Текст книги "Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона"

Глава 7
ПОВЕДЕНИЕ ДРУЗЕЙ ВАСИЛИЯ ЗАДЕВАЕТ НАС И ЗАСТАВЛЯЕТ ПРИСЛУШАТЬСЯ, ТАК КАК МЫ МОЖЕМ КОЕ-ЧТО РАССЛЫШАТЬ И О САМОМ ВАСИЛИИ

Поэтому мы должны сказать несколько слов и о друзьях Василия, именно несколько, потому что более этого ничего о них не известно. Монахи со вторника до пятницы уговаривали Василия стать их игуменом и в этот день привели его в монастырь, а в воскресенье прибыл туда митрополит Никифор, а с ним епископы Туровский Лаврентий и Полоцкий Николай, «Никола Гречин», прибыли также игумены Киевских монастырей. Но Лаврентий и Николай в этот момент были только «будущие епископы». Лаврентий, черноризец Киево-Печерского монастыря, был, по-видимому, в это время только что настолован – возведен в Киевской Георгиевской церкви на епископскую кафедру Туровской земли. Церковь эта построена Ярославом Мудрым, он же утвердил и настолование епископов в ней (Макарий, 1995. С. 538). Лаврентий упомянут только в связи с поставлением Василия в игумены в 1183 г. – как епископ. Находился он в это время, как и Никола Гречин, надо думать, в Киеве, так как с пятницы успеть известить их из Киева, чтобы они прибыли в воскресенье утром – один из Турова, другой из Полоцка, – было практически невозможно.

О Лаврентии больше ничего не известно. Можно только добавить, что участники поставления в игумены должны были знать поставляемого. Однако о Николае дошло до нас больше сведений, чем о Лаврентии. Во-первых, он был грек. А то, что он был образованный, можно судить по тому, что «епископ должен был обладать образованностью, так как становился лицом высокого ранга, сановником, вхожим к боярам и князьям». Во-вторых, если Николай не обладал знатностью, то, по крайней мере, – богатством. В то время практиковалось завезенное из Греции установление: платить значительные ставленые пошлины поставляющему, то есть митрополиту (Карташев, 1993. С. 187), если он сам ставил епископа, а не князь и люди избирали его, посылая затем на утверждение к митрополиту (Макарий, 1995. С. 398). Сохранившиеся сведения дают нам первый тип ситуации: Николай в 1183 г. был поставлен митрополитом Никифором в громадную Ростовскую епархию епископом «на мзде». В таком случае, был, видимо, близок к Никифору, который тоже был грек и не стал подвергать Николая риску «избрания». Однако великий князь Владимирский и Суздальский Всеволод Юрьевич воспротивился и сказал: «Не избирали его люди земли нашей». – Никифор с большой неохотой уступил требованиям Всеволода, которые поддержал и великий князь Киевский Святослав. Николай был отозван и находился в Киеве, когда был призван участвовать в поставлении Василия: оказался под рукой, имея святительский чин епископа. И знал Василия. А в 1184 г., после смерти епископа Полоцкого Дионисия, он был возведен на полоцкую кафедру.

Неприязнь Всеволода и его людей к Николаю летописец запечатлел с доброй старой выразительностью: «наскакал на святительский чин на мзде». Однако это выглядит не главным аргументом против Николая. Более важным обстоятельством Всеволод, скорей всего, считал личные качества Николая, так как просил митрополита Никифора, чтобы вместо него поставлен был «смиренный игумен Спасского монастыря на Берестове Лука». Смирением Николай, следовательно, не обладал. Поэтому ростовский летописец, проявляя обычную сдержанность, однако с заметным удовлетворением отзывается о Луке, антиподом которого был Николай, что Лука был «молчалив… ласков ко всякому… смирен и кроток… пас словесные овцы, как добрый пастырь… победил мирскую похоть и дьявола, укрепляясь оружием крестным» (Макарий, 1995. С. 299).

В изложенном ранее Послании Кирилл требовал от Василия таких же качеств, которыми не обладал, как мы видим, и «друг» Василия – Никола Гречин, – хотя в поведении того и другого относительно «чина» была существенная разница. Если о Николае упомянутый летописец говорит, что «несть бо достойно наскакати на святительский чин на мзде, но егоже (которого) Бог позовет и Святая Богородица, князь восхощет и людье» (Макарий, 1995. С. 398), то Василия, как мы знаем, Богородица позвала и монахи пожелали.

Комплекс аналитических действий, примененный нами, позволяет упомянуть о том, что к моменту поставления в игумены Василий был вдовцом: белоризец, священник Церкви, не мог быть холостяком, а черноризец не мог быть женатым. Может быть поэтому воспринятое на опыте и недавно утраченное супружество, как мир и счастье, стало образом и мыслью о жене Всеволода, Ольге Глебовне, «своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая», а также о молодой жене Игоря, Ефросинье Ярославне.

Глава 8
ПОСТРОЕНИЕ ВАСИЛЬЕВСКИХ ЦЕРКВЕЙ, СОВРЕМЕННЫХ ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ, А ТАКЖЕ ЭПИЗОД С ЮНОШЕЙ КНЯЗЕМ РОСТИСЛАВОМ

Фраза из Послания Кирилла о том, что Василий знает обо всем, причем знания его «богоразумные», представляется примечательной, потому что так называемые лаврские плиты – рельефы, изображающие борьбу Самсона (вариант – Геракла) со львом, Кибелу (вариант – Диониса) в колеснице, запряженной львами, – по мнению некоторых исследователей, могли служить оградой хоров Успенского собора Киево-Печерского монастыря (Архiпова, 1990. С. 95). С учетом местного происхождения материала, пирофилитового сланца из овручских каменоломен, можно предположить, что они могли быть изготовлены во время возведения Василием знаменитой каменной ограды вокруг Киево-Печерского монастыря, о которой с таким восхищением пишет Кирилл в своем Послании к Василию.

Семантика рельефов была рассмотрена в исследовании Е. И. Архиповой, отличающемся научной цельностью, в котором подвергнут анализу принцип соответствия научных мыслей предыдущих исследователей о сюжетах этих плит действительным традиционным сюжетам: библейскому и мифологическому – о богатыре, разрывающем пасть льву и персонаже в колеснице, запряженной львами.

Вывод Е. И. Архиповой: на плитах изображены не Геракл и Дионис, а Самсон и Кибела, синкретический образ Богоматери, защитницы городов. И что киевские рельефы «были выполнены для украшения церкви. Тем более что символика борьбы (Самсон) и символика защиты и покровительства (Кибела) носят не только светский, но и политический характер, а также функции отвращения беды» (Архiпова, 1990. С. 95–100). (В частности, добавим от себя: отвращения от «диких детей пардуса» – половцев. Ср.: в «Слове о полку Игореве» половцы – выводок пардуса. В сюжетах на киевских плитах – мотив покорения зверей.)

Следует заметить, что об изображении Кибелы в колеснице напоминает событие византийской истории X в., когда император Иоанн Цимисхий после победы в Болгарии над языческой Русью, предводительствуемой Святославом Игоревичем, празднуя триумф, «устлал золотое сиденье колесницы (запряженной белыми лошадьми) пурпурными мисийскими (болгарскими) одеждами и венками, водрузил на нем вывезенное из Мисии изображение Богородицы, заключающей в Свои объятия Богочеловеческий Логос. Сам он следовал на резвом коне сзади…» (то же самое несколькими столетиями позже сделал император Иоанн Комнин (Диакон, 1988. IX, 12; С. 215. № 65). На основании этого следует согласиться, что примеры язычества в «Слове о полку Игореве», тем более с не выясненными до конца значениями этих символов, не могут иметь силы доводов об авторе с языческим мировоззрением и что автором не мог быть христианин духовного звания.

Мысль о том, что автором мог быть Василий из Щековиц, может приобрести еще некоторое приращение, если мы учтем факты построения Васильевских церквей в последние полтора десятилетия XII в. в Киевской Руси. Василий, как было сказано, в конце июля 1183 г. чудесным образом был избран игуменом Киево-Печерского монастыря. Возможно, с этим событием связано построение великим князем Киевским Святославом Всеволодовичем на княжем дворе в Киеве церкви св. Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской, так называемой Васильевской церкви, которая была освящена 1 января 1184 г. (Бережков, 1963. С. 202). Но построена она была не так быстро, как можно подумать, не за полгода, а за 17 месяцев, так как новолетие наступало 1 марта: с августа 1183-го по январь 1184 г. – 17 месяцев. Василий принимал участие в «великом священии» этой церкви вместе с митрополитом Никифором и епископом Юрьевским Андрианом, а также в «пире духовном» по этому случаю (ПСРЛ, 1962. В лето 6691).

Христианское имя великого князя Святослава не известно, но обычно летописец отмечал, что князь построил церковь «во имя свое». На этот раз такого примечания нет. Но соправитель Святослава Рюрик носил христианское имя Василий. Однако трудно предположить, что Васильевская церковь, построенная Святославом, могла быть связана с Рюриком, так как Святослав неприязненно относился к Ростиславичам, Рюрику и Давыду. «Эти мне во всем делают досады в Русской земле», – говорил он (Соловьев, 1963. С. 559). Кроме того, резиденция Рюрика находилась в Белгороде. Но Рюрик не остался в долгу. Он еще при жизни Святослава, в 1190 г., строит Васильевскую церковь «во имя свое», как отмечает летописец, в городе Овруче, в подвластной ему земле древлян. А через год, в 1191 г., также еще при жизни Святослава, он строит вторую Васильевскую церковь «во имя свое» на Смядыне в Смоленске, где княжил его младший брат Давыд Ростиславич, но фактическим правителем Киевской земли был Рюрик (Раппопорт, 1982. С. 80, 83. № 40, 134).

В 1197 г., после смерти Святослава, Рюрик-Василий становится единодержавным правителем, великим князем Киевским, и в этом же году была освящена построенная им опять «во имя свое», как отмечает летописец, Васильевская церковь – на новом княжем дворе. В этом случае прежняя Васильевская церковь в Киеве, построенная Святославом в 1184 г., переименовывается в Трехсвятительскую, во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста (ПСРЛ, 1962. В лето 6705; Раппопорт, 1982. С. 10, 17). В самом деле, ничто не мешает тому, чтобы в этих фактах увидеть «самоутверждение» Рюрика-Василия и его направленные действия против какого-то другого Василия, его противника. Если же идти дальше и утверждать, что этим противником был игумен Киево-Печерского монастыря Василий как автор «Слова о полку Игореве», то, возможно, выясняется значение и следующих сообщений летописи, также связанных с Василием и Рюриком. Напомним, что в 1184 г. Васильевская церковь, построенная Святославом на княжем дворе, была освящена «великим священием» – митрополитом Киевским Никифором, епископом Юрьевским Андрианом и игуменом Киево-Печерского монастыря архимандритом Василием. После смерти Святослава Рюрик строит храм святых Апостолов в Белгороде, своей бывшей резиденции, и 6 декабря 1197 г. церковь была освящена также «великим священием», освятили ее тот же митрополит Никифор и тот же епископ Андриан, однако архимандрит Василий уже не был включен в «великое священие», хотя на «пире духовном» после освящения он присутствовал (ПСРЛ, 1962. В лето 6705). В следующем месяце того же 1197 г., 1 января (мартовский стиль), была освящена также Никифором и Андрианом упомянутая Васильевская церковь, построенная «во имя свое» Рюриком-Василием на новом княжем дворе в Киеве. В этом случае наш архимандрит Василий не упомянут вовсе. Это умолчание о Василии не было связано с его кончиной к моменту освящения храма, так как упоминание о нем встречено еще в следующем, 1198 г. (Щапов, Соколова, 1988. С. 175).

Далее. В 1198 г. Рюрик построил подпорную стену к церкви св. Михаила в Выдубецком монастыре, стоявшем на крутом берегу Днепра. Строил стену зодчий Петр Милонег. К этому времени, после смерти Святослава, летописание перешло из Киево-Печерского монастыря в Выдубичи, под надзор Рюрика. И в летописи подробно говорится о закладке стены и ее окончании. О том, что Рюрик со своей семьей прибыл в монастырь и «сотвори пир не мал». Игумен Моисей «и вся братья во Христе велегласно… яко едина усты» исполнили кантату, прославляющую Рюрика (ПСРЛ, 1962. В лето 6707 и след.; Раппопорт, 1982. С. 26. № 35). Но, как мы помним, игумен Василий в свое время построил вместо деревянной каменную стену вокруг Печерского монастыря. Однако это событие устанавливается не из летописи, а из Послания к Василию его друга Кирилла, епископа Туровского. «Ты создал, – пишет он, – стены каменны около всего Печерского монастыря на тверде основе высокы и красны». И вообще, если взять летописные сообщения о Василии, то увидим, что о нем даются только краткие, однозначные справки: избран игуменом, принял участие в освящении Васильевской церкви, построенной Святославом, был на пире духовном в Белгороде после освящения церкви святых Апостолов, построенной Рюриком. И все. О какой-либо другой его деятельности нет ни слова.

В чем причина такого отношения летописца к Василию из Щековиц, архимандриту Киево-Печерского монастыря? Однако в этом случае, видимо, более уместно говорить об отношении Рюрика к Василию, потому что Василий заслуживал быть более известным, чем о нем сказано в летописи. Если Василий – автор «Слова о полку Игореве», то одну из причин я вижу в обращениях автора к Рюрику и Давыду, принижающих этих братьев-князей. В первом обращении («Ты, буй Рюриче и Давиде!») автор их не возвеличивает, как других князей, а напоминает только о тяжелом поражении от половцев в 1177 г., когда храбрые дружины этих князей по шеломы в крови шли («плаваша»). Поэтому у них должно быть сильное желание отомстить половцам, и автор их призывает вступить в золотое стремя за землю Русскую, за раны Игоревы. При втором упоминании этих князей («Сташа стязи Рюриковы, а друзии – Давидовы») автор говорит о предательском поступке Давыда, брата Рюрика. Как мы говорили, он отказался идти к Переяславлю на помощь князю Владимиру, осажденному половцами. При таком отношении автора к этим князьям и зная взвинченное чувство чести русских князей-междоусобников и крайнюю их щепетильность – следует предположить ответные действия этих лиц по отношению к автору.

Однако могут возразить: если здесь и приведены сильные доводы, то они не дают все-таки окончательного решения проблемы авторства и направлены только против общепринятых систем, доказывающих авторство того или другого лица, кроме духовных лиц. Ну что ж, возражения могут быть бесконечны, особенно у тех, кто упускает целое и путается в частностях. И все же эта новая теория дает завершенную логическую модель и позволяет сказать нечто вполне определенное – хотя бы о социальном положении автора: он был лицом духовного звания. Такая теория «более экономная и более естественная». Однако воспользуемся и «мистической лазейкой». Если она и упрощает проблему, то «не настолько».

Строго говоря, можно рассматривать автора произведения, его реальных героев-современников и само произведение как отдельную систему, как «средоточие происшествий», где «становятся единством все факты». Потому что автор, его реальные, живые герои и произведение имеют душу или форму и «являются источником действий, они содержат в себе начало движения или изменения» (Лейбниц, 1984. С. 345. § 323). У них есть «точка схода» – их сходная душа, она же форма. Поэтому на действия автора, его героев и на его произведение будут сходные противодействия. И мы с особым интересом отмечаем такие факты. Как уже говорилось, великим князем Киевским Рюриком Ростиславичем и его окружением было сделано все, чтобы вытеснить из истории идеологической и политической жизни Киевской Руси деятельность Василия Щековицкого. Осталось неизвестным и место его захоронения. Действия киевлян по отношению к роду О́льговичей были сходными и совершались с той же целью. Примечателен и такой факт. В родовой усыпальнице О́льговичей, в Кирилловской церкви, сохранились изображения князей О́льговичей, как полагают исследователи. Но лица их побиты, «неузнаваемы», хотя другие части тела на изображениях совершенно невредимы. И тут не столь важно, когда и кто их обезобразил: киевляне, близкие современники этих князей в своем постоянном гневе на О́льговичей, или, как полагают другие, эти лица на фресках были повреждены в момент «варварской» позднейшей записи фигур, или затем уже, при расчистке их от этих записей. Но О́льговичи обезображены. А судьба «Слова о полку Игореве» общеизвестна. Оно также оказалось почти вытесненным из духовной жизни Древней Руси и дошло в невольно обезображенном виде. Первые издатели приспособили его для чтения своих современников, а сам оригинал пропал, что вызвало клевету и гнев на само произведение: «Подделка!» – равноценные клевете и гневу на О́льговичей.

Однако еще несколько фактов к нашему тезису о том, что автор не только был человеком духовного звания, но был тесно связан с Киево-Печерским монастырем. В тексте в иносказательной форме прочитывается, что Игорь перед походом был в Киево-Печерском монастыре или же получил благословение в другом месте (Переяславле, а возможно, в Киеве, в церкви Богородицы Пирогощей). Этот факт связан с эпизодом о реке Стугне и юном князе Ростиславе, утонувшем в ней. Причем эпизод этот имеет назидательное христианское значение. Вот наш перевод этого отрывка: «Не так ли, говорит (Игорь), река Стугна, тощую струю имея, пожрет чужие ручьи, и струги обоюдоносые (с воинами-гридями) несет к Устью (городищу Устье в нескольких километрах ниже Витичева по Днепру, в устье р. Трубеж, – это оборонительный пункт на границе Древнерусского государства с половцами). (Но) юноше князю Ростиславу затворила днепровские темные берега (он утонул в Стугне, не возвратился домой, как его брат Владимир Мономах, на днепровские берега, густо поросшие темными породами деревьев). Плачется мать Ростислава по юноше князю Ростиславу. Уныли цветы печалью (символ юных сверстников Ростислава), и Древо (символ русского княжеского рода и Руси вообще) скорбью к земле преклонило».

Летописец по этому поводу выражается кратко: Владимир Мономах и его младший брат Ростислав 25 мая 1093 г., отступая под натиском превосходящих числом половцев к Стугне, «въбрьде (вобреде) в Стугну… и нача утопати Ростиславъ…» – Стугна сильно наводнилась тогда. Далее летописец сообщает: «Володимеръ же, пребрьдъ реку… и прешьдъ на ону страну Дънепра, плакася по брате своемъ…» (Шахматов, 1916. С. 278). Но в Киево-Печерском Патерике этот эпизод изложен намного подробнее и с назиданием. Перед походом на половцев Владимир Мономах пришел в Киево-Печерский монастырь, там он помолился и получил благословение. Его брат Ростислав шел в монастырь с той же целью. Однако по пути, на берегу Днепра, его слуги оскорбили старца, монаха Григория Чудотворца, и князь не остановил их. Тогда старец предрек им: «Все вы с князем вашим умрете в воде». Рассердившийся Ростислав велел слугам утопить старца в Днепре. После чего в монастырь уже не пошел. А вскоре и сам утонул в Стугне (ПЛДР, 1980. С. 537). Причем в этом тексте, в отличие от летописного, Владимир Мономах и его брат Ростислав не вброд перебирались через Стугну, а переплывали на каких-то небольших судах: «Владимир же прееха реку… Ростислав же утопе…»

В «Слове о полку Игореве», в эпизоде с гибелью Ростислава, также упомянуты речные суда – струги. Напрашивается вывод о связи текстов Патерика и «Слова о полку Игореве». Кроме того, контекст эпизода с Ростиславом в «Слове о полку Игореве» позволяет заключить, что Игорь перед походом, как уже отмечалось, молился и получил благословение, возможно, в самом Киево-Печерском монастыре. Поэтому вернулся Игорь домой, по мысли автора, невредимым, как Владимир Мономах, преодолев часть пути по реке Донцу, которую Игорь благодарит за то, что эта река берегла его в пути. Его не постигла участь Ростислава, который перед походом уклонился от христианского обычая и совершил к тому же бесчеловечный поступок. Автор говорит, что Игорю Бог путь указывал домой. И главное, из этого можно сделать вывод, что автор воспользовался не летописным текстом, а известным ему монастырским преданием, в котором способ переправы Владимира и Ростислава через Стугну был иной: не вброд шли, а на судах переезжали реку.

Глава 9
СВЯЗЬ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» С ТЕКСТАМИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ ХОРОШО СОГЛАСУЕТСЯ С ГИПОТЕЗОЙ ОБ АВТОРСТВЕ ВАСИЛИЯ ИЗ ЩЕКОВИЦ, СВЯЩЕННИКА ЦЕРКВИ НА ГОРЕ ЩЕКОВИЦЕ, А ЗАТЕМ ИГУМЕНА КИЕВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Теперь следует отметить связь некоторых выражений в «Слове о полку Игореве» с текстами Священного Писания. Так, например, когда автор говорит, что у воинов Всеволода, Игорева брата, луки напряжены, тулы (колчаны) открыты, сами они скачут, как серые волки в поле, – это живо напоминает образы из книг пророка Иеремии и пророка Аввакума, когда они изображают набеги «народа издалека» («людей от севера»): «От гласа ездящихъ и напряженна лука побеже всяка страна…»; «…Языкъ издалеча… тулъ [колчан] его яко гробъ отверстъ, вси крепцыи…» (Иер. 4, 29; 5, 15–17. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.). «…Изскочатъ паче рысей кони его и быстрее волковъ аравийскихъ…» (Авв. 1, 7–8. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.).

Владимир Мономах, княживший в Чернигове во время междоусобных походов из Тмуторокани на Русь Олега Святославича, который был крестным отцом двух сыновей Мономаха, не хотел, по смыслу текста «Слова о полку Игореве», пресекать его междоусобий и не слушал уговоров выступить против него, «по вся утра уши закладаша» (в значении «затыкал»). Это выражение приобретает крайне укоризненный смысл по отношению к Мономаху только в том случае, если мы знаем источник этого образа – Псалом 57, в котором сказано: «Ярость грешников наподобие змеиной, они как аспид глухой и затыкающий уши свои, не слышит он голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях» (Пс. 57, 5–6). Автор говорит о Бояне, что он «летал умом под облака». В Псалме 35 о Боге сказано: «На Небеси милость Твоя, и истина Твоя до облаков» (Пс. 35, 6). – Следовательно, Боян обладал божественным, правдивым и истинным умом. О Всеволоде Юрьевиче, князе Владимиро-суздальском, сказано, что он может посуху живыми огненными стрелами («шереширы») стрелять – удалыми сынами Глебовыми. Но почти то же самое сказано в Псалме 126: «Вот дар от Господа – сыны, плод чрева – награда от Него; как стрелы в сильной руке, сыны юности твоей» (Пс. 126, 3–4) (Аверинцев, 1988. С. 194).

Наконец, не менее важным для представления о личности автора является его преобразовательный метод, соответствующий символическому методу богослужебных текстов и средневековой церковной литературы, когда метафору подменяет символ. Само «Слово о полку Игореве» наполнено скрытыми символами соответствий мира материального и духовного. Это явление можно показать на некоторых примерах. «Тебе величаем, Богородице, вопиюще, радуися жезле, от негоже безсемене Бога прозябла еси, разрушившаго древом смерть» (Крестобогородичен). В этом тропаре скрытым символом является «жезл» – прообраз Богородицы жезл Гедеона. Когда войско Игоря «ночью», во время солнечного затмения, кликнуло на половцев, завывая и хохоча, как ночная птица филин-пугач, а половцы ужаснулись и по бездорожью побежали к Дону, то его войско представлено автором в виде скрытого символа Дива, наводящего ужас, на вершине опять-таки скрытого символа Древа жизни, в данном случае, Древа христианской Руси. Боян, «летающий умом под облака», представлен в образе орла, парящего под облаками. Причём, это не метафора, а скрытый символ священнослужителей, которых Кирилл Туровский в своём «Слове на собор Святых Отцов» называл «высокопаривыми орлами». Он имеет в виду, по замечанию Д. С. Лихачева, «строго теологическое понятие, отразившееся в самой архиерейской службе и в архиерейском облачении (так называемые орлецы – коврики с изображением парящего орла, подстилаемые под ноги архиерею во время богослужения)» (Лихачев, 1979. С. 165).