Текст книги "Гитлер против Сталина"

Леонид Млечин
Гитлер против Сталина

Серия «На подмостках истории»

© Млечин Л., 2019

© АО «Издательский дом «Аргументы недели», 2019

* * *

Почему Вторая мировая война началась в 1939 году?

В ночь на 22 июня 1941 года в служебном кабинете наркома обороны маршала Семена Константиновича Тимошенко находились начальник Генерального штаба генерал армии Георгий Константинович Жуков и его первый заместитель генерал-лейтенант Николай Федорович Ватутин.

Наркому звонили встревоженные генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос и генерал-полковник танковых войск Дмитрий Григорьевич Павлов, командующие войсками Киевского и Западного особых округов. Они просили разъяснений: что им следует предпринять?

Тимошенко стереотипно отвечал:

– Сохраняйте спокойствие и не паникуйте.

Слова наркома запутали генералов. Они только что получили директиву № 1, которая предупреждала о возможности «внезапного нападения немцев» и требовала «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». А Тимошенко говорит: сохраняйте спокойствие?..

Нарком Военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов превысил свои полномочия и привел военный флот в боевую готовность. Адмирал сделал этот шаг на свой страх и риск.

Первым в Москву в начале четвертого утра позвонил командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря неизвестных самолетов.

Офицеры в штабе Черноморского флота решили, что это их собственный наркомат проверяет готовность противовоздушной обороны города. Когда самолеты стали бомбить город, офицеры удивленно переговаривались:

– Значит, война? Но с кем?

Бомбардировка военно-морской базы в Севастополе началась в четверть четвертого ночи. Адмирал Кузнецов доложил наркому обороны Тимошенко и секретарю ЦК Маленкову о налете немецкой авиации. Георгий Максимилианович Маленков выслушал Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить слова наркома военно-морского флота.

В половине четвертого немцы открыли артиллерийский огонь по всей линии границы. С Тимошенко связался начальник штаба Западного округа генерал-майор Владимир Ефимович Климовских и доложил, что немецкая авиация бомбит крупные приграничные города. Через несколько минут о том же сообщил из Киева начальник штаба округа генерал-лейтенант Максим Андреевич Пуркаев. И, наконец, без двадцати четыре об авиационных налетах доложил командующий Прибалтийским округом генерал-полковник Федор Исидорович Кузнецов.

Тимошенко попросил Жукова позвонить Сталину.

На ближней даче трубку телефона спецсвязи долго не брали. Потом раздался сонный голос, хорошо известный Жукову. К телефону подошел еще не окончательно проснувшийся и весьма недовольный комиссар госбезопасности 3-го ранга Николай Сидорович Власик, начальник 1-го отдела (охрана руководителей партии и государства) Наркомата госбезопасности.

– Кто говорит? – грубо спросил он.

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

– Буди немедленно! Немцы бомбят наши города. Началась война.

Власик некоторое время осмыслял услышанное и уже другим голосом сказал:

– Подождите.

Через несколько минут Сталин взял трубку.

Жуков коротко доложил о начале бомбардировок и попросил разрешения отдать приказ об ответных боевых действиях. Сталин молчал. Сильная мембрана аппарата правительственной связи доносила только его тяжелое дыхание.

Начальник Генштаба повторил:

– Будут ли указания, товарищ Сталин?

Придя в себя, вождь спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызывал всех членов политбюро.

Немецкая авиация уже бомбила советские города, наземные части вермахта переходили границу. Но Сталин не хотел верить, что это война.

Должность Александра Николаевича Поскребышева называлась по-разному. В 1923–1924 годах он руководил управлением делами ЦК партии. С 1924 по 1929 год был помощником секретаря ЦК, затем его сделали сначала заместителем заведующего, а затем и заведующим секретным отделом ЦК – делопроизводство политбюро и личная канцелярия Сталина.

Особая роль Власика и Поскребышева была известна.

Разные люди работали в секретариате Сталина. Одних он выдвинул на повышение, от других избавился. Только Поскребышева постоянно держал возле себя. Человек малообразованный (окончил фельдшерское училище), но исполнительный оказался идеальным помощником. Аппаратный склад ума помогал ему угадывать желания вождя, когда речь шла о внутриполитических интригах.

Кабинет вождя в Кремле находился на втором этаже. Для входа в коридор, где сидел Сталин, требовался специальный пропуск. Но никого не проверяли и не обыскивали. Затем шла анфилада комнат – секретариат, комната Поскребышева, от которого, по словам чувствительных к спиртному офицеров госбезопасности, исходил запах коньяка, и комната охраны, где всегда находилось несколько человек. Начальник охраны Власик занимал кресло у двери.

Совещание в Кремле началось без пятнадцати шесть утра. Первыми приехали нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов и нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. Вслед за ними в кабинет вождя зашли Тимошенко, Жуков и армейский комиссар 1-го ранга Лев Захарович Мехлис, назначенный накануне начальником Главного политического управления Красной армии и заместителем наркома обороны. Позже появились секретарь ЦК Маленков, заместитель главы правительства Анастас Иванович Микоян, нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович, бывший нарком обороны маршал Климент Ефремович Ворошилов, первый заместитель Молотова в Наркомате иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский, генеральный секретарь исполкома Коммунистического Интернационала болгарский коммунист Георгий Димитров…

По словам Жукова, Сталин был очень бледен и держал в руках не набитую табаком трубку. Первое, что он спросил у военных:

– Не провокация ли это немецких генералов?

Даже Тимошенко не выдержал:

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?

Сталин не мог поверить в очевидное:

– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Прикажите огня не открывать, чтобы не развязать более широких военных действий.

Он обратился к Молотову:

– Позвоните в германское посольство.

Там ответили, что посол сам просит его принять.

Когда посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург попросил о встрече, у Сталина, похоже, шевельнулась надежда: все сейчас выяснится, это – все что угодно, только не война. Может, Гитлер решил пошуметь на границе, чтобы придать весомости своим требованиям?

Молотов ушел в свой кабинет.

Тем временем Жукову в сталинскую приемную позвонил его первый заместитель генерал Ватутин, доложил, что немецкие сухопутные войска перешли государственную границу и наступают. Жуков и Тимошенко попросили Сталина разрешить отдать войскам приказ нанести контрудар.

– Подождем возвращения Молотова, – ответил Сталин.

Ночью шифровальщик немецкого посольства сообщил послу Шуленбургу, что из Берлина получена особо секретная телеграмма имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, адресованная лично послу.

В срочном послании Риббентропа говорилось:

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены.

Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова, что у Вас есть для него срочное сообщение и что Вы поэтому хотели бы немедленно посетить его.

Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от имперского министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже…»

Далее на нескольких страницах Советский Союз обвинялся в подрывной деятельности, в концентрации войск на германской границе и в переговорах с Англией о военном сотрудничестве против Германии. Документ был состряпан на скорую руку, но никто в ведомстве Риббентропа и не озаботился тем, чтобы придать ему минимальную достоверность: чего зря стараться, если Россия уже обречена?

Немецкие дипломаты заметили, что Молотов очень устал. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник наркома иностранных дел Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.

В кабинете Молотова Шуленбург зачитал меморандум Риббентропа, который заканчивался такими словами:

«Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

– Что означает эта нота? – спросил Молотов.

Шуленбург коротко ответил:

– По моему мнению, это начало войны.

Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».

Вячеслав Михайлович был возмущен:

– Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство было этим недовольно, достаточно было сообщить об этом советскому правительству, и были бы приняты соответствующие меры…

Молотов закончил свою речь словами:

– Мы этого не заслужили!

Он задал Шуленбургу риторический вопрос:

– Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда она так легко его порвала?

Шуленбург ответил, что ему нечего добавить к уже сказанному, и горько заключил:

– Я шесть лет добивался дружественных отношений между Советским Союзом и Германией, но судьбе противостоять невозможно…

Нарком и посол пожали друг другу руки и разошлись.

Молотов вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться.

Но нарком иностранных дел вернулся со словами:

– Германское правительство объявило нам войну.

Жуков и Тимошенко попросили разрешить, наконец, войскам приступить к активным действиям и нанести удар по немецким войскам.

– Дайте директиву, – согласился Сталин. – Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.

«Трудно было понять Сталина, – вспоминал потом маршал Жуков. – Видимо, он еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом…»

Сталин не понимал, что Красная армия сможет перейти границу только через несколько лет. Да и Тимошенко с Жуковым еще пребывали в плену иллюзий и думали, что Красная армия легко отразит немецкий удар и перейдет в контрнаступление.

В начале восьмого утра Тимошенко, Жуков и Маленков (как член Главного военного совета) подписали директиву № 2:

«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в тех районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

В войска директива № 2, которую долго передавали, а потом расшифровывали, попала лишь через несколько часов. Но исполнить ее было невозможно.

Судя по воспоминаниям членов политбюро, вождь находился в состоянии отчаяния. Красная армия отступала. Он не знал, что предпринять, и, судя по всему, был готов на многое, только бы остановить стремительное наступление вермахта в глубь страны.

Уже после смерти Сталина и ареста Берии, 7 августа 1953 года, генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов написал записку, которая многие годы оставалась секретом:

«Докладываю о следующем известном мне факте.

Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда народного комиссара внутренних дел СССР Берия.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен.

Берия приказал мне поставить в беседе со Ста-меновым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов.

Берия сказал, что смысл моего разговора со Стаменовым заключается в том, чтобы Стаменов хорошо запомнил эти четыре вопроса. Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии».

Судоплатов добавил, что вечером того же дня его вновь вызвали к Лаврентию Павловичу: «Берия строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены».

Судоплатов на следующий день позвонил в болгарское посольство. С Иваном Стаменовым, который приехал в Москву в 1940 году, они встретились на площади Маяковского и на машине поехали в ресторан «Арагви».

Там Судоплатов и провел порученный ему более чем деликатный разговор с болгарским посланником. Его слова означали, что Москва хотела бы вступить в секретные переговоры с немецким правительством и готова на территориальные уступки. Новый Брестский мир? В 1918 году Владимир Ильич Ленин пошел на все, лишь бы остановить наступление кайзеровской армии и прекратить войну с Германией.

Об исполнении поручения Судоплатов тем же вечером доложил наркому Берии. Тот все внимательно выслушал и уехал к Сталину…

В 1953 году допросили и самого Берию. Он подтвердил, что его в первые дни войны вызвал Сталин. Неожиданным образом вождя интересовал болгарский посланник:

– Стаменов в Москве?

Сталин велел Берии выяснить через болгарского дипломата:

– Чего добивается Гитлер, чего он хочет?

Почему в качестве посредника использовали болгарского посланника в Москве Ивана Стаменова?

Болгария была союзником Гитлера, но сам болгарский дипломат являлся давним агентом НКВД.

Почему для беседы с посланником был выбран майор госбезопасности Судоплатов, в ту пору заместитель начальника внешней разведки?

На допросе Берия пояснил:

– Судоплатову я верил, не сомневался в нем, считал его смелым, находчивым, а также имел указание от Сталина не вводить новое лицо для связи со Стаменовым.

Чекисты следили за шифроперепиской болгарского посольства, о чем Берия докладывал Молотову. Но посланник Стаменов не спешил связываться с немцами и передавать им сталинские предложения. Может быть, считал бессмысленным обращение в Берлин, где считали, что война уже выиграна…

На этом тайная дипломатия закончилась. А большая война только начиналась. Части Красной армии отступали, отчаянно и яростно сопротивляясь. Очень скоро германские генералы поймут, что эту войну им не выиграть.

Но почему она вообще началась?

1918. Война и мир

По мнению некоторых историков, последствия Первой мировой оказались столь катастрофическими оттого, что Германия потерпела поражение. Если бы не Антанта, а кайзер Вильгельм II выиграл войну, Адольф Гитлер не стал бы канцлером, не началась бы Вторая мировая… что стало бы с Францией и Англией, если бы они проиграли? Лишились бы своих колоний. Не такая уж беда.

Летом 1914 года немцы восторженно отправлялись на войну.

– Вы вернетесь домой раньше, чем листья упадут с деревьев, – обещал своим солдатам кайзер Вильгельм II. – Меч решит исход битвы. На нас напали. Но никому не удалось покорить Германию. Бог на нашей стороне, как он был на стороне наших предков.

В Берлине рассчитывали на быструю победу, но Россия, Франция и Англия оказали немцам сильное сопротивление. Кайзеровской армии пришлось вести войну на два фронта, чего военное командование так стремилось избежать. Начальник генерального штаба генерал пехоты Эрих фон Фалькенхайн признался главе правительства, что Германия войны не выиграет. Надо вступать в мирные переговоры. Но до 1917 года переговоры так и не начались – ни на Западе, ни на Востоке.

Одна из причин – огромное число жертв. К концу первого года войны Германия потеряла половину своей армии. Кто же решится назвать такие жертвы напрасными? Канцлер Теобальд фон Бетман-Хольвег выразил мнение подавляющего большинства немцев:

– Продолжать сражаться – наш долг по отношению к павшим.

Никто не решался признать, что победы не одержать. Три императора и один султан боялись, что если они не разгромят врага, вспыхнет революция. Так и случится. Рухнут четыре империи – Российская, Германская, Австро-Венгерская и Оттоманская.

Летом 1917 года рейхстаг призвал к мирным переговорам, но новый начальник генерального штаба генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и первый генерал-квартирмейстер (начальник оперативного управления) генерал пехоты Эрих фон Людендорф были против. Два эти генерала стали влиятельнее самого кайзера. Вильгельм II почти постоянно находился в ставке верховного главнокомандования. Но в принятие решений не вмешивался. Генералы уберегали его от плохих новостей. О поражениях не рассказывали, поэтому он плохо представлял себе положение на фронтах.

Революция в России пробудила в немцах надежду на победу. Большевики не хотели воевать. После подписания сепаратного мира в Брест-Литовске в марте 1918 года Германия могла сконцентрировать силы на Западном фронте. Немецкое командование впервые обладало преимуществом над союзниками на Западном фронте. У Германии появился последний шанс выиграть войну.

Германские войска продвигались вперед, но это не было победой.

И тут в войну на стороне Антанты вступили Соединенные Штаты. В июле 1918 года миллион американских солдат высадился в Европе. 8 августа союзники развернули контрнаступление на широком фронте.

Когда 27 сентября союзники прорвали последнюю линию обороны кайзеровской армии на Западе, германское верховное командование осознало, что война проиграна. У генерала Людендорфа произошел нервный срыв. Он не в состоянии был воевать, психически не справлялся – нервное истощение. Его отправили в санаторий приходить в себя.

1 октября Людендорф сказал:

– Все плохо, придется просить мира.

Германские генералы были в шоке. От Людендорфа этого не ожидали.

Утром 11 ноября самый молодой депутат рейхстага от партии Центра Маттиас Эрцбергер подписал соглашение о прекращении огня. Пушки Первой мировой умолкли в одиннадцать утра. Германия терпела поражение, и, как в России, здесь вспыхнула революция. Движущей силой были разочарованные люди в военной форме.

Кайзер Вильгельм II отбыл в Голландию и отрекся от престола. Генерал-фельдмаршал Гинденбург впал в депрессию и отстранился от всех дел. Генерал Людендорф в страхе уехал в Швецию.

Большинство немцев так и не поверили, что союзники победили. Они были уверены в том, что кайзеровская армия выиграла все битвы. Союзники начали брать верх лишь во второй половине июля 1918 года, но немецкие военные коммюнике утаивали правду до октября. Немцев держали в неведении относительно реального положения на фронтах. Население пребывало в уверенности, что Германия побеждает. Когда выяснилось, что кайзеровская армия потерпела поражение, немцы пришли к выводу, что это предательство, дело рук внутренних врагов.

Утром 15 октября 1918 года ефрейтор Адольф Гитлер и еще несколько солдат 16-го баварского резервного полка собрались вокруг полевой кухни в надежде поесть. Едва они приступили к завтраку, начался артиллерийский обстрел. Снаряд, заправленный газом, с характерным шипением разорвался прямо перед кухней. Натянуть противогазы солдаты не успели. Они кричали от боли – им казалось, что раскаленные иголки вонзались прямо в глаза; горло и легкие отказывались служить, люди задыхались.

«Англичане, – вспоминал Гитлер, – пустили в ход газы «желтый крест», действие которых мы еще ни разу до сих пор не испытывали на своей шкуре. Я стал чувствовать сильную боль, увеличивающуюся с каждой минутой. Глаза мои превратились в горящие угли. Я перестал видеть».

Ефрейтора Гитлера отправили в лазарет в прусском городке Пазевальке неподалеку от польской границы. Ему повезло: зрение вернулось. А 10 ноября госпитальный священник сказал раненым, что война закончилась – кайзер бежал.

«Я не выдержал, – писал Гитлер в своей книге «Майн кампф». – У меня все поплыло перед глазами. Я ощупью добрался до палаты, бросился на койку и зарылся горящей головой в одеяло и подушку. Со дня смерти матери ни разу я не плакал… Когда газом выело мои глаза и можно было подумать, что я ослеп навеки, я на мгновение пал духом. Но тогда я с тупой покорностью подчинился неизбежному. Теперь я не мог больше. Я заплакал. Личное горе отступило на задний план перед великим горем нашего отечества».

Когда Гитлер застрелился в сорок пятом, на его кителе военного образца красовались значок за ранение и железный крест I степени. Он гордился наградами. В своем политическом завещании написал, что с 1914 года был «добровольцем» и внес «вклад в Первую мировую войну, навязанную германскому рейху».

В реальности фюрер был дезертиром. Он родился в Австро-Венгрии. А в мае 1913 года спешно перебрался в Баварию, чтобы избежать призыва на военную службу. Австрийская полиция его искала. Гитлера арестовали за уклонение от воинской повинности. Он попросил освободить его от службы по причине плохого здоровья. Когда вспыхнула война и началась всеобщая мобилизация, бежать было некуда.

После войны он часто повторял, что «рисковал жизнью практически ежедневно» и «смотрел смерти в глаза». Гитлер – в противоположность тому, что говорил он сам и что утверждали нацистские пропагандисты, – служил посыльным при штабе полка. В глазах тех, кто сражался на передовой, и кого каждодневно подстерегала смерть, это было завидное существование.

«Однажды вечером бледный человек скользнул в укрытие – как только нас начали обстреливать, – вспоминал Александр Мориц-Фрай, служивший вместе с Гитлером в 16-м баварском резервном полку. – В глазах страх и ярость. Усы скрывали уродливый разрез рта. Это был Адольф Гитлер… Когда он разглагольствовал об англичанах, он был похож на кулдыкающего индюка. Действия врагов он воспринимал очень лично – ему казалось, что они все охотятся именно на него. Ему не хватало спокойствия и самообладания. Озабоченный собой, он плохо относился к товарищам».

В мае 1918 года, в конце войны, все посыльные 16-го полка, в том числе Гитлер, были отмечены железным крестом.

Когда батальон основательно потрепали, старослужащих, в том числе Гитлера, произвели в ефрейторы. Почему Гитлер больше не получил повышения?

Бывший начальник штаба полка объяснял после войны, что намеревался произвести Адольфа Гитлера в унтер-офицеры, но отказался от этой мысли, поскольку «не обнаружил в нем командирских качеств». Однополчане думали иначе: получить повышение означало отправиться в окопы, где было опасно. Гитлер предпочитал оставаться ефрейтором – подальше от линии фронта и вражеского огня.

19 ноября 1918 года, после подписания перемирия, Гитлера выписали из лазарета. 21 ноября он вернулся в Мюнхен.

Это самый неизученный период в его истории.

Когда неудачливый художник превратился в убийцу целых народов?

В Линце, где сын таможенного чиновника учился в школе? В Вене, где он жил в общежитиях с 1908 по 1913 год? Или во время Первой мировой?

Современные исследования показывают: его идеологическая платформа сложилась после войны, именно в эти решающие годы – с конца 1918 по 1920-й.