не потому, чтобы киевскую тужурку скрыть, а только из резону согреться – мороз в Первопрестольной стоял знатный. Ну да ничего, успокаивал себя коллежский секретарь, в Маньчжурии климат много мягче. Как бы и это утепленное пальтишко не понадобилось.

Глядя на запруженный Земляной Вал, возница от души чертыхнулся:

– Вот же, …! Придется через Воронцово поле ехать.

– Что же в этом плохого? – полюбопытствовал Антон Федорович.

– А то, вашабродь, что за Воронцовым полем Хитровка починается…

– Вот и славно, – как ни в чём не бывало отозвался Горский. – Там, пожалуй, интересней Кремля.

Возница посмотрел на коллежского секретаря как на умалишенного, но огрызнуться не посмел.

Вскоре они пересекли Покровский бульвар и покатили по Подколокольному переулку. А вот и добрались до Хитровской площади. Ничего такого страшного в этой площади не было. Обычные торговые ряды, разносчики, бедняки, бедняки, бедняки. Несмотря на довольно раннее время, много пьяных. Много детей. Вот один мальчуган лет семи увязался за пролеткой, тянет Горскому картуз, милостыню просит. Антон Федорович как поглядел на босёнка, так сразу сердце защемило: у мальца того вместо одного глаза зияла дыра…

Сжалился молодой чиновник, кинул бедняге полтинник – сдачу из камеры хранения. Мальчонка монету тотчас в кулачке зажал, благодарственно поглядел на Антона Федоровича и умчался со всех ног прочь.

Видевший всё извозчик горестно вздохнул.

– Зря вы ему дали, барин…

– Это почему же? Видал, он без глаза? А такой маленький.

– Дык они нарочно таких малых берут, да глаза им колют, кабы больше подавали.

– Да ну!.. – не поверил Горский.

– А то! На таких милосердных, как вы, рассчитано. Чем дитя увечней, тем лучше для гешефту.

– Кто эти мерзавцы, что детей калечат?

– Вестимо: фартовые. Много каторжников. Их тут видимо-невидимо. Вечером вообще караул! По всей Хитровке кабаки с «малинами». Чистому люду здесь делать нечего.

– А как же полиция? Там же была пожарная каланча! Я видел! Стало быть, и участок.

– Что полиция? – скривился извозчик, выезжая на Варварку. – Полиция старается их не замечать. У них с фартовыми всё договорено, обо всём условлено. Что̀ можно, а что̀ нельзя. Часть слама им идет, вот и весь коленкор.

Горский укоризненно покачал головой, возница недобро усмехнулся.

На Красной площади пришло время прощаться, оплачивать проезд.

– С вас, благородие, рупь с пятиалтынным, – уверенно заявил возница, остановившись у Покровского собора.

– Сколько?..

– Это вам Москва, любезный барин! Привыкли у себя в губернии за двугривенный по городу колесить. Тут у нас иной масштаб, понимаете ли.

«Это какой-то грабеж средь бела дня», – подумал Горский. Карманные «Павел Буре» показывали полдень. На Спасской башне Кремля ударили куранты, зазвучал мелодичный марш Преображенского полка.

Вдоволь нагулявшись по Красной площади, Тверской, Александровскому парку, Успенскому, Архангельскому и Благовещенскому соборам Кремля, юноша вернулся на Курско-Нижегородский вокзал… всего за полтинник!

В половине третьего коллежский секретарь расположился в маленьком двухместном купе первого класса Сибирского поезда и с нетерпением ожидал, кто будет его попутчиком в течение ближайших шестнадцати дней. Мягкие плюшевые диваны, золотистые стены, вычищенные ковры, газовое освещение – интерьер вагона вполне соответствовал затраченным средствам. Единственно, что̀ удручало, так это крохотные размеры отделения, в котором он имел счастье находиться. Ширина его едва ли превышала два аршина, из которых половину занимал самый диван. Над ним – второе спальное место, взобраться на которое можно было при помощи складного столика у окна. Белоснежная скатерть, электрическая лампа с абажуром, расшитая занавеска – при всей существующей тесноте создавали атмосферу непередаваемого уюта. В итоге Антон Федорович пришел к выводу, что так много лучше, нежели в четырехместных, но более просторных купе. Особливо при вояжах парой.

За несколько минут до отбытия по коридору прошел проводник, предлагая провожающим покинуть вагон. Горский понял, что ехать ему предстоит одному. Такое обстоятельство его нисколько не огорчило, напротив – одиночество лучше всего помогало разобраться в самом себе и поразмыслить над будущим.

4. Попутчик

Кондуктор забил в колокол. Раздался протяжный свисток. Поезд должен был тронуться с минуты на минуту. В этот момент некто успел запрыгнуть в вагон.

– Уф! Слава Богу, успел! – выдохнул чей-то молодцеватый баритон.

– Прошу, располагайтесь! – любезничал кондуктор.

Шестое чувство подсказывало Горскому, что незнакомец сейчас войдет в его купе. Так оно и вышло. Перед Антоном Федоровичем возник невысокий субтильный офицер флота с пышными венгерскими усами и элегантными саквояжами в каждой руке. Брюнет в серой нестроевой шинели-пелерине и черной фуражке приветливо поздоровался:

– Честь имею. Лейтенант Унгебауэр! – кивнул он.

– Коллежский секретарь Горский, – поднялся Антон Федорович и чуть было не упал – поезд тронулся.

Легко закинув саквояжи на сетки для ручной клади, офицер флота с интересом воззрился на Горского.

– А где же ваши вещи?

– Мой чемодан слишком тяжел – пришлось сдать в багаж.

– Вот это правильно! В иной раз непременно возьму большой чемодан. А то, знаете ли, осточертело с двумя саквояжами. Коромысла не хватает для потехи! – попутчик весело хохотнул. С чувством юмора у него было всё в порядке.

– Вы, я гляжу, не впервой катаетесь, – осторожно резюмировал коллежский секретарь.

– Лишь второй раз. Из отпуску возвращаюсь, – охотно пояснил лейтенант, снимая шинель. Под черным двубортным укороченным пальто позвякивал кортик.

– В Порт-Артур?

Унгебауэр на мгновение замер. Едва заметная грусть промелькнула в его глазах.

– Нет, в Дальний.

– В Дальний?.. Как славно! Мне тоже в Дальний! Но, насколько я осведомлен, Дальний – порт коммерческий и…

– Вы правы. Крейсеров и миноносцев там нет. Нет и канонерок. Зато есть Управление Морского пароходства общества К.В.ж.д., где я служу помощником управляющего. Ходим во Владивосток, Нагасаки, Шанхай, Фузан. Я лично курирую сообщение с Порт-Артуром и Чифу. Но когда управляющий уходит в отпуск, вся власть переходит в мои руки. И вся ответственность.

– А на боевой корабль вам не хотелось?

– А вы как думаете?

– Думаю, хотелось.

– Вот вы сами себе и ответили, господин коллежский секретарь.

Горский понял, что затронул больную тему. Лучшим выходом было перевести разговор в нейтральное русло, но Антон Федорович отчего-то медлил. Возможно, ему хотелось получше разглядеть незнакомого человека.

Лейтенант с немецкой фамилией ушел, что называется, «в себя». Закинув ногу на ногу, он достал портсигар, намереваясь закурить.

– Вы курите? – очнулся вдруг Унгебауэр.

– Нет.

– Тогда я лучше выйду в тамбур.

Горскому офицер понравился. Сангвинический склад характера предвещал нескучное путешествие, а тот факт, что лейтенант служит в Дальнем – полезные беседы.

Вернулся Унгебауэр с улыбкой. Сел рядом, поглядел в окно, затем на коллежского секретаря.

– Вы, стало быть, в Квантун впервые едете, господин… простите, запамятовал.

– Горский.

– Да-да. Господин Горский.

– Вы можете звать меня Антон Федорович.

– Рад знакомству! Демьян Константинович, – попутчики пожали руки. – Так что же, Антон Федорович, насчет Квантуна?

– Как вы догадались?

– Пальтишко у вас весьма хиленькое для Маньчжурских зим. Сам на те же грабли наступил в первый раз.

– А я слыхал, зимы там много мягче наших…

– Дело в том, что Квантунская область лежит в поясе муссонов. Летом с океана приходят обильные осадки, жары стоят невообразимые. В июне до 28 градусов по Реомюру доходит! Порой и тайфуны наблюдаются. В особенности весной и осенью, когда происходит смена океанических муссонов на континентальные. Зима поэтому сухая, ясная и дьявольски холодная. Несмотря на минус 5–7 градусов, реже 10–14, пробирает до костей. Сугубо из-за ветра.

– Вот как? Буду знать.

– Там вообще всё по-другому…

В купе вошел дородный обер-кондуктор. Представляться не стал, лишь хитро улыбнулся и, поправив мерлушковую бадейку, попросил предъявить билеты. От простых кондукторов его отличал щеголеватый вид, белая окантовка черного мундира и витые красно-белые погоны-галуны.

– В обоих торцах вагона имеются уборные, в коридоре можете ознакомиться с расписанием. Если что-то необходимо, вот электрический звонок, при помощи которого вызывайте кондуктора, когда вам понадобится – он всегда в своем купе. Следом за нашим – салон-вагон. За ним – вагон-ресторан. Имеется одна ванна. Следующая крупная станция – Тула. Стоим два с половиной часа. Прибудем в начале десятого вечера. Счастливого пути, господа!

Обер-кондуктор отсалютовал и удалился. Буквально следом возник его подчиненный: кондуктор-проводник.

– Желаете чего, господа? – услужливо осведомился мужчина с лукавым прищуром. – Может быть, чаю?

– Не знал, что теперь чай в купе подают, – подивился Антон Федорович. В киевском поезде он несколько раз выходил в кубовые, чтобы набрать кипятку.

– В нашем поезде можно-с, – гордо подтвердил служащий. – Принести?

Пассажиры от чаю отказались.

– Если хотите, можете погасить свет. Вот здесь, – не отставал проводник.– В вагоне водяное отопление, поэтому даже если похолодает, не замерзнете. Да и, кстати, с помощью вот этой легкой раздвижной двери можно объединить два купе в одно большое.

Оба путешественника ехали поодиночке, поэтому объединять купе резонно не стали. Поняв, что получить с молодых людей чаевые не удастся, кондуктор направился дальше.

– Они, кажется, не дали вам досказать… – возобновил разговор Горский.

– О, про Квантун я могу говорить долго! – в глазах Унгебауэра сверкнули искорки. – Это, знаете ли, моя любовь.

– Несмотря на его климат?

– Климат – пустое! Надел шинель, и дело сделано! Там иной жизненный уклад, иная философия, там всё иное…

– Стало быть, вам наскучило в России?

– Там тоже Россия! Не забывайте! – ревностно воскликнул Демьян Константинович.

– Да, конечно. Просто мне с трудом верится, что за несколько лет из китайской провинции возможно сделать русскую губернию.

– Вы сможете в этом убедиться лично!

Поезд набрал ход, вагон затрясло.

– Отчего вы не снимете кортик? – поинтересовался Антон Федорович.

– Знаете… офицер флота всегда должен носить кортик. При парадной форме – палаш. Без кортика дозволяется быть только на корабле. И то за исключением вахтенного.

Горский почтительно кивнул.

– Тут дело даже в какой-то традиции… Моряки люди очень суеверные. Офицеры всегда сходят с корабля и заходят именно при кортике. Вот и я поехал в отпуск с кортиком, оставив дома палаш.

– Как интересно. Вот гляжу я на вас, Демьян Константинович, и спрашиваю себя: отчего я не служу во флоте?

Унгебауэр искренно улыбнулся, польщенный комплиментом.

– Что-то я проголодался! – заявил он. – Антон Федорович, не составите мне компанию в ресторане?

– С удовольствием. У самого живот урчит.

Миновав пустой, но очень уютный и роскошный салон с сафьяновыми диванами и креслам, ломберными столами с сукном для карточных игр и столиками с шахматами, с библиотечным шкафом и газетницами, часами и барометром, попутчики оказались в невзрачном вагоне-ресторане, напоминавшем дешевую столовую на уездной станции. Мещанская мебель, прочные, но убогие стулья, белые казенные скатерти, пыльные шторы. Определенное оживление вносило стоявшее в углу пианино, но без тапёра и оно выглядело сиротливым и забытым. За дальним столом возле большого прямоугольного зеркала (еще одно убожество) сидело трое мужчин, все в дорогих тройках. Обсуждали коммерческие дела, пили вино. Расположившись по другую сторону, Горский с Унгебауэром принялись изучать меню. К ним тотчас подбежал официант в белом переднике, разложил куверты.

– Что посоветуете, любезный? – спросил у служащего лейтенант.

– Ростбифы очень сегодня хороши-с.

– Две штуки! Щи есть?

– Есть. Изволите?

– Непременно и обязательно! К ростбифам, пожалуйста, французскую булку. К щам – ржаной.

Официант кивнул, быстро записывая карандашом.

– Теперь… штоф водки.

– Я не пью, – заранее предупредил Горский.

– Жаль, – вздохнул Унгебауэр. – Тогда графинчик.

– Не много ли? – усомнился коллежский секретарь.

– В самый раз! Вечер долгий, мы никуда не торопимся.

– Вам виднее, – пожал плечами Антон Федорович.

– Что-нибудь еще? – спросил официант у Унгебауэра.

– К водочке, разумеется, ветчинки, язычку… И непременно с хреном!

– А вам, сударь?

– Мне телятину со сдобной булкой и клюквенного квасу, – заказал Горский на 65 копеек. На сколько заказал лейтенант, Антон Федорович не хотел и думать.

Первым делом официант принес графинчик водки. Унгебауэр ждать не стал: тотчас налил рюмку.

– Твое здоровье, Антон Федорович! Позволь на «ты». За знакомство, так сказать…

Ухнул, скривился.

– Я вот всё говорю, говорю, а про тебя толком ничего и не знаю, – Демьян Константинович, казалось, только теперь решил как следует присмотреться к собеседнику. – Какими судьбами в Дальний? В опалу попал?

– Напротив – пошел на повышение. Начальник мой похлопотал за меня.

Унгебауэр прыснул.

– Значит, надоел ты своему начальнику, коли он тебя в Квантун сбагрил!

– Вовсе нет!..

– Знамо дело: подсидел, поди, своего шефа, вот он тебя и спровадил за тысячи верст. На другой конец Империи, хе-хе!..

Горский задумался. В словах лейтенанта прослеживалась логика. А что если Воскресенский действительно всерьез обеспокоился за свое место? Что если он нарочно устроил хитрую комбинацию, дабы не потерять теплую должность?.. От подобных мыслей старшему кандидату в судебные должности сделалось мерзко. В этом случае он всецело являл собою одураченного интригами болвана.

– Домыслил, наконец, Антон Федорович? – проницательно залез в душу Унгебауэр, наливая вторую.

– Ты бы, Демьян Константинович, обождал, покамест щи с ростбифом принесут. Я тебя в купе тащить не собираюсь, – съязвил Горский. Очень уж он не любил так быстро переходить на «ты».

– Ха-ха! Да ты шутник, ваше благородие! Я остряков люблю! Сам порою бывает… ехидничаю. Хе-хе. За морфлот! – вторая рюмка опрокинулась быстрее первой. – Ух!.. Дрянь у них водка…

Антон Федорович начал догадываться, почему весьма симпатичный и строгий лейтенант служит в управлении пароходством, а не на боевом корабле…

– Ну-с! Стало быть, коллежский секретарь Горский подсидел своего патрона. Кстати, кто он?

– Судебный следователь.

– О!.. По Министерству юстиции, значит. Занятно, занятно! А город?

– Мать городов русских.

– Киев! Ты из Киева? – в глазах офицера возникло неподдельное уважение. – Славный город! Бывал разок – кузина там живет по матушке. Так значит, ты из Киева?

– Можно и так сказать. Хотя наше родовое имение в Минской губернии. Да и гимназию я кончал в Минске.

– Хо-хо! Да мы почти земляки: мой дом в Вильне!

Наконец-то принесли еду. С аппетитом набросившись на щи, лейтенант потянулся к графинчику.

– За Северо-Западный край! И за Россию! – провозгласил тост Унгебауэр.

– Эдак тебе и графина будет мало. Пьешь, как зверь, – метко заметил Горский.

– Странно, что ты не пьешь, – парировал Демьян Константинович, закусывая ветчиной

– Не тянет. На водку смотреть не могу, так что ты уж меня извини. Изредка пью вино, шампанское – не больше.

– Что же ты молчал? Официант! – Унгебауэр повелительно щелкнул пальцами. – Подай бутылочку бордосского!

– Право, не стоит…

– Спокойно, Антон Федорович! Я угощаю! У меня три сотни путевых, – шепнул он Горскому, когда официант удалился.

– Три сотни?? – ахнул Горский.

– А ты как думал! Как-никак к структуре К.В.ж.д. приписан.

– К.В.ж.д.?

– Ага. Китайско-Восточная железная дорога. Там своих не обижают. Жалованья у путейцев – будь здоров! У нас поменьше, правда… но всё же. А что до путевых, то и трехсот маловато: в скором поезде почти все отдашь за билет I класса. Я поэтому экономлю: езжу в пассажирских.

«А остаток пропиваю…» – подумал киевлянин.

В ресторан потянулась публика. Вошли две пары: мужчины в визитках, дамы – в жемчугах. Уселись в центре. Официант принес бутылку французского вина, обернутую белым полотенцем.

– За знакомство, Демьян Константинович! – поднял бокал Горский. – Надеюсь, оно положит началу долгой дружбе!

– Великолепно сказано! За дружбу!

Четыре выпитые рюмки водки слегка раскрепостили лейтенанта, но не более. Рассудком он владел отменно. И даже глаза не скатывались в кучу.

«Опыт», – грустно подумал коллежский секретарь. Дамы по соседству скромно засмеялись.

– Не женат? – спросил Горский, не обнаружив на попутчике обручального кольца. Тот отрицательно покачал головой. – Ну а невеста есть?

– Какая к черту невеста в Квантуне?

– Ну а в Вильне?

– Ну уж нет! Жить на два дома – это не для меня! А тащить невесту в Дальний – маразм. Умрет со скуки. Поэтому, дорогой Антон Федорович, как бы мне не хотелось обзавестись семьей, ее у меня в ближайшие лет пять-шесть не предвидится. Сейчас мне тридцать два – время еще терпит. Тебе, поди, и двадцати пяти нет?

– Мне двадцать семь.

– Да?.. А выглядишь моложе, – поразился Унгебауэр.

– Действительно, мне многие говорят, что я выгляжу моложе своих лет. А когда отрастает шевелюра – и вовсе за студента принимают.

– А ты отрасти усы. Сразу лет пять прибавится.

– Пытался – едва растут…

– Хе-хе!.. И это в двадцать семь? Хе-хе! Впрочем, ты и без усов как будто бы с усами! Оригинальная физиономия!

– А сам-то с кайзера Вильгельма пример берешь?

– С кого же мне еще пример брать? Шутка. Хотя мой род из Лейпцига, хе-хе!..

Время бежало незаметно. Разговор постепенно раскрывался, выходил на более доверительный уровень. Собеседники рассказывали о себе все больше, все меньше друг друга стеснялись. Распивая гравское бордо, Горский в общих чертах поведал о своей минской, а затем и киевской службе. Субтильный Унгебауэр внимательно его слушал, не переставая есть и пить.

«Куда в него столько влезает?» – недоумевал Антон Федорович.

Несколько раз Демьян Константинович отлучался в уборную. Шел он при этом весьма ровно и четко. Горский отлучался единожды.

К шести часам вечера весь вагон-ресторан заполнился публикой. Отовсюду раздавался звон бокалов и фужеров. Пианино в тот вечер пустовало, зато поставили тихую музыку на граммофоне. Стало много уютнее.

– Расскажи мне про Дальний, – задал свой главный вопрос Горский. – Про маньчжурский климат я понял. Теперь меня интересует самый город.

– Расскажу, – кивнул Унгебауэр. – Обязательно расскажу! И даже схему нарисую. Только не сейчас. Нет настроения.

– Не сейчас, так не сейчас, – пожал плечами Антон Федорович. – Но учти, что я от тебя так просто не отстану.

Лейтенант отсалютовал.

Стемнело. В окнах отражались посетители вагона-ресторана. Бутылка бордо опустела на половину, графин водки – на три четверти. Коллежскому секретарю с непривычки ударило в голову. Каково же офицеру флота?

Демьян Константинович до поры до времени держался молодцом. Заказал еще закусок. Горский растягивал остатки холодной телятины.

Разговор перешел в политическое русло и так из него и не сворачивал. Унгебауэр оказался закоренелым монархистом, в плане Квантуна имел весьма оптимистичную позицию.

– Я благодарю Бога, что нам достался этот край! Этот чудесный край! Помяни мое слово, Антон Федрыч, – язык его стал порою заплетаться, проглатывая и упрощая отдельные слова. Первый признак наступившего опьянения. – Через пять, много десять, лет Дальний станет крупнейшим портом на всём тихоокеанском побережье!

– Планы грандиозные. Хотелось бы верить, – с сомнением ответил Горский.

– Ты бы видел дальнинскую гавань, молы, пристани! Там будут останавливаться океанские пароходы самых больших водоизмещений! Сотни тысяч рублей затрачены на обустройство пристаней!

– А как же Порт-Артур? Я думал, большая часть средств идет туда.

– В Артур идут копейки по сравнению с Дальним. Министр финансов Витте явный пацифист. Войны с Японией избегает. Всё вбухивает в экономику. Дальний – его детище. Хочешь знать: все в области подвластны главному начальнику – вице-адмиралу генерал-адъютанту Алексееву. Он царь и Бог. Но между тем градоначальника Дальнего назначает непосредственно министр финансов. Хотя инженер Сахаров формально подчиняется генералу Алексееву, но де-факто уволить его может лишь Витте. Каково?

– И неужели не бывает противоречий?

– Бывают! Еще как бывают! Военные в шутку называют Дальний «Лишним». Дескать, зря выкидывают деньги – толку от него не будет. В Порт-Артуре спят и видят, чтобы Император сместил Сергея Юльевича. Но покамест его позиции прочны. И слава Богу! Очень уж мне хочется увидеть цветущий, развитый европейский порт Дальний – жемчужину Тихого океана!

– В Дальнем должно быть много иностранцев. Я читал, что город пользуется правом порто-франко.

– Всё верно, – подтвердил Унгебауэр, осушив неведомо которую по счету рюмку. Тут же достал сигарету, закурил. – Но как ни странно, правом беспошлинной торговли воспользовались очень немногие. В городе не более ста европейцев. И порядка трехсот японцев с корейцами.

– Да уж…

– Признаться, я сам недолго в Дальнем. Дело в том, что наше Управление сейчас перебирается из Артура в Дальний – 1 ноября запланировано торжественное открытие специально отстроенного здания на Административной площади. Я сперва в Артуре жил, но затем управляющий отправил меня куратором в Дальний: следить за ходом работ. К концу работ перебрался и сам начальник. А мне в благодарность предоставил отпуск…

– И что же, Демьян Константинович, неужели тебе, как офицеру, милее коммерческий Дальний, нежели боевой Порт-Артур с крейсерами и миноносцами?

Унгебауэр задумался, уставился в стол. Объяснять не стоило – Горский тотчас всё понял. Но лейтенант, тем не менее, слукавил.

– Милее! Право, Антон Федрыч, милее! – повысил он голос, чем привлек внимание окружающих. – Не веришь?

– Верю. Успокойся.

– Господи!.. – хлопнул себя по лбу Унгебауэр. – Как же мы могли забыть?

– Что такое? – забеспокоился Горский.

– Мы забыли выпить за здоровье Государя!

Резко вскочив, он вытянулся во фрунт и поднял рюмку.

– Дамы и господа! – продекламировал изрядно осоловевший Демьян Константинович. – Я хочу выпить за здоровье Его Императорского Величества Николая Александрыча!

Все разом замолчали, уставились на смутьяна. Повисла немая пауза. Ситуацию разрядил крупный мужчина, поднявшийся поддержать Унгебауэра.

– За здоровье Государя Императора стоя! – пробасил он. Все тотчас поднялись, выпили.

Горский налился краской. Поведение лейтенанта делалось всё более развязанным, а речь сбивчивой. Наконец, он и вовсе стал засыпать прямо за столом! Чтобы не краснеть за попутчика, Антон Федорович поспешил расплатиться по счету и довести офицера до купе.

Но не тут-то было! Нового товарища Горского штормило так, что он не мог пройти и двух шагов без посторонней помощи. Пришлось брать любителя водки на плечи.

С горем пополам добрались до тамбура, но предстояло пройти через весь салон. Там наверняка собралось немало народу. Каков стыд! Парочку молодых пьянчужек, среди которых (подумать только!) морской офицер, запомнят надолго. Можно не сомневаться.

На счастье Горского и Унгебауэра в салоне лишь трое господ играли в преферанс. Игра настолько их увлекла, что они едва обратили внимание на двух прилично одетых господ, одного из которых вели под руку. Сбросив лейтенанта на диван купе, коллежский секретарь закрыл на защелку дверь. Хотя его место предусматривалось внизу, делать в сложившей ситуации было нечего: Антон Федорович закрепил полку в горизонтальном положении, обреченно расстелил постель, забрался наверх и быстро провалился в сон.

Первый раз киевлянин проснулся, когда поезд стоял в Туле. Было начало одиннадцатого. С дебаркадера доносился лай собак и протяжные зазывания разносчиков. А так – тишина полнейшая, гробовая. У Горского пересохло в горле. К тому же перегар от Унгебауэра немилосердно отравлял воздух. Дышать сделалось решительно невозможно.

Одевшись, Антон Федорович оставил дверь приоткрытой и вышел из вагона. Белоснежный вокзал встречал прибывших яркими люстрами.

– Сколько еще простоим? – спросил Горский у курившего кондуктора.

Тот достал «луковицу», звякнул крышкой.

– Еще с полчаса. Без четверти отправляемся. Расписание в коридоре висит. Ваше благородие может с ним ознакомиться.

– Да, да. Вы говорили. Благодарю вас.

Поезд прибыл отчего-то не к перрону, а на второй путь. Из их вагона никто более не вышел. Антон Федорович и проводник стояли одни. Заметив потенциального покупателя, разносчики гурьбой устремились на платформу прямо через рельсы. По всему дебаркадеру очень близко были натыканы фонари, поэтому каждый выходивший подышать свежим воздухом пассажир попадал под пристальное внимание торговцев.

– Пирожки, расстегаи, плюшки! – кричала дородная женщина, приближаясь.

– Капуста, соленые огурчики, грибочки! – кричала другая.

«Это по части Демьяна Константиновича», – подумал коллежский секретарь, отворачиваясь от назойливых разносчиков. Точно навозные мухи облепили они бедного путешественника.

По своей доброте и интеллигентности юноша не мог что-нибудь не купить, дабы не обидеть крестьян. В итоге за сущие гроши приобрел себе несколько медовых пряников – местную гордость.

Антон Федорович знал, что Тула славится на всю Империю оружием, самоварами и пряниками. Но что гармониками – искренно удивился. Подумал, мужик совсем с глузду съехал: ночью да с гармоникой. Оказалось, продает. И ведь действительно отменного качества товар! Ай да тульские мастера!

«Слава Богу, ружья не притащили».

Попросив у проводника чаю, Горский возвратился в купе. Мирно храпевший Унгебауэр отвернулся к стене, поджав колени. Будто нарочно, оставляя попутчику место присесть. Пока поезд стоял, киевлянин с удовольствием поужинал, отдав должное тульским пряникам. Теперь понятно, почему они считаются лучшими в стране.

Сытый и довольный Антон Федорович лег спать. Дверь в купе на сей раз закрывать не стал, оставив узкую полоску света, сочившуюся из коридора.

Однако поспать коллежскому секретарю удалось недолго: в два ночи проснулся Унгебауэр и до самого утра курсировал по маршруту купе – уборная. По изможденным стонам, с которыми он всякий раз возвращался, можно было судить о его дурном самочувствии.

Под утро он, наконец, уснул, дав возможность отдохнуть и Горскому.

Ряжск проспали. Проснулись оба путешественника ближе к полудню. Унгебауэр уселся к окошку – ни жив ни мертв. Весь бледный, отекший он дрожал точно осиновый лист.

– Как же мне мерзко…

– Это называется абстинентный синдром, – ехидно уточнил Антон Федорович. – Токсины выходят из организма.

– Голова трещит… Сколько я выпил?

– Ты не помнишь? – удивился Горский. – Графин водки – полштофа.

– Как я добрался до купе?

– При непосредственной моей помощи, ибо идти самостоятельно ты к тому времени уже не мог.

– Каков позор!.. Все вокруг, вероятно, потешались?

– Разве что в ресторане. В салоне лишь трое господ играли в преферанс.

– В преферанс? Это я люблю. А еще больше люблю винт! Надо будет как-нибудь присоединиться. Ты играешь?

– Нет. Азартные игры не для меня.

– Не пьешь, не куришь. В азартные игры не играешь. Экий схимник выискался, – улыбнулся Унгебауэр.

– Каков есть.

– Раз ты меня выводил, значит, ты и расплачивался. Вот, возьми, – лейтенант протянул Горскому «красненькую».

– Это очень много, – запротестовал коллежский секретарь. – Мне лишнего не надо.

– Перестань миндальничать, я тебе говорю. Бери! – и сунул банковский билет Горскому в тужурку. – Будем считать, это с услугами артельщика: ты ведь меня словно багаж до купе нес, хе-хе.

Антон Федорович 10 рублей взял, но вернул «синенькую». Унгебауэр понял, что Горский человек принципов, и препираться не стал.

Весь второй день пути прошел под сенью лейтенантского похмелья. Намучался Демьян Константинович вдоволь. Поклялся даже водку не пить, но в это совершенно не верилось.

В тот день крупных городов не проезжали. Лишь к полуночи подъехали к Пензе. В двадцать минут первого кондуктор спустил лестницу. Горский с Унгебауэром еще не спали, поэтому сошли на дебаркадер. На сей раз поезд пришел на главный путь.

Пензенский вокзал откровенно разочаровал. Невзрачное деревянное строение слабо освещалось и всем своим видом показывало, что гостям не радо.

– Губернский город, а вокзал уездный… – расстроился Антон Федорович, точно от вокзала в данный момент зависела их судьба.