Текст книги "Холодная война: политики, полководцы, разведчики"

Черчилль пребывал в плену старой схемы «хороший царь – дурные советники». Премьер-министр говорил, что маршал Сталин вынужден считаться со сторонниками твердой линии в политбюро.

Его министр иностранных дел Энтони Иден объяснял журналистам:

– Ухудшение отношений с Советским Союзом связано с внутренним положением страны. Сталин вынужден соглашаться с волей политбюро.

На встрече в Тегеране Черчилль объяснял, что неподготовленная высадка во Франции приведет к ненужным потерям – погибнут десятки тысяч солдат. Сталин ответил:

– Когда один человек умирает – это трагедия. Когда двадцать тысяч – это статистика.

Энтони Иден рассказывал коллегам, что Сталин показался ему очень маленьким, его движения напоминали кошачьи. Иден, конечно, знал о его преступлениях, и он пытался представить, как с рук Сталина капает кровь, но картина никак не складывалась. Западным политикам трудно было совместить образ обаятельного и разумного лидера, с которым они вели переговоры, с его ролью кровавого убийцы.

Сталинская «теплота» была порождением жесткости режима. Он был единственным, кто имел право пойти на компромисс и отступить от прежней позиции. Западные политики и дипломаты принимали это за его личную мягкость и готовность к компромиссам.

В Вашингтоне решили, что прямой и откровенный разговор со Сталиным поможет понять, чего хотят русские. Послом в Москву назначили генерал-лейтенанта Уолтера Беделла Смита, который был начальником штаба у Эйзенхауэра, – главного менеджера войны, мастера деталей с ясным представлением о целом. Ему объяснили:

– Генералиссимус Сталин несколько раз выказывал недоверие к карьерным дипломатам и, напротив, отличал военных. Военный, который воевал в Европе, лучше сможет понять русских и получит откровенные ответы на вопросы, которые начинают нас раздражать.

Сталина тогда именовали генералиссимусом.

Через день после Парада Победы, 26 июня 1945 года, президиум Верховного Совета СССР принял указ об установлении высшего воинского звания Генералиссимус Советского Союза. На следующий день звание присвоили Сталину. Еще в марте сорок третьего Сталин пожелал стать маршалом. Он с удовольствием носил маршальскую форму с широкими золотыми погонами и брюки навыпуск с красными лампасами. Потом его, видимо, стало раздражать, что он оказался одним из многих маршалов, и он прельстился возможностью поставить себя выше всех военачальников и принял давно забытое звание, забавно звучащее для русского уха.

Уолтера Беделла Смита отправили в Москву еще и потому, что он был выходцем из бедной семьи. Высшего образования не имел. Единственный генерал в американской армии, не окончивший военное училище в Вест-Пойнте, из-за чего кадровые офицеры смотрели на него свысока. В Вашингтоне рассчитывали, что простой человек найдет общий язык с большевиками.

4 февраля 1946 года нарком Молотов отправил временному поверенному в делах США в СССР Джорджу Кеннану письмо:

«В ответ на Ваше письмо от 31 января сообщаю, что Советское Правительство согласно принять г-на Уолтера Беделла Смита в качестве Чрезвычайного и Полномочного Посла Соединенных Штатов Америки в Советском Союзе.

Прошу Вас, г-н Поверенный в Делах, довести о вышеизложенном до сведения Правительства Соединенных Штатов Америки и принять уверения в моем весьма глубоком уважении».

Смит полетел в Москву через Берлин.

28 марта 1946 года главноначальствующий Советской военной администрации в Германии генерал Василий Данилович Соколовский и его политический советник Владимир Семенович Семенов передали из Берлина по ВЧ-связи Молотову телефонограмму о беседе с новым американским послом Смитом:

«Смит пригласил нас к себе на вечерний кофе и говорил о настроениях в США относительно СССР… Когда Смит беседовал с Трумэном, Трумэн просил его передать Москве, что США готовы пойти навстречу интересам СССР, может быть, даже в большей степени, чем Москва в свою очередь идет навстречу интересам США. Но он, Трумэн, хотел бы только, чтобы СССР, осуществляя свои планы по обеспечению безопасности, не давал США «под зад коленкой».

Смит представляет из себя единомышленника Эйзенхауэра, положительно настроен в отношении Советского Союза. Характер экспансивный. Самостоятелен. Самолюбив. Прямолинеен. Рассчитывает на внимание к себе и на более тесные личные отношения с советскими деятелями…»

Его сборы были долгими. Новые подчиненные из московского посольства предупредили генерала Смита: «Первое. В России ничего нельзя достать. Второе. Здесь большую часть года очень холодно – и на улице, и дома».

Посол с женой купили: часы, ремешки для часов, авторучки, бритвы и лезвия к ним, радио, лампочки, фен для сушки волос, утюги, батарейки, пылесосы, тостеры, чернила, книги, игральные карты, поздравительные открытки, рождественские украшения, скатерти, пепельницы, свечи, замки, пластинки, иглы, вешалки для одежды, мыло для стирки, щетки для чистки обуви, оберточную бумагу, открывалки и штопоры, фонарики, спички, термосы, лекарства, салфетки, косметику, заколки для волос, коньки и лыжи, теннисные ракетки и мячи, а также подарки для будущих дней рождения…

Все, у кого были друзья в Москве, попросили посла что-то прихватить для них. В результате самолет был забит припасами, включая свечи для алтаря небольшой католической церкви, которую открыли в Москве в соответствии с договоренностью президента Рузвельта и наркома иностранных дел Литвинова…

«Мое первое впечатление – серость, – рассказывал Смит. – Москва хуже всего выглядит ранней весной, когда покрытый сажей и грязью снег оседает и город становится тусклым и однообразным. Одежда москвичей напомнила мне Пекин зимой… Многие дома в очень плохом состоянии, хотя я не видел следов серьезных бомбардировок, как в Лондоне и Берлине…»

Жизнь в Москве недавнему армейскому офицеру показалась более трудной, чем в разрушенной и оккупированной Германии, где он прежде служил.

Первая проблема возникла из-за завтрака. В Индиане, где вырос Смит, к завтраку относятся серьезно. Это пара яиц и солидный кусок ветчины. Когда посол и его жена приехали в Москву, существовала карточная система. Послу полагалось пятнадцать яиц в месяц. Его жене, хотя в Советском Союзе говорили, что женщины и мужчины равноправны, полагалось только десять. На рынке яйца стоили безумно дорого. Смиты решили купить несколько кур, чтобы обеспечить себя яйцами.

«Это легко сказать, но трудно сделать, – вспоминал посол. – В Советском Союзе нельзя просто сесть в машину, поехать на ферму и купить цыплят. Такие операции можно провести только через правительство, а бюрократические пути медленны и сложны. Обратились в Бюро по обслуживанию иностранцев. Наш запрос переадресовали в министерство сельского хозяйства. Сотрудник министерства в сопровождении машины с охраной повез нас по Ярославскому шоссе на птицеферму, где нам устроили ужин с водкой и шампанским. Цыплята были доставлены в Спасо-Хаус, и моему примеру последовали другие послы».

В декабре 1947 года продовольственные карточки отменили, дипломатические лавки закрыли. Иностранцам предстояло покупать продукты в обычных магазинах и на рынке. Американки испытали шок, познакомившись с ценами в московских магазинах.

«Мы организовали кооператив, – рассказывал посол, – и стали заказывать консервированные продукты в Америке. Всякий раз, когда прилетал посольский самолет, он доставлял продовольствие. А вот когда правительство ввело ограничение на ввоз беспошлинного продовольствия, всем пришлось покупать еду в дорогих московских магазинах. Гражданам Америки с супермаркетами и дешевыми магазинами на каждом шагу трудно представить себе условия жизни в Москве, где полностью отсутствуют вещи повседневного обихода, которые мы воспринимаем как данность…

Не многие в Соединенных Штатах понимают, как тяжело приходится русскому человеку трудиться, чтобы заработать то немногое, что он получает, и какое давление на него оказывается, чтобы он увеличивал продолжительность и напряженность его труда. Советскому рабочему приходится работать почти пять часов, чтобы заработать на дюжину яиц, американскому рабочему – тридцать восемь минут. Ради пачки сигарет советский рабочий трудится два часа, американский – четыре минуты. На пару мужской обуви американец заработает за полчаса, советский за сто четыре часа…»

Иностранные дипломаты мучились, ведя дела с огромной бюрократической машиной, где приказы приходят из Кремля и где все чиновники, даже министры, считают безопаснее не показывать своей реакции и ничего не решать, пока не получат точных указаний – желательно в письменном виде. Даже самый маленький вопрос, который мог бы решить младший чиновник, передается на решение самым высоким чинам…

«Главная проблема жизни в Москве, – писал Смит, – конечно же не материальный дискомфорт, а ограничения, которые наложены на нашу свободу. Иностранцы отрезаны от русского народа полицейским наблюдением, пропагандой и страхом наказания. Мы пытались всячески улучшить отношения с русскими. Но на главный прием 4 июля из трехсот приглашенных приходило двадцать пять. Я был очень огорчен, пока не выяснил, что в другие западные посольства и столько не приходит…»

Молотов принял прилетевшего в Москву посла Смита.

«Смит заявляет, что по своему личному опыту сотрудничества с советскими военными он знает, что на слово советских военных и Генералиссимуса Сталина можно положиться, – отмечено в записи беседы. – Когда Эйзенхауэр был в Москве, на него глубокое впечатление произвели слова Генералиссимуса Сталина о том, что он, Генералиссимус, может быть, не все скажет Эйзенхауэру, но он никогда не скажет ему неправды. Может быть, он, Смит, наивен, но он по-прежнему убежден, что это правильно.

Молотов замечает, что на заявления Генералиссимуса Сталина можно положиться.

Смит говорит, что Генералиссимус Сталин пользуется большим уважением в Соединенных Штатах. Американский народ верит слову Генералиссимуса Сталина».

После этого послу была предоставлена возможность поговорить с вождем.

Ночь была чистой и холодной, небо полно звезд, когда в половине девятого вечера 4 апреля 1946 года вечера Уолтер Беделл Смит покинул Спасо-Хаус. Посольская машина с американским флагом везла его по Арбату. Американцы считали, что это самая охраняемая в мире улица, потому что этим маршрутом Сталин и другие члены политбюро ездили из Кремля на свои дачи…

«Все военные в Кремле носят на боку кобуру с оружием, – рассказывал Смит. – Меня встретил полковник, который улыбнулся и отдал честь. Меня провели через несколько комнат, в которых была охрана, пока мы не оказались в комнате, где за столом сидел низенький лысый человек в возрасте с погонами генерала. Мне потом сказали, что это личный секретарь Сталина.

Меня ввели в комнату, в которой были Сталин, Молотов и Павлов, молодой приятный переводчик, который переводил в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Сталин сел с противоположной стороны стола под портретами Суворова и Кутузова. Молотов занял место справа от Сталина. Он не принимал участия в разговоре, только два раза что-то коротко прошептал на ухо генералиссимусу».

Посол Смит вручил Сталину личное письмо от Трумэна, в котором говорилось: «Когда я расстался с Вами в Потсдаме, я выразил надежду, что Вы сочтете возможным посетить Соединенные Штаты и быть моим гостем. Вы соблаговолили ответить, что Вы хотели бы это сделать. Почему бы и не предпринять Вам эту поездку сейчас. Я, конечно, был бы рад, если бы Вы это сделали».

Вождь кивнул, когда Павлов перевел письмо, но, к удивлению посла, ничего не ответил. Только через два часа, когда разговор шел к концу, он вернулся к приглашению:

– Я бы с удовольствием посетил Соединенные Штаты, но возраст берет свое. Врачи говорят, что я не могу совершать далекие путешествия и должен соблюдать строгую диету. Я напишу президенту и объясню, почему не могу принять его приглашение. Человек должен беречь свои силы. Президент Рузвельт был человеком долга, но не берег силы. Если бы он это делал, был бы жив и сейчас.

Трудно сказать, что бы произошло, если бы Сталин принял приглашение Трумэна и отправился за океан. Впоследствии на Хрущева и Брежнева поездки в Америку производили сильнейшее впечатление. Личное знакомство с Соединенными Штатами, с американским образом жизни, с американцами немало способствовало снижению напряженности. Но Хрущев и Брежнев были людьми иного поколения. И по характеру были иными. Они хотели общения с людьми.

Сталин был кабинетным вождем. Он и по собственной стране не ездил и потребности такой не ощущал. Редко выступал, общался с узким кругом доверенных лиц. Возможно, и в Вашингтоне он бы просидел все дни в советском посольстве, покидая его только для переговоров. Ничего бы не увидел и своего отношения к американцам не изменил.

Когда-то после встречи в Тегеране президент Рузвельт был чрезвычайно удивлен, увидев, как плохо Сталин информирован о политической ситуации в Соединенных Штатах. В этом убедятся и другие американцы. Советский вождь получал массу детальной информации от своих дипломатов и разведчиков, но они рисовали неверную картину жизни западного общества. Многие решения принимались в Кремле, на основании изначально ошибочных данных.

А способен ли был Гарри Трумэн разобраться в человеке, с которым ему пришлось делить мир? Западные политики почти ничего не могли выяснить о Кремле и Сталине.

«Кто он, – задавался вопросом Смит, – абсолютный диктатор, вроде Гитлера или Муссолини, намеренный захватить весь мир? Или же он, напротив, глава прозападного меньшинства в политбюро, который хотел бы прийти к разумной договоренности с нами, но не в состоянии это сделать, потому что правящая олигархия в Кремле против?..

Он самый могущественный и самый недоступный политик в мире. Он отрезан от внешнего мира и изолирован от собственного народа. Он циркулирует только между Кремлем и своей дачей по тщательно охраняемому маршруту. Его личная жизнь окружена тайной. Американцы в Москве даже не знают, где живет Сталин…

Для большинства русских Сталин – это имя и символ, человек, которого они никогда не видели… Насколько нам известно, он никогда не гуляет по московским улицам и почти никогда не посещает заводы или колхозы. Сообщения о том, чем он занимается повседневно, не публикуются. Как и перечень гостей, которых он принимает.

Нам такая жизнь кажется странной. Даже работает Сталин в Кремле в другое, чем мы, время. Он работает после полудня и до утра, поэтому редкие встречи с иностранными дипломатами назначаются в промежутке от девяти вечера до полуночи».

Американский посол пытался внушить Сталину, что Соединенные Штаты не представляют для него угрозы:

– Мы с большой скоростью демобилизуем наши вооруженные силы, что доказывает наши мирные намерения, и мы разоружались бы в большей степени, если бы можно было преодолеть нынешнюю атмосферу подозрений…

Соединенные Штаты понимают стремление Советского Союза к безопасности, говорил американский посол Сталину. Беспокойство внушают методы. Создается впечатление, что советское правительство не собирается исполнять свои обещания не лишать соседние страны их прав и свобод.

После войны многие левые в Восточной Европе верили, что их страны пойдут своим путем, что они повторят путь Финляндии, которая стала демократическим государством, но учитывает мнение Москвы во внешней политике. Первые восточноевропейские правительства, сформированные после войны, были коалициями социалистических, коммунистических, либеральных и крестьянских партий. Но очень быстро некоммунистические партии были подавлены, их лидеров либо посадили, либо казнили, либо заставили эмигрировать.

Но посол Смит не смог исполнить свою миссию и объяснить Сталину, почему американцы не принимают его политику. Или же советский вождь не захотел этого понять.

«Большинство граждан Советского Союза, – констатировал Смит, – как мне представляется, не понимает, что такое личные свободы, что такое демократия, как мы в Америке это понимаем. Те русские, которые понимали, здесь больше не живут. Они в эмиграции, в тюрьме или мертвы…»

В Москве считали, что в своей сфере интересов вправе поступать так, как считают нужным. Сталин спокойно отказался от участия в управлении Италией и Японией. Однако же Восточную Европу он считал своей вотчиной. Не мог понять, почему американцы озабочены ситуацией в столь далекой от них Восточной Европе. Не потому ли, что американцы претендуют на мировое господство?

13 августа 1946 года начальник управления пропаганды ЦК партии Георгий Федорович Александров представил главному идеологу члену политбюро Андрею Александровичу Жданову проект постановления ЦК «Об освещении внешнеполитических вопросов в советской печати и о советской пропаганде за рубежом»:

«Советская пропаганда на западные страны носит по преимуществу оборонительный характер. Организации, ведающие пропагандой на зарубежные страны, не проявляют инициативы и смелости в постановке и освещении внешнеполитических вопросов, слабо разоблачают империалистическую политику и антисоветские происки реакционных кругов капиталистических стран…

Недостаточно показываются преимущества советского строя перед капиталистическим… Возросший за время войны авторитет Советского Союза среди трудящихся и прогрессивной интеллигенции за границей плохо закрепляется советской пропагандой…»

В постановлении политбюро ЦК партии «О мероприятиях по улучшению газеты «Правда» записали: «В газете необходимо систематически публиковать материалы о развитии и упрочении демократического строя в странах, освобожденных Красной армией».

В 1946 году отдел внешней политики ЦК, обследовав работу Совинформбюро, доложил: «Пропаганда, проводимая Совинформбюро, чрезвычайно слаба и малоэффективна. Она не идет ни в какое сравнение с пропагандой Соединенных Штатов и Англии, которые располагают огромными штатами, средствами и превосходной техникой. Требуются решительные меры…»

Комиссия ЦК представила Сталину записку: «По тысячам каналов идет антисоветская клевета, она имеет определенный целеустремленный характер, им нужно в массах подорвать престиж Советского Союза. Это является предпосылкой для подготовки возможностей войны против Советского Союза… Нужно отбить это контрнаступление».

В Москве полагали, что Запад разработал единый план пропагандистской работы против СССР и на это выделены деньги, техника и специалисты.

9 октября 1946 года политбюро выразило неудовольствие контрпропагандистской работой Совинформбюро: «ЦК ВКП(б) устанавливает, что Советское Информационное Бюро работает неудовлетворительно и не справляется с возложенными на него задачами. Совинформбюро не концентрировало своего внимания на главных очагах антисоветской пропаганды (США, Англия), распылило силы и средства в своей работе, не сумело организовать планомерной и действенной контрпропаганды против развернувшейся после войны англо-американской антисоветской кампании…»

Но действия Кремля только множили причины, по которым западное общество с разочарованием убеждалось в том, что за железным занавесом живут по очень странным правилам. Несколько американцев, работавших в СССР, женились на советских женщинах. Им не разрешали уехать с мужьями, это стало дополнительным раздражителем в отношениях между Москвой и Вашингтоном.

30 декабря 1946 года министр Молотов принял посла Смита.

«Смит говорит, – отмечено в записи беседы, – что он не исчерпал бы всех своих вопросов во время сегодняшнего визита к Молотову, если бы он не упомянул о женах американских граждан. Недавно он, Смит, должен был командировать в США вице-консула Уоллеса, который очень сильно пил. Правда, у Уоллеса имеются обстоятельства, которые до некоторой степени смягчают его вину. Он служил в морской пехоте в отдаленных районах и уже шесть лет не был на родине. Уоллес женат на советской гражданке, которая теперь хочет, конечно, выехать к мужу в США. Кроме того, он, Смит, хотел бы также упомянуть сегодня о жене бывшего сотрудника посольства США в Москве Гершфильда. Он, Смит, был бы благодарен за все, что Молотов смог бы сделать в смысле содействия в получении разрешения на выезд в США этих двух жен американских граждан».

Советские руководители нашли свой способ решения проблемы. 15 февраля 1947 года политбюро утвердило проект указа Президиума Верховного Совета СССР «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами». Указ был опубликован 18 марта. Этот указ вызвал в мире возмущение. Элеонор Рузвельт, вдова президента Рузвельта, подняла вопрос в комиссии ОН по правам человека, что было воспринято как злобная антисоветская акция.

В 1950 году по указанию ЦК антифашистский комитет советской молодежи вообще запретил советским молодым людям переписываться с иностранной молодежью – даже из социалистических стран.

Попытки заглянуть за железный занавес – без особого на то разрешения – не позволялись даже видным чиновникам.

22 мая 1947 года заведующий отделом внешней политики ЦК партии Михаил Андреевич Суслов доложил Жданову:

«В Министерстве угольной промышленности западных районов СССР фильмы, получаемые из английского посольства, просматривались в помещении Министерства и на квартире у министра т. Засядько.

Эти просмотры организовывал заместитель управляющего делами Министерства член ВКП(б) Я. Шрагер, который лично поддерживал связь с английским посольством через сотрудника редакции «Британского Союзника» советского гражданина Ю.Л. Шер…

Отдел внешней политики ЦК ВКП(б) в начале апреля с. г. сообщил о связях Министерства угольной промышленности с английским посольством в МГБ СССР (т. Питовранову). Спустя несколько дней т. Питовранов сообщил, что вышеизложенные факты подтвердились и Ю.Л. Шер арестован и в настоящее время находится под следствием».

Иначе говоря, контакты с иностранным посольством и просмотр иностранных художественных фильмов рассматривались как антигосударственное преступление…

Настроение американцев переломилось, они перестали доверять Сталину. Популярность Сталина военного времени быстро трансформировалась в страх перед советским диктатором. Американцы стали исходить из того, что СССР враждебен к западным демократиям, что мир, похоже, стоит на пороге новой войны, в которой советский социализм противостоит западной социальной демократии.