Текст книги "Ленька Пантелеев"

– Папа, разреши представить тебе. Мой товарищ, о котором я тебе говорил…

– А-а! Да, да, – веселым басом проговорил Волков-отец, показывая необыкновенно белые, ослепительные зубы и протягивая Леньке руку. – Приятно… Садитесь, юноша. Милости просим. Водку пьете?

Ленька понял, что хозяин шутит, сделал понимающую улыбку и, поклонившись гостям, сел рядом с Волковым-сыном.

Ленька с тупым удивлением смотрел на эти хитроумные дорогие игрушки и не мог почему-то ни радоваться, ни удивляться.

– Представь, папа, – сказал Волков-сын, к удивлению Леньки, тоже засовывая за воротник крахмальную салфетку. – Когда мы ехали домой, нас на Пиколовом мосту какие-то хамки забросали камнями.

– Вовик, – остановила его мать. – Откуда эти выражения?! «Хамки»!..

– Виноват, Елена Павловна, – бархатным голосом перебил ее какой-то бритый человек в полувоенном френче, лицо которого показалось Леньке знакомым: портрет его он видел недавно в газете. – Не те времена, голубушка, чтобы обращать внимание на этакие тонкости. Пора называть вещи своими именами.

– И детям тоже?

– Увы, и детям тоже.

– Вовик, милый, ты не ушибся? – Мы ускакали, – сказал Вовик.

За столом продолжался разговор, прерванный появлением мальчиков.

– Боже мой! Надвигается какой-то ужас.

– Ничего-ничего, Елена Павловна. Есть еще порох в пороховницах. Не с такими справлялись.

– В Учредительное они не пролезут, во всяком случае. Будьте уверены. Задавим.

– Скажите, это правда, что генералы Корнилов и Деникин освобождены из-под ареста?

– Истинная правда, о которой не следует говорить громко.

– Вчера в Пассаже на моих глазах опять сорвали погоны с какого-то офицера…

– Пришьет. Невелика беда. Была бы голова на плечах. – Папа, я тебе говорил, что Лешин отец был офицером?

– Говорил, Вовочка. Помню. Приятно… В каком же чине был ваш… гм… гм… родитель?

Ленька подумал, что на такое общество меньше чем полковником не угодишь. Но покраснел, кашлянул и сказал правду:

– Хогунжий.

Ему показалось, что гости и хозяева переглянулись насмешливо.

– Н-да. Это что же выходит – корнет или вроде этого? Значит, вы казак?

– Да, – гордо ответил Ленька. Он покосился на Волкова и увидел, что щеки того залились румянцем.

«Это он за меня стыдится», – понял Ленька.

Без всякого аппетита он ел горячую янтарную уху с рассыпчатыми слоеными пирожками. Пирожки застревали в горле, а мадам Волкова накладывала ему на тарелку все новые и новые порции и, улыбаясь, приговаривала:

– Кушайте, голубчик, кушайте…

На другом конце стола кто-то жиденьким голосом говорил:

– Не будем забывать, господа, что судьба России, а следовательно, и всех нас, решается в Учредительном собрании. Именно поэтому всеми силами, правдами и неправдами необходимо добиваться большинства…

– К сожалению, Оскар Осипович, правдами многого не добьешься, – показывая ослепительные зубы, весело пробасил Волков-отец. – Неправдами оно как-то сподручнее, как выражаются у нас на работах десятники.

– Миша, расскажи про Пелагею, – перебила его жена. – А-а, да!.. Пелагея! Это, имею честь доложить, наша оберкухмистерша, кухарка. Третьего дня я спрашиваю у этой особы: «Пелагеюшка, матушка, вы за кого, собственно, имеете намерение голосовать на предстоящих выборах?» А она: «Мне, – говорит, – Михаил Васильевич, все равно, за кого… Мне бы только чтобы телятина на рынке подешевше стала». – «Ах, так? – я говорю. – Великолепно! В таком случае вам, почтеннейшая, следует голосовать за „Партию народной свободы“. Не забудьте – избирательный список номер два».

За столом дружно захохотали.

– Вот это называется агитация! Чудесно! Правильно! Так и надо.

Ленька положил ложку, кашлянул и вдруг неожиданно для самого себя громко сказал:

– Ей бы надо за большевиков голосовать.

За столом сразу стало тихо. Все переглядывались и с удивлением смотрели на мальчика. Особенно страшно и даже зловеще, как показалось Леньке, смотрел на него бородатый Волков-отец.

– Почему-с? – тихо спросил он, подняв над тарелкой вилку.

– Потому, – смутился Ленька. – Потому что это их партия… рабочая…

Вокруг зашумели. Кто-то засмеялся. Кто-то неодобрительно крякнул.

– Позвольте, позвольте, – сказал хозяин, строго рассматривая Леньку. – Собственно говоря… я не совсем понимаю… Вы с кем живете, юноша?

– Я… с мамой, – пробормотал Ленька.

– Вот как? А кто ваша мама?

– Она учительница музыки.

– Тэк-с.

Волков-отец посмотрел на Волкова-сына.

– А вы знаете, молодой человек, кто такие большевики?

– Нет, – краснея, ответил Ленька.

– Не знаете? Так знайте!

И, постукивая вилкой по краешку тарелки, хозяин строгим учительским голосом заговорил, обращаясь к одному Леньке:

– Большевики, милостивый государь, это тевтонские наемники, шпионы, заброшенные в наш тыл неприятельским штабом. За немецкие деньги эти бунтовщики сеют смуту в нашем отечестве, призывают рабочих к забастовкам, солдат к неповиновению. Это враги, которых надо ловить и расстреливать на месте без суда и следствия.

Ленька побледнел. Он вдруг вспомнил Стешу, ее сундучок в «темненькой», большевистский плакат, фотографию усатого человека в черном пальто…

Что же это? Неужели это правда? Неужели их горничная – тоже германская шпионка? От одной этой мысли куриная кость встала у него поперек горла.

Он уже не слушал больше Волкова-отца. Он думал о Стеше.

Как ему раньше не пришла в голову эта страшная догадка?! Ведь он столько раз читал в газетах о шпионах, он помнит, что в некоторых газетах называли шпионами большевиков. Почему же он не подумал до сих пор о Стеше?! Ведь горничная сама призналась, что она за большевиков…

Он с трудом досидел до конца обеда и решительно заявил, что должен идти домой. К удивлению его, ни родители Волкова, ни сам Волков не стали уговаривать его остаться.

– Иди, что ж, – сказал, позевывая, Волков, провожая Леньку в прихожую. – А у меня, ты знаешь, голова что-то разболелась. Я тебя проводить не могу. Дойдешь?

– Конечно, дойду, – сказал Ленька, всовывая руки в рукава шинели, которую ему подавала горничная.

На Крюковом канале он минут десять стоял у чугунной решетки, смотрел на черную сентябрьскую воду и с ужасом думал: что же это такое? Нет, нет, не может быть. Он вспомнил, что еще совсем недавно, на прошлой неделе, Стеша получила письмо с извещением, что брат ее тяжело ранен и лежит в госпитале под Могилевом. Он помнит, как страшно рыдала девушка, получив это извещение. Значит, она притворялась? Но ведь брат ее действительно ранен. Или, может быть, письмо было вовсе не от него?.. Может быть, у нее и брата никакого нет?..

Он стал припоминать… Вообще-то, если подумать, со Стешей давно уже творится неладное. Раньше она целыми днями сидела дома, не каждое воскресенье и в отпуск уходила. А теперь – чуть вечер, чуть стемнеет, чуть кончилась работа по дому, она уже – платок на голову и бегом со двора. Возвращается поздно, будит всех. Леньке вспоминается подслушанный им недавно разговор между Стешей и матерью.

– Опять вы, Стеша, вчера во втором часу вернулись…

– Да, барыня. Простите, я разбудила вас.

– Не в этом дело. Всё, милая, на танцы бегаете? Смотрите, голубушка, дотанцуетесь.

– Нет, барыня, – негромко отвечает Стеша. – Я не на танцах была…

А где же она была? Куда она так таинственно исчезает по вечерам?

О господи, даже подумать страшно!..

За три года войны Ленька столько наслушался о шпионах, такие невероятные истории ему приходилось и слышать, и читать об этих вражеских лазутчиках, которые пролезают во все щели, маскируясь и трубочистами, и точильщиками, и швейцарами (и даже царицами, как уверял Сережа Бутылочка), что неудивительно, если этот девятилетний мальчик, которому к тому же очень помогала богатая фантазия, в конце концов поверил, будто их горничная Стеша – тоже шпионка. Во всяком случае, когда он подходил к своему дому, он в этом уже почти не сомневался.

* * *

Открыла ему на звонок Александра Сергеевна. Щека ее была подвязана черным платком. На глазах блестели слезы. Опять у нее болели зубы.

– Ну как? Доволен? – сказала она, пробуя улыбнуться. – Да, – коротко ответил Ленька. И сразу же спросил: – Стеша дома?

– Нет. Ушла.

– Куда?

– Откуда же я знаю? – пожала плечами Александра Сергеевна.

«Ага! Опять», – зловеще усмехнулся Ленька.

Он ничего не сказал матери и прошел в комнаты.

Теперь он уже не колебался. Теперь настало время действовать.

Ему было жаль Стешу. К девушке он привык, любил ее почти как родную – ведь с тех пор, как он помнит себя, она жила у них в доме. Но что же делать! Если бы он знал, что его мать или бабушка – немецкие шпионы, он и их должен был бы безжалостно разоблачить. Это долг патриота, как пишут в газетах.

Он стал наблюдать за девушкой. Он потерял аппетит, плохо спал, хуже стал учиться. Теперь он не ложился спать до тех пор, пока Стеша не возвращалась домой. На цыпочках он подкрадывался к дверям «темненькой» и слушал.

Стеша выдвигала из-под кровати сундучок.

«Ага», – говорил себе Ленька.

Он прижимался глазом к замочной скважине и видел, как Стеша, согнувшись, сидит на кровати и при жиденьком свете керосиновой лампочки что-то пишет в тетрадке, лежащей у нее на коленях.

«Вот… вот, – переставая дышать, думал Ленька. – Записывает… сведения…»

* * *

…Наконец он решился на последний шаг. Он решил проследить: куда ходит Стеша по воскресеньям? Он знал, что у горничной в Петрограде нет родных. Значит, она ходит туда, где главные немцы собирают все сведения от своих шпионов. И вот, в ближайшее воскресенье, узнав, что Стеша отпросилась у хозяйки «со двора», Ленька пошел к матери и объявил ей, что ему необходимо сходить к Волкову, взять учебник русской истории Ефименко. Он сказал неправду. Во-первых, учебник этот он взял у Волкова еще на прошлой неделе, а во-вторых – отношения с Волковым были у него теперь не такие, чтобы ходить друг к дружке в гости. Правда, они не поссорились, продолжали разговаривать, даже прогуливались иногда в перемену по училищным коридорам, но Леньке казалось, что Волков смотрит на него еще более высокомерно, свысока и даже как-то обиженно: будто Ленька в чем-то обманул его.

Получив от матери разрешение и дав ей клятвенное обещание быть осторожным, то есть ни в коем случае не попасть ни под трамвай, ни под автомобиль, ни под извозчика, Ленька оделся, спустился во двор и стал ждать. Минут через пятнадцать наверху хлопнула дверь, и он, как заправский сыщик, притаился за деревом, перестал дышать и навострил уши.

Вот по булыжникам двора застучали кованые каблучки Стешиных башмаков.

Он выглянул из-за дерева.

Помахивая жалким клеенчатым ридикюльчиком, Стеша перебежала двор, свернула под арку ворот и вышла на улицу.

Ленька побежал за ней следом, минуту постоял под воротами и осторожно высунул голову в калитку.

Горничная переходила улицу.

Надвинув на глаза фуражку и прижимаясь к стенам домов, он шел за ней, выдерживая расстояние, замедляя шаги, останавливаясь и снова прибавляя шагу.

Ему было немножко страшно и немножко стыдно, но чувство гордости и сознание, что он выслеживает и вот-вот поймает настоящую немецкую шпионку, подавляло все остальные чувства.

На Покровском рынке, в толпе покупателей и продавцов он на несколько минут потерял девушку из виду, испугался, заспешил – и чуть не столкнулся со Стешей, увидев перед самым носом ее черную кружевную косынку.

На Садовой у кинематографа «Нью-Стар» Стеша ненадолго остановилась, разглядывая картинки за проволочной сеткой витрины. Ленька перешел улицу и, делая вид, что любуется бутафорскими окороками и колбасами в витрине гастрономического магазина Бычкова, искоса посматривал в ее сторону.

У Крюкова канала Стеша свернула за угол. Ленька пошел быстрее и вдруг подумал, что Стеша идет тем самым путем, каким они ехали в прошлое воскресенье с Волковым. Как и в тот раз, на углу у лабаза толпились и шумели женщины. Стеша прошла мимо, потом постояла немного, вернулась и о чем-то недолго поговорила с женщинами.

«О чем это она их выспрашивает?» – подумал Ленька и уже хотел подойти к женщинам и спросить, о чем расспрашивала их эта подозрительная особа в черной косынке, но вспомнил давешнюю историю с камнем, глубже напялил фуражку и быстро перешел вслед за Стешей Пиколов мост.

На высокой колокольне Никольского морского собора гулко ударил большой колокол. Звонили к обедне. Ленька видел, как Стеша посмотрела в сторону церкви, голубовато белевшей за облетевшими деревьями Никольского сада, и прибавила шагу.

Но куда же она идет? Вот уже виден серый красивый дом, где живут Волковы. Неужели она идет к Волкову? Нет, свернула налево. Остановилась. Оглядывается. Ленька отбежал в сторону и спрятался за фонарем. Что это за здание, перед которым остановилась Стеша? Эти места мальчику хорошо знакомы. Еще в раннем детстве нянька водила их сюда гулять. Отлично знает он и этот длинный приземистый двухэтажный старинный дом, на фасаде которого, как на фуражке матроса, ленточкой вытянулись четкие металлические буквы:

ГВАРДЕЙСКIЙ ФЛОТСКIЙ ЭКИПАЖЪ

У Леньки холодеет сердце. Перед казармой стоит группа матросов. У полосатой будки прохаживается часовой, на плече он держит длинное ружье с плоским японским штыком. И вот Ленька видит, как Стеша подходит к матросам, что-то говорит им. Те смеются. Потом она направляется к часовому, показывает ему какую-то бумажку, еще раз воровато оглядывается и проходит во двор казармы.

Зубы у Леньки начинают стучать.

Вот оно что! Значит, он не ошибся. Шпионка! Настоящая шпионка! Ходит по военным казармам и собирает сведения.

А они-то! Матросы эти!.. Простофили этакие… Не знают, кого пропустили в казарму… Еще смеются, дурни!

Ленька хочет бежать и не может: ноги не держат его. За углом показалась пролетка извозчика.

– Извозчик! – слабым голосом крикнул Ленька.

– Тпру!.. Пожалуйте, ваше благородие. Куда прикажете? Домчу в один миг.

Ленька назвал адрес, взобрался на облезлое сиденье, извозчик зачмокал, задергал вожжами, и пролетка, дребезжа, покатилась по булыжникам набережной…

* * *

Через двадцать минут Ленька был дома.

Скинув шинель, он прошел в «темненькую». Комната эта называлась так недаром. Слабый дневной свет едва проникал в нее сквозь одно-единственное окошко, находившееся под самым потолком.

Руки у Леньки дрожали, когда он выдвигал из-под Стешиной кровати красный, обитый жестяными полосками сундучок.

Он знал, что нехорошо лазить в чужие вещи. Он знал, что это – грех. Но что же делать?

На петельках сундука висел замочек. Ключа не было. Ленька пошарил под Стешиной подушкой. Ключа и там не оказалось.

Тогда он сбегал на кухню, принес тонкий колбасный нож и попробовал этим ножом открыть замок.

Замок не открывался.

Ленька уже сердился. Волосы на лбу у него взмокли. Уже не думая о том, что он делает, он сунул черенок ножа в замочную дужку и с силой повернул его. Что-то хрустнуло, и маленький медный замочек упал к его ногам.

С трепетом он поднял крышку сундука. Первое, что он увидел, была книжка. На бледно-розовой обложке ее крупными буквами было напечатано: Карлъ Марксъ и Фридрихъ Энгельсъ. «Коммунистическiй Манифестъ». Под книжкой лежал уже знакомый ему плакат, под плакатом – пожелтевшая фотография усатого человека, еще какие-то фотографии, деревенский кремовый платок с бахромой, отрез материи, коробки, банки, пустые пузырьки из-под маминых духов.

Пересиливая стыд, страх и брезгливость, Ленька рылся в этом жалком девичьем приданом, как вдруг услышал за дверью шаги матери.

Он едва успел захлопнуть крышку сундука и кое-как запихал его под кровать, когда Александра Сергеевна вошла в «темненькую».

– Кто это? Это ты, Леша?! Ты что тут делаешь?

– Ничего, – ответил Ленька, засовывая руки в карманы и пробуя улыбнуться. – Зашел, думал, что тут Стеша.

– Как «думал»? Ты же знаешь, что она ушла со двора. И что тебе, скажи, пожалуйста, далась эта Стеша.

«Сказать или не сказать?» – подумал Ленька.

– Иди сию же минуту в детскую, – строго сказала мать. – Тебе здесь не место.

Выходя из «темненькой», Ленька спросил у матери: – Мама, скажи, пожалуйста… Кто такой Карл Маркс? – Кто? Карл Маркс? Что за странный вопрос? Это… Ну, в общем… как тебе сказать? Впрочем, ты еще маленький. Вырастешь, тогда узнаешь.

Ленька заметил, что щеки у матери покраснели.

– Нет, правда, мама. Скажи…

– Ах, оставь, сделай милость! У меня и без того мучительно болят зубы.

«Сама не знает», – подумал Ленька.

Он прошел в детскую. Вася и Ляля сидели на полу у печки, играли в «военно-морскую игру». Ленька присел на корточки за Лялиной спиной, попробовал принять участие в игре, но мысли его разбегались.

«Нехорошо, – думал он. – Разворошил сундук и даже не закрыл его».

И кто такой этот Карл Маркс, которого читает Стеша?

Он вспомнил, что среди книг, оставшихся от отца, имеется многотомный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Не один раз он прибегал к помощи этого словаря, когда в книге, которую он читал, встречалось незнакомое слово вроде «идеал», «гармония», «фатальный», «инквизитор» или «брыжи».

В кабинете он застал мать. Александра Сергеевна стояла у раскрытого книжного шкафа и перелистывала большую толстую книгу в темно-зеленом коленкоровом переплете.

– Тебе что? – сказала она, оглянувшись и быстро захлопнув книгу.

– Ничего, – сказал Ленька. – Я только хотел посмотреть в словарь: кто такой Маркс?

Щеки матери опять залились румянцем.

– О господи? Какой ты, в самом деле, неугомонный! Ну хорошо, отстань, пожалуйста! Маркс – это немецкий ученый. Экономист.

«Немецкий?! Ага! Вот оно… Все понятно».

– Что с тобой, мальчик? Ты побледнел… Тебе нездровится?

– Ничего, – сказал Ленька, опуская голову. Но он и в самом деле чувствовал, что внутри у него делается что-то нехорошее: в висках противно шумит, горло пересохло.

– И зачем тебе вдруг понадобилось знать, кто такой Маркс? Ты что – уж не в большевики ли хочешь записываться?..

«Маркс… немцы… большевики… шпионы» – все перемешалось в Ленькиной голове.

– Ну как? Был у Волкова?

– Был. Да… – хрипло ответил Ленька.

В это время в прихожей затрещал звонок. Александра Сергеевна пошла отворять. Ленька машинально взял книгу, которую она не успела поставить на место. Как он и думал, это был энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, том восемнадцатый – на букву М.

«Малолетство – Мейшагола», – прочел он на корешке книги.

Он стал перелистывать книгу, разыскивая слово «Маркс», и не заметил, как в комнату вернулась мать.

– Послушай, Леша! Что это значит? – негромко сказала она.

Ленька захлопнул книгу и оглянулся. Такого сердитого лица он еще никогда не видел у своей доброй матери.

– Я говорю: что это значит? Ты сказал мне неправду?

– Что? Какую неправду?

Мать посмотрела на дверь и еще тише сказала:

– К тебе пришел Волков.

У Леньки запылали уши.

– Оказывается, ты и не думал ходить к нему!

– Как не думал? Я был… Но мы разошлись. То есть я не застал его…

– Не лги! Фу! Какая гадость!..

Александра Сергеевна брезгливо поморщилась.

«Знала бы она, куда и зачем я ходил!» – подумал Ленька.

– Мамочка, милая, – зашептал он, схватив за руку мать. – Я… я после все тебе расскажу. Только, пожалуйста, не выдавай меня сейчас!

– Не выдавать? – усмехнулась Александра Сергеевна. – Увы, я, кажется, уже невольно выдала тебя. Впрочем, идем!..

Малолетний джентльмен в гордой позе стоял в прихожей у вешалки, прижимая к животу шляпу, тросточку и перчатки.

– Я к тебе на минуту, – сказал он, поздоровавшись с Ленькой. И, бросив усмешку в сторону Александры Сергеевны, добавил: – Ты, я слышал, был у меня?

– Да… то есть нет, – пробормотал Ленька.

– Оказывается, это я напутала, – улыбнулась Александра Сергеевна. – Леша только собирался к вам…

Ленька предложил Волкову раздеться.

– Нет, благодарю, мне некогда. Я только хотел взять у тебя своего Ефименко. Ведь завтра у нас история. Ты не забыл?

– Я уже выучил, – унылым голосом промямлил Ленька и, покосившись в сторону матери, увидел, что на лице ее опять появилось гневное и огорченное выражение. Он принес книгу и, когда Волков попросил проводить его, быстро и охотно согласился. Объясняться с матерью ему сейчас не хотелось.

* * *

Когда они вышли на улицу, Волков оглянулся и сказал:

– Послушай, в чем дело? Зачем ты наврал своей маме, будто был у меня?

– Я не врал. Это она ошиблась, – мрачно ответил Ленька.

– Да? А ведь я знаю, где ты был.

– Где?

– Я видел тебя из окна. Я сам думал, что ты ко мне идешь.

– Ну?

– Ты был у матросов. А? Что, неправда? Покраснел?

– И не думал краснеть, – сказал Ленька, трогая рукой щеку. Почему-то ему было противно объяснять Волкову, зачем он ходил в «экипаж».

– Был?

– Ну, и был.

Волков с усмешкой посмотрел на него.

– А ты, кажется, и в самом деле большевик?

– Я?! Ты что – с ума сошел?

– Неизвестно еще, кто сошел.

– Так чего ж ты ругаешься?

– А зачем же ты ходил к матросам?

– Ну, и ходил. Ну и что?

– А то, что матросы все поголовно большевики. Может быть, ты этого не знаешь?..

Нет, Ленька этого не знал. Он остановился и испуганно посмотрел на товарища:

– Шпионы? Все?!

Волков громко расхохотался.

Ленька вдруг почувствовал, что у него стучат зубы. Его знобило.

– Что с тобой? – спросил Волков, переставая смеяться. – Мне нездоровится. Я пойду домой. Извини, пожалуйста, – сказал Ленька.

Но домой он не пошел. От объяснений с матерью он ничего хорошего не ждал. Да и стыдно ему было: никогда в жизни он столько не врал и вообще не совершал столько проступков, как в этот день.

Часа полтора он слонялся по окрестным улицам, читал афиши и плакаты на стенах, останавливался у витрин магазинов, смотрел, как работает землечерпалка на Фонтанке…

У ворот Усачевских бань сидели и стояли, дожидаясь очереди, человек двадцать матросов. Эти веселые загорелые парни в черных коротких бушлатах и в серых парусиновых штанах ничем не напоминали шпионов. Под мышками у них торчали свертки с бельем, веники и мочалки.

Ленька подошел ближе, чтобы послушать, о чем говорят моряки. В это время из ворот бань вышел толстый раскрасневшийся офицер с маленьким и тоже очень толстым и румяным мальчиком, которого он вел за руку. Два или три матроса поднялись и отдали офицеру честь, остальные продолжали сидеть. Молодой парень в надвинутой на нос бескозырке что-то сказал вдогонку офицеру. Товарищи его засмеялись. Офицер прошел мимо Леньки, и тот слышал, как толстяк заскрипел зубами и вполголоса сказал:

– Погодите, большевистские морды!..

Леньке вдруг захотелось в баню. Захотелось – на самую верхнюю полку, в самую горячую воду.

По спине его бегали мурашки, голова кружилась, зубы стучали.

* * *

…Было уже темно и на улице зажигались фонари, когда он вернулся домой.

Дверь ему открыл Вася. Глаза у малыша были круглые, как у филина, и сияли восторгом и ужасом.

– У нас воры были! – раскатисто на букве «р» объявил он, еще не успев как следует снять цепочку с двери.

– Что? Когда? Где? – оживился Ленька.

Как и любой другой мальчик на свете, он не мог не испытать радости при этом сообщении. Кто бы ни пострадал от воров – знакомые, родственники, родной отец или родная мать, – все равно сердце мальчика не может не дрогнуть от предвкушения тех ни с чем не сравнимых блаженств, которые сопутствуют обычно этому печальному происшествию. В квартире появляются дворники, околоточный, может быть, приедет настоящий сыщик, может быть, даже вызовут полицейскую собаку-ищейку.

Скинув шинель, Ленька уже собирался бежать в комнаты, но тут услышал за дверью «темненькой» Стешин голос, и сразу весь его пыл ушел, вместе с душой, в пятки. Стеша горько плакала и, всхлипывая, сквозь слезы говорила:

– Александра Сергеевна! Барыня! Да что же это! Кто же это мог! Вы посмотрите: все, все перерыто, перекомкано… И замок сломан… И петельки сдернуты…

Ленька заметался, кинулся обратно к вешалке, схватил в охапку шинель, но в эту минуту из «темненькой» быстрыми шагами вышла мать. Лицо ее под черной повязкой пылало. Увидев Леньку, она остановилась в дверях и тихим, дрогнувшим голосом проговорила:

– Боже мой! Создатель! Только этого и недоставало! Вор! – Кто вор? – опешил Ленька.

– Вор! Вор! – повторила она, схватившись за голову. – В собственном доме – вор!

– Врет она! – закричал Ленька. – Притворяется… Изменница!..

Но мать не дала договорить ему.

– Идем за мной! – крикнула она и, схватив Леньку за руку, поволокла его в свою комнату.

– Уйди! – отбивался и руками и ногами Ленька. – Оставь меня! Я не вор… Отстань! Отпусти!..

Мать волокла его, приговаривая:

– Позор! Позор! Боже мой! Мерзость!.. Какая мерзость!.. – Отпусти меня! – закричал Ленька и, извернувшись, укусил мать за руку. Она вскрикнула, выпустила его и заплакала. Он тоже закричал на всю квартиру, повалился на кушетку и, уткнувшись лицом в подушки, зарыдал, забился в истерике…

Через минуту Александра Сергеевна уже сидела с ним рядом на низенькой кушетке, целовала мальчика в стриженый затылок и уговаривала:

– Леша! Ну Лешенька! Ну хватит, ну успокойся, мое золотко. Ну что с тобой, мой маленький?..

– Уйди! – бормотал он, стуча зубами. – Оставь меня! Ты же не знаешь! Ты ничего не знаешь…

Потом быстро поднял голову и, глядя матери прямо в глаза, прокричал:

– С-сте-те-те-ша… у нас… шпионка!

– Господи! – сквозь слезы рассмеялась Александра Сергеевна. – Какие глупости! С чего ты взял?

– Да? Глупости? Ты думаешь – глупости?

И, приподнявшись над подушкой, всхлипывая, глотая слезы, он рассказал матери все.

Терпеливо выслушав его, Александра Сергеевна грустно усмехнулась и покачала головой.

– Боже мой!.. И откуда у этого ребенка столько фантазии?

Потом подумала минутку, нахмурилась и сказала:

– Я не знала, что Стеша – большевичка. Но это, мой дорогой, вовсе не значит, что она шпионка.

– Как не значит? Ведь большевики – шпионы?

Александра Сергеевна еще раз поцеловала сына.

– Дурашка ты мой! Это только так говорят…

– Как «только говорят»?

– Ну… ты этого еще не поймешь. Вырастешь – тогда узнаешь.

В голове у Леньки стучало, как будто туда повесили тяжелый железный маятник. Что же это такое? Что значит «только говорят»? Значит, взрослые врут? Значит, инженер Волков наврал, когда говорил, что большевики – шпионы? Значит, и все его гости – эти почтенные, богатые, интеллигентные люди – тоже вруны и обманщики?!

Перед глазами у него все поплыло; замелькали, как бабочки, золотистые цветы на розовых обоях, потом эти бабочки стали темнеть, стали черными, стали расти, стали махать крыльями… Он почувствовал, как на лоб ему легла холодная рука матери, и услыхал ее громкий испуганный голос:

– Лешенька! Сынок! Что с тобой? У тебя жар! Ты весь горишь!..

Ленька хотел сказать: «Да, горю». Но губы его не разжимались. Плечи и горло сводило судорогой. В голове стучали железные молотки.

– Стеша! Стеша! Скорей! Принесите градусник! Он в детской, в комоде, во втором ящике…

Это были последние слова, которые услышал Ленька.