Текст книги "Русские поэты XIX века. Хрестоматия"

П.А. Вяземский
(1792–1878)

Князь Петр Андреевич Вяземский, от природы наделённый острым оригинальным умом и художественным талантом, получил прекрасное, в духе французских просветителей XVIII века, образование. Возможно, поэтому в молодости он отличался вольнолюбием, независимостью и смелостью суждений, хотя и старался держаться в стороне от своих современников-декабристов. Уже в XX веке Вяземский получил от литературоведов прозвание – «декабрист без декабря».

Вяземский был членом «Арзамаса» и счастлив в друзьях. С юности и в течение многих лет его окружали Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, оба Пушкиных (Александр Сергеевич и его дядя Василий Львович), К.Н. Батюшков, Д.В. Давыдов, Ф.И. Тютчев и др. Но в деятельности Вяземского поэзия не была занятием приоритетным, а делила его время с прозой, публицистикой, критикой, философией, мемуарами и т. п.

Уже в конце своей долгой жизни, оглядываясь на пройденный путь, Вяземский заметил: «…Я создан как-то поштучно, и вся жизнь моя шла отрывочно. Мне не отыскать себя в этих обрубках… Фасы моей от меня не требуйте. Бог фасы мне не дал, а дал лишь несколько профилей». Справедливость этой оценки для поэзии Вяземского подтвердил Н.В. Гоголь в статье «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность»: «…возле крепкого и твёрдого стиха, какого нет ни у одного поэта, помещается другой, ничем на него не похожий; то вдруг защемит он чем-то вырванным живьём из самого сердца, то вдруг оттолкнет от себя звуком, почти чуждым сердцу, раздавшимся совершенно не в такт с предметом; слышна несобранность себя, не полная жизнь своими силами…»

Ранняя лирика Вяземского носила анакреонтический характер. Но затем всё отчетливее начинает проявляться та её особенность, которая давала ему право считать себя «поэтом мысли». Всё яснее обнаруживается пристрастие, в духе Просвещения, к гражданственности и публицистичности (стихотворения «Петербург», 1818; «Негодование», 1820), не чуждается его поэзия ни романтической пейзажной живописи («Первый снег», 1819), ни сатирических мотивов (басни и эпиграммы). В дальнейшем Вяземский всегда отдавал предпочтение точности и ясности мысли перед звукописью и гармоничностью стиха.

Два события потрясли Вяземского и повлияли на его музу – расправа над декабристами и гибель Пушкина. В эти годы отчетливее зазвучали в его творчестве сатирические ноты – стихотворения «Русский Бог» (1828), «К ним» (1829). После 1837 г. в поэзии Вяземского возобладали настроения тоски и одиночества. Всё чаще мыслями он возвращается в прошлое – «Я пережил и многое и многих…» (1837), «Друзьям» (1861).

В конце жизни Вяземский создал своеобразный литературный документ – «Записные книжки», занявшие в двенадцатитомном собрании его сочинений три тома. Здесь, в разговорах и размышлениях, в живых лицах и картинах, перед читателем возникает летопись целой эпохи.

МОИ ЖЕЛАНИЯ

 
Пусть все идет своим порядком
Иль беспорядком – всё равно!
На свете – в этом зданье шатком —
Жить смирно – значит жить умно.
Устройся ты как можно тише,
Чтоб зависти не разбудить;
Без нужды не взбирайся выше,
Чтоб после шеи не сломить.
 
 
Пусть будут во владенье скромном
Цветник, при ручейке древа,
Алтарь любви в приделе темном,
Для дружбы стул, а много – два;
За трапезой хлеб-соль простая,
С приправой ласк младой жены;
В подвале – гость с холмов Токая,
Душистый вестник старины.
 
 
Две-три картины не на славу;
Приют мечтанью – камелек
И, про домашнюю забаву,
Непозолоченный гудок;
Книг дюжина – хоть не в сафьяне.
Не рук, рассудка торжество,
И деньга лишняя в кармане
Про нищету и сиротство.
 
 
Вот всё, чего бы в скромну хату
От неба я просить дерзал;
Тогда б к хранителю – Пенату
С такой молитвою предстал:
«Я не прошу о благе новом;
Мое мне только сохрани,
И от злословца будь покровом,
И от глупца оборони».
 

1823

Я ПЕРЕЖИЛ

 
Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь в одних пределах строгих
Известного размера бытия.
Мой горизонт и сумрачен, и близок,
И с каждым днём все ближе и темней;
Усталых дум моих полет стал низок,
И мир души безлюдней и бедней.
Не заношусь вперед мечтою жадной,
Надежды глас замолк – и на пути,
Протоптанным действительностью хладной,
Уж новых мне следов не провести.
Как ни тяжел мне был мой век суровый,
Хоть житницы моей запас и мал,
Но ждать ли мне безумно жатвы новой,
Когда уж снег из зимних туч напал?
По бороздам серпом пожатой пашни
Найдешь ещё, быть может, жизни след;
Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,
Но ничего уж завтрашнего нет.
Жизнь разочлась со мной; она не в силах
Мне то отдать, что у меня взяла
И что земля в глухих своих могилах
Безжалостно навеки погребла.
 

1837

ДРУЗЬЯМ

 
Я пью за здоровье не многих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.
 
 
Я пью за здоровье далеких,
Далеких, но милых друзей,
Друзей, как и я, одиноких
Средь чуждых сердцам их людей.
 
 
В мой кубок с вином льются слёзы,
Но сладок и чист их поток;
Так с алыми – черные розы
Вплелись в мой застольный венок.
 
 
Мой кубок за здравье не многих
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней;
 
 
За здравье и ближних далёких,
Далёких, но сердцу родных,
И в память друзей одиноких,
Почивших в могилах немых.
 

1861

МОЛИТВА АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ

 
Научи меня молиться,
Добрый ангел, научи:
Уст твоих благоуханьем
Чувства черствые смягчи!
Да во глубь души проникнут
Солнца вечного лучи,
Да в груди моей забьются
Благодатных слёз ключи!
 
 
Дай моей молитве крылья,
Дай полет мне в высоту,
Дай мне веры безусловной
Высоту и теплоту!
Неповинных, безответных
Дай младенцев чистоту
И высокую, святую
Нищих духом простоту!
 
 
Дай, стряхнув земные узы
С прахом страннических ног,
Дай во мне угаснуть шуму
Битв житейских и тревог.
Да откроется Тобою
Мне молитвенный чертог,
Да в одну сольются думу
Смерть, бессмертие и Бог!
 

А.С. Грибоедов
(1795–1829)

Имя создателя бессмертной комедии «Горе от ума» известно всем. О выдающейся многогранной личности великого драматурга написаны не только научные исследования, но и художественные произведения. Кто не восхищался великолепным романом Ю.Н. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара»?! Но не все знают, что среди областей, в которых блистал яркий талант Александра Сергеевича Грибоедова – отличный пианист, композитор, военный, дипломат, знаток множества языков, в том числе и древних, – была и лирическая поэзия.

Близость к декабристам, определившая пафос комедии «Горе от ума», повлияла и на его лирику. В ней были представлены традиционные декабристские темы гражданского мужества, любви к отечеству, подвига, тираноборчества. Эпиграммы Грибоедова не уступали пушкинским: «По духу времени и вкусу он ненавидел слово «раб»…».

Большое место в лирике Грибоедова занимали любовные стихи.

А.О. (ДОЕВСКОМУ)

 
Я дружбу пел… Когда струнам касался,
Твой гений над главой моей парил,
В стихах моих, в душе тебя любил
И призывал, и о тебе терзался!..
О, мой Творец! Едва расцветший век
Ужели ты безжалостно пресек?
Допустишь ли, чтобы его могила
Живого от любви моей сокрыла?..
 

ОСВОБОЖДЕННЫЙ

 
Луг шелковый, мирный лес!
Сквозь колеблемые своды
Ясная лазурь небес!
Тихо плещущие воды!
Мне ль возвращены назад
Все очарованья ваши?
Снова ль черпаю из чаши
Нескудеющих отрад?
Будто сладостно-душистой
В воздух пролилась струя;
Снова упиваюсь я
Вольностью и негой чистой.
Но где друг?… но я один!..
Но давно ль, как привиденье,
Предстоял очам моим
Вестник зла? Я мчался с ним
В дальний край на заточенье.
Окрест дикие места,
Снег пушился под ногами;
Горем скованы уста,
Руки тяжкими цепями.
 

июнь 1826

* * *

 
Там, где вьется Алазань,
Веет нега и прохлада,
Где в садах сбирают дань
Пурпурного винограда,
Светло светит луч дневной,
Рано ищут, любят друга…
Ты знаком ли с той страной,
Где земля не знает плуга,
Вечно-юная блестит
Пышно яркими цветами
И садителя дарит
Золотистыми плодами?…
Странник, знаешь ли любовь,
Не подругу снам покойным,
Страшную под небом знойным?
Как пылает ею кровь?
Ей живут и ею дышат,
Страждут и падут в боях
С ней в душе и на устах.
Так самумы с юга пышат,
Раскаляют степь…
Что судьба, разлука, смерть!..
 

1817–1827

К.Ф. Рылеев
(1795–1826)

Кондратий Федорович Рылеев родился в Петербургской губернии в семье отставного полковника и в шестилетнем возрасте был отдан в кадетский корпус. С 1814 по 1818 год он находился в армии, пройдя с ней Германию, Швейцарию и Францию. С 1821 по 1824 год Рылеев служил в Петербургской уголовной палате.

В 1823 г. он вступил в тайное Северное общество декабристов и вскоре стал его фактическим руководителем. После восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Рылеев был арестован и в числе других наиболее активных деятелей декабристского движения казнён.

Рылеев – один из самых ярких представителей русского гражданского романтизма, первый среди талантливых поэтов-декабристов.

Его творческий путь начался сатирическими стихами еще во время пребывания в кадетском корпусе. Произведением, принесшим ему известность, была опубликованная в 1820 г. сатира «К временщику», смело обличавшая всесильного тогда военного министра Аракчеева.

Один из любимых поэтических жанров Рылеева – дума. Здесь он прославлял гражданские доблести различных исторических лиц. Сюжеты для своих дум Рылеев брал из «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина. Однако эти произведения поэта были лишены историзма, и герои прошлого – Дмитрий Донской, Святослав, Курбский и другие – произносили речи вполне декабристского содержания. Наиболее удачными были думы «Иван Сусанин» и «Смерть Ермака».

Большинство политических стихотворений Рылеева представляет собой взволнованные патетические монологи, в которых обличаются равнодушие к общественным порокам и содержится призыв защищать свободу и бороться против деспотизма («На смерть К.П. Чернова», «Я ль буду в роковое время…»).

В соавторстве с А.А. Бестужевым Рылеев написал агитационные песни, рассчитывая с их помощью пробудить политическое сознание в солдатской массе.

Жанр поэмы в творчестве Рылеева представлен двумя произведениями – «Войнаровский» и «Наливайко».

Имя и стихи Рылеева долго находились под запретом. Но это не помешало его поэзии оказать влияние на дальнейшее развитие русской политической лирики.

 
Рылеев был мне первым светом…
Отец! По духу мне родной —
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводною звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень,
 

– писал Н.П. Огарёв.

К ВРЕМЕНЩИКУ

(Подражание персиевой сатире: К РУБЕЛЛИЮ)

[В отрывках)

 
Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем:
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесет потомство!
 

1820

Я ЛЬ БУДУ В РОКОВОЕ ВРЕМЯ…

 
Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.
 

1824

ИСПОВЕДЬ НАЛИВАЙКИ

(Отрывок из поэмы «Наливайко»)

 
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителен народа, —
Судьба меня уж обрекла.
 
 
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной, —
Я это чувствую, я знаю…
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!
 

1825

А.А. БЕСТУЖЕВУ

(Посвящение к поэме «Войнаровский»}

 
Как странник грустный, одинокой,
В степях Аравии пустой,
Из края в край с тоской глубокой
Бродил я в мире сиротой.
Уж к людям холод ненавистной
Приметно в душу проникал,
И я в безумии дерзал
Не верить дружбе бескорыстной.
Незапно ты явился мне:
Повязка с глаз моих упала;
Я разуверился вполне,
И вновь в небесной вышине
Звезда надежды засияла.
 
 
Прими ж плоды трудов моих,
Плоды беспечного досуга;
Я знаю, друг, ты примешь их
Со всей заботливостью друга.
 
 
Как Аполлонов строгий сын,
Ты не увидишь в них искусства:
Зато найдешь живые чувства;
Я не Поэт, а Гражданин.
 

1825

ТЫ СКАЖИ, ГОВОРИ.

 
Ты скажи, говори,
Как в России цари
Правят.
 
 
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
Давят.
 
 
Как капралы Петра
Провожали с двора
Тихо.
 
 
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
Лихо.
 
 
Как курносый злодей
Воцарился по ней.
Горе!
 
 
Но Господь, русский Бог,
Бедным людям помог
Вскоре.
 

1823

КАК ИДЕТ КУЗНЕЦ ДА ИЗ КУЗНИЦЫ…

 
Как идет кузнец да из кузницы,
Слава!
Что несет кузнец? Да три ножика.
 Слава!
Вот уж первой-то нож – на злодеев-вельмож…
Слава!
А другой-то нож – на попов, на святош.
Слава!
А молитву сотворя – третий нож на царя.
Слава!
Кому вынется, тому сбудется.
Слава!
Кому сбудется, не минуется.
Слава!
 

1824

ИВАН СУСАНИН

 
«Куда ты ведешь нас?., не видно ни зги! —
Сусанину с сердцем вскричали враги: —
Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;
Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;
Но тем Михаила тебе не спасти!
 
 
Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует:
Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..
Веди ж нас, – так будет тебе за труды;
Иль бойся: не долго у нас до беды!
Заставил всю ночь нас пробиться с метелью…
Но что там чернеет в долине за елью?»
 
 
«Деревня! – сарматам в ответ мужичок: —
Вот гумна, заборы, а вон и мосток.
За мною! В ворота! – избушечка эта
Во всякое время для гостя нагрета.
Войдите – не бойтесь!» – «Ну, то-то, москаль!.
Какая же, братцы, чертовская даль!
 
 
Такой я проклятой не видывал ночи,
Слепились от снегу соколий очи…
Жупан мой – хоть выжми, нет нитки сухой! —
Вошед, проворчал так сармат молодой —
Вина нам, хозяин! Мы смокли, иззябли!
Скорей!., не заставь нас приняться за сабли!»
 
 
Вот скатерть простая на стол постлана;
Поставлено пиво и кружка вина,
И русская каша и щи пред гостями,
И хлеб перед каждым большими ломтями.
В окончины ветер, бушуя, стучит;
Уныло и с треском лучина горит.
 
 
Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты.
Лежат беззаботно по лавкам сарматы.
Все в дымной избушке вкушают покой;
Один, настороже, Сусанин седой
Вполголоса молит в углу у иконы
Царю молодому святой обороны!..
 
 
..........................................................................
 
 
«Сусанин! – вскричали, – что молишься Богу?
Теперь уж не время – пора нам в дорогу!»
Оставив деревню шумящей толпой,
В лес темный вступают окольной тропой.
Сусанин ведет их… Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло;
 
 
То скроется быстро, то ярко блеснет,
То тускло засветит, то вновь пропадет.
Стоят не шелохнясь и дуб и береза;
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.
 
 
Друг за другом идут в молчанье сарматы;
Все дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес:
Все глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними;
И сосны и ели, ветвями густыми
 
 
Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели.
Вотще настороже тревожное ухо:
Все в том захолустье и мертво и глухо…
«Куда ты завел нас?» – лях старый вскричал.
«Туда, куда нужно! – Сусанин сказал. —
 
 
Убейте! Замучьте! – моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит».
 
 
«Злодей! – закричали враги, закипев: —
Умрешь под мечами!» – «Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!»
 
 
«Умри же! – сарматы герою вскричали —
Сабли над старцем, свистя, засверкали! —
Погибни, предатель! Конец твой настал!»
И твердый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!
 

В.К. Кюхельбекер
(1797–1846)

Вильгельм Карлович Кюхельбекер был членом царскосельского содружества, куда входили Пушкин, Дельвиг, Илличевский и другие лицеисты первого призыва. Это и к нему обращался великий поэт: «Друзья мои, прекрасен наш союз…»

Судьба Кюхельбекера оказалась трагической. За участие в восстании декабристов он был осуждён на пятнадцатилетнее заключение. По истечении 10 лет воспоследовала царская «милость»: оставшийся срок заменили ссылкой в Сибирь. Оттуда поэт уже не вернулся.

Литературные занятия Кюхельбекера отличались многообразием. Он писал статьи («О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»), драмы и трагедии («Аргивяне», «Прокофий Ляпунов»), поэмы («Давид», «Агасфер», «Зоровавель», «Ижорский»), прозу («Последний Колонна»). Его имя среди активных участников знаменитого альманаха «Мнемозина».

В лирической поэзии Кюхельбекера своеобразно переплелись классицистические и романтические тенденции. Излюбленная область его лирики – гражданская поэзия («Смерть Байрона», «Тень Рылеева», «19 октября», «Участь русских поэтов»).

Судьба литературного наследия Кюхельбекера сложилась несчастливо. По понятным причинам при жизни он печатался мало. В последующем интерес к его наследию проявляли в основном лишь специалисты.

НА РЕЙНЕ

 
Мир над спящею пучиной,
Мир над долом и горой;
Рейн гладкою равниной
Разостлался предо мной.
 
 
Легкий челн меня лелеет,
Твердь небесная ясна;
С тихих вод прохлада веет:
В сердце льется тишина!
 
 
Здесь, над вечными струями,
В сей давно желанный час,
Други, я в мечтаньях с вами;
Братия, я вижу вас!
 
 
Вам сей кубок, отягченный
Влагой чистой и златой;
Пью за наш союз священный,
Пью за русский край родной!
 
 
Но вода бежит и плещет
В безответную ладью:
Что же грудь моя трепещет?
Что же душу тьмит мою?
 
 
Встали в небе великаны,
Отражает их река:
Солнце то прорвет туманы,
То уйдет за облака!
 
 
Слышу птицу предвещаний:
Дик её унылый стон;
Светлую толпу мечтаний
И надежду гонит он.
 
 
О, скажи, жилец дубравы,
Томный, жалобный пророк,
Иль меня на поле славы
Ждет неотразимый рок?
 
 
Или радостных объятий
К милым мне не простирать?
И к груди дрожащей братий
При свиданье не прижать?
 
 
Да паду же за свободу,
За любовь души моей,
Жертва славному народу,
Гордость плачущих друзей!
 

1820–1821

19 ОКТЯБРЯ

 
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушимых сил!
Блажен! Лицо его всегда младое,
Сиянием бессмертия горя,
Блестит, как солнце вечно золотое; —
Как первая эдемская заря.
 
 
А я один средь чуждых мне людей
Стою в ночи, беспомощный и хилый,
Над страшной всех надежд моих могилой,
Над мрачным гробом всех моих друзей.
В тот гроб бездонный, молнией сраженный,
Последний пал родимый мне поэт…
И вот опять Лицея день священный;
Но уж и Пушкина меж вами нет!
 
 
Не принесет он новых песней вам,
И с них не затрепещут перси ваши;
Не выпьет с вами он заздравной чаши:
Он воспарил к заоблачным друзьям.
Он ныне с нашим Дельвигом пирует;
Он ныне с Грибоедовым моим:
По них, по них душа моя тоскует;
Я жадно руки простираю к ним!
 
 
Пора и мне! – Давно судьба грозит.
Мне казней нестерпимого удара:
Она меня того лишает дара,
С которым дух мой неразлучно слит!
Так! Перенес я годы заточенья,
Изгнание, и срам, и сиротство;
Но под щитом святого вдохновенья,
Но здесь во мне пылало божество!
 
 
Теперь пора! – Не пламень, не перун
Меня убил; нет, вязну средь болота,
Горою давят нужды и забота,
И я отвык от позабытых струн.
Мне ангел песней рай в темнице душной
Когда-то созидал из снов златых;
Но без него не труп ли я бездушный
Средь трупов столь же хладных и немых?
 

1838

УЧАСТЬ РУССКИХ ПОЭТОВ

 
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рождён;
Но юноша в свободу был влюблён…
Стянула петля дерзостную выю.
 
 
Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщённые мечтою,
Пожалися годиной роковою…
Бог дал огонь их сердцу, свет – уму.
Да! Чувства в них восторженны и пылки,
Что ж? Их бросают в чёрную тюрьму,
Морят морозом безнадежной ссылки…
 
 
Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных,
Или рука любезников презренных
Шлёт пулю их священному челу;
Или же бунт поднимет чернь глухую,
И чернь того на части разорвёт,
Чей блещущий перунами полёт
Сияньем облил бы страну родную.
 

1845