Текст книги "Зона поражения"

Пиратов было не видать. Корявая глыба астероида медленно наплывала на экран. Корабельный мозг обработал картинку, полученную от радаров, и видимую сторону астероида Чиуауа можно было разглядеть во всех подробностях.

Сама по себе глыба была похожа на любой из астероидов Галактики. Формой своей она напоминала обгрызенный мышами кирпичик хлеба. Размер: два с половиной на три и на три с половиной километра. В средней части астероида имелся причальный комплекс. На вид он казался целехоньким, если не считать того, что энергопитание и освещение было отключено, не работали локаторы, гравитатор, тахионная и радиосвязь.

– Я запрашиваю экипаж астероида во всех диапазонах, – сообщил «Оболтус». – Ответа нет. Придется садиться наобум святых. Присосусь к причалу, как пиявка, – это я умею. Выйдете в скафандрах и поищете входной люк.

Так они и сделали. Археолог натянул на себя «рыбью кожу» оранжевого цвета и сразу почувствовал себя звездным рейнджером. Не хватало только лучемета и ледоруба. Непейвода, одевшийся вперед него, прицепил ему к поясу страховочный линь, помог водрузить на спину реактивный ранец и протянул серебристый чемоданчик с инструментами. Там были весьма опасные вещицы, если, конечно, уметь ими пользоваться.

Двунадесятый Дом обихаживал Платона, как родной папа. А папа графов Рассольниковых до сих пор, наверное, шатается по кабакам на другом конце Галактики, что не мешает роскошной мраморной плите лежать на его пустой могиле на земном кладбище. Это Платону и младшей сестренке плевать, чем именно промышляет их папуля, а политикам и космолетчикам нужна чистая биография. И тогда благородный мертвец во сто крат ценнее, чем живой забулдыга.

Да-да, старший брат археолога занимался самым грязным делом на свете и не менее древнейшей профессией, чем проституция, – он был то ли сенатором верхней палаты ООН, то ли директором департамента Лиги Миров. Платон давно перестал следить за его служебными перемещениями.

А средний брат уже который год летал взад-вперед по Галактике, снискав уважение младшего. Он ведь производил нечто вполне конкретное: выхлопные газы, остаточную радиацию и световые вспышки. Всяко лучше, чем сотрясать воздух и вешать лапшу на уши рядовым гражданам.

– Проверил одежку? – осведомился Непейвода в тамбуре кессонной камеры.

– А как же, – ответил археолог и потребовал у скафандра доклад о работе всех систем. Как ни странно, они работали.

Крышка выходного люка утончилась до полной прозрачности и лопнула. Двунадесятый Дом вышел наружу первым. Гравитатор «Оболтуса» создал на причале половинную силу тяжести. И работается легче, и не надо парить в невесомости, нервируя желудок и рискуя набить шишку при слишком сильном толчке.

Других летательных аппаратов на причале не было. Следов пребывания человека тоже незаметно. За трехвековой полет хозяева астероида сто раз могли превратиться в людоедов мутировать до полного безобразия или вымереть поголовно.

«Что день грядущий мне готовит? Иль мимо пролетит она?» – пропел Платон Рассольников, на свой лад цитируя древнего мудреца. Очевидно, речь шла о выпущенной из револьвера пуле.

– Осмотрю камешек – так будет вернее, – сообщил по рации Непейвода. – Стой на месте. Я скоро. – Он врубил реактивный ранец.

Освещенная прожекторами «Оболтуса» фигурка в оранжевом скафандре быстро уменьшалась в размерах. Реактивный движок вспыхивал каждые пять секунд, и Двунадесятый Дом толчками удалялся от причала. Через минуту он скрылся за стометровым выступом на боку астероида.

– Ого! – воскликнул Дом, перейдя на тахионную связь. – Тут настоящее кладбище! Железа-то, железа… Одна штуковина приварена к другой, та – еще к двум или трем разом. В несколько слоев. Не сосчитать.

– Что там за штуковины? Бульдозеры или паровозы? Редкий случай. – Непейвода не понял юмора и ответил вполне серьезно:

– Трупы звездных кораблей. Ободранные, вылущенные остовы небольших суденышек и отпиленные отсеки больших посудин.

– Я же говорил: Саргассово море…– пробормотал археолог. – И что дальше?

– Пусть «Оболтус» отойдет подальше, а мы пойдем знакомиться с прозекторами, – ответил Двунадесятый Дом. – Возвращаюсь.

Неподалеку виднелась огромная плита главных ворот, изъеденная оспинами метеоритной пыли. Дом решил, что там могут быть ловушки, и предложил пойти в обход. Плазменный резак, как нож – консервную банку, вскрыл титанитовую крышку одного из дюжины люков, пятнавших бугристую каменную стену. Проход был открыт. Астронавты отшатнулись в стороны, прижавшись к поверхности астероида. Но наружу не вылетел ни огнедышащий дракон, ни даже обычная струя воздуха.

– Пошли? – спросил Непейвода.

– Так и быть.

И они осторожно, чтобы не повредить раскаленными краями скафандры, полезли в дыру. Похожий на штрек, темный коридор вел их в недра астероида. Гравитационное поле «Оболтуса» слабело с каждым шагом, и вскоре Платон и Двунадесятый Дом потеряли почти весь свой вес. Передвигайся они прыжками, непременно разбили бы макушки о низкий потолок. Пришлось идти «лунной» походкой, строго следя за движениями рук и корпуса. Напарники даже накоротко связались линем, чтобы не разлетаться друг от друга слишком далеко.

Время от времени Дом переговаривался с корабельным мозгом. Но когда коридор сделал поворот под прямым углом, связь с «Оболтусом» резко ослабла.

– Ныряем в ил, – пробормотал Платон. Двунадесятый Дом не разобрал:

– Кто выл?

– И дорогая не узнает, какой таксисту был конец.

– А-аа…– Протянул Непейвода. – Это земной фольклер…

Метров через двести коридор снова сделал крутой поворот. Он огибал астероид, явно не собираясь выводить их в обитаемую зону.

– Может, вернемся и резанем другой люк? – предложил археолог.

– Теперь проще пройти коридор до конца,-ответил Дом. – Наверняка снова выберемся на причал.

Но на причал они не попали. Прожекторы шлемов высветили на стене крупную надпись на космолингве: «Добро пожаловать». Под нею помещалась утопленная в камень бронированная плита. Едва напарники приблизились, плита стала подниматься, уходя в верхний паз. Дальше был обычный воздушный шлюз. Платон и Двунадесятый Дом шагнули в него, плита опустилась за спиной.

В шлюз с шипением начал поступать воздух. Анализаторы скафандров сообщили, что по составу он пригоден для дыхания и не содержит болезнетворных бактерий. И вот наконец вход в жилую зону астероида Чиуауа был открыт. Последнее, что увидел Платон, были две мигающие лампочки: синяя и красная.

Глава 8
Все грехи мира

«Крикуны, религиозная секта, основана в 81 на Земле. В ходе Первой Конкисты влияние распространилось на ряд малых колоний (астероиды и искусственные космические поселения), объявивших о своей независимости. В 531 специальной резолюцией Совета Безопасности Лиги Миров крикуны объявлены вне закона, а принадлежащие им территории получили статус государств-изгоев. Несколько громких судебных процессов. Человеческие жертвоприношения, кровавые оргии, групповой инцест, виртуальное насилие и др.».

Документ 8 (статья из «Большой галактической энциклопедии»)

Нависшее над ним лицо расплывалось. Взгляд Платона никак не хотел сфокусироваться, и он долго не мог понять, что лицо принадлежит человеку. Археолог моргнул раз-другой, зажмурился посильней, потом глянул снова. Оказалось – сухонький старичок с белыми от бельм глазами. Его седые космы были сплетены в косички, каждая из которых заканчивалась шипастым металлическим шариком.

– Очнулся, соколик! Вот и хорошо…– обрадовался старец. – Можно приступать к делу. – Он хлопнул в ладоши.

Рассольников лежал на каменном полу пещеры, вырубленной в толще астероида. Потолок и стены ее были неровными, ноздреватыми и освещались широкими мазками люминофора.

Платону принесли сосуд с каким-то мутным теплым питьем. Он не стал разбираться, яд это или чайные опивки; главное – вымыть изо рта и глотки неизвестно откуда взявшуюся отвратительную хинную горечь. С трудом разлепив спекшиеся губы, начал сосать через тонкий носик. Напиток был безвкусный.

– Глотай, глотай, милок, – поощрял его старик, уставясь на пленника невидящими глазами, – а не то нечем будет травить.

Рассольников подавился и закашлялся. Тот постучал его по спине. Напившись, Платон спросил:

– Чего вы от меня хотите?

– А хотим мы, чтоб ты понял, что это значит: быть блаженным братом во Космосе, – распевно ответствовал старик.

– И что дальше?

– Когда ты осознаешь нашу праведность, то утратишь жалость к себе и с радостью взберешься на разделочный стол. Ты будешь умолять нас, чтобы мы оказали тебе честь. И мы не станем долго ломаться: съедим тебя с пением и молитвами за твое вечное упокоение.

– А если я – гнусный скептик и не признаю вашу святость? – археолог тянул время. Каждая выигранная минута могла решить дело. Он очень надеялся на Непейводу и его особые возможности. Он ведь не знал, что ходячий муравейник вляпался по самое некуда.

– Признаешь, – мотнул головой старик. – Не было случая, чтобы грешник, пройдя ритуал Очищения, не признал святость Писания и живущих по его канонам братьев.

Непейводу тащили муравьеды. Почему-то они шли на задних лапах и морды у них были расплющенные – совсем как у людей. Клеточки Двунадесятого Дома медленно приходили в себя, и ему чудилось, что Древние враги их расы снова рядом, каким-то чудом они вырвались из Заповедника на волю и желали отпраздновать свое освобождение.

Психотропный излучатель на Дом Симбионтов подействовал слабее, чем на хомо сапиенс, но несколько минут Непейвода был в отключке. За это время у него отобрали чемоданчик с инструментами (они были у обоих), сковали руки и ноги титанитовыми браслетами, взгромоздили на дюралевые носилки и поволокли в центр жилой зоны.

– Только тронь! Укушу!.. – спросонья грозил Дом четырем гнусным муравьедам, но из его утратившего форму рта раздавалось лишь мычание.

Муравьеды, странным образом одетые в бурые балахоны, не обращали внимания на его угрозы. Они спешили, двигаясь большими прыжками. За всю дорогу не проронили ни слова.

Пленника протащили узким коридором и, открыв бронированную дверь, внесли в огромный куполообразный зал. Из мебели в зале имелись только стеллажи с какими-то странными штуковинами – наверное, атрибутами здешнего культа.

– Сейчас мы побеседуем с лазутчиком, – впервые подал голос один из муравьедов. Он говорил на одном из бесчисленных диалектов стандартного космолингва.

А еще через секунду Двунадесятый Дом обнаружил, что окружают его никакие не муравьеды – такие родные и понятные любому Дому-Симбионту насекомоядные существа с ФФФукуараби, – а заросшие немытым волосом сектанты-крикуны, изгнанные со Старой Земли за свои зверские ритуалы.

«Где же Непейвода?» – думал Платон, озираясь. Ходячего муравейника не было видно. Да и пленившие его крикуны не упоминали о Двунадесятом Доме. Они вообще помалкивали, уступив право голоса старику. Все десять крикунов были одеты в грязные обноски и казались изможденными и больными. Зато глаза у каждого горели звериным зеленоватым огнем.

С археолога сняли скафандр, оставив его в нижнем белье. Затем Платона распяли на большом пластиковом диске, подобрав его по размеру из высокой стопы. Крикуны были умелы и сноровисты. За полминуты они растянули археолога, сделав похожим на морскую звезду.

Диск был бурого цвета – то ли от несмытой крови, то ли был специально покрашен, чтобы кровь не бросалась в глаза. Рассольникову не стали вбивать гвоздей в руки-ноги – привязали запястья и щиколотки титанитовой проволокой, пропустив ее сквозь отверстия в краях диска.

А потом диск выкатили из пещеры и пустили катиться по коридору. Он вращался и подскакивал, ударясь то о пол, то о потолок. Немногочисленные зрители свистели и улюлюкали.

Мир закрутился перед глазами, удар следовал за ударом. Вопящие крикуны вращались вместе со стенами коридора, словно обмотанные драными лохмотьями лопасти ветряных мельниц. Археолога затошнило. Только что выпитое мутное пойло подступило к горлу. Оно неудержимо рвалось наружу.

– Быстрей! Быстрей! – орали крикуны. – Даешь!

Коридор был бесконечен. Беспрерывные удары диска отдавались в голове, сотрясая остатки мозгов. Платона стало рвать, вскоре вывернув желудок наизнанку. Там уже не было ничего, кроме едкой желчи, но судороги продолжались. Рассольникова корчило, он выгибался, будто под ударами бича.

Диск врезался в стену и упал, придавив археолога к полу. Платон не сразу понял, что произошло. А потом наступил блаженный покой. Оглушительный звон в ушах, рвотные позывы и боль в перетянутых руках и ногах – не в счет.

Диск подняли через пару минут, снова поставили на ребро и покатили в обратную сторону…

Археолог потерял сознание на четвертом заходе. Пускать диск тут же перестали и с помощью нашатыря привели пленника в чувство. Он лежал на спине, привязанный к диску, и тихонько постанывал. Платону было так плохо, что хотелось одного – умереть, но только быстро и легко. Несбыточная мечта…

Над ним снова склонился бельмастый старик.

– Похоже, ты быстро созреваешь. Это хорошо – к чему тянуть время… Не бойся сказать мне правду. Ты уверился в нашей святости?

Рассольникову свело желудок, он содрогнулся от боли и плюнул чем-то горьким. Плевок попал старому крикуну в лицо. Тот отшатнулся, вытер кончик носа рукавом.

– Еще не пора, – объявил старик. – Скоро смазка смазывается, да не скоро дело делается.

Диск подняли на ребро. Из глаз Платона засочились слезы. Сейчас крикуны начнут над ним смеяться. Он закричал, раздирая горло:

– Что вы понимаете в адских муках?! Жалкие подражатели древним! Небось и слыхом не слыхивали об испанском седле и поножах Святого Якова?!

– А ты нас научи! – весело ответил старик и махнул рукой. Начался пятый заход…

* * *

Двунадесятый Дом был надежно привязан к стеллажу. Скафандр с него до сих пор не сняли. Непейвода понятия не имел, что с ним собираются делать. Крикуны, понукаемые своим главарем, раскладывали у его ног какие-то подозрительные склянки. Наверняка там кислота или горючка.

Главарь выделялся среди прочих ростом и силой. Это был верзила с лицом висельника и волосатыми ручищами до колен. На груди его висела стальная цепь с выбеленными черепами человеческих эмбрионов. Одет он был в такой же бурый балахон, как и все остальные.

«Как там археолог? Надо его спасать», – подумал ходячий муравейник, мысленным приказом отстегнул шлем и моментально рассыпался на клеточки. Они вылетели из горловины скафандра и разлетелись по всему залу.

– Вот так-так! – всплеснул руками главный крикун. – Мельчает народ. – И тотчас гаркнул кому-то за спиной: – Пылесос мне сюда! Живо!

Пылесос доставили за считанные секунды. Он влетел в зал по воздуху – пущенный умелой рукой. Главарь ловко поймал его, но оторвался от пола и закружился вместе с пылесосом в воздухе. Пылесос был старинный, здоровенный, с выломанным из корпуса процессором, длинным шлангом и прозрачным резервуаром из стеклолита.

Дом попытался состроить из клеточек пистолет, но один из охранников вскинул обрез и выпалил картечью. Ошметки несчастных «мурашей» расшвыряло в стороны. Картечины рикошетили от стен снова и снова. Крикуны бросились на пол, и все же двоих задело, А главарь был как заговоренный.

Эхо выстрела смолкло, картечь перестала летать. Главарь опустился на пол и рявкнул на охранника:

– Убери пукалку, идиот! Своих перебьешь! Огнемет-сюда!

Ранцевый огнемет был склепан в астероиде по образу и подобию древнего оружия. Он не слишком удобен и весьма опасен в обращении, но тысячеградусная струя всегда вызывает уважение.

– Попробуют напасть – жги! Соберутся в тело – пали! – бросил главарь охраннику и приступил к делу.

Низкая гравитация помогала ему. Он, как очумелый, носился по залу, огибая стеллажи и пытаясь всосать клеточки Непейводы в мусоросборник пылесоса. Сплошной красно-бурый ковер лопался, превращаясь в расширяющееся рваное кольцо. «Мураши» стремительно разбегались, пытаясь выбраться из опасной зоны.

Охранник безуспешно пытался держать клеточки под прицелом, крутился на месте, пока не потерял равновесие и уселся на пол. В какой-то момент хобот пылесоса ухватил развевающийся подол крикунского балахона. Раззяву рвануло к главарю, они столкнулись лбами, так что искры посыпались из глаз. Главарь вырубил машину и в воспитательных целых двинул подчиненного по уху и в челюсть. Потом выдрал подол из шланга, отпихнул крикуна, и все началось снова.

Бегущий муравейник никак не мог выработать подходящую тактику. Клеточки впали в панику и спасались поодиночке. Они не могли сейчас думать о Доме в целом и отказывались подчиняться приказам.

Главарь матерился, пылесос надсадно ревел, втягивая воздух. Тысячи малюток улепетывали сломя голову, но то одну, то другую подхватывала воздушная стремнина и несла в разверстую пасть электрического агрегата.

«Мураши» карабкались по сводам зала, забираясь на верхотуру. Это была ошибка. Ветер под куполом был сильнее. Лапки и жвалы клеточек все чаще отрывало от спасительной стены. А главарь был просто неутомим.

И вот уже весь Двунадесятый Дом тысячами малюсеньких глазок следил за происходящим снаружи сквозь прозрачные стенки мусоросборника. Крикуны отпраздновали свою победу гортанными криками и приплясыванием, которое завершилось тем, что все они, кроме главаря, взлетели под потолок.

– Нам нравятся акриды – эта пища соответствует Писанию, – громогласно объявил главарь и щелкнул пальцами.

Два крикуна притащили в зал огромную сковороду. На Земле она весила бы не меньше центнера. Ненадолго отвернувшись от пылесоса, главарь начал придирчиво проверять: нет ли на ней неотмытых пригарин.

В этот миг Непейвода, собрав свои клеточки в кулак, ударил изо всех сил. Стеклолит треснул. Повторный удар, и резервуар раскололся. «Мураши» вырвались из плена, как струя – из брандспойта. Пыхая накопленными в брюшках газами, клеточки реактивными снарядами понеслись на врага.

– Это отвратительно! – с праведным гневом воскликнул главарь, оставил сковородищу и кинулся к стене.

«Мураши» кусали крикунов, забивали им рот и ноздри. Крича и воя от боли, охранники побросали свои обрезы, пытаясь отбиться. Огнемет так и не был пущен в дело. Огнеметчик спасал свои глаза.

Дом был слишком занят, разоружая крикунов, и прозевал бросок главаря. Оказавшись у стены, верзила нажал неприметную кнопку, и под потолком взвыл воздушный насос, скрытый за толстой, пыльной решеткой. Давненько его не пускали в ход.

Насос вытягивал из зала воздух. Крикунов он, понятное дело, утащить не мог, а вот легонькие клеточки насос легко подхватывал, грозя втянуть меж очистившихся от пыли прутьев. Куда унесут их воздушные струи? Размажут о мелкоячеистые решетки фильтров или вышвырнут в открытый космос?

* * *

Клеточки цеплялись друг за друга. Непейвода пытался собраться в тело, да ничего не выходило: слишком далеко они успели разлететься, и уж больно силен был напор.

Платон очнулся. В который раз он всплывал из небытия, чтобы снова увидеть над собой гнусные хари. Космические мутации славно потрудились над генами крикунов: оспины перемежались лишаями, а проплешины – шишками. Форма их носов и ушей поразила бы отпетого абстракциониста. Ногти отсутствовали, зато суставы были безобразно раздуты, а на лбах и подбородках торчали костяные наросты.

Если среди них имелись женщины, то Рассольников этого не разглядел. Он всегда чуял слабый пол на расстоянии, но сейчас его нюх был бессилен.

Единственным оружием крикунов были обрезы старинных ружей. Если, конечно, они не прятали чего-нибудь помощней в складках просторных балахонов.

– Крепкий мужик! – обрадовался старик и влил археологу в глотку полстакана едкой отравы.-Пей-пей, не бойся, – приговаривал он. – Это тебя подкрепит. Братья передумали и просят тебя потерпеть. Надо развлечь народ. Так что продержись подольше. Не разочаровывай меня, сынок. Нам нужно длинное, очень длинное представление. Мы слишком долго его ждали.

Платон жадно глотал это пойло – его мучила жажда. Непейводу он больше не ждал: если до сих пор не появился, значит, ему хана.

Археолога отвязали от диска и приволокли в длинное помещение с низким потолком, очень похожее на тир. Не дав Платону размять онемевшие руки-ноги, крикуны сноровисто раздели его догола и взялись привязывать снова – теперь уже к огромной мишени. Очевидно, крикуны намеревались посоревноваться в меткости.

Мишень стояла на стрелковой позиции, она крепилась сзади к приземистому механическому устройству. Каждый ее круг символизировал круг ада, а в центре, на месте языка, было нарисовано жуткое лицо с вылезшими из орбит глазными яблоками. Похоже, рисовали с натуры – во время очередной пытки.

Облизав засохшие, покрытые коркой губы, Платон Рассольников открыл рот и попытался проговорить:

– Чем дольше… станете мучить… тем хуже вам… будет потом…– приходилось делать паузы, чтобы перевести дух.

Крикуны расхохотались. Старик не удержался на ногах, плюхнулся на задницу и стал хлопать в ладоши, подпрыгивая на полу.

– Ты – самый лучший грешник за последний год, – отдышавшись, вымолвил старый хрен. – Спасибо тебе, сынок, за добрые слова. Умница ты наш…– И махнул рукой.

Мишень с привязанным к ней пленником быстро поехала в глубь тира. У Платона подступило к горлу. Он выпрямился, расправил плечи и приготовился с достоинством встретить разрывную пулю, лазерный луч или отравленный дротик.

Старик недаром говорил о долгом представлении. В потолке над мишенью открылся люк и оттуда на пол перед археологом выдавился шматок розовой массы, пахнущей свиным паштетом. Этот шматок тотчас начал меняться, стремительно обретая форму.

Через минуту Платон уже мог видеть результат скоростного биоформования: грубо вылепленное существо со всеми положенными женщине первичными и вторичными половыми признаками. Так могла бы выглядеть матерая неандерталка, которую тщательно побрили с макушки и до пят. Пропорции ее тела были безнадежно далеки от античного идеала, да и на современных кибердив она ни капли не походила. Череп украшал низкий лоб, в котором вряд ли копошились мысли, и мощная, выпяченная челюсть. Пахло от биокуклы тем же самым паштетом. И еще от нее веяло жаром – слишком много тепловой энергии выделилось в процессе изготовления.

– Совесть-то поимейте! – крикнул археолог, но его не слушали. Крикуны с горячностью обсуждали достоинства новорожденной.

Биокукла встряхнулась, пискнула, подскочила к Рассольникову и прижалась к нему. Археолог дернулся изо всех сил – тросы не поддались. И тогда Рассольников закрыл глаза и постарался расслабиться. Как гласит анекдот: если не можешь избежать неприятностей, постарайся получить от них удовольствие.

Ожившая биокукла начала энергично ласкать Платона; терлась о него животом и грудью, целовала слюнявым ртом, гладила по лицу и все такое прочее. О боже! Сначала ошизевший «Оболтус» пытался его соблазнить, а теперь к нему нагло пристает карикатура на самку.

Чудовище кряхтело, стонало, затем стало издавать трубные, торжествующие звуки – и тут крикуны наконец открыли стрельбу. Палили они из духовых ружей. Археолог в первые секунды решил: пришел ему конец.

Мелкие пульки вонзались в биокуклу, и она вздрагивала при каждом попадании. Чудовище рычало, хрипело и булькало, роняя изо рта красные сгустки, но своего «возлюбленного» из рук не выпускало. Живучая тварь.

Всякий точный выстрел крикуны встречали бурей восторженных криков и громким свистом. Конвульсии биокуклы и вовсе приводили их в экстаз. А сам археолог при этом не получил ни единой царапины. Он вдруг понял, что целят стрелки отнюдь не в него.

Но вот биокукла стала биться в агонии, издохла и сползла по телу Платона на пол. Он был перемазан ее кровезаменителем и даже не замечал, что воет от ужаса, стыда и унизительного чувства собственного бессилия. Его, Платона Рассольникова, лучшего черного археолога Галактики, смелого первопроходца и могучего мыслителя, непревзойденного любовника и неотразимого мужчину, истинного джентльмена и настоящего аристократа… поимели. И не какая-нибудь великая колдунья или легендарная женщина-вамп, а кусок паштета!

Труп биокуклы превратился в бурую жижу и стек в щели канализационного коллектора. Из трубки в потолке с характерным звуком выдавился новый шматок активной биомассы и повис над головой археолога. Платон с ужасом смотрел на колебания гнусно-розовой штуковины, потом шматок оторвался и полетел вниз… Подпрыгивая и размахивая руками, крикуны улюлюкали, как футбольные фанаты после забитого гола.

* * *

Крикуны, задрав головы, смотрели, как умирает грешник. Насос продолжал работать. Воздушные потоки подхватывали клеточек, и они стаями взлетали к потолку. Непейвода уже потерял четверть массы. При этом он испытывал не физическую, а душевную боль – от невозвратной потери. Еще немного, и его личность распадется.

Если бы «мураши», цепляясь лапками и жвалами за неровности каменного пола, начали ползти к кнопке в надежде выключить насос, еще на полдороге их число стало бы меньше критического. Броситься на главаря и силой заставить его нажать кнопку? Еще глупее. И тут словно кто-то шепнул Дому на ухо: «Пусть враг поможет тебе собраться».

Двунадесятый Дом тотчас отдал приказ своим клеточкам. Они разом перестали сопротивляться и взмыли вверх. Сливающиеся струи воздуха сами сближали их. Несясь бурой тучей, «мураши» сцеплялись друг с другом. Подлетая к решетке вентилятора, клеточки уже почти сцепились в единое тело. Шмяк! О решетку ударилась уже не россыпь малюсеньких «мурашей», а господин Непейвода собственной персоной. Ударился и медленно полетел вниз, поддерживаемый воздушными потоками.

С потолка спускался мертвец – безголовый, с развороченной грудной клеткой. Он не представлял ни малейшей опасности, и крикуны не стали стрелять. Они спокойно ждали, когда жалкий труп упадет к их ногам.

На ФФФукуараби боялись генной инженерии, зато селекцию проводили с незапамятных времен. И притом самыми безжалостными методами. А потому все «муравьишки» умели оказывать слабенькое гипнотическое воздействие. Если сложить их карликовые усилия, можно было получить вполне приличный разовый импульс. Потом клеточкам придется долго копить психическую энергию, но ведь это потом…

Приземлившись, Дом молниеносно провел пару рукопашных приемов. И вот он уже стоял, в каждой руке сжимая по заряженному обрезу. Два поверженных крикуна слабо копошились у его ног, остальные оцепенели.

– Бросай оружие! Руки вверх! – рявкнул Непейвода.

Побросали. И только один из охранников вскинул свой обрез. Муравейник выстрелил навскидку. Картечь разворотила крикуну локоть. Тот заорал как резаный и, потеряв сознание, рухнул на спину.

Воспользовавшись тем, что Двунадесятый Дом отвлекся и смотрит в другую сторону, главарь прыгнул к люку, сорвал титанитовую крышечку слева от него и дернул за рычаг. Развернувшись, Непейвода выстрелил в крикуна. Картечь разворотила ему правую кисть.

В зале пронзительно взревела сирена. Люк с грохотом захлопнулся, зашипела пневматика. Над ним замигала красная лампа. Главарь лежал на полу у стены, прижав к груди изувеченную руку, и протяжно стонал: «А-а-а-а-а…»

– Есть еще желающие? – спросил Дом.

– Мы сдаемси, – прохрипел главарь. Он судорожно открывал рот, пытаясь протолкнуть в грудь воздух.

– Лицом к стене! Живей! Руки за голову! Не двигаться! – командовал Непейвода. – А теперь ты расскажешь, как открыть двери.

– У тебя… ничего… не выйдет… жучара…– с трудом выплевывал слова верзила. – Разгерме… тизация… Отсек… задраен…– Закашлявшись, он скорчился и уткнулся головой в пол.

* * *

Третья биокукла испустила дух. Скоро родится очередная смертница. Платон дрожал как осиновый листок. Ржаво-бурая корка кровезаменителя покрывала его тело. Крикуны изрядно утомились – не столько от стрельбы, сколько от шумного выражения восторга, и начали мазать. Археолог получил два легких касательных ранения – предплечья и кисти руки, а также пулю в мягкие ткани бедра. Когда будут расстреливать четвертую биокуклу, наверняка прикончат и его.

В дверях тира возникло какое-то движение. Затем в облаке черного дыма, озаренного багровыми вспышками, в грохоте взрывов в тир ворвался ангел мщения. Нескольких крикунов отшвырнуло взрывной волной, вмазав в стены. Один горел заживо, визжа и катаясь по каменному полу.

* * *

Обрезы крикунов слабо тявкали в ответ, а сами они, порванные в клочья и изрешеченные, один за другим попадали на пол, чтобы уже никогда не встать. Старик бросился бежать, но лазерный луч оказался быстрее– перерезал его в поясе. Так дети ломают оловянных солдатиков.

Грохот стих, а дым рассеялся. Звон тишины в ушах, удушливый запах горелой одежды и плоти – больше Платон не ощущал ничего. А перед ним из пузырящейся розовой массы формировалась четвертая биокукла. Росла, росла да не выросла. Кто-то быстрыми шагами приблизился и отшвырнул ее в сторону.

Жуткая картина, привидевшаяся археологу несколько дней назад, стала явью. Платона спас отросток «Оболтуса». Розовокожий, покрытый мелкими волосками, с небольшим бугорком вместо головы – он выглядел как карикатурная копия человека. Он был весьма похож на убитых крикунами биокукол, но на самом деле являлся машиной убийства.

«Оболтус» отрастил автономное тело и отправил на выручку своему экипажу. За гомункулусом не тянулась безразмерная пуповина. Им управлял вживленный в туловище процессор. Отростку не нужен был воздух, энергией его питал микрореактор, где непрерывно аннигилировали крохотные порции электронов и позитронов. И при этом он был неплохо вооружен: дезинтегратор рос из его левой руки, бластер рос из правой, распылитель сонного газа торчал из верхушки туловища – рядом с инфракрасным прицелом, радаром и прожектором.

Гомункулус не стал повторять маршрут Рассольникова и Непейводы, пошел напрямик. Он шагал по коридорам астероида, выбивая запертые двери и поливая огнем все, что за ними скрывалось. Крикуны, оказавшиеся у него на пути, пытались сопротивляться: палили в гомункулуса из обрезов, швыряли баллоны с горючей смесью и на полную катушку запустили «цветомузыку», которая сбила с ног напарников. Впустую. Отросток никого не подпускал близко, всякий раз успевал выстрелить первым и был абсолютно невосприимчив гипнозу.

…Гомункулус отвязал Платона от мишени. Археолог был чуть и сразу опустился на липкий от кровезаменителя пол. Его спаситель встал рядом, нацелив оружие на развороченную дверь в коридор. Он охранял Платона от всех на свете опасностей, а археологу невыносимо было на него смотреть. Платон уронил голову на грудь и закрыл глаза.

У Платона Рассольникова надолго (на неделю или даже две) отбили охоту ухлестывать за женщинами, а уж всякого рода биокукол или материализованных виртуальных красоток он отныне видеть мог без содрогания.