Текст книги "Инвестком"

– Мне некуда деваться, я тут переночую, – попросился азербайджанец.

– Смотри, Рафик, не доиграйся, – пригрозила Любовь Михайловна.

Вдруг Рафик закричал, обращаясь к Игорю:

– Тут криминал. Они вас обманывают. Это был не тот труп, не Славин. Может, вы с ними?

– Какой криминал? – Игорь почувствовал гулкое биение сердца. – Ну-ка рассказывай.

– Да не слушайте вы его. Идёмте, – сразу заторопилась Любовь Михайловна.

– Спартак убил Вериного мужа, – кричал между тем Рафик, – мне сломали ногу. А Вера… она нарочно… опознала другого… Они её заставили силой…

– Он сумасшедший, – закричала Любовь Михайловна. – Завтра его здесь не будет.

Игорь с Любовью Михайловной спустились на лифте и вышли во двор.

– Так что тут было на самом деле? – повелительно спросил Игорь. – Что тут у вас происходило?

– Вы всё знаете, – спокойно отвечала Любовь Михайловна. – Вот вам крест, – она перекрестилась. – Азербайджанцы запугивали Веру, били. Этот Рафик – настоящий садист.

– А кто ему сломал ногу?

– Не знаю, – недовольно сказала Любовь Михайловна, – он убегал от Спартака и сломал ногу. Вы не копайтесь. Это не в ваших интересах.

В самом деле, копаться было не в его интересах. Все документы в полном порядке. Если что не так, должна разбираться милиция. Не стоило верить этому безумному азербайджанцу.

– Ладно, – согласился Игорь, – когда вы очистите квартиру и передадите ключи?

– Завтра его здесь не будет, – заверила Любовь Михайловна. – Да он сам уйдёт до утра. Не позже чем послезавтра я вам отдам ключи.

Ключи они действительно отдали через два дня. Рафик исчез. Но Игорю всякий раз боязно было входить в квартиру. Делая показы, он поджидал клиентов во дворе, чтобы вместе подняться на двенадцатый этаж. Игорь решил поменять замки, а заодно и укрепить дверь…

51

Накануне этого дня, шестого февраля, – Игорь очень хорошо запомнил дату – он по телефону договорился с мастером встретиться у «Коломенской», чтобы вместе поехать менять замки. Но что-то необычное показалось Игорю ещё в автобусе, когда он ехал к метро. Давка была, как всегда в утренние часы. Вдруг у кого-то зазвонил телефон, и Игорь услышал громкий голос молодого человека:

– Не волнуйся, ничего со мной не случилось. Я ещё в автобусе.

Почти сразу зазвонил другой телефон, и тут же сварливый, злой женский голос:

– Это чёрные, их всех надо гнать из Москвы. Они все такие, сволочи.

«Надо же, совсем одичали, тёмные люди, – подумал Игорь, – раньше скрывали своё ксенофобское нутро, а теперь напоказ…»

Женщина, однако, продолжала ругаться и клясть чёрных, никто не пытался её остановить, напротив, несколько человек ей поддакивали.

– Сколько наших погибло на войне. Они и с немцами якшались в своё время. Недаром их Сталин выселил… – громко сказал немолодой, седой мужчина, почти старик. Кто-то рядом снова ему поддакнул.

«Сталинисты, – отметил про себя Игорь, – невежественный народ…» – ему совсем не приходило в голову, что что-то могло произойти. Вместо этого вспомнилось, как эти же самые люди выходили со станции метро «Пражская» в девяносто первом году. Заканчивались вторые сутки ГКЧП. Люди шли мрачные, понурив головы. Вдруг молодая женщина, из демократов, обратилась к толпе: «Люди! Не всё потеряно. Организуется сопротивление. Часть войск во главе с генералом Лебедем перешла на сторону Ельцина. Не падайте духом! Мы победим!» – и люди заулыбались, послышались смех, радостные возгласы, толпа окружила выступавшую, стали её расспрашивать. С тех пор явно что-то произошло с народом. Люди озлобились, люди стали хуже…

…В метро передавали объявление, что движение по Замоскворецкому радиусу временно остановлено. Но Игорь решил ехать. От «Пражской» до «Каширской» добраться можно было, как всегда, а там будет видно. В крайнем случае, дойдёт пешком. Игорь был человек пунктуальный, не любил опаздывать и старался всегда держать слово. Только на «Каширской», увидев огромную толпу, запрудившую вестибюль, и услышав непрерывные объявления по радио, призывавшие использовать наземный транспорт, Игорь наконец осознал, что до «Коломенской» не доехать. Что-то произошло действительно серьёзное.

– Что случилось? – спросил он на выходе у милиционера. Тот посмотрел на него странным взглядом.

– Вы что, не слышали? Теракт на «Автозаводской».

Игорь выбрался на поверхность, перешёл на проспект Андропова. Автобусы в сторону «Коломенской» были забиты до отказа. Он решил пойти пешком. Всю дорогу до «Коломенской» Игорь звонил мастеру – того звали Андрей, – но телефон Андрея почему-то оставался вне зоны. Найти в толпе незнакомого человека было невозможно. Игорь простоял больше получаса и поехал в обратную сторону. От «Коломенской» до «Каширской» поезда уже ходили. С «Каширской» через серую ветку Игорь отправился на работу.

Первое, что он услышал, войдя в отдел:

– Всё ясно. Этих чёрных надо в шею гнать из Москвы, – говорила Люда Веденеева, знакомая Игоря ещё по «Жилкомплексу». В «Инвестком» она пришла по знакомству вслед за Барзани.

– Да, надо гнать чёрных, – не без куража подхватили Михаил Волосевич и Димон.

«Они забыли, что Барзани – чёрная, – подумал про себя Игорь. – Для них чёрные – кто-то другие, какие-то абстрактные кавказцы».

Сама Барзани находилась здесь же, она сидела за своим столом и делала вид, что смотрит в компьютер.

– Стыдно, господа, – возмутилась Элеонора Ивановна, – так вы много до чего договоритесь.

– Элеонора Ивановна, вам не жалко? Около сорока человек убитых, – не без юродства, показалось Игорю, произнес Волосевич.

Игорь давно ни с кем не разговаривал о политике, тем более ему ни с кем не хотелось спорить. Он всё больше приходил к выводу, что люди злы и корыстны, что на них нельзя положиться и что споры и разговоры ни к чему не приводят. Игорь давно замкнулся в себе. История развивалась совсем не так, как он когда-то мечтал, демократия всё больше казалась фикцией, Игорь всё сильнее разочаровывался, разочарование со временем трансформировалось в усталость, даже в мизантропию. Он ощущал постоянно, что время наступило мелкое, мелочное, время жуликов и воров. Лет тридцать после Сталина страна копила силы, но получился выкидыш, акушеры оказались самонадеянны и нечисты на руки.

Да, Игорь давно не разговаривал, тошно было, не хотелось обсуждать откат – он и сам стал другим, мелким, выживание никого не делало лучше. Но сейчас ему захотелось заговорить, Игоря выводили из себя эти ксенофобские разговоры.

– А кто будет убирать улицы, если всех выгнать? Кто будет вкалывать на стройках за гроши? Кто будет строить Россию? – спросил он с сарказмом. – Мы ведь только гоняем деньги.

– Игорь Григорьевич, а ведь вы наверняка были коммунистом, членом партии, – с прежним юродством отвечал Волосевич.

– Точно, точно, – подхватил Димон.

От их слов Игорь почувствовал тошноту. Он ничего не станет им доказывать. Не говорить же с ними о демдвижении, хотя, не исключено, и они могли в нём участвовать. Там, как и везде, полно было всякой дряни…

– Интересно, за кого вы сами голосовали на выборах? – Игорю давно было любопытно, но только сейчас подвернулся повод спросить.

– Да ни за кого, ну их всех на хрен, – с вызовом отвечал Димон.

– За «Единую Россию», – гордо сказал Михаил. Игорю показалось, что он тоже говорит с вызовом. Как же, бывший чиновник.

– А я за «Яблоко», – вступила в разговор Барзани.

Сам Игорь – в тот момент он был зарегистрирован на Хохловке – не поленился поехать, чтобы проголосовать за СПС. В эти выборы что-то происходило не так. Никто не вручал Путину свою партийную программу[95]95
  Перед предыдущими парламентскими выборами 1999 года программу СПС и свои предложения вручил Путину тогдашний лидер СПС С. В. Кириенко, что было растиражировано телевидением и рассматривалось как знак близости СПС к В. В. Путину.


[Закрыть], в СМИ раскручивали «Родину» – это был новый кремлёвский проект – и молчали об СПС. Лишь изредка молчание сменялось бранью. Власть, очевидно, больше не благоволила к правым. СПС, в свою очередь, никак не могла определиться: поддерживает она Путина или уходит в оппозицию. На телевидении крутили лишь одну эспээсовскую рекламу – Немцов, Хакамада и Чубайс в салоне летящего самолёта. Но Чубайс – антирейтинг партии: народ не простил ему приватизацию, когда, как в русской сказке, по усам текло, а в рот не попало. И в довершение Кох, человек с сомнительной репутацией, один из могильщиков прежнего НТВ[96]96
  В начале 2001 года, используя задолженность прежнего владельца НТВ В. Гусинского (Мост-банка) перед «Газпромом», была осуществлена смена собственника НТВ. Фактически речь шла об изменении редакционной политики, о наступлении на свободное телевидение, о его ликвидации и о мести журналистам за их критику власти. После «переворота» А. Кох, член команды приватизаторов, некоторое время был председателем совета директоров телекомпании НТВ.


[Закрыть], защищая приватизацию, глупо грозил ста сорока миллионам россиян отменить приватизацию жилья, а Немцов легкомысленно утверждал, что электорат СПС состоит из молодых и успешных. Увы, Игорь никак не мог считать себя молодым и всё меньше чувствовал себя успешным. Он обиделся и хотел вместо СПС проголосовать за «Яблоко», но потом решил – пусть за «Яблоко» проголосует Юдифь, а он отдаст свой голос за СПС. Вот только СПС – никакие не правые, как они утверждают по недоразумению, а обыкновенные либералы, центристы.

52

Выборы в Государственную Думу в декабре 2003 года обозначили не очень заметный, но исключительно важный поворот в российской политике – не столько к дальнейшей стабилизации, как говорилось официально, но к усилению авторитарных тенденций и централизма, к постепенному свёртыванию демократических институтов. Этот поворот начался со второй чеченской войны, а может, и ещё раньше, с президентских выборов 1996 года и с сопутствовавших им залоговых аукционов[97]97
  Залоговые аукционы – серия сделок, проведённых в конце 1995 года в соответствии с указом Б. Ельцина. Акции крупнейших российских предприятий передавались в залог в обмен на кредиты нескольких ведущих коммерческих банков. Государство имело право обратного выкупа посредством своевременного возврата кредитов, но это не было осуществлено – акции остались в распоряжении коммерческих банков. Фактически аукционы носили фиктивный характер, ведущие российские компании были переданы группе наиболее влиятельных российских бизнесменов по значительно заниженным, бросовым ценам, то есть имел место сговор между высшими должностными лицами Российской Федерации и группой близких к ним бизнесменов. Наиболее крупные компании, проданные на залоговых аукционах: «Лукойл», «ЮКОС», «Сургутнефтегаз», «Сиданко», «Сибнефть», «Норильский никель».


[Закрыть], или даже с осени 1993 года, с расстрела первого российского парламента и с принятия суперпрезидентской конституции. Важнейшими вехами этого тихого поворота стали установление властью контроля над НТВ и над телевидением в целом и «дело» «ЮКОСа», аресты и последующий суд над Платоном Лебедевым и Михаилом Ходорковским. Обе демократические партии, «Яблоко» и СПС, в этот раз не преодолели пятипроцентный барьер и не прошли в Думу. Демократы, как всегда, не сумели объединиться, но они и не могли объединиться – электорат «Яблока», пострадавший от гайдаровско-чубайсовских реформ, едва ли стал бы голосовать за партию бывших приватизаторов. Зато партия власти «Единая Россия», партия высшей бюрократии и аффилированного с ней капитала, получила контроль над Думой, хотя голосов собрала примерно столько же, сколько четыре года назад на предыдущих выборах набрали обе партии правящей бюрократии. Принципиальная разница состояла в том, что четыре года назад две партии власти, выражавшие интересы двух разных властных группировок, федеральной и региональной, конкурировали между собой, теперь же партия власти осталась одна. Федеральная группировка взяла верх. У партии власти не было чёткой идеологии, она состояла в основном из чиновников и тесно связанных с бюрократами бизнесменов, а по своему монопольному положению и внутрипартийным нравам напоминала КПСС. В неё приходили, чтобы сделать карьеру и установить нужные связи, а главной функцией «Единой России» было обслуживать власть, но одновременно «Единая Россия» сама была властью. От какой бы партии ни избирали губернаторов, они почти всегда переходили в «Единую Россию».

Игорь фактическую наследницу КПСС терпеть не мог. Но если бы его спросили (иногда он сам спрашивал себя), чем отличается СПС от «Единой России», он бы затруднился с ответом. «Единая Россия» – партия чиновников и коррупционеров, но ведь и СПС – тоже партия чиновников, только бывших. СПС защищает интересы предпринимателей, но ведь и «Единая Россия» утверждает, что тоже. Собственно, депутаты-единороссы и есть лоббисты от крупного капитала. Но разве СПС – представители мелкого и среднего? «Единая Россия» – партия власти, но ведь и СПС – не настоящая оппозиция и тоже партия власти, только в прошлом. Предательские профсоюзы, эти сталинские приводные ремни, легли под «Единую Россию», но это не значит, что она выражает интересы рабочих и служащих. Но разве СПС выражает? И люди из СПС легко переходят на государеву службу и в то же «ЕдРо», там теплее. Получалось, что различия в нюансах. СПС либеральнее, больше ратует за свободу, и лицо у СПС более интеллигентное. В «Единой России» лица государственные, мрачные, вроде советской номенклатуры, всё больше силовики и хозяйственники, выходцы из КПСС без твёрдых взглядов, а в СПС повыше коэффициент профессоров и завлабов, бывшие демократы и члены той же КПСС, только антикоммунистических убеждений. И перед высшей властью «Единая Россия» сразу берёт под козырёк, не ломается, а СПС не сразу, а как салтыковский либерал, «применительно к подлости». Какая уж там самостоятельность и твёрдость, если главный спонсор партии Чубайс (он же двойной агент?), управляющий крупнейшей государственной монополией[98]98
  РАО «ЕЭС России» – российская электроэнергетическая монополия. Создана в 1992 году по указу президента Б. Ельцина. Ликвидирована 01.07.2008 в результате реформирования российской электроэнергетики. С 1998 по 2008 год возглавлялась А. Б. Чубайсом.


[Закрыть].

За годы российской независимости кремлёвская администрация отладила механизмы управления партиями – от пресловутого административного ресурса и вызова на ковёр до раскрутки или замалчивания в подконтрольных СМИ (а это всё телевидение и бóльшая часть прессы) и управления финансовыми потоками. Новая власть учла ошибки прежней, советской: видимая многопартийность создаёт более устойчивую систему, чем одна, неизбежно загнивающая изнутри партия. В Советском Союзе стояла гробовая тишина, там всякий шёпот звучал эхом, в России же была установлена умеренная информационная разноголосица – к ней привыкли и больше не вслушивались. Но главный вывод, который сделала российская правящая элита: чтобы сохранять власть, достаточно поддержки трети активного населения. Это и называлось «управляемой демократией», суть которой состояла в имитации, в такой системе, где все (!) партии как паяцы, а ниточки у кремлёвской администрации. Единственной, но вполне осознаваемой слабостью новой системы было то, что время от времени при ослаблении центра паяцы могут выходить из повиновения и их требуется ставить на место.

На выборах 2003 года план президентской администрации состоял не только в том, чтобы отбросить за борт либералов и обеспечить монополию президентскому большинству. Одновременно раскручен был блок «Родина», с помощью которого достигались сразу две цели – нанести сокрушительный удар коммунистам, отняв у них большую часть голосов, и одновременно сдвинуть парадигму российской политики и российского общественного мнения с мнимолиберальных и прозападных позиций на патриотические.

Стабилизация означала возвращение к исконной имперской традиции. План президентской команды был успешно осуществлён. Кремлёвские политтехнологи доказали: кто владеет телевидением, тот владеет Россией.

Поворот в сторону авторитаризма наметился ещё в девяностые годы, но тогда президент был слишком слаб, болен и непопулярен, а экономика лежала в руинах, чтобы последовательно осуществлять эту политику. Теперь же вместе с ростом цен на нефть и газ можно было форсировать новую-старую политику, и она получила развитие на парламентских и последовавших вскоре за ними президентских выборах.

Очередные выборы президента ещё только предстояли, но уже очевидно было, что у Владимира Путина нет серьёзных конкурентов. Чтобы обеспечить его триумф, Зюганов и Жириновский добровольно не пошли на выборы. Власть президента усиливалась. Путин сосредотачивал в своих руках все рычаги управления. Второй срок преемника, как не так давно называл его Ельцин, будет разительно отличаться от первого. Он выйдет из тени своего экстравагантного предшественника и его «семьи» и станет проводить собственную политику.

Симптомами плавного, пока ещё очень осторожного изменения курса стали недавняя отставка прежнего, с ельцинских времён, главы президентской администрации Волошина[99]99
  Волошин Александр Стальевич – глава администрации президента в 1999–2003 годах. С его именем связывается преемственность с курсом, проводившимся в период президентства Б. Ельцина. Ушёл в отставку после ареста М. Ходорковского и начала «дела» «ЮКОСа».


[Закрыть] и предстоявшая буквально через несколько дней отставка премьер-министра Касьянова[100]100
  Премьер-министр РФ Касьянов М. М. (17.05.2000–24.02.2004) олицетворял преемственность курса В. В. Путина по отношению к курсу Б. Н. Ельцина. С одной стороны, это был либеральный курс, с другой – отмечалась близость М. Касьянова к прежней «семье».


[Закрыть], а также другие кадровые перемены в коридорах власти, куда приходило всё больше силовиков, в первую очередь выходцев из спецслужб и питерских сподвижников Путина, и всё большая централизация власти. Первые меры Владимира Путина по выстраиванию властной вертикали встречены были широкой поддержкой – пора было наводить элементарный порядок после ельцинской вольницы, смирить разноголосицу республиканских и областных законов, противоречивших конституции России, но Владимир Путин на этом не остановится. Впереди были отмена губернаторских выборов, повышение проходного барьера в Госдуму до семи процентов, практически отсекавшее от участия в политической жизни неугодные Кремлю партии, и знаменитая Мюнхенская речь[101]101
  Мюнхенская речь – речь, произнесённая В. В. Путиным на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 года. Выступление посвящено проблеме однополярности современной мировой политики и видению роли и места России в современном мире. Путин заявил о неприемлемости однополярной модели мира, высказал ряд критических соображений о политике Запада и недовольство вмешательством в российские дела, в частности раздражение по поводу критики на Западе свёртывания демократии в России, заявлял о праве России на независимую внешнюю политику. Эта речь была воспринята как частичный возврат к холодной войне.


[Закрыть].

Все эти изменения осуществлялись очень постепенно, осторожно, незаметно, так что большинство россиян, и Игорь в их числе, заметили и оценили их далеко не сразу, а многие не заметили вовсе – народ слишком устал от первого президентства, шоковой терапии, дефолта, люди были разочарованы в демократии и в демократах, ошибочно принимая за демократию разграбление государства, а за демократов кучку рыночников-монетаристов из ельцинского окружения. Наконец, сами демократы, а их становилось всё меньше, были разобщены и деморализованы в процессе ельцинского правления. Демократически настроенное меньшинство среагировало на ползучие изменения во властной системе вяло. Напротив, многим россиянам нравилось, что происходит стабилизация. Эти люди составили путинское большинство. Они не задумывались, что стабилизация и застой – это почти одно и то же и что в основе стабилизации лежали не бурный экономический рост и не мудрость правительства, а высокие цены на нефть и газ. Россия вновь, в который раз, сбивалась с цивилизованной дороги, на которую по-настоящему так и не ступила, и начинала двигаться по замкнутому кругу.

53

На предыдущих выборах в Госдуму в 1999 году по Чертановскому одномандатному округу от СПС баллотировался Алексей Улюкаев, зам. Гайдара по Институту экономики переходного периода, в недалёком будущем зампред Центробанка[102]102
  Улюкаев А. В. – с апреля 2004 по июнь 2013 года – первый заместитель председателя ЦБ РФ, с июня 2013 по ноябрь 2016 года – министр экономического развития РФ. В ноябре 2016 года арестован и позднее осуждён по обвинению в коррупции. Согласно широко распространённому мнению, стал жертвой провокации.


[Закрыть]. Всё Чертаново было заклеено улюкаевскими листовками, в которых он настойчиво заявлял о поддержке кандидатуры Владимира Путина на предстоящих президентских выборах. Это был хитроумный, но и до примитивности очевидный маневр. Потому что на самом деле вовсе не Владимиру Путину требовалась поддержка Улюкаева, а совсем наоборот: именно СПС стремился использовать растущую популярность тогдашнего премьера. В то время и Игорь, если бы у него имелась регистрация (зарегистрироваться Игорь решился только в 2001 году), готов был проголосовать за Путина. Политтехнологи так умно раскручивали преемника, что все – и либералы-западники, и патриоты, и даже, наверное, националисты, довольные новой чеченской войной; и правые, и левые – все считали его своим. На Путина работало и то, что он служил в КГБ, и то, что он работал замом у Собчака.

Россия – не Восточная Европа и не Балтия, в России никто, кроме наивной праведницы Новодворской[103]103
  Новодворская В. И. – радикальная демократка, диссидентка, право-защитница, одна из основателей либеральной партии «Демократический союз», в советское время неоднократно подвергалась арестам, судебному преследованию, принудительному психиатрическому лечению.


[Закрыть], не поднимал вопрос о люстрациях. Через десять лет шоковой терапии, ожесточённого противостояния, выживания, после чёрного вторника[104]104
  Чёрный вторник – обвальное падение рубля по отношению к доллару 11 октября 1994 года. В этот день на Московской международной валютной бирже курс рубля упал с 2833 до 3926 рублей за доллар.


[Закрыть], дефолта, раскола страны на богатых и бедных, двух чеченских войн и расстрела парламента мало кто помнил о диссидентах, о политзэках, психушках – страна на глазах теряла память. В моду снова входил Сталин. Страну мучили фантомные боли державности. Теперь казалось, а может, это умело внушали: в андроповском КГБ под личиной опричников могли скрываться люди демократических взглядов[105]105
  Разложение советской системы в позднебрежневский период достигло таких масштабов, что тайное инакомыслие распространено было практически везде. Сотрудники КГБ и их родственники в ряде случаев имели значительно большие возможности для ознакомления с диссидентской литературой и использовали их. Автору, например, рассказывали, что в армянском республиканском КГБ для избранных демонстрировались недоступные советским гражданам фильмы, а в библиотеках можно было получить запрещённые книги.


[Закрыть]. Возможно, так оно и было: работа – отдельно, взгляды – отдельно; в Советском Союзе революционные вера и фанатизм давно сменились двоедушием. Лица выходцев из КГБ мелькали среди демократов – да хоть Олег Калугин[106]106
  Олег Калугин – потомственный чекист, генерал-майор КГБ, высокопоставленный руководитель подразделений центрального аппарата и территориальных органов КГБ в период, когда организацию возглавлял Ю. В. Андропов. Стал известен в заключительный период перестройки в СССР, в начале 90-х годов активно участвовал в деятельности «Демократической России», избирался народным депутатом СССР, опубликовал в 1994 году в США разоблачительную книгу «Первое главное управление. Мои 32 года в разведке и в шпионаже против Запада». В 1995 году эмигрировал в США.


[Закрыть], хоть Филипп Бобков[107]107
  Филипп Бобков – деятель органов государственной безопасности СССР, генерал армии, начальник 5-го управления КГБ СССР (защита конституционного строя, то есть борьба с любыми проявлениями диссидентского движения) в 1969–1983 годах. С 1992 года руководитель аналитической службы холдинга АО Группа «МОСТ», возглавляемого либеральным банкиром В. А. Гусинским.


[Закрыть]. Иные из бывших доносителей находились у власти. Да что там, самого Андропова многие считали тайным либералом[108]108
  Относительно Ю. В. Андропова активно распространялись слухи, в том числе и за границей, о его либерализме, эрудиции, о знании им иностранных языков, чтении зарубежной литературы в подлинниках и т. д. По-видимому, это делалось по его указанию и, очевидно, с использованием возможностей и методов КГБ.


[Закрыть] и даже предтечей перестройки. Во главе страны стоял бывший секретарь обкома. Так что же удивляться, что в 2000 году российские либералы, никогда не отличавшиеся твёрдостью идейных позиций, поддерживали Владимира Путина. Прошлое было забыто.

Лишь к концу 2003 года Игорь начал прозревать – в стране всё заметнее наблюдался откат, власть медленно, но неуклонно отказывалась от тощего либерального наследства, сохраняя неизменными государственно-олигархический капитализм и вновь закосневшую бюрократическую систему. Вертикальные лифты снова закрылись. Власть эклектически пыталась соединить царское и советское, в идеологию возвращалась слегка изменённая старая уваровская триада[109]109
  Уваровская триада «Православие, Самодержавие, Народность» – сформулированная графом С. С. Уваровым политическая доктрина российской монархии. Сергей Семёнович Уваров – министр народного просвещения Российской империи в 1833–1849 годах.


[Закрыть].

Арест Ходорковского вызвал некоторый всплеск в либеральных СМИ, но большинство россиян остались к нему равнодушны, а многие были откровенно довольны. Игорь одобрял «Открытую Россию», но к аресту Ходорковского остался безразличен. Он не очень вникал, виновен ли Ходорковский в инкриминируемых ему преступлениях, он был уверен – на Ходорковском есть много вины. Несправедливость заключалась не в том, что его арестовали, а в том, что осудили только его и взятого за компанию Лебедева. Чуть ли не все олигархи преступали законы и минимизировали налоги. За залоговые аукционы, за формально узаконенное разграбление государственного имущества должны были в первую очередь отвечать государственные чиновники высшего ранга, но они не только оставались на свободе, но и продолжали занимать высокие посты. Российское правосудие действовало избирательно, оно выполняло заказ власти и оттого было очевидно несправедливо.

Указ Путина номер один о гарантиях Ельцину и членам его семьи всё больше казался Игорю противоречащим конституции. Он всё острее чувствовал, и так же, наверное, чувствовали миллионы россиян, что его обманули, и оттого всё больше был настроен против действующей власти, но у него не оставалось ни времени, ни сил, чтобы заниматься политикой. Этой болезнью он отболел. Игорь твёрдо знал, что оппозиция необходима, иначе власть станет ещё хуже; он знал, что время от времени власть и оппозиция должны меняться местами – это и есть демократия; однако он не любил не только власть, но по большей части и оппозицию. Игорь слишком хорошо понимал – теперь он знал людей, – что оппозиция – это не только принципы, но и зависть, и амбиции, и очень выгодный бизнес. И что роли в этом бизнесе в основном распределены. Общество несовершенно, человек бессилен что-либо изменить, он лишь играет роль в массовке…

54

Игорь испытывал глубокий пессимизм: российская демократия всё больше вырождалась, у него не оставалось никаких иллюзий – и всё же его увлекала игра в политику, в которой он был то ли пассивным участником, то ли зрителем. В первые дни после парламентских выборов Игорь с интересом смотрел на инвесткомовцев. Кто они, риэлторы, люди свободной профессии? Белые воротнички или синие? Гастарбайтеры без трудовых договоров? Что они думают о прошедших выборах, бывшие инженеры из ящиков, учителя, врачи, офицеры, чиновники? Вроде бы срез среднего класса. В основном только среди молодёжи, выросшей в девяностые, встречались необразованные. Никто, однако, не заговаривал о политике. Людям, похоже, было всё равно. Только Разбойский, единственный в отделении полноценный буржуа, сказал как-то:

– У нас есть свои люди в Думе. Красные, белые, розовые, голубые, зелёные – всё равно. Все они одинаково любят деньги.

И вдруг после теракта на «Автозаводской» они заговорили.

– Я вам вот что скажу, – вернулась к прерванному разговору Элеонора Ивановна, – дело не в национальности; дело, к сожалению, в религии.

– Да вы что, Элеонора Ивановна, – возмутился Шамиль, регистратор, заглянувший как раз в отдел, – ислам – самая мирная религия. Я сам верующий.

– Да, такой верующий, как я римский папа, – усмехнулся Димон. – Мы только вчера с тобой глушили водку.

– Водку можно, нельзя только вино, – возразил Шамиль.

– Ну и что, – напомнил Димон, – на прошлой неделе мы с тобой глушили вино.

– Шамиль, ты, значит, обрезанный? – спросил Волосевич.

– Конечно, обрезанный, – подтвердил Шамиль.

– Это политкорректный миф, будто ислам исключительно мирная религия, – не удержался Игорь. – В исламе есть много разных течений. Слова-то какие красивые: кяфир[110]110
  Кяфир – неверный, враг.


[Закрыть], шахид[111]111
  Шахид – мученик за веру (погибший за ислам); по исламским представлениям, шахид будет вознаграждён за свою жертву в раю.


[Закрыть], джихад[112]112
  Джихад – священная война с неверными или с вероотступниками.


[Закрыть].

Шамиль промолчал.

– Это, пожалуй, самая главная ошибка нашей власти, – продолжил Игорь, – заигрывать с религией в многоконфессиональной стране. Идти вперёд, повернув голову назад. Советская власть сильно перегибала палку, но она была права в том, что Бога нет. Религии, как и народы, как и разные общественные формации, проходят через этап повышенной агрессивности. Ислам – молодая религия, и сейчас как раз такой этап. Социальные движения, а им есть от чего быть при существующей нищете, у отсталых народов принимают религиозные формы. Христианство в своё время подарило средневековому человечеству крестоносцев и религиозные войны.

– Да бросьте вы философствовать, какой хрен ислам… Взрывы домов – это спецслужбы. Крымшахалова, или, как его там, сукина сына… просто использовали втёмную. – Игорю показалось, что Димон брякнул про спецслужбы от раздражения – против него, Игоря. Димон его терпеть не мог, а тут ещё Игорь рассуждал слишком умно. Однако на сей раз Димон говорил очень серьёзные вещи.

– И вторую чеченскую[113]113
  Вторая чеченская война – официально называлась контртеррористической операцией (КТО) – последовала в ответ на вторжение боевиков Ш. Басаева и Хаттаба в Дагестан. Явилась логическим продолжением первой чеченской войны, фактически проигранной Россией, и неурегулированности отношений вокруг Чечни. С одной стороны, российское руководство испытывало острое желание восстановить суверенитет над Чечнёй, с другой – Чечня всё больше превращалась в бандитский, криминальный анклав, в место подготовки боевиков-исламистов и угрозу для многонациональной РФ. Активная фаза КТО началась 30 сентября 1999 года (начало ввода войск в Чечню) и продолжалась в течение 1999–2000 годов. В дальнейшем в течение ряда лет продолжался тлеющий конфликт. Режим КТО отменили только в марте 2009 года.


[Закрыть] организовали спецслужбы, – подхватил Волосевич, – Басаева использовали, как мальчишку.

– Да бросьте вы, мальчики, – взмолилась Элеонора Ивановна, – вас послушаешь, жить не хочется. Я не допускаю, что у нас такое подлое руководство.

– Вот-вот, – снова съюродствовал Волосевич, – Ельцин был очень порядочный. Вы верите, что Рохлина убила жена?

– О чём вы говорите, ребята, – вмешалась Люда Веденеева, – тут чёрные взорвали поезд, сорок человек убитых, а вы о спецслужбах. Гнать надо чёрных из Москвы.

– Я сегодня слышу с утра: «гнать чёрных», – не выдержал Игорь. – А как вы это себе представляете, Люда? Чёрные – это кто? Все брюнеты? Только чеченцы? Дагестанцы? Так там несколько десятков наций, и они не очень ладят между собой. Гнать мусульман? А может, православных – грузин, армян, осетин? А что дальше, вы думали? Получится Карабах с пол-России. Русских погонят из республик. Россия что, с любовью принимала своих из Средней Азии? Заботилась о русских беженцах из Чечни? И как гнать? Принять расистские законы, как нацисты? Или, не мудрствуя, без всяких законов?

– А вы когда-нибудь видели у станции метро «Проспект Мира», как они тысячами собираются после молитвы? Я один раз попала. Я боялась, что если не убьют, то уж изнасилуют точно. И никто не заступится. А в Курбан-Байрам они режут баранов прямо на газонах. Вы ведь не поедете к ним в Душанбе или в Грозный. Если так пойдёт дальше, у нас тут скоро будет халифат. Наших детей сделают мусульманами.

– Гнать надо чёрных из Москвы. – Игорь не понял, поддержал ли Михаил Волосевич Веденееву или опять юродствовал.

– Может, хватит о политике, – вмешалась Барзани, – политика – грязное дело.

– Может, хватит, – охотно согласился Волосевич. – Политика не доведёт до добра…

– А добро не доведёт до политики, – заключил Димон.

55

Вечером Игорь перезвонил Андрею, мастеру, чтобы заново договориться о встрече. Телефон взял незнакомый мужчина, скорее всего сотрудник милиции или кто-то в морге.

– Андрей погиб, – сообщил он сухо, – а вы кто, родственник?

– Нет, заказчик, – мы должны были сегодня встретиться. – Тогда до свидания, – незнакомец отключил телефон.

56

На следующий день Игоря срочно вызвали к Разбойскому.

– Игорь Григорьевич, молодец, я слышал, у вас всё в порядке. Когда планируете сделку? – Тухес весь лучился от доброжелательства.

– Дней через восемь-десять.

– Отлично. Квартира на сыночке?

– Да.

– Тут такое дело, – Разбойский слегка замялся, – нужно подписать договор займа. Дирекция требует от Кулика. Там ведь шестьдесят пять тысяч?

– Да. А в чём смысл, если сделка через неделю? – В области сердца у Игоря слегка заныло, неопределённое, неприятное ощущение возникло под ложечкой.

– Обычная бюрократическая процедура. Как всегда, спохватились слишком поздно.

– Кто должен подписывать: я или сын? – спросил Игорь, чтобы выиграть время. Сделка состоится не позднее чем через десять дней, деньги заложат в банковскую ячейку, ещё через неделю договор зарегистрируют, Игорь с Ириной Шотаевной заберут деньги и принесут в «Инвестком», а бумага останется. Он доверяет Разбойскому, но всё же… если что, её могут использовать.

– Кто хотите. Вы сами или сынок, – безразлично сказал Разбойский.

– Квартиру мы продадим, а бумага останется.

– Не беспокойтесь, Игорь Григорьевич, всё будет о’кей. Я дам вам расписку.

– Хорошо. Мне надо посоветоваться с сыном, – Игорь решил потянуть время. Разбойский может забыть, или Игорь до самой сделки может взять больничный. В прошлый раз, когда выкупали квартиру на Хохловке, ни о каком договоре займа речи не шло.

– Хорошо, – согласился Разбойский, – посоветуйтесь. Дня вам хватит? Кулик с меня не слезет. Мы всегда, когда выкупаем квартиры на физлиц, заключаем договоры займа. Вы ему объясните.

В тот же день Игорь позвонил Грише.

– Ты что? – испугался сын. – За тысячу долларов я должен повесить на себя шестьдесят пять? Ты веришь «Инвесткому»?

После разговора с сыном Игорь окончательно решил: ни за что. Они обязаны были предупредить заранее. Он даже не станет прятаться и тянуть время. «Нет» – и всё.

Когда на следующий день к нему подошла Ирина Шотаевна, Полтавский сказал, не колеблясь:

– Сын не согласен. Я не могу его заставить. И на себя я не стану брать. Такие вопросы оговариваются заранее.

– Я так и передам Ионе Исаевичу, – недовольно сказала Барзани.

– Передайте, конечно.

К удивлению Игоря, больше ни сам Разбойский, ни Барзани, ни юристы Арбатского отделения его не беспокоили. Он вспомнил, как в его первый приход в «Инвестком» Женя Маслов сказал: ««Инвестком» – фирма чрезвычайно неблагожелательная к сотрудникам. Но строгость начальственных установлений отчасти компенсируется безалаберностью в их исполнении». Совсем как маркиз де Кюстин[114]114
  Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин – французский монархист, писатель и путешественник. Приобрёл всемирную известность, опубликовав подробную книгу о путешествии в Российскую империю «Россия в 1839 году», в которой нелицеприятно отозвался о российских нравах, в особенности о нравах высшего российского общества.


[Закрыть].

Квартиру на Коломенской улице, дом семнадцать, продали, как и планировали, через несколько дней. Ни покупатель, ни риэлтор с чужой фирмы не заподозрили, что что-то может быть нечисто.

57

Бывший комсомолец Разбойский, в полную противоположность Козлецкому, обожал проводить собрания. Каждый квартал он торжественно подводил итоги, награждал победителей, вручал вымпелы и грамоты и произносил длинные речи.

По итогам первого квартала 2004 года Игорь не только вошёл в десятку сильнейших – в первой десятке он останется до конца своего пребывания в «Инвесткоме», – но и занял третье почётное место.

Первым, как всегда, стал Малышев, гордость и знамя Арбатского отделения и всего «Инвесткома». Стаханов капиталистического труда, он почти в три раза опережал следовавшую в почётном списке второй Ирину Зейналову. Малышева, как и советского Стаханова, Разбойский и Барзани тянули наверх, к славе и к премиям, очень старым, дедовским способом. Валерий Александрович своим таинственным методом, будто волшебник, сидя дома у компьютера, искал объекты для инвестиций. Объектов находилось относительно много, Малышев никогда не сумел бы расселить столько квартир сам – на него почти бесплатно работали стажёры, а если требовалось, то и эксперты за очень скромные деньги. Для него собирали документы, стояли в очередях, показывали квартиры, водили на просмотры расселенцев, снимали с регистрации, готовили сделки. Всем процессом заведовала лично Барзани, за свой немаленький процент, конечно, а Разбойский самолично обеспечивал Малышеву инвестиции. Валерий не оставался внакладе, но в то же время он твёрдо знал, что надо делиться. В особенности с начальством. Он служил столпом, вокруг которого вращались немалые деньги.