Текст книги "Ева: сборник рассказов"

Леонид Рожников
Ева
Сборник рассказов

[email protected]

Операция

Жизнь – это совокупность явлений, сопротивляющихся смерти.

Мари Биша

«Двухмесячный тренинг по вечерам! Научитесь правильно говорить и писать по-английски! Уникальная метода обучения повысит ваш уровень владения языком за короткое время. Хотите узнать подробности? Звоните!»

Вадим нерешительно набрал номер.

– Здравствуйте! Вас приветствует тренинг-центр «Свобода слов». Ваш звонок очень важен для нас – дождитесь ответа оператора или наберите внутренний номер в тоновом… Добрый день! Центр «Свобода слов», Мария, слушаю вас.

– Здравствуйте! – Вадим откашлялся. – Я хотел бы узнать, как можно записаться на обучение.

– Вас интересует дневное или вечернее время, или группа выходного дня?

– Вечернее. После работы.

– Пожалуйста. Есть свободные дни: понедельник, среда, пятница, начиная с сегодня.

– С сегодня? – недовольно переспросил Вадим.

– Да. Занятие в двадцать часов.

– Ну, хорошо. Я подумаю. Я перезвоню, сейчас связь пропадет.

В лифте он приблизился к зеркалам, внимательно посмотрев самому себе в глаза. «Сегодня, сегодня… А что, может, пойти? Все равно делать нечего. Или Маринке позвонить…» Сложив губы уточкой, молодой человек вытянул шею, подгоняя под воротничок скосившийся галстук. Кабина качнулась, и двери разбежались в стороны, избавляясь от отражений. Бодрым шагом по серому ковролину коридора он прошел в офис.

– Здравствуйте, Вадим Николаевич!

– Привет, Вадим!

– Вадим Николаевич, вам из управы звонят.

«Нет, не сегодня, – решил Вадим. – В среду».

– Привет, привет! Соединяйте.

Весь день Вадим носился как белка в колесе, без обеда и полдника, даром что был понедельник, разрываясь между кабинетом и переговорной, пока лишенный ровного света люминесцентных ламп мир за окном не почернел и не пропал вовсе. Наступил вечер.

– Ниночка, у нас много еще на сегодня?

– «Томсон рейтерс» сейчас приедут.

– Во сколько?

– Должны быть с минуты на минуту. Они звонили.

– Тогда мне кофе, пожалуйста, в переговорную. И печенек.

– Конечно. Переводчика пригласить?

– Пригласите.

Выходя из переговорной, Вадим поймал себя на мысли, что не голоден. «Дурацкие печеньки», – подумал он. От кофе немного кружилась голова.

* * *

– Прости, я опоздал. – Вадим обошел столик и, сдвинув прядь черных душистых волос, поцеловал Марину в то место на шее, где под кожей билась синяя венка. – Ты классно выглядишь.

– Спасибо.

– Голодная?

– Немного.

– А я перехотел.

Он сел напротив и, не глядя, сложил картонку с меню.

– Странно, мы почти одни в ресторане, все столики свободны. – Марина обернулась, осматривая полутемный зал.

– Расстраиваешься, что некому тобой любоваться?

– И это тоже. – Она улыбнулась. – Как-то пусто…

– Сегодня понедельник. – Вадим сделал знак выжидавшему у бара официанту.

– Наверное.

Записывая заказ, официант украдкой поглядывал на Марину.

– Ты ему нравишься, заметила? – спросил Вадим, когда официант скрылся на кухне. – Женщины сразу замечают такие вещи?

Девушка накрыла его ладонь своей. На широком краснеющемся запястье Вадима женские пальцы казались совсем тонкими и белыми.

– Ты ревнуешь?

– Да нет.

– Я знаю. Просто так спросила. – Марина забрала руку. – Как день прошел?

– Как обычно. Чуть не записался на курсы английского.

– Как обычно.

– Нет, правда! Я им звонил.

– Что сегодня помешало?

– Я решил с тобой встретиться.

– Понятно.

Официант принес заказ. Расставляя тарелки, он чуть не уронил поднос, удерживаемый левой рукой.

– Извините.

– Все в порядке. Принесите еще вина, пожалуйста.

Вадим развернул салфетку, сложенную пирамидкой на столе.

– Приятного аппетита.

– И тебе.

Разворошив гарнир на блюде, он наблюдал, как девушка снимает ножом-лопаткой рыбу с костей. На отставленном бокале густел вишневый след от помады. «Надо было пить красное, – подумал Вадим, – получилось бы в тон». Есть совсем не хотелось.

– Останешься сегодня у меня? – спросил он, когда принесли счет. – Или хочешь, пойдем в кино.

– А что там идет?

– Что-то идет. Какая разница.

– Пойдем.

* * *

Утром, несмотря на зимнее солнышко за окном, Вадим проснулся без настроения. Рассматривая потолок, он мысленно представил начинавшийся день от завтрака до ужина и не нашел в нем ничего занимательного. Все та же работа и те же развлечения, и ничего нового: вторник обещал стать близнецом понедельника, а среда – вторника. Но он ошибся.

Прощаясь с Мариной на Чистых прудах, Вадим почувствовал странную ноющую боль в том месте, где, по его представлениям, находился желудок. Внезапно боль сделалась нестерпимой и вместе с нервами свилась в клубок, который кто-то потянул из него наружу. Молодой человек побледнел и отступил от подруги, оказавшись на пути людского потока, стремившегося на улицу сквозь тяжелые раскачивающиеся двери метро. Получая от выходящих толчки и проклятия, Вадим хватал ртом воздух, вышаривая руками несуществующую опору. Солнечный день стал меркнуть, погружаясь в безмолвие. Страдание достигло невозможной степени, и он уже собрался валиться под ноги толпе, как все прошло, будто и не было, комок внутри распался, со всех сторон на него обрушился шум улицы – крики, трамвайный лязг и воробьиный гвалт.

– Да что с тобой?! – Слова наконец соединились со смыслом. – Тебе плохо?!

Марина и сама от волнения перешла на крик.

– Не знаю. – Вадим тяжело дышал, покрываясь испариной. – Какой-то приступ.

– Ты белый как мел! – Вцепившись в рукав, девушка потащила его к скамейке на бульваре.

– Подожди… – Вадим расправил плечи и покрутил головой, – прошло вроде, – но все-таки присел на чугунные кружева скамейки, сложив, как ребенок, руки на коленях. Глубоко и осторожно вдохнув несколько раз, он расслабленно улыбнулся.

– Тебе надо к врачу! Тебе надо к врачу! – как заведенная, повторяла Марина, не выпуская его рукава.

– Нет. Все прошло. Спасибо тебе!

Вадим поцеловал девушку в щеку.

– Уверен? Ты уверен?

– Да. Иди, а то опоздаешь.

Марина не уходила.

– Иди! – Теперь ему хотелось побыть одному. – Да я правда в порядке, – натужно улыбаясь, добавил он. – Все прошло.

Она прижалась к нему, обвив руками шею, встала и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к метро.

– Ты сразу звони, если что! – крикнула девушка, поравнявшись с памятником Грибоедову.

– Иди, иди! – Он выразительно постучал по часам.

Днём Вадим старался не вспоминать о случившемся, и только требования записаться в клинику мешали ему чувствовать себя, как раньше. «Ну зачем врач? – думал он, с раздражением нажимая буквы на экране. – Нет здоровых людей, есть недообследованные. Поболело – перестало, чего ж теперь?»

Марина спорила, обижалась, но в конце концов все успокоилось и забылось.

Новый приступ случился в субботу вечером, когда Вадим и Марина смотрели «Щелкунчика» в Большом театре. Шло первое действие. Луна осветила волшебным светом сверкающую елку. Игрушки ожили и с топотом полезли на дерево. Из-за кулис показался Дроссельмейер. В этот момент по животу опять разлился подлый холодок, и Вадим испуганно покосился на Марину, но та, блестящая и счастливая, следила за сценой. Пуще боли почему-то страшась разоблачения, он забормотал бессвязицу про важный звонок, выхватил из кармана телефон и пригнувшись побежал по ногам к выходу. За дверью партера перевел дух и снова бросился бежать, сначала по пустому скругляющемуся коридору, отражаясь в череде ампирных зеркал в золотых рамах, потом, перепрыгивая ступеньки и еле сдерживая рвоту, вниз по лестнице. «Абсурд какой-то», – подумал он, опускаясь на колени перед унитазом под доносившийся сверху «Вальс цветов».

Впервые в жизни ему было так плохо. Через десять минут непрерывной рвоты из пустого желудка извергалась только желчь, но облегчения не наступало, и он все ревел и ревел, обхватив руками стульчак. Вдобавок сознание его разделилось, и в то время как один Вадим буквально выворачивался наизнанку, другой фиксировал странные детали в обстановке и даже подтрунивал над первым: «Да что же это такое?!» – возведя слезящиеся глаза к сортирному потолку, вопрошал блюющий. «Не любишь ты балет, вот что», – ответствовал ироничный. «Когда, мать вашу, это кончится?! – стонал первый. «Еще даже антракта не было!» – отвечал второй. «Это же … какой-то!» – удивлялся один. «Разлегся тут и сквернословит», – комментировал другой, но оба сошлись на том, что врачу показаться все-таки стоит.

Далеко наверху взорвался аплодисментами зал. Вадим представил антракт, приближающиеся голоса театралов и перестук каблуков по кафелю. Собравшись с силами, он встал, зачем-то застегнул на верхнюю пуговичку пиджак и вышел из туалета. На лестнице еще никого не было – только Марина, не отрываясь, смотрела с площадки на открывшуюся дверь.

– Какая-то хрень, – произнес Вадим извиняющимся тоном. – Поехали в «Склиф».

* * *

Как он и предполагал, приемное отделение больницы находилось не со стороны Садового кольца, а в Грохольском переулке. Мигающая «скорая», указав направление, нырнула в тоннель под здание, а молодые люди прошли через стеклянные двери на первом этаже к единственному работающему окошку с надписью «Регистратура». Охранник за турникетом привстал, но, оглядев вошедших, опустился обратно в кресло-развалюху, не сказав ни слова. Людей почти не было. На сиденьях клевал носом худой старичок в ушанке, обложенный турецкими клетчатыми сумками, и рядом с окнами, прислонившись спиной к стене, кого-то дожидалась девушка-женщина в перекосившейся поношенной шубе, из-под которой проглядывала домашняя затрапеза. Не переставая пережевывать жвачку, она внимательно осмотрела Марину и снова углубилась в чтение телефона.

– Сюда, наверное, – пробормотал заробевший Вадим. – Пошлют, конечно, с моей ерундой.

Но врач в регистратуре, выслушав симптомы, переписала данные паспорта и отправила его по коридорным сочленениям к дежурному.

– А мне с ним можно? – взволнованно вскрикнула Марина, бросаясь к ограждению.

Охранник кивнул, не отрываясь от экрана телевизора, а девушка-женщина фыркнула. Марина прошла за турникет.

Тут тоже было тихо и пустынно, как будто весь персонал огромной больницы внезапно исчез. Следуя маршруту, они проходили ряды закрытых дверей, сворачивали направо, направо и налево, но за каждым новым поворотом их ждал такой же коридор, пустой и тусклый.

Единственным человеком, встретившимся им по дороге, был босой мужчина, одетый по древнегреческой моде в одну лишь простыню. Без видимых телесных повреждений он, между тем, здоровым не выглядел и непрерывно подрагивал и подергивался – то ли от холода, то ли от возбуждения. Вадим хотел уже пройти мимо, но Марина остановилась и спросила:

– Скажите, вы не знаете, где кабинет дежурного?

– А вы? Вы не знаете, где моя одежда? – ехидно и с вызовом переспросил подрагивающий и, не желая, видимо, терять время на пустые разговоры, пошел дальше, шлепая по кафелю голыми ступнями.

Наконец, свернув в очередной коридор, они увидели кабинеты, освещенные изнутри ярким светом дневных ламп. В первом никого не было, в следующем за столом сидел врач, молодой парень с темными кругами под глазами. Выслушав Вадима, он уложил его на кушетку и попросил поднять свитер.

– Здесь больно? Здесь? Тут? – спрашивал он, надавливая холодными пальцами в разные места живота. Один раз Вадим вскрикнул, и врач покачал головой. – Сейчас сдадите кровь, сделаете УЗИ и рентген. Потом приходите, – сказал он, ощупав живот.

Было видно, что парень очень хочет спать и держится из последних сил.

Выйдя из кабинета, Вадим присоединился к небольшой группе сдававших анализы. Здесь ждали «тяжелые», и их обслуживали вперед других, но были и вполне деятельные субъекты, которых, казалось, заманили в больницу хитростью. Пьяненькие и недобрые, они громко ругали правительство, а с медиками общались с нескрываемым раздражением. На их слова врачи не реагировали и делали свою работу четко и быстро, хотя все без исключения выглядели уставшими. Впервые оказавшись в подобном месте, Вадим и Марина почти не разговаривали, наблюдая за пестрой компанией пациентов. Вадиму полегчало, и, как это часто бывает, подавленное состояние сменилось горячечной уверенностью в своих силах. Теперь ему было неловко, что он отвлекает всех этих утомленных людей по пустякам. Но уже на первом обследовании ему снова стало не по себе.

– Давно у вас боли? – спросил «узист».

– Да нет. Впервые позавчера появились, – пожал плечами молодой человек. – А что, там что-то серьезное? – фальшиво-безразлично поинтересовался он.

– Сложно сказать. На УЗИ не все видно, нужны дополнительные исследования. Может, камни, может, поджелудочная. Воспаление есть. – Специалист протянул Вадиму распечатку и снимки. – Врач все вам скажет.

– Врач, врач… А они кто? – недовольно спрашивал Вадим у Марины, возвращаясь в первый кабинет с кипой бумаг, но та лишь испуганно смотрела на него и кивала, что пугало еще больше.

Врач, тот самый парень с кругами под глазами, некоторое время молчал, перебирая результаты анализов, потом, отвернувшись к компьютеру, сказал как будто монитору:

– Мы вас положим. Сейчас выпишу направление. Верхнюю одежду сдадите в камеру хранения, с ней нельзя.

Вадим оторопел и, только когда включился принтер, попытался отстоять свободу:

– А может, я домой пойду? У меня уже не болит ничего, – по-детски жалостливо запросил он.

– Не стоит, – терпеливо и тоже как ребенку ответил врач. – Вам лучше остаться.

Простившись с Мариной у лифта, Вадим в сопровождении санитара поднялся на десятый этаж, где был под расписку передан медсестре отделения «острых хирургических заболеваний печени и поджелудочной железы». Девушка привела его в шестиместную палату напротив ординаторской и показала единственную свободную кровать в углу у стены, сразу за дверью. Все спали. За рядом окон открывалась удивительная панорама ночной Москвы – от Сухаревской до Цветного, прерываемая нераздернутой занавеской, свисавшей по центру комнаты. Вещей у Вадима не было. Пальто забрал санитар. Невольно представив человека в простыне, он впервые ощутил себя в мире больных, физически отделенным от мира здоровых.

Больничное утро началось с раздачи таблеток и градусников. Затем пришла опрятная поджарая старушка с тележкой, при виде которой публика в комнате оживилась.

– Мальчишки! Ням-ням, – поздоровалась бабулька и зачитала с ладошки список фамилий: – Грачев – простой. Сулейманов – пятый. Шилов – простой. Ковалевский – пятый. Мухамеджанов – нулевой.

Выкрикиваемые подходили с тарелками и, получив еду в соответствии с номером, усаживались за стол у окна.

– А мне вчера мой врач сказал, что можно кушать, почему никакой? – с трудом оспорил разнарядку Мухамеджанов.

– Сказал – палку к жопе привязал. Нету тебя! – объяснила ему бабушка номер диеты, и пока голодный узбек переводил на родной язык странную фразу, развернула тележку и уехала.

Не поименованный в бумаге Вадим промолчал. Проснувшись, он твердо решил здесь не задерживаться, да и есть по-прежнему не хотелось.

После завтрака ему единственному в палате привезли капельницу.

– А что там? – спросил он у медсестры, коловшей вену.

– Лекарство, – ответила девушка. – Когда закончится – нажмете на кнопку в стене.

Распластавшись на кровати, Вадим покорно замер, наблюдая за действием закона сообщающихся сосудов. Пластмассовая канистра над ним медленно морщилась, теряя прозрачную жидкость.

– Аналог но-шпы, сосуды расширяет. – Сосед слева отложил журнал с кроссвордами и протянул жесткую и твердую ладонь, которую Вадим пожал свободной рукой. – Сергей. Ковалевский, – представился он.

Голос у мужчины был под стать его медвежьей хватке, утробный, словно органный бас. «На моряка похож», – подумал Вадим, вглядываясь в обветренное лицо.

– Вы здесь давно?

– Вторую неделю.

– А меня вчера скрутило, первый раз такое… – И, повинуясь инстинкту, руководящему речевым аппаратом больных и стариков, Вадим принялся рассказывать незнакомому человеку о своих недугах.

– Разберутся, – терпеливо подытожил Сергей. – Врачи нормальные. Узбека вчера еле живого привезли, мычал только, а сейчас уже еды просит.

– Ну да. – Вадим с удовольствием посмотрел на Мухамеджанова. – И все-таки залеживаться здесь нечего. Дел полно, – сказал он, вспомнив о курсах английского.

Впитав содержимое капельницы, Вадим отправился на прогулку по этажу. Не занятые процедурами пациенты группами и порознь курсировали по коридору от края до края со скоростью, определявшейся их физическим состоянием. У многих из животов торчали какие-то трубочки, уходившие концами в набедренные целлофановые пакеты, у одного – двухметрового гиганта, опиравшегося на передвижной штатив с мензурками, – не только из живота, но и из носа, и из груди, так что весь он напоминал растерзанного робота-андроида. Назло животному любопытству Вадим отвернулся от великана и случайно заглянул в приоткрытую дверь ординаторской. В комнате на диване сидел молодой врач с окладистой, вопреки возрасту, бородой и просматривал рентгеновские снимки. Журнальный столик перед ним был завален историями болезней. Вадим постучал и, не дождавшись ответа, вошел, не понимая, куда девать вдруг ставшие лишними руки.

– Здравствуйте!

Бородач оторвался от чтения и неодобрительно посмотрел на посетителя.

– Я – Никифоров, из двадцать третьей палаты, наверное, – представился Вадим. – Вы не знаете, когда мне домой можно будет съездить?

– Домой? – удивленно переспросил доктор. – Как фамилия?

Вадим повторил.

– Так вас же сегодня только положили? – еще больше удивился он, сверившись со списком.

– Да. Но я нормально себя чувствую. Ничего не болит.

Бородатый врач некоторое время изучающе смотрел на Вадима и, видимо сделав над собой определенное усилие, объяснил:

– Выходить никуда нельзя. Пока вы здесь, за вас отвечают работники больницы. В частности – я. Вдруг вас машиной собьет?

Вадим не нашелся что ответить, пожав плечами.

– И потом, – продолжил доктор. – То, что вы сейчас себя хорошо чувствуете, абсолютно ничего не значит.

– А что со мной?

– Пока непонятно, – ответил медик, снова принимаясь за чтение.

Вернувшись в коридор, молодой человек догулял до опечатанного бумагой балкона с видом на Останкинскую башню, постоял рядом с табличкой «Не курить» на пропахшей никотином лестнице, исследовал процедурные, моечную и спустя некоторое время вышел к лифтам, где висело объявление следующего содержания: «ВНИМАНИЕ! Выход больных из корпуса разрешается ТОЛЬКО в сопровождении медперсонала. За нарушение ВЫПИСКА. Администрация». И вновь Вадиму показалось странным, что он, взрослый свободный человек, не может теперь попасть туда, где есть девушки, рестораны и Останкинская башня, один и без разрешения.

Остаток дня пролетел незаметно. Его сводили на новое УЗИ, сделали кардиограмму. Марина привезла баночки, тапочки и кружки, в холодильнике появился подписанный пакет с йогуртами. Опять приходила бабулька с тележкой, звонили знакомые. В десять часов в коридоре погас свет, и Вадиму захотелось спать.

– Спокойной ночи, – пожелал он Сергею.

– Спокойной ночи, дружище, – ответил сосед, служивший, как выяснилось, детским тренером по легкой атлетике.

* * *

Проснулся Вадим, когда в палате уже шел обход. Группа из семи медиков, среди которых выделялся плотный мужчина с налитым кровью геморрагическим лицом, быстро передвигалась от койки к койке. У «своего» больного вперед выступал лечащий врач и по-военному четко, но вполголоса, так что слов было не разобрать, докладывал заведующему. Тот кивал, иногда переспрашивая. Про Вадима недолго рассказывал незнакомый доктор лет сорока. Вопросов не было. Задержались все только у Ковалевского, которому заведующий что-то объяснял, подсев на угол кровати.

– Ну, все. Можно расслабиться – начальство ушло, – улыбнулся Сергей, когда процессия удалилась.

– А что говорили? – поинтересовался Вадим.

– Да все то же. Посмотрим, подумаем, как настроение. Там у меня какой-то нетипичный случай, – ответил сосед, перекидывая за плечо вафельное полотенце. – Пойду умоюсь, пока завтрак не привезли.

На этот раз Вадим не удержался и съел немного бесплотной каши, почти сразу ощутив намекающую и нудную тошноту, которая прошла лишь два часа спустя. За это время ему снова сделали капельницу, предписав явиться завтра на какие-то скопии. Затем зашел доктор, докладывавший про него на обходе.

– Ну что, молодой человек, у вас обнаружились множественные кон-кре-мен-ты, – с удовольствием растягивая последнее слово, сообщил он. – Снимем воспаление и будем готовить к операции.

– Какой операции? – ошалело переспросил Вадим.

– Плановой. Для срочной показаний нет.

– А без нее нельзя?

– Можно, – неожиданно легко согласился врач. – Видели, там ходит такой человек – весь в трубочках?

– Видел, – угрюмо подтвердил Вадим.

– Вот. Можно так. У вас разорвется желчный пузырь, желчь разольется по брюшной полости, начнется перитонит и разные сопутствующие прелести. Можно так.

Вадим умолк, лихорадочно пытаясь составить вопросы из смешавшихся в голове букв.

– Да не переживайте, – сжалился над ним доктор. – Это малоинвазивная, несложная операция. Хотя, конечно, оперативное вмешательство – это всегда оперативное вмешательство, риск есть, – поправился он.

Весь день Вадим ходил как в кошмарном сне. Признаться, что он отчаянно трусит любой (а не только малоинвазивной) операции, оказалось некому. Сосед, решавший кроссворды, сам должен был в ближайшее время «ложиться под нож», Марины он стеснялся, друзей тоже, а с врачами разговор не клеился. Вернувшись из ординаторской с исписанным блокнотиком, он тут же, несмотря на строжайший запрет заведующего, залез в Интернет, где и пропали остатки его самообладания. Ужасные знания, полученные на медицинских форумах, забыть никак не получалось, не получалось и отвлечься, и только вечером, когда к Вадиму пришел анестезиолог, доказавший, что бояться надо не хирургов, а именно его, стало легче. Вадим на какое-то время смирился со своей участью, на смену страху пришла жалость к молодому, не выучившему английский язык и не успевшему, в сущности, сделать ничего плохого человеку. Но скоро и смирение прошло. Ему не давали покоя неувиденные горы, леса, поля, ненаписанные книги и непоцелованные женщины, – все то, о чем он и не думал неделю назад. И Вадим поклялся, что если выживет, то будет ценить каждую минуту, отпущенную небесами, и проведет остаток жизни так, чтобы никогда об этом не жалеть.

Потянулись мучительные часы ожидания. Вадим не находил себе места и маялся, ничто не занимало его, ничто надолго не отвлекало. Погода установилась под настроение: Москву заполнила промозглая февральская мгла, одинаково серая утром и вечером. Не надеявшийся уже оказаться снаружи Вадим неожиданно получил разрешение отлучиться – нужно было купить особые скрепки и чулки, которых не выдавали в больнице. Впервые за несколько дней он ожил, взял в хранилище пальто и вышел на улицу.

Все было как всегда. Здоровые люди спешили по делам, сидели в кафе, томились в пробках. За детьми, возвращавшимися из школ, следовали бабушки с ранцами. Гуляли с хозяевами собаки. Повседневность, в которой он не участвовал, каждым своим проявлением напоминала о болезни.

Вадим пересек площадь и купил билет в Аптекарский огород. Старинный сад в центре города, с чернеющими вязами и осевшими сугробами, звучал в унисон гомонящей улице. Было просто и тихо. Дряблая песочная дорожка вела в оранжерею. Он переступил порог и оказался в очередной реальности, среди буйства запахов и красок. Не знавшие уныния диковинные растения наполняли пространство собой и ароматом далеких стран, тянулись в стороны и вверх, в зимнее московское небо. Под самым куполом оранжереи скривила тонкую шею рожденная для лучшей жизни финиковая пальма. Время в очередной раз перехитрило человека, мыслившего сиюминутным, и все желающие могли теперь наблюдать за противостоянием алюминиевого каркаса и финиковой кроны. Вадим тоже долго смотрел на упрямое дерево, пока не вспомнил про скрепки, и тогда заторопился к выходу.

В больницу он вернулся, как домой. Он больше не хотел свободы, сейчас его место было здесь. Когда по расписанию выключился свет, замерев лишь над столиком дежурной сестры, он повернулся на бок и заснул, не думая больше о том, что будет.

Хирургическое отделение находилось на втором этаже, в специальном корпусе. Попасть туда можно было только голым и на специальной каталке. Уже бывавший в «Склифе» Сергей рассказывал, что такая поездка, с однообразно мелькающими над головой лампами и крутыми поворотами, занимает довольно продолжительное время. «Скорее бы наркоз, – думал Вадим. – Заснуть и проснуться, когда все сделают. Но ведь можно проснуться калекой. Или вообще не проснуться. Опять. Они же профессионалы, все будет хорошо. Профессионалы, но все может быть. Да, все возможно. Но сейчас поздно что-либо менять. Не поздно. Можно встать и уйти. Никто не остановит».

Но он никуда не уходил и напряженно вслушивался в тишину, сжимая в руке скрепки. Наконец послышалось дребезжание колесиков, и почти сразу, пробитые железным бортом, распахнулись двери.

– Никифоров! – всплеснула руками сестра при виде висевших на стуле чулок. – Ты что ж не готов-то?! Давай! Скорее, скорее!

– Зачем они вообще? Зачем? – испуганно спрашивал Вадим, натягивая на волосатые ноги тугие колготки.

– Ну как зачем? – Сестра не выдержала и принялась помогать. – От тромбов. Мало ли, сколько ты проваляешься…

«И страшно, и глупо, и смешно». Накрытого простыней Вадима вывезли в коридор и быстро покатили к лифту. «И холодно. Сейчас-то уж точно сбежать не получится. Тоже мне – свобода воли. Вранье все». Мысли его под влиянием обстановки и необычного ракурса устремились в метафизическом направлении. «Чужие люди распоряжаются моей судьбой. Могут убить, могут спасти. А от меня ничего не зависит. Плыву, как дурак, по течению. У пальмы возможностей больше».

Они спустились вниз, миновали тоннель и сквозь раздвижные стеклянные ворота въехали в хирургию. Перекинувшись парой слов с местным санитаром, сестра завезла Вадима в накопитель и ушла, оставив каталку в ряду других ожидающих. Полежав некоторое время, он снова тронулся в путь, сопровождаемый теперь коренастым медбратом, и в итоге оказался в комнате, с пола до потолка облицованной зеленым кафелем.

– Это наркозная, – сказал санитар. – Здесь ждите.

Он ждал так долго, что даже перестал от скуки бояться, решив, что про него забыли. Но снова отворилась дверь, лежа не было видно, кто зашел, сильные руки забрали запястье и вывернули локоть.

– Вы сейчас делаете наркоз? – спросил он, извернувшись и взглядывая через подбородок в лицо дородной докторши в халате. Та молча похлопала вену, выбирая место для катетера. – Вам что, трудно ответить?! – неожиданно для самого себя разозлился Вадим.

– Я неразговорчивая медсестра, – ухмыльнулась девушка. – Аллергии не было? Какой-то вы в крапинку…

С катетером его ввезли в операционную и переложили на стол. Другая сестра подсоединила к пальцам наперстки, считавшие пульс. Вошел пугавший его анестезиолог и приветливо улыбнулся.

– Ну, как? – Он наклонился над распростертым Вадимом, всматриваясь в лицо.

– Какой-то он в крапинку, – повторила сестра, присоединяя к катетеру аппарат с колбами. – Все как обычно делать?

– Как обычно. Значит так, Вадим. – Анестезиолог обратился к нему по имени. – Сейчас возьмешь трубку, потом, когда скажу, досчитаешь до десяти. Поехали, – скомандовал он.

Вадим сжал зубами трубку, собираясь по команде считать, но накатившая теплая волна замыла все цифры, и он заснул.

* * *

Кнопка пластиковой папки упруго щелкнула. Бумаги внутри уплотнились, прижавшись краями. Дело было сделано. Уходящий проводом в стену, захрипел механическим лязгом телефон.

– Да.

– Вадим Николаевич! Из управы пришли.

Вадим задумчиво потер трубкой лицо.

– Пришли?

– Да. На диване сидят.

Весенний ветер вдувал в окно занавески.

– Ниночка, вы позвоните, пожалуйста, в тот центр, ну, который с английским. Попробуйте перенести. Если что, отмените занятия.

– Хорошо, Вадим Николаевич.

– Спасибо! И пригласите из управы. Пожалуйста.