Текст книги "Радость величиной в небо (сборник)"

– Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!

– Почему?

– Но ты же не строитель.

– А кто же я? – с умеренным интересом усмехнулся я.

– Ты же военный. Был майор, а сейчас уж, небось, подполковник!

Я ничего не ответил, и сторож сбавил тон:

– Неужели обознался?! Надо же, а так похож! Вылитый мой знакомый майор, да уж, небось, подполковник… Ну, ладно. Вот что! Ты не собираешься сажать цветы? У меня тут есть несколько пионов. Отдам по сходной цене, рублей по пять за штуку…

Он принес сверток, раскрыл, и я так и подскочил на скамье. Это были клубни Анфисы Перовой! Те же изгибы, тот же цвет – одним словом, судьба второй раз (после щеток-дворников) разыграла меня, выкинула жестокую насмешку. Я не стал разоблачать прохиндея, только взглянул на него пронзительно, и он покраснел и съежился под моим испепеляющим взглядом.

– Возьму по-божески, всего по рублю, – пробормотал, резко уценяя товар, но на всякий случай подстраховал себя:

– Раз уж ты так похож на… Кстати, яблоньки ты высадил не на свой участок, а на соседский. Вот смотри, где проходит линия, – он показал на бечевку, которая пролегала по земле (и как я ее не заметил?). Ничего страшного, не огорчайся, думаю, соседи будут с тобой делиться урожаем, – и чтобы окончательно замолить свой грех, сказал, что в соседнем поселке находится комбинат бытового обслуживания, где делают гробы из досок «не пропитанных ядом», и что из тех досок получаются хорошие ящики для цветов.

Вскоре мне крупно повезло – меня назначили начальником отдела с приличным окладом, массой привилегий и всем прочим. Я ждал этого дня лет десять, не меньше, но предыдущий начальник, семидесятилетний склеротичный старикан, который постоянно кашлял, сморкался, сопел, кряхтел и фыркал, и тем самым действовал нам на нервы, никак не хотел уходить на пенсию. И вот, наконец, его спровадили на «заслуженный отдых». На радостях я закатил в «Якоре» щедрый банкет для сослуживцев, но, возвращаясь с банкета, упал и сломал лодыжку. Меня постигло величайшее бедствие – полтора месяца провел в гипсе, а потом еще несколько месяцев ковылял на костылях – приходилось посещать разные процедуры в поликлинике. Вот так все и произошло. Как в кино.

С тех пор я не очень-то радовался везению, был уверен – за ним непременно последует какое-нибудь несчастье, и чем крупнее подарок фортуны, тем сокрушительней последующая расплата.

Самое обидное, пока я был на больничном, никто из сослуживцев меня не навестил. Бесчувственные, неблагодарные людишки! Кое-кто даже злословил по поводу моего несчастья. Например, бывший начальник, наведавшись в контору и узнав о случившемся, хихикнул:

– Так ему и надо. Бог наказал за то, что меня подсиживал!

Позднее мы столкнулись на улице. Он шел мне навстречу. Я отвернулся, сделал вид, что его не замечаю, но он подошел, закашлял, зафыркал, схватил меня за локоть.

– Здравствуйте! Вы меня помните?

– Здравствуйте! – холодно произнес я. – Конечно, помню. А вы меня?

– Ну, как же! Кто ж вас не знает! Вас знает весь мир!

Я раскрыл рот от удивления.

– Кто же я?

– Леонид Ильич Брежнев!

В сорок лет я женился. С женой мне невероятно повезло, как никогда, можно сказать – повезло баснословно. У нее было необыкновенное сказочное имя – Мальвина, отличная фигура и лицо без единой морщинки, несмотря на то, что она была старше меня и уже дважды побывала замужем. Ее зажигательный характер и интеллектуальное изобилие оценили все мои друзья. И оценили ее пирог к чаю «Святая Мальвина» (понятно, его она назвала в свою честь), и ее салаты, каждый из которых имел свое название; например, «Блондин Коля», в честь ее родственника, любившего яичницу с луком.

По вечерам мы с женой ужинали в «Якоре».

– Зачем счастье, если им нельзя поделиться? – очень умно пояснил я жене. – Мы всегда будем на людях, с людьми.

В первое наше посещение «Якоря» я набрал выигрышные очки. Пока жена причесывалась у зеркала, к ней подскочил скрипач из оркестра:

– Простите, с кем вы здесь?

– Сейчас узнаю, – задорно-шутливо откликнулась жена.

– И не узнавайте! Я вам и так могу сказать.

– Внимательно слушаю.

– С Германом Титовым! Он часто здесь бывает.

Все это жена рассказала, как только мы сели за стол, после чего чмокнула меня в щеку, как вознаграждение за популярность.

– А я-то думала, что ты всего лишь начальник отдела.

Я хмыкнул и принял выигрышную позу. Скрипач тем временем вскочил на сцену и гаркнул на весь зал:

– Дорогие гости! Персонально для присутствующего здесь космонавта Германа Титова исполняется фокстрот «Рио-Рита».

Счастье с женой длилось целых два года и было самым долгим из всего, что мне послала судьба, другими словами – за то время ничего неприятного не случилось, за исключением того, что я отвадил от нашего дома друзей; последнее время они слишком расхваливали салаты жены, а она старалась – изобретала все новые яства и, естественно, называла их в честь тех, кто ее хвалил. Только в мою честь салата не было.

Дальше – больше: некоторые из моих друзей переусердствовали – стали нахваливать и фигуру жены, при этом руками пытались показать, что именно им нравится. Жена в ответ зажигательно смеялась:

– Я вас всех очень люблю!

И показывала свою образованность, и с каждой посиделкой появлялась во все более легкомысленном одеянии, то есть вела себя далеко не свято и не сказочно, совершенно не оправдывая свое имя – да что там! – попросту пороча его! В конце концов мое терпение лопнуло.

– Разберись в своих чувствах, кого ты любишь, а к кому хорошо относишься, – заявил я жене, а друзей отвадил, чтоб не оказывали на нее вредоносное влияние.

И все пошло хорошо; дальше я относился к жене, соблюдая строгое равновесие между уважением и требовательностью. И вот в тот момент, когда мне все в жизни казалось прекрасным, правильным и разумным, и ничто не волновало, не тревожило, то есть жизнь была полна покоя и радости, когда я уже подумал – Бог сжалился надо мной, ведь я уже прошел суровую школу жизни, даже гордился этой суровостью, в том числе морщинами и складками на лице и скудной, но седой растительностью за ушами, в этот самый момент я и обжегся о зажигательный характер жены – она попросту ушла от меня.

Не скрою, ее уход застал меня врасплох и некоторое время я пребывал в шоке, но потом взял себя в руки. Я подумал: «Во-первых, в ее сказочном имени есть что-то сладко-приторное, даже слюнявое; во-вторых, она не такая уж и красивая (ведь, если долго присматриваться к красоте, она надоест); в-третьих, ее интеллектуальное изобилие оказалось занудством, и салаты – так себе; в-четвертых, найду себе более спокойную женщину, да и помоложе и, само собой, – с по-настоящему красивым именем».

Ну, а последний наш с женой разговор происходил приблизительно следующим образом: она набросилась на меня неожиданно, я прямо-таки попал под ураганный обстрел:

– Ты эгоист и сухарь, правильный и ровный, как часовая стрелка. Даже противно. Хотя бы разок вышел из себя. Тебя ничем не расшевелишь.

Некоторое время я ловил ее язвительные слова озадаченно, потом отреагировал на натиск кратко и твердо, по-мужски:

– Так уж я скроен.

– Мерзко ты скроен! – взвинтилась жена. – Мерзко!

(Это у нее было самое страшное ругательство). Мы живем замкнуто, хуже некуда! Нигде не бываем, кроме твоего дурацкого «Якоря», никто к нам не заходит. В интеллектуальном развитии ты остановился на уровне водопроводчика, духовно не обогащаешься вообще. Тебя ничто не интересует, кроме твоей строительной конторы и выпивки в «Якоре». Это крайняя степень падения!

Она расходилась все больше, чудовищно раздувая мои недостатки.

– То, что тебя вечно за кого-то принимают – люди просто заблуждаются. В действительности ты похож знаешь на кого?

– На кого? – я пригнулся, в ожидании удара.

– На предыдущих моих мужей! Они были такие же муд…и!

Она произнесла смертельно-оскорбительное слово, от которого меня и сейчас трясет; рядом с этим смертельным словом, страшное ругательство «мерзко» выглядит, как детский лепет или как птичий щебет – от растерянности не знаю, как лучше сказать.

Нилов монастырь

В том приволжском городке Игорю нравилось все: и аккуратно покрашенные дома, и набережная, и цветники на газонах, и красивые девушки на комбинате, где он работал. И нравилась комната, которую он снимал; в ней кроме тахты стояли только стол и стул, зато на полу лежал огромный толстый ковер, который, как Игорь определил, постелили по акустическим причинам – внизу обитала многодетная семья, и ковер несколько заглушал голоса детей. Но основную ценность комнате придавал прекрасный вид из окна на Волгу.

Прошел месяц, как Игорь после окончания института жил в том городке; друзьями обзавестись еще не успел и все свободное время проводил на пляже. Как-то, возвращаясь с Волги по узкой пустынной улице, он вдруг заметил на противоположной стороне девчонку: худая, совсем подросток – лет пятнадцати. Она медленно брела по тротуару, усталая, глаза опущены, губы надуты, локти откинуты назад; шла нехотя, будто размышляя: «идти или не идти». Поравнявшись с Игорем, подняла глаза, чуть задержала на нем взгляд и прошла. Он остановился, обернулся, а она удаляется, какая-то потерянная, с простенькой сумкой через плечо.

Игорь догнал ее и шутливо сказал первое, что пришло в голову:

– А я вас ищу.

– Да? – наивно удивилась она, снова вскинув на Игоря глаза; они у нее были большие и темные и еще притенены какой-то безысходной печалью.

Девчонка остановилась, прислонила ладонь к щеке:

– Как жарко сегодня.

– А я только что окунулся в Волге… Хочешь, пойдем купаться?

– Я не могу… – и помолчав, неожиданно по-детски откровенно пояснила: – Меня мама выгнала из дома, потому что я не ночевала дома. Вот хожу, жду подружку, чтобы у нее ночевать, а ее почему-то нет дома…

– А если она не придет? Пойдем ко мне.

– Не знаю…

– Пошли, чего там!

Она покорно пошла за Игорем и по дороге доверчиво рассказала: зовут Варя, живет за городом, в рабочем поселке, учится в десятом классе, но сейчас все плохо – нахватала двоек, и грозят выгнать из школы.

– Ты голодная? – спросил Игорь, когда они вошли в комнату.

– Ага.

Игорь сделал бутерброды, принес из кухни чайник. Перекусив, она вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Давайте посуду вымою.

– Ладно, отдыхай. Я сам все сделаю.

– А босоножки можно протереть?

Игорь принес тряпку.

– Вон пуговица отрывается, – она показала на пододеяльник. – Давайте пришью… А расческа у вас есть?

Они причесалась и немного повеселела, даже проговорила считалку:

– Эники-беники ели вареники…

Потом рассказала о своем соседе Генке:

– Он все хочет разбогатеть. На рыбках. Купил большой аквариум и по воскресеньям бегает на Цыганку.

– Что это?

– Рынок, где продают животных. Не знаете? Там Генка продает мальков. Один раз взял и меня с собой. Пришли мы на рынок, он сунул мне в руки банку с рыбешками и сказал:

«Если кто спросит, говори – каждая по рублю…» А сам отошел к приятелям. Они тоже стояли с банками… Я стою, стою. Целый час никто ничего у меня не спрашивает. Потом подошел Генка и сказал: «Сегодня неходовой день». Так и вернулись ни с чем.

Игорь слушал и не мог понять: перед ним юная женщина или девчонка, которая еще не вышла из детского возраста; он испытывал к ней и влечение, и жалость.

Незаметно стемнело. Игорь еще раз предложил попить чай с бутербродами. За чаепитием она опять начала рассказывать про Генку, но Игорь уже слушал рассеянно, а потом и вообще ее перебил, сказав без всякого расчета:

– Уже поздно, давай спать. Мне рано на работу.

– А в ванну можно пойти? – понизив голос и как бы трогательно извиняясь, спросила она.

– Лучше не надо. Она у нас на лестничной клетке. Общая. Соседи будут ворчать. Я сюда принесу таз с водой?

– Ага, – она заговорщически кивнула головой.

Когда Игорь принес таз, она уже сняла платье и стояла босиком в дешевой рубашке; вся в веснушках, взросло-юная девчонка с кудряшками.

Утром, собираясь на работу, Игорь разбудил ее:

– Ты куда-нибудь спешишь?

Растирая сонные глаза, она помотала головой.

– Тогда особенно по коридору не разгуливай, а то соседи. Сиди в комнате, читай книжки, жди меня.

– Ага.

С работы Игорь шел быстро, размашисто, на его лице было выражение определенной важности: он стал настоящим мужчиной – получает зарплату, имеет собственную комнату и даже подругу. Но около дома вдруг увидел: какие-то молодые парни стоят под его окном и одурело играют его пленнице на гитаре – совсем как в романтических фильмах. А его Варя пялит на них глаза и вся вываливается из окна – вот-вот спрыгнет во двор. Парни то и дело прерывали игру и вызывали ее на улицу, и она расстроенно разводила руками, как бы говорила: «Не могу».

Увидев решительную походку Игоря, она растерялась, ее взгляд заметался, и она убежала в глубину комнаты. Поднявшись к себе, Игорь захлопнул окно, задернул занавеску и начал отчитывать свою легкомысленную подругу.

– Я послушала бы и ушла, – бесхитростно заявила она. Игорь усмехнулся и подумал: «На нее и злиться-то нельзя. Она просто рано стала встречаться с парнями, а внутри еще ребенок».

На другой день после работы Игорь повел Варю по магазинам, и они купили ей хорошее белье и туфли. Она была счастлива, даже взяла Игоря под руку и поцеловала в плечо, а дома, надев туфли, долго крутилась на месте и повторяла:

– Эники-беники ели вареники…

Прошло пять дней. По утрам Игорь по-прежнему давал наказ своей подруге – не показываться соседям, чтобы не было лишних разговоров, и уходил на работу. Варя наводила порядок в комнате, гладила, штопала. Она совсем освоилась в новом пристанище, даже сделала небольшую перестановку и повесила на стену календарь, отметив крестиком день знакомства с Игорем.

Он не боялся привязаться к Варе, поскольку не был в нее влюблен; и она не испытывала к нему никаких чувств – их отношения были не чем иным, как игрой во взрослую семейную жизнь. Но с каждым днем Варя все больше входила в роль жены. Было похоже, что природный инстинкт – иметь домашний очаг – в ней пробудился раньше, чем любовь.

– А зимой мы будем принимать гостей, – как-то заявила она, и Игорю сразу стало тревожно.

Ему исполнилось двадцать три года, и он еще побаивался серьезной связи. Он просто приютил Варю из добрых побуждений, как потерявшуюся собачонку, и был уверен, что дома у нее все не так уж плохо и он просто выручил ее в момент временных затруднений. «Мне еще рано заводить семью, – рассуждал он про себя. – А ей надо оканчивать школу. Но, похоже, она и не собирается возвращаться к матери. Пожалуй, лучше всего вернуть ее домой и изредка встречаться».

На другой день Игорь объявил Варе, что уезжает на месяц в командировку. Она сразу сникла, опустила голову и за весь вечер не сказала ни слова.

До автовокзала она тоже молчала. Игорь записал ее адрес и обещал заехать, когда вернется, потом купил ей билет до рабочего поселка и посадил в автобус.

Больше они не виделись. Несколько раз Игорь собирался съездить в поселок, но ни зимой, ни весной так и не поехал – боялся начинать все сначала. «Наверно, уже закончила школу и дома у нее все наладилось», – решил он в полной уверенности, что когда-то совершил почти благородный поступок.

Спустя два года во время летнего отпуска Игорь решил поудить рыбу на Селигере.

Поезд прибыл на станцию Осташков в полдень. Выйдя из вагона, Игорь вскинул рюкзак и пошел в сторону пристани.

Пароход в верховье озер шел только на следующий день, но через час на турбазу отправлялась самоходная баржа; ее капитан, мужик в промасленной тельняшке, согласился подбросить Игоря до пристани Неприе.

– Там рыбалка хорошая, – сказал. – Только бери бутылец для смазки движка, а то его никак не запустишь, – капитан кивнул на продмаг.

Через час Игорь сидел на подрагивающей палубе баржи и смотрел на проплывающие назад острова с песчаными отмелями и соснами.

Неприе представляло собой несколько изб, к которым вели выбитые петляющие тропы. У крайнего дома Игорь заметил молодую женщину.

– Здравствуйте! Нельзя ли у кого-нибудь снять комнату?

– Да у нас уже живут дачники. Вон в тот дом зайди. Там хозяин Трофим Миронов. У него, кажется, освободилась комната, его дачники вроде съехали.

Трофим, высокий, худой старик, встретил Игоря радушно.

– Живи в свое удовольствие… Комната вон за печкой. Располагайся, отдыхай на здоровье. Там, правда, ходики на стене удавились, но тебе-то время и ни к чему. Вставай по солнышку – и за грибами или рыбаль. Лучше в затоне… Читать у меня, правда, нечего. Были хорошие книжки, да пацаны разодрали на кульки под ягоды… Места у нас хорошие. В лесу щас колосовики пошли. Ведерко всегда наберешь…

Утром, после завтрака Игорь взял удочки, насобирал в иле червяков-ручейников, сел в лодку Трофима и поплыл к затону. Остановился среди остролиста, закинул две удочки с наживкой и закурил. Солнце еще не поднялось над лесом, но уже было жарко. Спустя некоторое время со стороны Осташкова послышалось тарахтенье дизеля, и вскоре мимо Неприе медленно прошла самоходная баржа, груженная поленницами дров. На борту, свесив босые ноги, сидели девчонки-подростки в одинаковых синих халатах; они только что искупались: отжимали волосы, отлепляли халаты от мокрых тел.

– Эй, рыбачок, смотри! – одна из девчонок вскочила на ноги и задрала подол халата. Ее подруги засмеялись. – Когда стыкуемся?! Прям припекло! Вступай в наш кружок «Шаловливые девчонки»!

На корме баржи Игорь заметил девчонку в соломенной шляпе. Она стояла, прислонившись к дровам; из-под шляпы на Игоря смотрели тревожные темные глаза.

Днем Игорь рассказал Трофиму про необычную баржу.

– Так это ж малолетки из Нилова монастыря, – объяснил старик. – Там щас колония. Случается, шалят, канальи. Убегут из колонии, своруют что-нибудь…

– А где этот монастырь?

– В соседней деревне. Туда можно подъехать через верхние озера, а можно напрямик по копанке. Она начинается прям от затона, где ты рыбалил. Ее еще в былые времена монахи прокопали… Щас-то она пришла в негодность, заросла… Следить-то за ней никому, да и нет надобности, но на лодке проплыть можно.

На следующее утро, подъехав на лодке к затону, Игорь отыскал среди камыша узкую протоку. К протоке вплотную подступали деревья, их ветви переплелись и образовали темный тоннель. Отталкиваясь веслом о дно, Игорь вплыл в зеленоватый полумрак. С полчаса продирался сквозь заросли, потом над головой начало светлеть, потянул ветерок – и перед носом лодки открылось большое чистое озеро. Прямо напротив копанки на высоком берегу виднелись дома, среди них возвышался краснокирпичный монастырь.

Подъехав к берегу, Игорь заметил, что стены монастыря кое-где разрушены, часть окон забита досками. На окраине села девчонки в синих халатах босиком мотыжили картофельное поле, слышалось глухое тюканье мотыг, крепкие словечки, смех. Игорь подплыл к крайнему дому и поставил лодку под ивой и сразу среди девчонок увидел ту, в соломенной шляпе, которую он видел на барже. Ему показалось, что он уже где-то встречал эти пухлые губы и большие глаза. Точно почувствовав взгляд, девчонка перестала мотыжить и пристально посмотрела на иву. Заметила Игоря, бросила мотыгу, отошла в сторону и легла на траву, поставив один кулак на другой и положив на них подбородок.

Вечером Игорь снова рыбачил в затоне; вдруг услышал, как на берегу хрустнули ветки, – кто-то подошел к воде и наблюдал за ним. Подплыв к берегу, Игорь раздвинул камыш и увидел ее – она вышагивала от дерева к дереву и смотрела Игорю прямо в глаза. Она сильно изменилась: походка уверенная, голову держит высоко, вместо кудряшек – длинные волосы – не девчонка, а молодая женщина в ярком платье с модной сумкой через плечо.

– Привет, – небрежно бросила она и впрыгнула в лодку. – Я тебя сразу узнала.

Она села на носу лодки, закинула ногу на ногу, достала из сумки сигареты и зажигалку, размяла сигарету, закурила, выпустив дым Игорю прямо в лицо.

– Как интересно! – хмыкнула. – Надо ж, свиделись!

– Как ты попала сюда?

– Случайно. Приехала подружку навестить. Она здесь, в колонии. Ну и помогла ей… поработать, – в ее голосе чувствовалась неестественная развязность. – Теперь работаю манекенщицей. Замужем за инженером. Отличный муж. Все прекрасно и удивительно! – она надрывно засмеялась и проговорила считалку, которую повторяла когда-то: – Эники-беники ели вареники, – и вдруг едко спросила: – Ну и что? Начнем все сначала? Ты все так же берешь женщин на улице? И как теперь принимаешь своих женщин? С чего начинаешь? Музыка, коньяк? Или тебе сразу показать стриптиз? – она зло усмехнулась. – Белье у меня теперь французское.

Больше играть она не смогла, и вся ее злость вылилась в рыданье. Игорь протянул флягу с водой, отвернулся. Она отпила глоток.

– Я так верила тебе… А знаешь ли ты, что бросил меня беременную?.. Целый месяц была в больнице… Ребенок родился мертвым. И я чуть не умерла… Вышла из больницы и все ждала, когда ты придешь… С тех пор ненавижу всех мужчин…

Пробормотав: «Если бы я знал», Игорь нервно закурил.

Она съежилась и затихла; потом глубоко вздохнула и отвела глаза.

– Когда я от тебя вернулась домой и узнала, что будет ребенок, я поняла, что меня с тобой связывает серьезное…

В один миг повзрослела… После больницы пыталась тебя разыскать…

– Я потом снимал комнату в другом месте, – начал оправдываться Игорь, ощущая какую-то полувину, – про себя-то он сразу подумал: «Хорошо, что ничего не знал, наверняка струсил бы, только этого мне тогда и не хватало. Ну что было бы, если б стали жить вместе? Мы же не любили друг друга».

– Но как все же ты попала сюда?

– Длинная лав стори, – уже сдавшаяся, низким голосом протянула она. – Это ты сделал меня такой… Если хочешь, расскажу.

Она выкинула сигарету в воду.

– Дай свои сигареты, эти слабые какие-то… У нас некоторые девчонки травками балуются, дурятся.

Закурив, она улыбнулась, но горькой улыбкой.

– Была у меня подружка Инка-плоскодонка. Стройняшка, смурная девчонка, с прической «полюби меня, Гагарин». Она все говорила: пойдем на веранду, устроим музыкальный момент…

– На танцплощадку?

– Ну да. В парке. Я вначале стеснялась, соскакивала с компашки, потом разошлась. Инка мне говорила: «Если платье наденешь не на голое тело, никто с тобой и танцевать не пойдет». Я вначале говорила ей: «Меня это не колышет». Потом заело, тоже стала оголяться. Ну кадрили меня вовсю. С веранды куда идти? Ясно, ко мне… Ну устраивали мероприятия.

– Как к тебе? Ты же с матерью жила?

– Уже нет. Мама в тот год умерла, когда я с тобой… – она не договорила и отвернулась.

– А отец?

– А отец нас давно бросил. Я его и не видела ни разу. И он никогда не помогал нам. Раза два говорила с ним по телефону, называла на «Вы»… А мама была певицей. Разве я тебе тогда не рассказывала? Она пела в филармонии, но порвала связки и стала работать билетершей. Потом у нее начался тромбофлебит, потом парализовало правую руку… Мне было десять лет, я учила ее писать левой рукой, научилась делать уколы. В сорок лет мама умерла. В тот день я позвонила отцу в третий раз. Он пообещал приехать, но не приехал. Правда, стал присылать деньги. По тридцать рублей в месяц… Маму хоронили соседи… Я осталась одна в квартире…

Она замолчала и махнула рукой:

– И чего слезы по миру лить?! Для чего я все это тебе рассказываю, сама не знаю.

– Ну а сюда все-таки как ты попала?

– Как-как… Соседи все время капали, что устраиваем пьянки. Писали телеги… Ну вызывали меня в отделение, грозились… Потом пришили аморалку – и сюда… Я все хотела завязать с этим, да так и не получилось.

На минуту Игоря покоробило от ее жаргона, ее испорченность ему стала противна. Он подумал о тех девчонках, которые вот так же нелепо попадают в подобные ситуации, но не опускаются, находят работу, по вечерам учатся. «У нее не было никаких интересов, потому она так и скатилась», – заключил он.

– …После тебя еще один парень появился. Увлеклась им. Решила сразу ему не уступать, ну… чтобы влюбить в себя. Он видный был такой и на гитаре играл как бог. Девчонок особенно не уговаривал. Чуть одна заломается, идет к другой… И не болтает, играет себе на инструменте, подсовывает наглядные журнальчики… В общем, бросил он меня… «Не сложилась личная жизнь», – говорила Инка…

– Сколько тебе здесь надо еще быть? – спросил Игорь.

– С полгода осталось.

– А вас по вечерам отпускают?

– Не-ет. Меня отпустил сторож на пару часов. Он некоторых девчонок отпускает. Кто к нему ходит в сторожку… Противный мужичок. Он давно ко мне клеился. Страшное дело как хотел затащить к себе в койку. Меня прям всю воротило от него… Но вот вчера пришлось к нему наведаться… Попортилась с ним… чтоб к тебе прийти…

В колонию Игорь провожал ее берегом. Было темно, но вдоль тропы в траве один за другим зажигались светляки – к монастырю тянулась светящаяся цепочка.