Текст книги "Земля одиноких странников"

День третий

Все утро мы возились, упаковывая контейнеры и блокируя аппаратуру. Я едва успел настрочить письмо маме, а Стасик неожиданно сцепился с Водяницким, дело чуть до драки не дошло. А все из-за того, что контейнер с магнитными дисками он скрепил не теми пломбами. Раньше я, возможно, такие действия Водяницкого счел бы пустой придиркой в его духе, но после памятного разговора с шефом, кажется, начал понимать, до какой степени ценный груз мы доверяем «Босуорту».

К вечеру (из-за спешки мы перенесли часы отдыха, так что вечер у нас стал приходиться на полдень) все мужское население станции собралось в бункере около посадочной полосы. Метеопрогноз обещал неплохую погоду: умеренная облачность, видимость – 500–700 метров, ветер – от 25 до ЗО м/сек, легкая поземка, средняя температура от 11 до 17 градусов ниже нуля. Короче, пришла ласковая джейская оттепель, которая является столь же непредсказуемо, как и заморозки и так же неожиданно прекращается.

Галиб Мусаевич сумрачно курил, стоя рядом со мной. Водяницкий о чем-то беседовал с Кроуфордом. Стасик с Каином травили «бородатые» космические анекдоты типа: «Залетает диплоец в Канал-Сити, заходит в Стар-Парадиз, просит рюмку муншайна; а бармен его спрашивает, вам зелененького или с газами? А тот ему: а хоть бы какой – я для жены беру, она ждет в машине!..» – сдавленное хихиканье, переходящее в колики. Я совершенно не понимаю такого юмора, а Стасик, который за свои неполные тридцать лет облетел пол-Галактики, – тот их с удовольствием слушает, а вот рассказать или объяснить их смысла не может.

Свыше полутора часов длится томительное ожидание, пока, наконец, Ламарк, разглядывающий сумрачное небо в стереотрубу, неожиданно не восклицает:

– Вот! Там месьез! Летить! Ви видать вон тот фонайр?!

Красная с лиловой звездочки неспешно выплывают из-за облаков и тихо подмигивают из лиловой полутьмы серого, седеющего неба. На горизонте – одна Мун. Она отбрасывает на равнину длинную серебристую плешь.

Все сразу оживились, заговорили, задвигались. В наш разговор вплетается посторонний звук, легкий неуловимый рокот. Он ненавязчиво переходит в равномерный гул, а затем в нестерпимый грохот. Мерцающие огни резко снижаются. Еще секунда – и их отблески начинают сливаться с феерией огней посадочной полосы, вносят свою гамму в искрящиеся алмазами изломы ледовых глыб, и вот уже рычащая громада челнока несется на нас, а корма его окутана жарким пламенем, которое быстро опадает. Следует энергичный резкий хлопок – это заработали тормозные дюзы. Одновременно раскрываются два громадных полосатых парашюта. Несколько секунд они торчат исполински раздутые, как нелепые, привязанные к земле зонтики, затем быстро опадают. Суровый свистящий ветер мнет и скручивает их, как щенок, терзающий старую половую тряпку, и относит в сторону. На своих здоровенных лыжах челнок скользит по полосе легко и свободно, чем-то похожий на фигуристку, катающуюся по льду, раскинув руки и отведя ножку. Сделав изящный пируэт, он застывает на месте.

Все выскакивают из бункера, взгромождаются на аэросани и бульдозер и мчатся к самолету. От него явственно пышет жаром. Мы свистим, кричим, машем чем попало. Вскоре открывается нижний люк и съезжает трап. Спустя несколько секунд на нем показываются две оранжевые конечности, вот и сам кричащей раскраски скафандр, а в нем веселая, улыбающаяся физиономия капитана Шарта. Следом спускается его неразлучный спутник – Суананг. Он даже сейчас не изменяет своим привычкам: половину его лица закрывают большие зеркальные очки, в зубах – большая черная сигара. Она не зажжена, но все равно мне непонятно, зачем нужно было брать ее под гермошлем. Третьим спускается и сразу попадает в мои объятия невысокого роста сухощавый мужичок со смешными кустистыми бровями, мой старый друг Джанкарло Сантимо, прозванный на корабле Папой Карло. Некоторые зовут его Сантиметром, – и он не обижается. Он – механик, один из тех механиков милостью божьей, которые могут подковать блоху и при необходимости исправить гиперпространственный двигатель, но вместо этого они большую часть своего свободного, да и рабочего времени вдохновенно и беззаветно тратят на изобретение «перпетуум мобиле». По пути на Джей я сдружился с Папой Карло. По его просьбе я рассчитал два десятка всевозможных проектов, а точнее – смешал их с землей. Однако Папа остался в твердой уверенности, что вечный двигатель принципиально возможен. Таких людей проще убить, чем переубедить. Восторги сменяются громким хохотом, сопровождаемым густыми клубами пара из разгоряченных глоток. Сыпятся привычные вопросы: ну, как вы тут? Как добрались? Что поделываете?

Тем временем появляется и Кит Карсон. Все отодвигаются назад. Стасик подгоняет бульдозер с краном, я – платформу, с которой уже снят каток, Кит забирается назад, в кабину, а мы с Каином влезаем на корпус челнока, раскрываем задвижки и даем отмашку. Крышки кожуха медленно ползут в стороны. В багажном отделении ровными рядами уложены и раскреплены растяжками десять небольших (4242*2461*2966) контейнеров, изукрашенных стрелками, рюмочками и надписями «Фор Интерсайенс», «Открывать здесь», «Хрупкое» и тому подобное. Пока остальные точат лясы, мы цепляем толстые тросы с пудовыми крючьями к ушкам контейнеров.

– Вира!

Кран наружно ревет, поднимая контейнер, и переносит его на платформу. Теперь надо слезть с «челнока», перебраться на платформу, отцепить крючья, вновь забраться…

– Послушай! – сказал Каин, сверкая глазами. – Погляди внимательнее, у меня шерсть на морде не выросла? Нет? Уши тоже? А хвост? Порядок. У тебя вроде тоже нет ничего.

– А в чем дело?

– Просто мне показалось, что нас здесь принимают за ослов. Можно подумать, что мы нанимались ишачить за всех!

Пока мы возились, наши гости и коллеги погрузились на аэросани и преспокойно укатили к теплому камельку. Каин разразился громогласной тирадой, в которой слово «damn»[1]1
  Проклятье (англ.).


[Закрыть] – самое приличное. В это время я заметил бегущую к нам фигурку в оранжевом скафандре – старый работяга Папа Карло спешил, что-то крича и размахивая руками. Мы тоже помахали ему. Стасик принял эти взмахи за сигнал отмашки и нажал «подъем». Так как я успел закрепить только один угол, то контейнер подскочил этим концом вверх, повалив нас обоих. А спустя секунду этот единственный трос со взрывоподобным грохотом лопнул. Концом Каина засветило по лбу. Спас его гермошлем. Каин зажмурился, погладил рукой глубокую впадину на передке и сказал в микрофон:

– Феллоу, стоило бы тебе стукнуть чуточку пониже, и у Ламарка появилось бы на ком тренироваться во вскрытиях.

Стасик подбежал к нему, осмотрел, ощупал, растормошил и даже поцеловал. Но Каин не держал на него зла. Тут подоспел и Карло, который угостил всех из своей заветной фляжки. Я-то знал, что это такое и пил осторожно, но Стасик сделал полный глоток и аж взвился – слабых вещей Папа Карло при себе не держит. Передохнув минутку и поименно перебрав всех сослуживцев, от тех, которые прислали нам паршивые тросы до тех, что сидят сейчас за праздничным столом, мы вновь принялись за работу.

Уложили три контейнера на платформу. Каин сел за руль и скрылся во внезапно опустившемся тумане. Туманы на Джей густые, даже какие-то осязаемые, будто тебя окутывает несколькими слоями белого шифонового покрывала. И барахтаешься в этом плотном молочном мареве, как муха, попавшая в кисель. Мы со Стасиком и Карло продолжали цеплять железные ящики и сгружать их на обочину полосы. Спустя минут десять нас вызвал Каин. Оказалось, что его занесло в какую-то яму. Он забуксовал и без посторонней помощи выбраться не сможет. Пришлось ехать на выручку.

Засел он прочно. Ума не приложу, откуда на Джей берутся полыньи. Как-то странно иногда получается. Вроде и снега много, и мороз не спадал, и солнце не появлялось, а неожиданно нижний слой снега подтаивает, сохраняя тонкую ледяную корочку, которая предательски трескается под катком или гусеницей. А иногда и под ногой.

Словом, работа затянулась надолго. Мы совершенно умаялись, пока выволокли платформу, изругавшись при этом до хрипоты. Потом плюнули на все – все равно ящики мы сгрузили, отсюда их никто не утащит – и пошли ужинать.

По пути я разговорился с Папой Карло. Оказалось, что его пригласили на Джей по личной просьбе шефа – чинить водопровод. Он прихватил с собой заветный слесарный ящичек, и глядя на его богатства, Каин в восхищении цокал языком. Он понимал в этом толк. Карло рассказал, что в последнее время он увлекся атомной физикой и думает построить ускоритель, который сможет разгонять в вакууме элементарные частицы. Тут же на обложке журнала он набросал схему, из которой выходило, что при определенной частоте столкновений нейтрино и антинейтрино будут рождаться временные частицы – тахионы. Таким образом, его двигатель будет действительно вечным. У меня зачесался язык спросить, каким же образом он собирается загонять нейтрино в камеру, но я воздержался. Зачем обижать хорошего человека?

* * *

Как мы и предвидели, все давным-давно откушали. Нам, правда, оставили и шампанское, и пирог, и жаркое. Но, во-первых, горячее остыло и на лезло в глотку, во-вторых после Карловой жидкости шампанское показалось нам пресной водичкой, а в-третьих, после вопроса Водяного (так мы порой зовем замзава): «Ну что вы там так долго копались?» – Квин сверкнул глазами и бросил: «Вот пошел бы и сам покопался!» И этим окончательно испортил всем настроение.

Наскоро перекусив, мы перебрались в оранжерею, где уже собралась вся компания. Алина с Китом тихо сидела на лавочке возле двери. Суананг, восседая в углу, в кресле шефа, таращил на всех свои громадные зеркальные очки, а капитан Шарт, привольно развалившись на диванчике, пыхтел своей трубочкой и полностью владел вниманием всей аудитории. Он рассказывал последние новости о разводе их президентши с мужем, что чуть было не вызвало правительственный кризис. И о том, какой суровый законопроект был ею выдвинут против адюльтеров. Как ушатом холодной воды окатил он нас рассказом о выходке колонистов с Терры-II. Мой двоюродный брат Саша Самаринов с прошлого года работал там в торгпредстве.

– Да-да! – уверял нас капитан. – Может быть, эти подробности еще не скоро появятся в ваших газетах, но я говорю со слов очевидцев, почти что из первых рук. Сначала они бабахнули по машине посла из базуки, потом стали переворачивать стоявшие у обочины автомобили, а после этого помчались на штурм вашего представительства. Охранники даже не пытались сопротивляться, но все равно, человек пять там пристрелили. Знали бы вы, какой дебош они там устроили! Сожгли несколько зданий, разгромили выставку, а потом стали швырять в костры папки с документами и договорами… Тем временем ударный отряд на космодроме ухитрился захватить три ваших звездолета – только одному удалось удрать. И после всего этого, набравшись наглости, господа террианцы направили в Содружество ноту протеста, в международный суд – иск о выплате убытков, а в Совет Цивилизаций петицию с требованием признания суверенитета.

– Черт побери! – взорвался Водяницкий. – Будь моя волям я бы…

– Вот-вот, – вставил Каин, блеснув зубами, – это превосходно согласуется с вашим пресловутым гуманизмом и правом наций на самоопределение.

– Но, простите, – вмешалась «бабуля», – то, что позволили себе террианцы – это просто терроризм!

– Террианский терроризм… – ухмыльнувшись, бросил Кроуфорд.

– А я считаю, что за это можно осуждать не больше, чем за «бостонское чаепитие»! – настаивал Каин. – Нельзя вырвать из народов стремление к независимости.

– Ваши политики так не считали, сжигая Хэлиан-Грил, – невозмутимо заявляет Галиб Мусаевич.

Еще мгновение, и это слово могло бы вновь разжечь пламя конфронтаций, еще недавно раздиравших не только наши страны, но и все Содружество, так что эта тема на станции была объявлена запретной. На небольшой планетке Хэлиан-Грил, население которой протестовало против рабских условий труда (населения было всего-то четыре тысячи), один из звездолетов госпожи президентши «навел порядок», пройдясь на бреющем полете над поверхностью. И тем подавил конфликт в самом зародыше. И это короткое название с тех пор заставляют всех честных людей в мире сжимать кулаки. И ни одна сволочь в мире не сможет убедить меня, что это не мое собачье… Мое!

Спасла станцию от скандала дорогая наша «бабуля», которая обрушилась на Каина, съязвив, что он со своей тягой к свободе того и гляди объявит о суверенитете Джей.

– А по-моему, он уже объявил о независимости компрессорной! – предположила Эдна. – Так помогите же нам, дружище, наладить с ней дипломатические отношения хотя бы на уровне душевой!

– Да-да, господа, – капитан Шарт трясет кудлатыми баками, раскуривая свою короткую пузатую трубку, и клубы приторно-пряного дыма окутывают его сморщенное круглое лицо. – Странные вещи порой творятся в этом мире. Я ничего не хочу предрекать, но думаю, что мы стоим на пороге тревожных событий. В космосе творится что-то невероятное. Откуда-то взялся мощный источник финансирования всяких подрывных групп. На глазах расцветают всякие анархисты, неоанархисты и анархо-синдикалисты. Кому-то не лень снабжать этих балбесов оружием, деньгами, литературой и типографскими машинами. Молодежь совершенно распоясалась, открыто проповедуют «невесомую любовь» и поклоняются этому самозваному богу Караджанхе, изощряются во всякого рода хулиганских выходках. Участились аварии на космических кораблях, особенно в звездолетах. В багажном отделении «Голден Стар» нашли адскую машину на полкилотонны, «Беллятрикс» взорвался на подходе к Порт-Юниверс, «Мадонна Де Спика» исчезла при таинственных обстоятельствах. Люди поговаривают о крепкой пиратской организации.

– Пираты в космосе? – поразилась Эдна. – Это в наше-то время?

– А что в этом странного? – в свою очередь удивился Шарт. – Галактический флот сейчас насчитывает около двадцати тысяч единиц. Я говорю – около, потому что точной цифры вам никто назвать не сможет. Из всего этого количества семьдесят процентов – супер-лайтинги. Четыре колонии штампуют их по нашим лицензиям по двести штук в год, а может быть, и больше. Они не всегда отчитываются. При этом протяженность освоенного нами пространства 56 парсек, а о том, что может быть на расстоянии следующих восьми-десяти парсек, мы можем только догадываться. Все эти расстояния – лишь капля в необозримом море Галактики, а галактик таких – значительно больше, чем волос на вашей очаровательной головке, мадам! – он завершил свою тираду, осклабившись в добродушной улыбке.

– Хорошо! – говорила Эдна. – Я понимаю, когда тысячу лет назад испанские пираты нападали на английские корабли, везущие золото из Америки, но что вы прикажете грабить на космических станциях, спутниках и кораблях? Да и куда все это продавать? Кто позарится на ворованные запчасти?

– Простите, Эдна, – вмешался Галиб Мусаевич, – но вы кругом не правы. История свидетельствует, что в те далекие времена английские пираты грабили испанцев, а экономика убеждает нас, что компьютерные программы, Т-кристаллы и «жидкие алмазы» стоят гораздо дороже золота, меньше его по объему и легче поддаются реализации на «свободном» рынке. Не так ли, капитан?

– Еще бы! – воскликнул Шарт, чуть не поперхнувшись дымом. – Дайте мне только одно-единственное детское ведерко «жидких алмазов»! Уж я-то найду, где его выгодно пристроить! Настолько выгодно что и мне, и детям моим, и внукам хватит на всю жизнь. Причем безбедное существование им обеспечат одни проценты, а сам капитал будет лежать целехонький за бронированными стенами Первого Галактического банка на Альфе.

Но тут в разговор вмешался молчавший до сей поры Суананг.

– Как вам не надоест слушать эти глупости, – сказал он с легкой улыбкой. – Все это старушечьи бредни. Бабьи сплетни. Досужая молва. Уверяю вас, в космосе намного безопаснее, чем на Земле или Луне. Только за последний год там в автомобильных катастрофах погибло 120000 человек, авария трансатлантического экспресса унесла полторы тысячи жизней, два астролайнера, столкнувшись, погубили еще 800 человек, а их радиоактивные осадки надолго отравили жизнь населению Лунар-Сити. И это уже не говоря о цунами, которое едва не смыло половину Токио, о землетрясении, которое оставило в руинах Калифорнию, об извержении на Мадагаскаре… Все эти ужасные и трагические события случились за последние пять-шесть лет, и все они являются лишним подтверждением тому, что наша прародина Земля в настоящее время является самым опасным местом в мире.

– Значит, самым безопасным местом, по-вашему, является космос? – с усмешкой спросил Водяницкий.

– Естественно! – воскликнул Суананг. – А как же иначе? Я родился в космосе, провел в нем всю жизнь – и, как видите, жив и здоров.

Все рассмеялись.

– А как же метеориты, радиация? А искривления пространства? – не унималась Эдна. – Или это, по-вашему, не опасно?

– Опасно, мадам, очень опасно, – с усмешкой отвечал Суананг. – Но метеориты в свободном космосе встречаются крайне редко, чаще в планетарных системах. Шанс встретиться с метеорным потоком равен одному на миллион, а попадание в корабль крупного метеора, а тем более болида, можно считать настоящей удачей – она выпадает настолько немногим, что Ллойд страхует этот случай на десять миллиардов. Кстати, за всю свою жизнь я не встретил настолько крупного метеорита, который мог бы пробить двойную обшивку звездолета. Говоря о радиации, я хочу напомнить, что к звездам мы летим не вслепую, а предварительно изучив их излучение. К нейтронной звезде никто не сунется, к рентгеновскому барстеру – тем более. Что же касается искривленного пространства, то… – он пожал плечами, – никто не может сказать, что там происходит и происходит ли что-то вообще? Так что могу вас заверить, перелет сквозь миры гораздо менее рискован, чем путешествие на обычном земном самолете с материка на материк.

– По-вашему получается, – сердито запыхтел Шарт свой трубкой, – что все мы тут развлекаемся, летая между звездами! Что мы чуть ли не даром зарабатываем наши деньги! Или вы забыли, как полтора, нет, два года назад «Ахернар» на подходе к Капелле столкнулся с исследовательским спутником? И как они потом шестнадцать с половиной часов падали на звезду, и ни одна собака не могла им помочь, хотя все слышали по радио, что там происходит?!

– Это частный случай! – отмахнулся его помощник.

– А что вы скажете о «Змееносце»? – не унимался Шарт. – Неизвестный звездолет двое суток гнался за ним в малоизвестных окрестностях звезды Ван Маанена, обстреливал ракетами и лазерными пушками…

– Скажу, что вся Галактика знает капитана Лоуэлла как наркомана и запойного пьяницу. Его команда не лучше! – отрезал Суананг.

– А «Старпис»? Они успели послать только SOS. А когда прибыли спасатели, они обнаружили лишь один обгорелый остов! А несчастный «Блю Сириус»?! – восклицал капитан.

– Все это досужая болтовня! – отмахивался Суананг.

– Но вещь факты говорят…

– А я сказал: болтовня! – резко повторил Суананг.

Шарт открыл было рот, чтобы возразить, но, взглянув на лицо своего помощника, как-то сразу смешался и замолчал.

– Лучше поговорим о черной магии! – улыбаясь, объявил Суананг, извлекая из кармана колоду карт и веером выпуская их над собой.

Мы рассмеялись, но «бабуля» неожиданно запротестовала:

– Вот уж чем действительно стоит заниматься на Джей. Клянусь, до приезда сюда я была абсолютно современным человеком, ни в сон, ни в чох не веровала, но пожив здесь два с половиной года, поняла, что являюсь готовым кандидатом в члены Научного общества спиритизма и волшебства в Сент-Поле, штат Миннесота.

– Опять вы за свое, Сильва, – поморщился Галиб Мусаевич.

– Хотела бы я посмотреть на вас после встречи с призраком, – заявила «бабуля». – И раз ваша наука объяснений этим артефактам не дает, я готова обратиться к спиритам, у которых объяснения есть на все случаи жизни.

– Напишите в Сент-Пол, – посоветовал ей Кроуфорд. – И они пришлют вам подлинно научное обоснование того, что на Джей обретается дух Наполеона.

– Вот как? – небрежно спросил Суананг, жонглируя картами, которые в его руках описывали восьмерки, кружились хороводом, складывались веером и вновь взлетали в воздух трепещущим птичьим клином. – Так у вас здесь и духи появились? И что же они, громыхают цепями, вопят, протягивают окровавленные руки?

– Сильва Адамовна имеет в виду Одиноких Странников, – пояснил Водяницкий. – Странно, Айзек, что вы до сих пор не слышали об этих загадочных существах, о которых уже двадцать лет судачит вся Галактика.

– Я не прислушиваюсь к бабьим сплетням… простите, мадам, – снисходительным тоном сказал помощник капитана.

– Может быть, я и «баба», – с ледяной улыбкой заявила «бабуля», – но я попросила бы почтенного джентльмена учесть, что на этой планете я занимаюсь не только стиркой и мытьем посуды…

– Я еще раз сожалею…

– …А также прошу учесть, что ваша «баба» или «бабуля» имеет степень магистра натурфилософии Королевского научного общества, является доктором физико-математических наук, что она три года занимала должность профессора Кентского университета…

– Мадам, я круглый осел! – каялся Суананг.

– Я в этом не сомневаюсь. Поэтому, поверьте мне, если я заявляю, что на этой планете существуют непонятные явления, – называйте их Странниками, призраками, фантомами или миражами, – то они на самом деле существуют. И этому у меня есть доказательства.

– Доказательства? – на лице малайца играла улыбка, но карты в его руках замедлили свой хоровод, и пальцы заметно задрожали. – Вы видели Странников?

– Так же ясно, как вижу вас, – заявила «бабуля», явно любуясь произведенным эффектом.

Этой историей за последние два месяца она прожужжала нам все уши. А за двадцать лет с начала освоения Джей Странники набили оскомину всем шутника, болтунам, ученым и псевдоученым в Галактике. Благополучно поднялась, набрала силу и схлынула волна анекдотов о Странниках, из которых лично мне известен лишь один более или менее приличный, но он не для печати, концовку надо показывать жестами. Ажиотаж утих лет пять назад, когда мир обошла фотография сдвоенных джейских смерчей. Верхушки их соединялись так, что при передвижении они и в самом деле походили на исполинские шагающие ноги. Смерчи эти на Джей не редкость. Однако очевидцы уверяли, что на самом деле Странники совершенно иные: это в полном смысле огромные человеческие фигуры, метров по пятьдесят и выше. В период особенно сильных бурь они продвигаются сквозь вьюгу, шагают размеренно и величаво куда-то вдаль, не глядя по сторонам, спокойные, неторопливые и страшные в своей отрешенности. Их прозвали Одинокими, хотя их редко видели в одиночку. Как правило, их было несколько, но двигались они в произвольных направлениях, на больших расстояниях один от другого, не замечая друг друга. И эта их независимость, эта их царственная невозмутимость ко всему, происходящему вокруг, и потрясали более всего.

На пленку их снимали З5 раз. З1 пленка запечатлела беснующуюся природу, Три – двойные смерчи. На последней была отражена картина безмятежного зимнего пейзажа. Четыре человека из числа наблюдавших Странников, сошли с ума. Из них двое оттого, что им не поверили. Проверить истинность записей в дневнике пятого наблюдателя не удалось. Он замерз во льдах. Камеру найти не удалось. Остальные тридцать человек согласились с тем, что в такую пургу могло почудиться все, что угодно. Вопрос об Одиноких Странниках оказался закрытым. И только мы свыклись с мыслью о том, что живем на планете, где, кроме тектонических сдвигов и кульбитов гравитации, ничего такого нет – как неожиданно в умах наших стали мутить воду люди, от которых мы ожидали этого менее всего; Сильва Адамовна, наша почтенная мэтресса, и Стасик Давыдов – человек, которого можно было заподозрить во многих смертных грехах, в том числе в безбожии, чревоугодии и обидчивости, но ни в коем случае не во мнительности и болезненном фантазерстве. Воображение Стасика не простиралось дальше двух магистральных тем: еды и метеорологии. О том и о другом он мог фантазировать до бесконечности. Первое при его полутора сотнях килограммов и строжайшей диете было, в общем-то, понятно. Второго же: почему наш полный, добродушный здоровяк избрал своим призванием изучение такого эфемерного предмета, как джейский ветер, – понять никто не мог. Однако и подобное занятие, согласитесь, мало способствует развитию галлюцинаций. С Сильвой Адамовной, увлекавшейся феноменальными формами джейских снежинок, кристаллообразованием и температурными режимами планеты, их связывала не только дружба (насчет которой несколько раз безуспешно пытался язвить Каин), но и совместная работа на одном участке в двух километрах от станции, где они построили себе бункер и установили измерительные приборы.

Два месяца назад, во время противостояния и особенно сильных вспышек Джаэнта, приключилась на редкость сильная буря. Местные ураганы имеют, как правило, локальный характер. Порою сильнейшая метель со смерчами и поземками, на которую и глядеть-то страшно, совершенно не регистрируется приборами. Иногда же в ясную безветренную погоду нечто непонятное ломает эти приборы, несмотря на их сказочные прочностные характеристики. Порою и внутри самой метели можно отыскать спокойные области. И тогда ты видишь, как сильнейший вихрь закручивает в неистовой карусели целые сугробы снега, поднимает их ввысь и тащит за собой, подобно шлейфу. А в двух метрах от этой беснующейся круговерти вполне можно стоять и прикуривать. Если не опасаешься отморозить глотку. Внутри же…

Находясь же внутри бури, можно вполне познать ярость рассвирепевшей природы и изведать всю силу ураганного ветра. И тогда на тебя отовсюду несутся гигантские снежинки, хлопья, целые возы этого сухого, скрипучего снега. На это все лучше не смотреть. Лучше спокойно сесть, прибавить терморегулятор скафандра на одно-два деления, не больше, чтобы не вспотеть, и переждать непогоду. А если опасаешься, что буря затянется или что регулятор не справится с морозом, то лучше всего нажать аварийную кнопочку. И тогда в рот тебе польется горячий кофе с молоком, а приятный женский шепоток скажет: «Вам не стоит волноваться. За вами скоро придут. Лучше расслабьтесь, постарайтесь вздремнуть… вам очень хочется спать… спать…»

И спи себе спокойно. Твоя рация на ближайшие две тысячи километров разнесла весть о том, что человек в беде, и, внимая ее позывным, на всех близлежащих станциях взвывает сигнал тревоги, локаторы автоматически засекают и указывают на карте место твоего нахождения и, ориентируясь по его сигналам, компьютеры ведут мощный вездеход тебе на помощь. Так что и в самом деле можно спокойно спать, не обращая внимания на буйство природы. Ибо, если обращать на это внимание, то можно наблюдать подчас очень непонятные и даже страшноватые вещи. В частности, Странников…

– Он был не очень высокий, – говорила «бабуля», – метров сорок пять. Буря застала нас неподалеку от бункера. Сами знаете, как это здесь бывает – моментально перед глазами возник какой-то живой снежный занавес. До бункера мы брели минут десять, два раза чуть не сбились с дороги. На счастье, вокруг участка имеется забор, такая крупная сетка с подогревом, – объяснила она, – короче, изрядно помучившись, мы все же добрались до бункера, открываем дверь, и в это время Стасик дернул меня за руку. Я оборачиваюсь – а на меня из тьмы надвигается этакий Колосс. Причем очень медленно…

– Вы сказали, из тьмы? – уточнил Водяницкий. – А ведь помнится, Джаэнт сиял в полную силу…

– Все верно, – согласилась Сильва Адамовна. – И в лучах его снежинки казались порхающими алмазами. Но Он затмил свет звезды своей мощной фигурой, и перед ним снежинки мягко опадали и устилали путь. Я сразу же скомандовала: «Стасик…»

– Вы завизжали, как резаная, – смущенно улыбнулся Стасик. Врать он, надо отдать ему должное, не любил.

– Можно подумать, что вы…

– Я тоже струхнул, – признался он. – Страшно же. Такой громадный – вот-вот раздавит…

– Вы помните, какие у него были глаза? – восхищалась «бабуля», – громадные, янтарные, будто светящиеся изнутри, и самое странное, очень вытянутые в вертикальной плоскости, заостренные кверху и книзу, у меня создалось впечатление, что веки захлопываются не сверху вниз, как у нас, а справа налево, правда, Стасик?

– Глаз я не видел, – вздохнув, сознался толстяк, – зато на его спину я истратил почти всю пленку.

– И что – спина? – живо осведомился Шарт.

– Снимки не получились, – Стасик виновато развел руками.

– И не могли получиться, – с улыбкой заметил Суананг, тасуя карты пальцами левой руки, – ибо плоды человеческого воображения, видения и привидения, галлюцинации и инкарнации не запечатлеваются на видеопленку.

– Смотря на какую, – небрежно бросила «бабуля».

Карты выпали из рук старшего помощника.

– Вы, простите, что-то сказали? – робко переспросил он.

– Я сказала: «смотря на какую», – повторила она. – На нашем участке работают восемь антипротонных «пушек». Они зарегистрировали прохождение мощной волны античастиц, которые складываются во вполне отчетливую картину…

– Ну вы уж скажете, отчетливую, – заворчал Галиб Мусаевич. – Все разбито по пластинкам, рассечено, размыто…

– Но ведь это можно собрать…

– Не на нашем компьютере.

– В Управлении разберутся.

– Можно додумать, им там больше нечем заниматься.

– Я написала личные письма Хайкеру и Стальцеву.

– Вы не считаете преждевременным ставить в известность об этом… м-м-м… курьезе столь видные круги?

– Мне это кажется не более курьезным, чем скачки гравитации.

В эту минуту я вдруг обнаружил, что Алина и Кит куда-то исчезли. Сердце мое неистово заколотилось. Какая-то непонятная, непреодолимая сила сорвала меня с места и потащила на поиски их. Выше моих сил было противостоять этому безрассудному велению ослепленного страстью подсознания. В такие мгновения мы обычно не рассуждаем, а ломимся, очертя голову, в открытые двери, возвышаясь собственным уничижением. Мне необходимо было увидеть Алину. Срочно, сейчас же, немедленно. Я не знал, что скажу ей при встрече, да и смогу ли что-нибудь сказать?.. Я хотел только поглядеть ей в глаза… Тогда мне казалось, что, застав ее врасплох, я смогу уличить ее в чем-то, загляну на мгновение в сокровенный мир ее души и познаю истинную природу загадочного существа, которое зовется Женщиной… Наивное желание.

Я вихрем промчался по станции, заглядывая в каждый уголок, с замиранием сердца вышел на веранду, прошел по коридору, дергаясь в каждую дверь. Они были в ее комнате.