Текст книги "Нож в спину. История предательства"

Однажды вечером Манусян встретился с партийным связным. Манусян говорил, что проводить операции становится все рискованнее. Партизаны-иностранцы ощущали себя в изоляции. Им никто не помогал. Не хватало взрывчатки, оружия давали мало, но и оно часто оказывалось неисправным. Они понимали, что немцы и полиция идут за ними по следу.

– Мы все засветились, – взволнованно говорил Манусян. – Вот-вот нас всех арестуют. Вам надо перевести нас в другое место.

Связной отрезал:

– Партия желает, чтобы вы все выполняли свой долг. Я тебя предупреждаю, что первый, кто посмеет покинуть Париж, получит по заслугам как дезертир.

Манусян мрачно сказал:

– Тебе, товарищ, нужны лишь наши трупы.

В октябре был арестован политкомиссар боевых отрядов Парижа. Он не выдержал пыток и заговорил на допросах. Назвал имена и явки. Еестапо организовало ему ложный побег, и он работал на немцев, выдавая бывших товарищей-коммунистов.

16 ноября Манусян был арестован. В камере после допросов Манусян пытался понять, почему провалилась его группа. Конечно, бойцы выбились из сил и стали неосторожными. Но только ли в этом дело? После войны стало известно последнее письмо, которое за несколько часов до казни он написал жене: «Я прощаю всем, причинившим мне боль или хотевшим причинить мне боль, я прощаю тех, кто нас предал, чтобы спасти свою шкуру, и прощаю тех, кто нас продал».

«Тот, кто нас предал», – это, надо понимать, тот политкомиссар, который сотрудничал с гестапо. А кого он имел в виду, говоря о «тех, кто нас продал»? Эти слова – ключ к провалу группы. Манусян имел в виду французских полицейских, которые за деньги помогали гестапо? Или же своих начальников в компартии, которые ничего не сделали для того, чтобы спасти бойцов-иностранцев от провала?

Активное участие коммунистической партии Франции в движении Сопротивления должно было заставить страну забыть о позорном сотрудничестве коммунистов с нацистами в период между октябрем тридцать девятого и июнем сорок первого. Но компартии не хотелось признавать, что самыми активными бойцами Сопротивления оказались иностранцы – поляки, евреи, армяне, немцы. После войны партийные лидеры не вспоминали своих погибших товарищей с их труднопроизносимыми иностранными именами.

На суде маршал молчал

Весной 1943 года Франсуа Миттеран получил из рук маршала Петена высшую правительственную награду и носил ее с гордостью. Но уже летом стал тайно помогать Сопротивлению.

Настроения французов изменились после того, как 11 ноября 1942 года немецкие войска оккупировали и ту часть Франции, которой еще управлял Петен. В эту минуту развеялась надежда, что жить можно и при немцах, что Германия позволит французам сохранить свое государство. И многие французы так или иначе принялись помогали участникам Сопротивления. Но в основном не рискуя собственной жизнью. Что удивляться, если католик из провинции Миттеран оказался в Виши? Удивительно, что он порвал с Виши и присоединился к Сопротивлению!

Франсуа Миттеран примкнул к Сопротивлению. Но не к генералу Шарлю де Голлю. Существовал конфликт между Сопротивлением внутри страны и вовне. Внутреннее Сопротивление – это те, кто остался в оккупированной стране. Они скептически относились к тем, кто последовал за де Голлем и покинул Францию. Миттеран считал, что окружение генерала недооценивает внутреннее Сопротивление. С самого начала он оказался в оппозиции к де Голлю еще и потому, что сам лелеял честолюбивые замыслы.

Миттеран сложным путем добрался до Англии и провел несколько дней в Лондоне, где собрались многие приверженцы де Голля. Из военного аэропорта его везла женщина-таксист. Она рассказывала потом другим французам, которых много было в Англии, как Миттеран, слегка выпивший, вдруг потребовал, чтобы она остановила машину.

– Я думала, он станет приставать, – рассказывала впоследствии женщина-водитель, – это часто происходит с вашим братом. Но он вышел из машины, подошел ко мне и потребовал, чтобы я внимательно на него посмотрела. Сказал: «Запомните человека, который скоро придет к власти во Франции!»

Когда союзники освободили Францию, бойцы Сопротивления свели счеты с теми, кто служил оккупантам. В стране началась большая чистка. В 1946 году первый послевоенный министр юстиции доложил Консультативной ассамблее, что суды приговорили четыре тысячи коллаборационистов к смерти.

В Верховном суде слушалось дело бывшего президента страны Петена, который опозорил Францию, вступив в союз с нацистами.

«С моей точки зрения, – писал де Голль, – главная вина Петена и его правительства состояла в том, что они заключили с врагом от имени Франции перемирие. В 1940 году правительство должно было отправиться в Алжир. Сохранившие боеспособность флот, авиация, войска в Африке могли продолжать борьбу. А сотрудничество с захватчиками, борьба, которая велась против участников Сопротивления в непосредственном взаимодействии с немецкой полицией и немецкими войсками, передача в руки Гитлера французских политических заключенных, евреев, нашедших у нас убежище иностранцев, помощь военной машине врага – все это опозорило Францию».

Но после освобождения страны Шарль де Голль не хотел суда над маршалом, говорил своим помощникам:

– Я надеюсь, что какой-нибудь случай удержит вдали от французской земли этого старца, к которому, невзирая ни на что, немало французов все еще сохранили уважение или жалость.

В самом конце войны, 23 апреля 1945 года, немцы помогли Петену укрыться в нейтральной Швейцарии. Де Голль пригласил швейцарского посла и неофициально объяснил, что не будет спешить с требованием его выдать. Но престарелый маршал сам захотел вернуться на родину.

Филипп Петен молчал на процессе. Он был приговорен к смертной казни, но сами судьи высказались за то, чтобы казнь не состоялась. Основная масса французов не считала маршала предателем, каким он был для активных участников Сопротивления. Французы вообще ничего не хотели слышать о предательстве и сотрудничестве с немцами!

Недавний глава коллаборационистского правительства Пьер Лаваль пытался скрыться в соседней Испании, но хозяин страны генералиссимус Франко арестовал его и выслал из страны. Американцы передали Лаваля Франции. На суде Лаваль, защищаясь, утверждал, что выбирал из двух зол меньшее. Он принял яд, но его спасли, приговорили к смертной казни и казнили.

– Я участвовал в Сопротивлении, – гордо говорил Франсуа Миттеран, – одним из руководителей которого стал в двадцать пять лет. В своих мемуарах генерал де Голль называет меня среди тех, кто обеспечивал связь между Сопротивлением во Франции и его организацией в Англии. После освобождения, 19 августа 1944 года, по указанию де Голля я стал генеральным комиссаром по делам военнопленных.

В реальности генерал де Голль с подозрением относился к бывшим военнопленным, которых представлял Миттеран. Считал, что большинство сдалось в плен без сопротивления. Таких солдат он не уважал. Генерал и его окружение считали, что, если бы армия сражалась, не было бы такого позора.

Но настоящих героев в его распоряжении было немного.

Чем дальше уходила война, тем более героическим представлялось французам их военное прошлое. В 1953 году объявили амнистию, и по закону бывшим пособникам гестапо нельзя было даже напоминать об их службе гитлеровцам. Сменявшие друг друга президенты – Шарль де Голль, Жорж Помпиду, Валери Жискар д’Эстен – твердили, что незачем поминать прошлое и делить страну на предателей и героев.

В мае 1981 года только что избранный президентом Миттеран приехал в Пантеон, который находится на левом берегу Сены, возле Сорбонны. Здание начали строить при Людовике XV как церковь Святой Женевьевы, а закончили во времена Французской революции, когда здание превратили в национальный мавзолей. Миттеран возложил красную розу на могилу видного борца Сопротивления Жана Мулена, убитого нацистами. Потом он подошел еще к могиле знаменитого вождя социалистов Жана Жореса, убитого в 1914 году, но ему розы уже не досталось.

В Елисейском дворце Франсуа Миттеран часто говорил:

– Я не собираюсь приносить извинения от имени Франции. Я не считаю, что Франция должна за это отвечать.

Когда главой государства избрали Жака Ширака, он показал, что не разделяет взгляды своего предшественника. В июле 1995 года Жак Ширак стал первым президентом Франции, который признал ответственность страны за депортацию десятков тысяч французских евреев.

После ухода Миттерана стали возможны и процессы над военными преступниками.

Суд над бывшим начальником лионского гестапо Клаусом Барби сам по себе имел большое значение. Но он был немец, оккупант, и понятно, что Франция приветствовала суд над ним. Не всем понравилось, когда на скамью подсудимых стали сажать французов, добровольных помощников гестапо.

Шартрез – это не только ликер

Сначала к пожизненному заключению был приговорен Поль Тувье.

Когда его посадили на скамью подсудимых, ему было под восемьдесят. У него диагностировали рак, никто не сомневался, что любой тюремный срок, если суд признает его виновным, станет для него пожизненным. Одни французы называли суд над стариком нелепым. Другие – событием для страны, которая пытается разобраться с самыми позорными страницами своего прошлого.

Коллаборационистов судили по обвинению в измене. Поль Клод Мари Тувье – первый француз, которого обвинили в преступлениях против человечности. Раньше за это судили только немцев – офицеров СС и сотрудников гестапо в оккупированной Франции. Последний, кто отправился за решетку по этому обвинению, – Клаус Барби, начальник гестапо в Лионе. Француз Поль Тувье был одним из его подручных.

Режим Виши создал милицию для борьбы с движением Сопротивления и для депортации французских евреев в нацистские лагеря уничтожения. Тувье, который до войны промышлял мелкой уголовщиной и зарабатывал на жизнь сутенерством, стал начальником разведывательного отдела милиции в Лионе и ревностно выполнял приказы гестапо.

В сентябре 1944 года Лион был освобожден от немцев. Тувье скрылся. В первый раз его заочно судили еще в 1947 году и приговорили к смертной казни. А он исчез на четверть века. Его укрывала, как выяснилось, католическая церковь, которая опекала коллаборационистов.

Он несколько раз менял имя. Однажды даже изготовили документы, удостоверившие его смерть. В церковном подполье один католический священник обвенчал его с Моник Берте, которая не видела ничего дурного в прошлом своего жениха:

– Он такой же католик и француз, каким был мой отец.

С женой и детьми он долго прятался в монастыре Гранд-Шартрез, где изготавливают знаменитый ликер. Его снабжали деньгами и фальшивыми документами. Если возникала опасность, перевозили в другое место.

В 1967 году истек срок давности вынесенного ему смертного приговора. Кардинал Жан Вийо, а также один из ватиканских чинов обратились к президенту Франции Жоржу Помпиду с просьбой помиловать Поля Тувье.

Они знали, что Помпиду благожелательно отнесется к их просьбе. Президент запретил французскому телевидению показывать документальный фильм Марселя Офюльса «Горе и сострадание», безжалостно вскрывавший старые болячки, связанные с режимом Виши.

– Не пора ли опустить надо всем этим занавес, забыть времена, когда французы убивали друг друга? – вопрошал Помпиду.

Вместе с генералом де Голлем ушла и героика Сопротивления. В годы войны Помпиду не был ни коллаборационистом, ни участником Сопротивления. Поэтому после войны он легко запретил фильм о коллаборационистах и одного из них в 1971 году по просьбе католических иерархов помиловал.

Поль Тувье пожелал еще и вернуть себе конфискованное имущество. Выяснилось, что это была собственность отправленных в лагеря евреев. Он был не только предателем, но и вором. Бывшие участники Сопротивления и семьи жертв нацистов, возмущенные этим решением, сами занялись делом Тувье и нашли новые доказательства его вины. Решение президента Помпиду вызвало волну негодования.

Поль Тувье опять исчез…

Пока Серж и Беата вытаскивали из нор немцев, французам это в основном нравилось, но симпатии к Кларсфельдам поубавилось, когда супруги занялись разоблачением французских военных преступников.

– До настоящего времени мы занимались только немецкими нацистами, – говорил Серж, когда мы встретились с ним в Париже в 1987 году. – Мы считаем, что эта немецкая глава в основном закрыта. Теперь мы хотим добиться правосудия в отношении тех представителей французских властей, которые до сих пор не понесли никакого наказания.

Если можно судить немецких гестаповцев, продолжал Кларсфельд, то вполне естественно заставить и их французских сообщников ответить за свои действия.

В мае 1989 года Поля Тувье арестовали в католическом монастыре Сен-Жозеф.

Стала известной роль Тувье в убийстве 81-летнего профессора Сорбонны Виктора Баша и его жены. В начале века Баш, президент Французской лиги прав человека, сыграл важную роль в оправдании капитана Альфреда Дрейфуса, французского еврея, несправедливо обвиненного в шпионаже.

Профессора Баша сочли слишком старым, чтобы отправлять его в Аушвиц, поэтому французские милиционеры расстреляли старика на месте. Что двигало тогда Тувье и его подручными – ненависть к евреям или желание отомстить за проигрыш дела Дрейфуса?

– Я только исполнял свой долг, – вот и все, что ответил Тувье журналистам, которым удалось взять у него интервью еще до ареста.

На основании собранных доказательств удалось добиться возобновления дела Тувье. Однако в 1992 году парижский суд отклонил все обвинения, выдвинутые против него. Более того, суд счел необходимым дать положительную характеристику режиму Виши: правительство Петена вовсе не было подручным нацистской Германии, и Тувье не совершал преступлений против человечности, поскольку режим в Виши «не исповедовал последовательного антисемитизма и не проводил антисемитскую политику».

Тогдашний премьер-министр страны Пьер Береговуа сказал, что решение суда наносит ущерб Франции. Парламент прервал заседание, чтобы депутаты смогли участвовать в церемонии памяти жертв Поля Тувье.

Решение суда по делу о Тувье наводит на мысль о двойном стандарте: то, за что можно судить немца, не является преступлением для француза?

Историки оспорили оправдательный вердикт. Они представили тексты антисемитских законов, которые режим в Виши начал принимать еще в 1940 году – до того, как Германия потребовала от коллаборационистов заняться решением еврейского вопроса. Французские нацисты составили картотеку евреев и стали их методично отлавливать.

Верховный суд отменил решение парижского суда и направил дело Поля Тувье на новое рассмотрение, которое началось 17 марта 1994 года. На суде Тувье сидел в кабине с пуленепробиваемыми стеклами и консультировался со своим адвокатом с помощью переговорного устройства.

Он признал, что дал клятву сражаться против «еврейской проказы» за «чистоту французской расы».

– Но все это лишь слова, – убеждал подсудимый судей. – Я не видел в них ничего антисемитского. Я никогда не считал себя антисемитом, я был католиком.

Он уверял, что ничего не знал о преступлениях нацистов:

– Телевидения не было. Мы только немного слушали радио. Мы не подозревали ни о заложниках, ни о депортациях…

Тувье обвинялся в аресте пятидесяти семи беженцев из Испании, которые были уничтожены. И в убийстве семерых заложников-евреев. По его приказу их расстреляли на рассвете 29 июля 1944 года неподалеку от Лиона. Расстрел был ответом на покушение партизан на министра пропаганды в правительстве Виши. Семерых отобрали из числа заложников, охоту за которыми организовал сам Тувье. Людей хватали прямо на улицах или вытаскивали из дома, тащили на деревенское кладбище и ставили к стенке. Одного заложника Тувье отпустил, потому что тот не был евреем. Еще один избежал смерти, потому что его привезли через пятнадцать минут после того, как расстрельная команда отправилась отдыхать.

Следователи нашли свидетелей, которые утверждали, что после казни Тувье похвалялся сделанным. И по старой привычке обчистил магазин, принадлежавший одному из расстрелянных.

Поль Тувье не пытался отрицать, что принимал участие в расстреле. Но его адвокат утверждал, что Тувье малой кровью спас большую. Он расстрелял семерых, а немцы требовали поставить к стенке сто человек!

Юристы, представлявшие участников Сопротивления и жертв нацизма, повторяли, что не жаждут мести. Они хотели установления правды. До этого процесса французские суды отказывались рассматривать обвинения против высокопоставленных чиновников правительства в Виши, обвинявшихся в военных преступлениях.

Суд дал возможность еще раз задуматься над тем, что происходило во Франции во время этого мрачного периода поражений, национального позора и сотрудничества с оккупантами. Соединенными усилиями гестапо и французских коллаборационистов было уничтожено семьдесят пять тысяч французских евреев, из них одиннадцать тысяч детей. Почти все они были арестованы не немцами, а самими французами. Еще три тысячи евреев погибли от голода и болезней во французских лагерях.

Немцев за это судили. Но не французов. Поля Тувье приговорили к пожизненному заключению. Он умер за решеткой в июле 1996 года. Опрос общественного мнения показал, что двое из троих опрошенных французов считают такие процессы полезными.

16 июля 1993 года во Франции впервые был отмечен день памяти жертв расистских и антисемитских репрессий. В этот день в 1942 году полиция Виши согнала на парижский велодром французских евреев, которых потом выдали немцам. Этот день стал памятным благодаря парижскому адвокату Сержу Кларсфельду и его жене Беате.

Вслед за Тувье настала очередь Мориса Папона, сделавшего после войны большую карьеру. Он стал префектом парижской полиции в 1958 году при де Голле, министром при Жискаре д’Эстене. Он стал кавалером ордена Почетного легиона и креста «За боевые заслуги». Вращался в высшем обществе. Никто не хотел напоминать ему о неприятном прошлом. В годы Второй мировой он занимал высокий пост в администрации Петена и распорядился отправить в немецкие лагеря уничтожения более полутора тысяч человек.

Когда президентом Франции стал Жак Ширак, он распорядился открыть все архивы, чтобы была выяснена истинная степень вины Папона и других коллаборационистов. По закону секретные документы остаются закрытыми в архиве шестьдесят лет. Ширак приказал нарушить закон. Миттеран отказывался это сделать.

Суд над Морисом Папоном был долгим. На скамье подсудимых Папон говорил:

– Вы должны судить нацистскую Германию, а не Францию.

Он отождествлял себя с Францией. Своего рода комплекс величия. А судили-то уголовного преступника.

2 апреля 1998 года присяжные признали Папона виновным в депортации евреев. Приговорили к десяти годам тюремного заключения, но через три года освободили по состоянию здоровья. Тюремные врачи недооценили крепость его организма. Морис Папон умер только в феврале 2007 года в возрасте девяноста шести лет, намного пережив покровительствовавшего ему Франсуа Миттерана.

30 сентября 1997 года епископы покаялись в неспособности французской католической церкви осудить преследования евреев в годы Второй мировой войны.

– Настало время церкви взять на себя ответственность за грехи ее сыновей, – сказал президент конференции епископов Луи-Мари Биль.

Епископы покаялись в том, что то негативное отношение к евреям, которое воспитывала церковь, удобрило почву, в которой легко проросли нацистские идеи. Епископ Оливье де Беранже произнес речь там, где располагался пересыльный лагерь для евреев, отправляемых в концлагеря. Он сказал, что французская церковь не выполнила свою миссию просветителя и потому несет ответственность за то, что не помогла, когда можно было помочь, и не протестовала, когда надо было протестовать:

– Этот провал французской церкви и ее ответственность за судьбу еврейского народа – часть нашей истории. Мы признаем этот грех. Мы просим прощения у Бога и просим евреев услышать эти слова покаяния.

ПОГЛАВНИК АНТЕ ПАВЕЛИЧ И СВЯТОЙ ПРЕСТОЛ

Многое в большой политике объясняет личный интерес. Предательство в годы Второй мировой оказалось выгодным делом. Охотнее других помогали Гитлеру хорваты, которым фюрер подарил государство.

«На разных участках сербско-хорватской границы отмечаются серьезные столкновения, вызванные бессмысленным уничтожением сербского населения в Боснии».

Кажется, что это сообщение недавно поступило из бывшей Югославии. На самом деле это донесение, которое в 1942 году немецкая служба безопасности отправила шифровкой-молнией из Белграда в Берлин.

Независимая Хорватия стала союзницей нацистской Германии, но даже немецким фашистам претила необузданная жестокость хорватских националистов, расправлявшихся с сербами. Немцы-то предпочитали убивать строго по инструкции…

7 апреля 1941 года имперский министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс записал в свой дневник пропагандистскую директиву: «Льстить хорватам, разжигать ненависть к сербам». Это был излишний труд – первое в истории самостоятельное хорватское государство, которое возникло благодаря Адольфу Гитлеру и Бенито Муссолини, само стремилось к этнической чистоте.

В 1918 году сербов и хорватов, к их общему недовольству, объединили в одно государство. Хорватское националистическое движение зародилось как ответ на претензии сербов на ведущую роль в королевстве сербов, хорватов и словенцев, которое объединило пятнадцать этнических групп и три конфессии (католиков, православных и мусульман).

Романтически настроенные – и пока немногочисленные – хорватские националисты мечтали о своем государстве как оплоте римского христианства против сербско-греческого православия и исламских «турок».

Столкновения сербов и хорватов на националистической почве вылились в политический террор. По всей стране проходили манифестации. Полиция применила силу, пролилась кровь. 19 июня 1928 года прямо в парламенте один сербский националист выхватил пистолет и стал стрелять в членов фракции Хорватской крестьянской партии. Глава партии Степан Радич был смертельно ранен.

Радич придерживался не самых радикальных взглядов. В 1924 году он побывал в Москве, где его партию приняли в состав Крестьянского интернационала. Советские руководители считали Радича и его партию борцами за национальное равноправие. Сербские политики считали контакты Радича с Москвой преступными.

Коминтерн назвал убийство «передовых вождей Хорватской крестьянской партии» попыткой «господствующей сербской буржуазии» подавить возмущение «угнетенных провинций против сербской гегемонии».

1 декабря 1928 года митинг в Загребе потребовал выхода Хорватии из единого государства. В стране возник политический кризис. Король Александр 6 января 1929 года отменил конституцию, распустил парламент и объявил об установлении диктатуры в надежде укрепить единое государство. 3 октября 1929 года король переименовал страну в Югославию и запретил все политические партии, основанные на этнических, религиозных и региональных принципах. Это усилило сепаратистские настроения в стране.

Лидером националистов, а потом и главой первой независимой Хорватии стал Анте Павелич. Он родился в 1889 году в семье железнодорожника в Герцеговине, закончил юридический факультет, вступил в Хорватскую партию права, которая выступала против единой Югославии. Павелич не был одаренным оратором или умелым демагогом. Тем не менее он был избран в загребский городской совет, а в 1927 году получил депутатский мандат и возможность высказывать свое мнение с трибуны скупщины в Белграде.

В январе 1929 года он основал Повстанческую хорватскую революционную организацию (Усташа хрватска революционарна организация). Усташи стали называть Павелича вождем – поглавником.

С 1931 года начался усташский террор. 9 октября 1934 года в Марселе убили югославского короля Александра вместе с министром иностранных дел Франции Жаном Луи Барту. Усташ Влад Георгиев приехал во Францию с чешским паспортом и необходимыми визами, чтобы застрелить ненавидимого хорватскими националистами короля Александра. Король прибыл для важнейших переговоров с французским министром о широкой системе европейского сотрудничества.

Король Александр приплыл во Францию на крейсере «Дубровник». Министр Барту встречал его в порту. Не успел королевский автомобиль выехать с территории марсельского порта, как из толпы выскочил Влад Георгиев, вскочил на подножку машины и в упор застрелил короля и министра. Югославский король получил две пули в грудь и сразу скончался. Александру было всего сорок пять лет. Сербские короли умирали молодыми.

Луи Барту пуля попала в предплечье, он умер через несколько часов в больнице. Охранник саблей зарубил убийцу. Поймали и судили троих его подельников, все они оказались усташами.

В предвоенной Европе это был, наверное, самый громкий террористический акт, имевший большие политические последствия. Он еще больше усилил взаимную ненависть сербов и хорватов. Неспособность ужиться привела к югославской трагедии, где отношения выяснялись то с помощью террора, то путем настоящей войны.

В августе 1939 года хорваты получили достаточно широкую автономию. В составе государства создавалась отдельная область Хорватская бановина с собственным парламентом. Но это решение запоздало. Среди хорватских политиков возобладало стремление к полной самостоятельности.

Анте Павелич бежал из Югославии. Опеку над ним взял хозяин Италии Бенито Муссолини. Дуче рассчитывал присоединить соседнюю Хорватию к Италии. Министр иностранных дел Муссолини граф Галеаццо Чиано записывал в дневнике: «Наши действия должны быть примерно следующими. Восстание в Хорватии, ввод наших войск в Загреб, прибытие туда Павелича, его просьба об итальянском вмешательстве, основание хорватского королевства, передача короны королю Италии».

Договорились, что хорватская корона будет предложена итальянскому королю Виктору-Эммануилу, а тот посадит на хорватский престол своего племянника герцога Аймона Сполетто. Однако Хорватия досталась не Муссолини, а Гитлеру.

В марте 1941 года нацистские дипломаты заставили правительство Югославии вступить в союз с Германией и Италией. Но через два дня, в ночь на 26 марта, югославские генералы, ориентировавшиеся на Англию, свергли правительство и возвели на престол юного короля Петра II. Взбешенный Гитлер отложил нападение на Советский Союз, чтобы наказать непокорную Югославию.

6 апреля сорок первого немецкие войска обрушились на Югославию. Это произошло через несколько часов после подписания в Москве советского-югославского договора о дружбе. Праздничный банкет в Москве отменили, ограничились шампанским. Югославы хотели включить в договор пункт о военной взаимопомощи и просили оружия. Сталин отказал югославам. Когда Гитлер оккупировал и расчленил Югославию, Сталин не стал протестовать. Он не отозвал советского посла из Берлина, не сократил сотрудничество с нацистской Германией и не думал о том, чтобы отправить Красную армию на помощь братьям-сербам.

Некоторые балканские политики утверждали потом, что в сорок первом Югославия развалилась всего за семь дней, значительно быстрее, чем отчаянно защищавшаяся Польша, потому что никто не хотел защищать Югославию. Дескать, хорваты, словенцы, босняки и македонцы не считали страну своей, для них это было государство сербов.

Но это несправедливо. Слабая югославская армия в любом случае не могла противостоять вермахту, который в сорок первом году достиг пика своей мощи. Тем более что хорватские националисты не только не помогали защищать страну, а радовались наступлению немецких войск.

Югославы сопротивлялись одиннадцать дней, после чего страна была оккупирована и расчленена. Причем Югославию разграбили соседи.

Венгрия присоединила к себе Воеводину. Болгария прихватила Македонию и часть Южной Сербии. Словению поделили Италия и Германия. Италии досталась и большая часть Адриатического побережья Хорватии.

Хорватские националисты получили возможность создать собственное государство, к которому присоединили часть Боснии и Герцеговины. 10 апреля 1941 года в Загребе полковник Славко Кватерник провозгласил самостоятельную Хорватию:

– Божественное провидение и воля нашего великого союзника, а также многовековая борьба хорватского народа, готовность нашего вождя Анте Павелича идти на большие жертвы привели к тому, чтобы сегодня в канун воскресения Сына Божьего воскресло и наше независимое государство Хорватия.

15 апреля Павелич прибыл в Загреб с тремястами усташами в итальянском обмундировании и принял предложенные ему диктаторские полномочия.

В обмен на поддержку Павелич передал Италии Далмацию, район, где жили всего пять тысяч итальянцев – и двести восемьдесят тысяч хорватов и девяносто тысяч сербов. Националист, отказывающийся от родной земли? Этот шаг не понравился хорватам. Пилюлю подсластило то, что Павелича в Ватикане принял папа Пий XII. Набожные хорваты уверились, что занимаются богоугодным делом.

Формально Ватикан не признавал страны, возникшие в военное время, но в реальности отношения с Хорватией были установлены очень быстро. А когда в мае 1941 года Павелича принял папа римский, это было признанием де-факто.

Государственный секретарь Ватикана кардинал Тардини противился тому, чтобы Павелич получил благословение папы. Не был ли вождь усташей причастен к убийству короля Александра? Этот вопрос был задан Павеличу накануне его приезда в Рим.

Глава Хорватии ответил:

– Ваше преосвященство, совесть моя чиста и спокойна. Я в ответе за это преступление в той же степени, что и каждый хорват.

Католическому миру сильно не повезло, что 2 марта 1939 года на престол Святого Петра под именем Пия XII вступил кардинал Пачелли, бывший нунций в Германии и откровенный германофил. 29 июня сорок первого, через неделю после вторжения немецких войск в Советский Союз, папа Пий XII выступил по радио. Его речь была истолкована как очевидная поддержка нацистской Германии:

– Какой бы жестокой ни казалась рука небесного хирурга, когда она железом врезается в живую плоть, но руководит ею всегда любовь.

Первое в истории самостоятельное хорватское государство возникло благодаря Гитлеру. И это государство многое позаимствовало у нацистов. Прежде всего расовую политику. Из шести миллионов населения хорватов было лишь немногим более половины. Остальные – сербы и босняки. И хорваты сразу же взялись избавляться от инородцев. Хорватия – для хорватов. Остальным тут не место.

– Хорватское государство отвергает существовавшую доселе правовую точку зрения, будто все люди равны, – заявил министр юстиции Хорватии.