Текст книги "Холодная война: политики, полководцы, разведчики"

Не сомневаясь в том, что Ким Филби работает на советскую разведку, англичане позволили ему в 1956 году перебраться в Бейрут в качестве корреспондента журнала «Экономист» и газеты «Обсервер». Это было сделано с благословения его друзей из разведки и министерства иностранных дел, которые считали, что с Филби обошлись несправедливо. Он был сыном знаменитого арабиста, и на Ближнем Востоке перед ним открывались многие двери. В журнале были им довольны. Но потом он начал сильно пить и требовал больше денег, чем приносил пользы.

Ким Филби говорил жене:

– Англия не стала бы великой империей, если бы англичане страдали брезгливостью. Именно отсутствие брезгливости да здоровый желудок помогли мне выжить на Востоке. Если бы ты только видела восточные базары, где мясо, рыба, фрукты – все скрыто под толстым слоем мух! Я помню очень вкусный суп, который ел в Турции. Но прежде чем приступить к еде, надо было выловить ложкой плавающих в нем мух…

В сентябре 1962 года возник скандал с Джоном Вэсселом, шифровальщиком военно-морской разведки, который несколько лет прослужил в британском посольстве в Москве. Гомосексуалист, он был завербован КГБ именно на этой основе. Ходили слухи о его близких отношениях с Томом Гэлбрейтом, заместителем министра по делам Шотландии. Гэлбрейт ушел в отставку, хотя слухи оказались ложными. А через четыре месяца, 23 января 1963 года, Ким Филби исчез из Бейрута. Больше сомнений не оставалось.

Жизнь в Советском Союзе оказалась для Кима Филби сплошным разочарованием. О материальной стороне комитет госбезопасности позаботился. Он получил четырехкомнатную квартиру в Трехпрудном переулке. Ему разрешили выписывать недоступную советским людям газету «Таймс» и присылали из Лондона любимый им мармелад из горьких апельсинов, но он-то рассчитывал, что продолжит службу в советской разведке. Об этом не могло быть и речи.

Мемуары Кима Филби, выпущенные в 1968 году, рисовали мастера шпионажа, который и поныне при деле. В реальности он жил в полной изоляции. Он был просто раздавлен, когда понял, что больше не нужен.

Он рассказывал жене о первых годах жизни в Москве:

– Ты не представляешь, какой я был несчастный человек. Я был переполнен информацией, и мне хотелось все отдать. Я писал бесконечные меморандумы, пока не понял, что они никому не нужны, их даже никто не читает.

В КГБ все равно не могли поверить, что британец до мозга костей может искренне работать на СССР. Вообще трудно установить, в какой степени Москва доверяла своим агентам. Похоже, разведывательные усилия Филби, Маклина и Бёрджесса в определенной степени пропали зря. Но в пропагандистской войне они были более чем удачным аргументом.

Киму Филби выдали вид на жительство в СССР – на подлинное имя и обычный советский паспорт на вымышленное – Андрей Федорович Федоров. Он с трудом выговаривал эту русскую фамилию, поэтому ему переделали паспорт на имя Андрея Федоровича Мартинса, указав, что он латыш и родился в Нью-Йорке.

Филби пил каждый день и, по словам его жены, «становился невменяемым». За ним постоянно следили. От кураторов из КГБ он постоянно ждал неприятностей. «Это было, – по словам его жены, – сочетание полицейского надзора с дружеской опекой».

Он томился от тоски и не жил, а доживал. Он пытался покончить с собой, перерезав вены. Только удачная женитьба на русской женщине скрасила его последние годы в Москве. Ким Филби и Джордж Блейк, женившись на русских, какое-то время встречались почти постоянно. Но Филби свысока смотрел на Блейка и обиделся, когда Блейк получил орден Ленина раньше, чем он сам. Они окончательно поссорились из-за их общей фотографии, которую сделал сын Филби и продал британским газетам.

Его жизнь стала лучше, когда председатель КГБ Юрий Андропов приказал позаботиться о Филби, чтобы сделать бегство в СССР более привлекательным делом. Это была инициатива ненавидимого теперь на Лубянке Олега Даниловича Калугина. В ту пору любимец Андропова и самый молодой генерал в КГБ, Олег Калугин возглавлял внешнюю контрразведку. В его обязанности входила вербовка агентуры в спецслужбах противника. Ему важно было довести до сведения потенциальных агентов, что в Москве их ждет райская жизнь.

Киму Филби позволили приехать в Ясенево, в здание разведки и выступить перед руководящим составом только один раз, в 1977 году. Сбылась его мечта – побывать в штаб-квартире советской разведки, на которую он столько лет работал. И он позволил себе пожаловаться:

– В конце шестидесятых был период, когда я считал, что мои возможности используются не полностью, и я чувствовал себя потерянным.

Руководитель британского отдела первого главного управления КГБ Михаил Петрович Любимов добился разрешения устроить нечто вроде семинара для своих сотрудников – раз в неделю молодые офицеры разведки собирались сначала на конспиративной квартире, затем дома у Филби, чтобы его послушать. Он учил тому, как надо вести себя в британском обществе.

Еще один крупный советский агент – Энтони Блант, известный британский искусствовед, хранитель Королевской галереи, устроил свою жизнь лучше. Он отказался бежать в Москву и пошел на сотрудничество с английской контрразведкой, многое рассказал, благодаря чему остался на родине, сохранил свободу и привычный образ жизни…

А в Соединенных Штатах громкий шпионский скандал начался с того, что женщина по имени Элизабет Бентли в конце августа 1945 года вошла в помещение бюро ФБР в Нью-Хэвене, штат Нью-Хэмпшир, и сообщила специальному агенту, что она несколько лет была курьером советской шпионской организации. Она не походила на Мата Хари. Блондинка, тридцать семь лет, выглядела старше из-за лишнего веса. Что заставило ее пойти в ФБР? Считается, что после смерти ее любовника она разочаровалась в коммунизме. Нервы у нее явно были не в порядке.

Рассказ ее не произвел впечатления. Возможно, о ней бы вообще забыли, если бы в Канаде не попросил политического убежища шифровальщик резидентуры советской военной разведки лейтенант Игорь Сергеевич Гузенко.

10 сентября 1945 года два агента ФБР прибыли в Оттаву. Канадцы поделились с ними всей информацией. В октябре они получили право самим допросить Гузенко. Он сообщил американцам: «Лейтенант Кулаков из военного атташата рассказал ему, что у советской военной разведки есть агент в Соединенных Штатах, который в мае 1943 года был помощником государственного секретаря Стеттиниуса».

Вот тут-то ФБР и заинтересовалось показаниями Элизабет Бентли.

При первом разговоре она назвала имена четырнадцати советских агентов. Потом она назвала имена тридцати двух государственных служащих, передававших ей секретные документы. Она переснимала документы на микропленку и вручала советским агентам. Когда дело дошло до конгресса и ее вызвали на заседание сенатского комитета по расследованию антиамериканской деятельности, ее список перевалил через сто.

Сенатский комитет по расследованию антиамериканской деятельности возглавлял Джей Парнел Томас. Правда, он продержался недолго – в 1949 году его посадили на скамью подсудимых за финансовые махинации и приговорили к трем годам. Но он заложил основы тесных контактов между комитетом и ФБР. Эдгар Гувер предоставлял комитету любую информацию, которая была нужна для расследования.

Когда такие осведомители, как Элизабет Бентли, истощались, Гувер передавал их в распоряжение сенатского комитета, где бремя доказывания лежало не на обвинителе, а на обвиняемых. Ее допрос проходил при невероятном стечении народа и под прицелом кинокамер.

– Мисс Бентли, расскажите комитету, как работала шпионская организация?

– Это была группа, которая собирала информацию для коммунистов.

– Указанные люди были государственными служащими?

– Да, все они были госслужащими.

– Кто возглавлял шпионскую группу в правительстве?

– Одной группой руководил Натан Грегори Сильвермайстер, который во время войны работал в Совете по экономическому благосостоянию. Другой – Локланд Кёрри.

– Где он работал?

– Он был старшим помощником президента в Белом доме.

– Какого рода сведениями он вас снабжал?

– Он давал информацию о наших отношениях с правительствами разных стран, включая Китай. Однажды он передал предупреждение, что американские специалисты взломали советские коды.

Эдгар Гувер отправил секретное послание президенту Гарри Трумэну: «В результате проведенного ФБР расследования получена информация о том, что группа чиновников правительства Соединенных Штатов передает информацию советским шпионам».

Президент Трумэн даже не ответил на эту записку. Директора ФБР он не любил, а его деятельность не одобрял.

Гувер продолжал отправлять президенту все новые списки подозреваемых в работе на советскую разведку. В новом списке значились заместитель госсекретаря Дин Ачесон, его сотрудник Герберт Маркс, бывший заместитель военного министра Джон Макклой (он председательствовал на Нюрнбергском трибунале), министр торговли Генри Уоллес и другие видные чиновники.

27 сентября 1945 года Трумэн писал жене: «Дорогая Бесс! Я встревожен ситуацией. Эдгар Гувер все подминает под себя, и все сенаторы и конгрессмены его боятся. Организация Гувера может привести к системе слежки за гражданами. Меня это не устраивает. Если я смогу этому помешать, в нашей стране не будет ни НКВД, ни гестапо…»

В детстве Эдгар Гувер заикался. Но не сомневался, что справится со своей проблемой. Это были времена, когда американцы верили в самосовершенствование. Миллионы американцев утром и вечером, стоя у зеркала, упрямо произносили одну и ту же фразу:

– С каждым днем я становлюсь во всех смыслах все лучше и лучше.

Эдгар Гувер прочитал статью о том, что заикам надо стараться говорить не медленнее, а быстрее. Он учился произносить фразы быстро и преодолел свой недостаток. Он практически не заикался. Но выстреливал слова с пулеметной скоростью, стенографистки жаловались, что не в состоянии поспеть за его скороговоркой. Зато никому другому не удавалось вставить ни слова в его речь – ни подчиненным, ни начальникам.

Гувер был маменькиным сынком во всех смыслах этого слова. Он так и не женился. Он жил вместе с матерью, пока она не умерла. Ему уже было сорок три года. На вопрос, почему директор не женат, умные агенты, не желавшие нажить неприятностей, отвечали:

– Он женат. На ФБР.

Гувер начал работать в министерстве юстиции 26 июля 1917 года. Во время Первой мировой войны многие талантливые люди были призваны в армию, и это способствовало быстрой карьере Гувера. В двадцать два года его определили в сектор регистрации враждебно настроенных иностранцев. В то время все немецкое оказалось под запретом. Запретили учить немецкий язык в школах. Бетховена и Баха не исполняли.

Когда 1 августа 1919 года в министерстве юстиции появилось подразделение по борьбе с радикализмом, его возглавил Эдгар Гувер. С самого начала он считал главным врагом коммунизм. Он заявлял, что коммунизм – «это заговор против религиозных и государственных основ, против самого способа мыслей иудеохристианского мира, буддийского мира и мусульманского мира. Коммунизм – это самый дьявольский, самый ужасный заговор против человека, который когда-либо существовал».

22 августа 1921 года Гувера назначили заместителем начальника бюро расследований. Через три года, в двадцать девять лет, Гувер стал директором бюро расследований. Он оказался неплохим организатором. До него агенты отчитывались в свободной форме – почтой, телеграфом, по телефону или устно начальству. Гувер ввел единую форму, которую следовало заполнить. Гувер стандартизировал все – в том числе действия агентов. Он объяснял и как им надо вести допрос, и как одеваться. Он попробовал взять в бюро женщин-агентов. В 1924 году две женщины прошли курсы и приступили к работе. Через два года обе ушли. Больше он этого эксперимента не повторял. Но по крайней мере, он сделал попытку.

Агенты ФБР не имели права производить арест. В случае серьезных подозрений они должны были обращаться к полицейским, шерифам или федеральным маршалам. Они не имели права носить оружие. Многие подозреваемые успевали бежать, пока агент искал ближайший телефон. 11 октября 1925 года агент Эдвин Шэнахан задержал в Чикаго преступника, занимавшегося угоном автомобилей. Угонщик схватил пистолет, лежавший на сиденье в его машине, и выстрелил в агента. Это был первый убитый сотрудник ФБР с момента создания бюро.

– Мы должны взять убийцу, – распорядился Гувер. – Если мы позволим убийце уйти, на наших людей начнут охотиться. Найдите его!

Агенты ФБР проследили путь преступника через двенадцать штатов и взяли его. Тут выяснилось, что нет статьи, карающей за убийство федеральных агентов. Гувер поклялся, что добьется, чтобы конгресс дал его агентам право производить арест, право носить и применять оружие, и внес в закон положение о том, что убийство сотрудника ФБР – федеральное преступление. У него ушло на это девять лет.

Он заключил неформальное соглашение с полицией. Если сотрудника ФБР задерживали за превышение скорости, появление в общественном месте в пьяном виде, избиение жены, драку и другие уголовные деяния, то сначала ставили в известность его начальство и только потом предъявляли обвинение.

Врачи говорили Гуверу, что излишний вес опасен. Он сел на диету и за три месяца серьезно похудел. Он решил, что подчиненные обязаны следовать его примеру. Всем агентам было приказано похудеть и не превышать директорского веса – вне зависимости от физической комплекции.

Эдгар Гувер искал общества знаменитостей. Однажды он оказался в ресторане, где обедал (и выпивал) известный автор детективов Раймонд Чэндлер. Официант сказал писателю, что директор ФБР и его помощник приглашают его присоединиться к ним. Чэндлер попросил передать Гуверу, чтобы он убирался к черту. Досье Чэндлера в Федеральном бюро расследований распухло до двухсот пятидесяти страниц.

Наверное, у Гувера были какие-то психические отклонения. С годами у него появился невротический страх перед микробами и ненависть к мухам. Когда муха влетала в его кабинет, директор Федерального бюро расследований вызывал секретаря и требовал уничтожить лазутчика. Так же он относился к коммунистам.

– Коммунизм – это не политическая партия, – утверждал Эдгар Гувер. – Это образ жизни, злой и злобный. Коммунизм – это зараза и распространяется как эпидемия. И так же, как при эпидемиях, необходим карантин, чтобы не заразилась вся нация. Коммунисты были, есть и всегда будут угрозой свободе, демократическим идеалам и американскому образу жизни.

Директор ФБР отсылал президенту Трумэну все новые списки подозреваемых в работе на советскую разведку.

– Соединенные Штаты – цель номер один для советской разведки, – доказывал Гувер. – Перебежчики единодушно утверждают, что семьдесят – восемьдесят процентов советских дипломатов, работающих в нашей стране, – разведчики. Советский шпионаж доказывает мнимость так называемого мирного сосуществования.

3 августа 1948 года на заседании комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности председательствовал молодой конгрессмен Ричард Никсон. На выборах в ноябре 1946 года республиканцы впервые почти за два десятилетия обрели большинство в обеих палатах конгресса. Среди новых лиц были сенатор Джозеф Маккарти из Висконсина и конгрессмен Ричард Никсон из Калифорнии.

Комиссия Никсона явно старалась дискредитировать либеральное крыло Демократической партии, соратников покойного Франклина Рузвельта.

3 августа показания давал бывший член компартии и бывший редактор журнала «Тайм» Дэвид Уиттэкер Чэмберс. Он рассказал о проникновении коммунистов в аппарат федерального правительства. Никогда еще комиссия не проводила более сенсационного расследования.

Дэвид Чэмберс был хорошо образованным человеком, способным к языкам. В двадцатых годах он присоединился к коммунистам – по разным причинам, в основном желая быть не таким, как все остальные. Ему нравилась конспиративная работа, он получал от нее удовольствие. Сталинский террор подорвал веру Чэмберса в коммунизм. Он другими глазами посмотрел на деятельность недавних товарищей. Так он превратился в ярого антикоммуниста.

Теперь он называл бывших соратников по компартии, занявших важные посты в Вашингтоне, среди них – помощника министра финансов Гарри Декстера Уайта и крупного дипломата Элджера Хисса.

Чэмберс утверждал, что задача Уайта состояла в том, чтобы вербовать в аппарате министерства финансов подходящих людей для подпольной работы в пользу Советского Союза. Имя Гарри Уайта уже всплывало в таком контексте. В 1941 году британский посол в Вашингтоне лорд Эдвард Галифакс сказал президенту Рузвельту:

– В вашей администрации есть высокопоставленный советский агент.

– Кто же это?

– Гарри Декстер Уайт.

– Я знаю Уайта давно, – ответил Рузвельт. – Это невозможно.

И президент, и министр финансов Генри Моргентау высоко ценили Уайта.

23 января 1946 года президент Трумэн объявил, что попросил сенат утвердить кандидатуру Гарри Декстера Уайта на пост первого исполнительного директора Международного валютного фонда. Несмотря на предупреждения Гувера, 1 мая 1946 года Уайт занял этот пост.

А вот дипломата Элджера Хисса совместными усилиями Ричарда Никсона и Эдгара Гувера удалось уничтожить.

Имя Хисса тоже упоминалось в неблагоприятном для него контексте.

2 сентября 1939 года, на следующий день после нападения нацистской Германии на Польшу и через две недели после подписания пакта Молотова – Риббентропа разочарованный коммунист Уиттэкер Чэмберс сказал заместителю государственного секретаря Адольфу Берлю, что братья Хисс – Дональд и Элджер (оба служили в Госдепе) – тайные коммунисты.

Чэмберс хотел встретиться с президентом страны. Но ему устроили беседу только с заместителем госсекретаря, которому Рузвельт поручил курировать спецслужбы. Рассказ Чэмберса не произвел впечатления. Заместитель госсекретаря записал в дневнике, что посетитель, очевидно, страдает неврозами. Возможно, по этой причине он даже не поставил в известность своего друга Эдгара Гувера.

В октябре 1945 года Игорь Гузенко рассказал агентам ФБР, что советский агент занимает должность помощника государственного секретаря в Вашингтоне. Гувер решил, что имеется в виду Элджер Хисс, хотя он никогда не был помощником госсекретаря.

Хисс отвечал за подготовку международной конференции по валютным вопросам в Думбартон-Оксе, где был учрежден Международный валютный фонд. Участвовал в Ялтинской конференции «Большой тройки», где сидел в одной комнате с Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным, и в его присутствии решалась судьба Европы. В Сан-Франциско, где был принят устав Организации Объединенных Наций, Элджер Хисс исполнял обязанности первого генерального секретаря ООН. Гуверу не нравилась ООН, и он был настроен подозрительно в отношении этой международной организации.

С разрешения генерального прокурора ФБР прослушивало домашний телефон Элджера Хисса, вскрывало его почту, следило за ним и его женой Пресциллой. Прослушивание продолжалось двадцать один месяц – с декабря 1945 по сентябрь 1947 года. Но усилия ФБР ничего не дали. Не было никаких свидетельств того, что Хисс занимается шпионажем. Возможно, он не был агентом. Возможно, Москва сократила масштабы разведывательной работы после бегства Гузенко.

Уволить Хисса из Государственного департамента было невозможно, это привело бы к слушаниям в конгрессе, чего Гувер хотел избежать, потому что у ФБР не было никаких доказательств. Добровольно уходить в отставку Хисс отказывался, уверяя всех, что никогда не был коммунистом.

В декабре 1946 года он все же покинул дипломатическую службу и возглавил фонд Карнеги, одну из самых влиятельных частных организаций в сфере внешней политики. Председателем правления фонда был Джон Фостер Даллес, будущий государственный секретарь США, и брат Аллена Даллеса, будущего директора ЦРУ.

Самоуверенный Элджер Хисс сам изъявил желание дать показания под присягой.

17 августа 1948 года комитет по антиамериканской деятельности устроил очную ставку между Чэмберсом и Хиссом, который опроверг все обвинения. Он бы ушел с триумфом, если бы не конгрессмен Никсон. Для него это был шанс проявить себя на федеральном уровне. Он поймал Хисса на слове – тот утверждал, что вообще не знает Чэмберса. А тот все знал о Хиссе.

Элджер Хисс стал отступать. Он признал, что знал Чэмберса, но под другим именем. Тот называл себя Джорджем Гросли, играл в шпионские игры. На заседаниях комиссии разыгрывались целые представления, когда Хисс просил Чэмберса пошире открыть рот, поскольку он протезировал зубы и поэтому Хисс не может его узнать…

До этого момента Уиттэкер Чэмберс всего лишь называл Хисса тайным коммунистом, но не упоминал, что тот занимался шпионажем в пользу иностранного государства и передавал агентам секретные документы. Но 17 ноября, когда от него потребовали доказательств, он их представил – самым драматическим образом.

Чэмберс ночью отвел конгрессменов в огород, где росли тыквы. Снял с одной из них верхушку и передал следователям материалы, полученные от Хисса десять лет назад.

По его словам, Хисс привозил документы вечером. Чэмберс вез их переснимать коммунисту-фотографу, в других случаях они оказывались перепечатаны женой Хисса. Утром Чэмберс отдавал оригиналы Хиссу, и тот возвращал документы на место. А Чэмберс отправлялся в Нью-Йорк и отдавал пленки и машинописные копии советскому разведчику.

Чэмберс сохранил последний набор документов, которые должен был передать своему связному, но не отдал. В пакете лежали машинописные копии секретных документов Госдепартамента, три памятные записки, написанные рукой Хисса, два ролика проявленной микропленки и три катушки непроявленной… Десять лет, с 1938 года, Чэмберс держал этот пакет у племянника своей жены в Бруклине в заброшенном лифте для подачи пищи из кухни в столовую. Потом Чэмберс забрал пропылившийся пакет домой. Он рассказывал, что боялся нападения, поэтому притащил домой тыкву, выдолбил содержимое, положил туда документы и отнес на огород.

Ричарда Никсона, который в этот момент совершал морской круиз, по приказу министра обороны Форрестола сняли в Майами с судна и самолетом-амфибией береговой охраны перебросили на берег, чтобы он продолжил громкое расследование. Его едва не постигло разочарование, когда компания «Кодак» сообщила, что найденные пленки изготовлены не до, а после войны. Версия Чэмберса рухнула. Никсон был в отчаянии: его обвел вокруг пальца ловкий маньяк. Никсон готов был сдаться и уже пригласил журналистов для последней пресс-конференции. Но тут из компании «Кодак» перезвонили и сказали, что ошиблись: такую пленку действительно выпускали в 1938 году, но на время войны прекратили производство.

15 февраля 1949 года Чэмберс передал агенту ФБР полное письменное признание. Он был не только коммунистом, но и гомосексуалистом, но отказался от своей ориентации так же, как и от партийной принадлежности. Он уверял, что не имел сексуальных отношений ни с Хиссом, ни с кем-либо другим из числа членов партии. Чэмберс работал на советскую военную разведку с начала тридцатых годов. Когда Хисс неожиданно с ним порвал, Чэмберс обиделся. К тому же ему пришлось уйти из «Тайм», где с ним не хотели иметь дело. Он потерял и положение, и деньги.

Брат Элджера – Дональд Хисс – был одно время помощником Дина Ачесона. Государственный секретарь симпатизировал обоим братьям. Ачесон заявил журналистам:

– Я хочу сказать совершенно открыто: каким бы ни был результат процесса, я никогда не отвернусь от Элджера Хисса.

Ачесон был джентльменом. Другие – нет. Джозеф Маккарти прервал заседание сената, чтобы обратить внимание сенаторов на «совершенно фантастическое заявление» государственного секретаря. Означает ли это, вопрошал Маккарти, что Ачесон «не отвернется и от всех остальных коммунистов в Государственном департаменте»?

Элджера Хисса отдали под суд. Его обвинили не в шпионаже, для этого не было доказательств, а в лжесвидетельстве, потому что он под присягой опроверг все, сказанное Чэмберсом. Его судили дважды. В первый раз мнения присяжных разошлись: четверо сочли Хисса невиновным, шестеро – виновным.

Назначили новый суд. На процессе дали показания двое выявленных советских агентов. На присяжных произвело впечатление точное знание Чэмберсом деталей личной жизни Хисса, того, как выглядит его квартира. Присяжные не знали, что ФБР два года прослушивало все разговоры Хисса и изучало его жизнь до мелочей. Агенты ФБР знали о нем то, что он сам уже подзабыл. Так что Чэмберс был хорошо инструктирован.

В январе 1950 года Хисса приговорили к пяти годам тюремного заключения. Он отсидел три года и восемь месяцев. Его освободили досрочно за хорошее поведение. Но главный вопрос остался: был он советским шпионом или нет?

Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности подвергалась жесткой критике за преследование прогрессивных элементов. Американцы считали, что коммунисты – горстка крикливых, но сравнительно безобидных левых. До 1948 года комиссии не удалось добиться, чтобы был признан виновным хотя бы один из тех, против кого были выдвинуты обвинения. Все изменило дело Элджера Хисса. Суд над Хиссом стал триумфом молодого политика Ричарда Никсона. Он прославился на всю страну и начал восхождение к Белому дому. Через два года он победил на выборах в сенат, еще через два года генерал Дуайт Эйзенхауэр предложил ему пост вице-президента. В 1968 году Никсон станет президентом Соединенных Штатов.

В 1992 году известный военный историк генерал-полковник Дмитрий Антонович Волкогонов, в ту пору близкий к президенту Ельцину, сообщил, что изучил документы бывшего первого главного управления КГБ и не нашел никаких свидетельств работы Элджера Хисса на советскую разведку. Хисс был еще жив и обрадовался этой новости.

Некоторые историки уверены, что братья Хисс – Дональд и Элджер – с середины тридцатых работали на военную разведку, документы которой генерал Волкогонов не видел. Архивы главного разведуправления закрыты, так что узнать, какие отношения в реальности связывали Элджера Хисса с советской разведкой, не представляется возможным.

Элджера Хисса осудили, но американское общество обсуждало вопрос: сколько еще советских шпионов и скрытых коммунистов проникло в аппарат правительства? Заявления о коммунистическом проникновении звучали все тревожнее, говорили, что коммунисты вот-вот захватят Америку. Республиканская партия рассматривала антикоммунизм как самое надежное орудие в борьбе против демократов.

Каждый год в начале февраля по давней традиции республиканцы – члены конгресса разъезжаются по стране. Они выступают перед различными аудиториями по случаю дня рождения Авраама Линкольна. 9 февраля 1950 года младший сенатор от Вирджинии Джозеф Маккарти приехал в городок Вилинг.

Ему предстояло выступить перед женщинами-активистками Республиканской партии. Они ожидали разговора о сельском хозяйстве. Маккарти заговорил о скрытых коммунистах в Государственном департаменте Соединенных Штатов:

– У меня не хватит времени назвать имена всех сотрудников Государственного департамента, которые являются членами коммунистической партии и входят в шпионскую сеть. Но у меня в руке список – в нем двести пять имен людей, которые известны государственному секретарю и которые тем не менее продолжают работать и определять политику нашей страны!

Когда Маккарти добрался до следующей точки, где он должен был произнести речь, в Солт-Лейк-Сити, список сократился до пятидесяти семи, но это уже не имело значения. Его слова, разнесенные по всей стране журналистами, уже стали сенсацией.

Проблема Маккарти – помимо неспособности сосчитать точное количество агентов – состояла в том, что не существовало ни списка, ни имен. Он ничего не знал о коммунистах и коммунизме. Но помощь пришла от директора ФБР Эдгара Гувера, хотя его помощники понимали, что в Государственном департаменте не было не только пятидесяти, но и одного коммуниста. По указанию Гувера агенты перерывали досье дипломатов, чтобы подобрать для Маккарти хоть что-нибудь.

Можно даже сказать, что маккартизм как явление от начала до конца – создание одного человека – директора Федерального бюро расследований Эдгара Гувера. Без него Маккарти бы не вошел в историю.

Когда спрашивали Гувера, какого он мнения о сенаторе, директор отвечал:

– Маккарти – бывший морской пехотинец. Он боксер-любитель. Он ирландец. Все вместе это создает энергичную личность, которой никто не может командовать.

Джозеф Маккарти был пятым ребенком в семье. Подростком он выращивал кур и продавал яйца владельцам местных магазинов. Но суровой зимой двадцать восьмого года его куры сдохли. Он нашел работу продавца в магазине. В двадцать лет спохватился, что остался без образования, и доучился в школе, потом поступил в иезуитский университет в Милуоки. Получил диплом инженера, потом юриста.

В тридцать девятом году он стал окружным судьей, победив на выборах. Когда Соединенные Штаты вступили в войну, Маккарти завербовался в морскую пехоту, чтобы воевать с японцами, хотя, как судья, был освобожден от призыва.

В сорок шестом, когда ему было тридцать восемь лет, он стал самым молодым сенатором в истории Соединенных Штатов. Он занимался боксом. Играл в покер. Учил русский язык. Он ненавидел элиту, прежде всего дипломатов. Возможно, в том, что он атаковал Государственный департамент, было что-то личное. Зависть.

– Эти люди, – злобно говорил Маккарти, – которые получили лучшее, что может предложить самая богатая страна на земле, – дома, образование, прекрасную работу в правительстве, – эти молодые люди из Государственного департамента, появившиеся на свет с серебряной ложкой во рту, оказались худшими американцами.

Людям знающим было известно, что Маккарти – игрок и пьяница, что его военные подвиги преувеличены, раны – случайны, а не получены в бою, что когда он был судьей в Висконсине, то выносил приговоры в обмен на наличные. Говорили, что его помощники – гомосексуалисты и что сам сенатор – поклонник однополой любви. Впрочем, одновременно рассказывали о том, что, выпив, он начинал приставать к молоденьким девушкам. Причем речь шла о девушках совершенно юных, что грозило ему уголовным преследованием. Чтобы покончить со слухами, сенатор 23 сентября 1953 года женился на своей секретарше.

Перед войной конгресс принял законы, запрещающие принимать на федеральную службу людей, которые призывают к свержению конституционной системы управления. Во время войны отношение к коммунистам смягчилось, коммунисты воспринимались как союзники в общей борьбе против нацистов. В конце 1942 года президент Рузвельт приказал выпустить из тюрьмы лидера компартии Эрла Браудера. Военные и спецслужбы выступили за то, чтобы военнослужащие-коммунисты на общих основаниях получали повышение по службе, имели доступ к секретной информации.