Текст книги "Эра Броуна"

Глава четвертая
20 СЕНТЯБРЯ

16

ПРИМАК (1)

Палуба авианосца была скользкой от дождя. Порывистый ветер гнал рваные клочья облаков. Поднялась высокая волна, раскачав даже эту непомерной величины посудину. Было незаметно, чтобы авианосец “Дуайт Эйзенхауэр” как-то особенно приготовился к встрече. Служба шла по обычному распорядку. Это не укрылось от глаз генерал-лейтенанта Примака, и он буркнул поминутно оглядывающемуся на него Равандрану:

– Не больно-то нас привечают.

Прилепившийся на плече электронный переводчик тут же перевел. Примак и сам вполне сносно говорил по-английски, но в официальных случаях предпочитал не рисковать, не подставляться. Он не очень-то уверенно чувствовал себя, попадая в сферы высокой политики – гость на чужом празднике, вернее, непрошеный гость… Бывший командующий миротворческими силами ООН в Восточной Африке генерал-лейтенант Мис, эвакуировавшийся сюда из подвергшегося бомбардировке штаба, стоял одиноко у носового входа в надстройку. Внимательно рассмотрев приближающуюся группу людей, он с удивлением не обнаружил в свите Генсека председателя Комитета по миротворческим силам ООН.

Мис еще не знал, что Примак поставил категорическое условие, без которого ни за что не принял бы на себя командование – непосредственное подчинение его Генсеку в обход лорда Пикфорда. И Равандран без особых возражений дал согласие. Главное, что Совет Безопасности был не против. На протесты самого председателя комитета после провала военной блокады ТАР можно было не обращать внимания. Имелось и еще одно условие, о котором на авианосце тоже не знали: весь штаб Миса должен был отправиться домой вместе с шефом. Примак привез в Африку своих людей.

Выглядел генерал-лейтенант Мис как обычно, на лице – под плохо сработанной маской безразличия – была видна смесь обиды и облегчения. Словом, он не слишком уж страдал от своей отставки. Другое дело – его штабные офицеры. Они настороженно смотрели из иллюминаторов надстройки на приближающегося нового командира – не все были уверены в прочности своего положения – и с облегчением вздохнули, не обнаружив у Примака свиты из русских офицеров. Впрочем, немалая часть штабников откровенно жаждала вернуться на родину.

Те из команды “Эйзенхауэра”, кто находился наверху, с нескрываемым любопытством рассматривали “генерала-Могилу”. Примак шел по качающейся палубе медленно (нельзя было обгонять страдающего морской болезнью и постоянно поскальзывающегося Генерального секретаря ООН), но твердо – ни разу не покачнулся. Ладно сидящий камуфляжный костюм, низкие сапоги вместо положенных по штату высоких десантных ботинок, особенная русская портупея с двумя перекрещивающимися на спине ремнями; на боку большая кобура для автоматического пистолета. Голубой берет у Примака надет чуть набекрень, не так щегольски, как у коммандос из спецназа или “лихих” штабников, а в самый раз. А вот у Равандрана берет и вовсе был натянут на самые глаза, видно, из опасения, что вдруг улетит. И эта деталь придавала Генсеку неистребимо стариковский вид.

Примак – среднего роста, широкоплечий брюнет с короткой стрижкой и вечно чуть прищуренными глазами. Много складок на лбу, у глаз, носа и рта. Взгляд пронзительно-внимательный, мгновенно переносящийся с одного предмета на другой, но при этом почти спокойный.

Похоже, навязанный Генсеком темп жизни казался генералу до невозможности медленным, но это следовало стоически перенести, ведь высшая мудрость была в терпении и умении выждать и внезапно, в самый подходящий момент, нанести молниеносный, неотразимый удар.

Адмирал Клингерман наконец-то соизволил появиться на палубе и встал рядом с генерал-лейтенантом Мисом. Длинный путь, который проделали ооновцы с самого носа по скользкой, качающейся палубе, похоже, не был случайностью. Адмирал специально дал команду сажать вертолеты как можно дальше от надстройки, чтобы заставить высоких гостей хоть ненадолго почувствовать себя не в своей тарелке и малость сбить с них гонор и спесь. Возможно, с Равандраном так и произошло – он добрался до адмирала едва не на последнем издыхании, – но только не с Примаком. Клингерман сразу уразумел это и против воли нахмурился. Планировал же он встретить русского, приветливо улыбаясь.

Отдание чести, представление, рукопожатия – весь этот церемониал занял не более трех минут. Но и за это время адмирал успел промокнуть с головы до ног – что уж говорить о Мисе и залетных ооновцах…

– Прошу, – адмирал как хороший хозяин отступил от двери, с этакой галантностью чуть наклонился, приглашая входить внутрь. – Сейчас вы переоденетесь, согреетесь (можно принять горячую ванну), а потом небольшой прием в честь нового командующего – он же прощальный обед, даваемый генералом Мисом. Жизнь есть жизнь, – Клингерман чуть заметно усмехнулся.

Равандран поспешно покинул палубу, шагнув в теплый сухой коридор. За ним последовал Мис.

– Прошу прощения, адмирал и вы, генерал, – неожиданно изрек Примак, продолжая стоять под дождем брызг, – Я не могу принять участие в торжествах. Надеюсь, господина Генерального секретаря вполне достаточно, чтобы обеспечить достойное прощание.

– Но как же, генерал? – раздался из коридора растерянный голос Равандрана.

– Время разговоров истекло. – Примак демонстративно взглянул на командирские часы. – Мои войска уже вступили в бой…– Потом он повернулся к стоящему в дверях Клин-герману: – А вам, адмирал, вынужден выразить свое презрение. На вас кровь Георгиадиса и его штаба… Честь имею. – Стремительным движением приложил руку к берету и, развернувшись, быстро пошагал – почти побежал – к своему вертолету.

Воцарилась мертвая тишина.

– Н-да, – только и изрек спустя минуту адмирал, потом все же решился добавить: – Судя по всему, господа, генерал в своем репертуаре. – Прокашлялся. – Прошу, господа, программа продолжается. – Голос его был уже не тот.

17

Шифровка: АХИЛЛ – КРАКОВЯКУ

Ваши сведения об Очкарике подтвердились. Более двух лет работает на Борбовича. Серьезных улик нет. Проследите передачу октябрьского кейса. Продублируйте начинку контейнера с информацией. Вид его неизвестен. При невозможности делайте мягкий перехват. Глухой будет ждать в кафе “Ракшас” до одиннадцати. Запасной вариант через Норушку.

18 АНДЖЕЙ (3)

Эти придурки из отдела разведки что хотят, то и делают. Как всегда, ничего не сумели разузнать по-человечески, и теперь ломай из-за них шею. Подставляют под пули без малейших угрызений совести. Ну, ничего – когда-нибудь я отплачу им сторицей…

Кажется, опять “хвост”. Всех что ли сегодня водят или только особо отличившихся? Если выдали свои, уже ничто не спасет. Зря не попрощался как следует с Джилл. “Пока, пока…” Вот тебе и “пока”… Итак, для спокойствия считаем, что сегодня водят всех. Резюме: Семья чего-то смертельно боится. Значит, наступил тот самый момент, когда можно переломить игру, запустить новый сценарий. Уже хорошо. Ясность сама по себе дорого стоит.

Уф-ф! Вроде оторвался. И всего-то пробежались маленько по проезжей части… Нет, вот еще один. Плотно пасут, сволочи! Однако не на того напали… Что, не нравится? Тренироваться надо, мистер Одышка… Поосторожней на поворотах! А шуму-то, шуму!.. Ах, какая была аккуратненькая дверца… Ну, уж тут я не виноват! Чего это он вдруг под колеса бросился? Видно, не с той ноги встал. Нервный сегодня народ какой-то…

Больше Анджея никто не отвлекал. Прибыл он на место за десять минут до шмона – в самый раз, чтоб успеть “размазаться по стенке”. Как это у нинзя называется? Хоть убей, не вспомню.

Подвал как подвал – ничего интересного. Идеальное мес-тодля тайной встречи – по мысли наших сановных идиотов, насмотревшихся дурных детективов.

Ну вот, идут, охломоны. Всегда поражался, до чего же много в кланах придурков… Зато какое наслаждение, когда встретишь истинного профессионала! Хоть есть с кем схлестнуться, поразмять косточки – тряхнуть стариной.

Это называется – ищут… Ручки пачкать не хочется – сыщики, мать твою!.. Они, небось, и в писсуар-то в клозете лишь с третьей попытки…

Давно уже мне этот Очкарик не нравится, а вот прицепиться до сих пор было не к чему. Круглый, лоснящийся – помесь пончика с крутым яйцом, довольный, поблескивающий стеклами очков и золотом дужек. Всем довольный, со всеми приветливый (даже с последним привратником), вечно улыбающийся (этак про себя и для себя) и невероятно, невообразимо лживый – ни одного слова в простоте не скажет: так, чтоб без задней мысли, без скрытого смысла или какого-нибудь подвоха. Приторно-лживый – от одного его взгляда у меня слипаются губы, хочется прополоскать рот и проплеваться как следует…

Да-с… А от Ван Куо ни ответа, ни привета. Шифр Крота пока что не по зубам даже лучшим японским “железкам”. А время уходит. Прямо-таки кожей чувствую, как оно утекает, лишая сил, уверенности, а значит, и победы…

Куча мусора – только и всего. Куча мусора – и что в ней такого особенного? Старая ветошь и пакля. Но не нравится мне она и все тут. Шестое чувство старину Краковяка еще никогда не подводило. Неужто мина там? Не-ет, не то… Я ж прощупал подвал на сей предмет. А что тогда? Микрофон? Телекамера? Просто крыса? Все не то. Не знаю… И не проверить никак. Даже пошевелиться не могу, не то что подползти туда и рученькой пощупать – сразу засекут. “Размазался” ведь я…

Этим мальчикам задницу бы подставлять, а не в мужские игры играть. Шепчутся, хихикают, друг дружку за бока хватают. А на тряпье это подозрительное нуль внимания. И меня хоть бы кто из них учуял, вздрогнул ни с того ни с сего, обернулся бы лишний раз, издырявил взглядом мой простенок. Ни хрена!.. И почему их Папочку еще не прихлопнули “торпеды” Рваных Ушей? Или у него в личной охране ребятишки посерьезней? Уши – они шутить не станут и спуска не дадут: всегда в напряге, всегда на взводе – только подставься…

Ну, вот и Очкарик с двумя бугаями. Наверняка отставники из морской пехоты. Нанять профессионалов – разве в “Спичечном коробке” зелененьких достанет? Отдавать этим гнидам – пожалуйста, а пустить на стоящее дело – ни за что. Тут же раздадутся вопли о режиме экономии, о бедности программ ЮНЕСКО, ЮНЕП, ЮНИСЕФ и прочих еще трепещущих трупов. То ли бюрократическое помутнение мозгов, то ли в Секретариате каждый второй – подсадная утка. Скорей всего, и то, и другое…

Бугаи озираются, играют “пушками” – того гляди выронят из волосатых клешней. А он что? Спокоен, внутри-то он спокоен, как труп в морге, и лишь притворяется испуганным – не больно старательно играет, но для этих обезьян достаточно…

Где же у него этот чертов контейнер? Интроскоп мой впустую греется – в сетке поисковика одни нули. Не иначе в кейс вмонтирован, а там наверняка экранировка. Так ведь дождешься: передаст денежки – и с концами. А из Папочки уж ничего не выковыряешь!..

– Хм… Господа! – звучным, хорошо поставленным баритоном обратился Очкарик к “парнишкам” Папочки-Борбо-вича, застывшим в настороженных позах (руки в карманах или за пазухой). – Я официально уполномочен административным директором… И согласно нашему… хм… соглашению, передаю вам плату за охрану Генерального представительства в октябре месяце… Прошу пересчитать. – Пощелкал цифровым замком и протянул кейс ближайшему “мальчонке”.

Тот среагировал не сразу, опасливо взял емкость в руки, будто там могла оказаться бомба, потом быстро передал назад – остроносенькому и востроглазенькому типчику в бежевом плаще и точно такой же шляпе. Его Анджей до сих Пор почти и не замечал, верно, из-за полной и окончательной неприметности. Типчик открыл кейс и, бросив мгновенный взгляд, оценил содержимое, затем поворошил тугие пачки зелененьких, поковырял одну ногтем, потер пальцем и пропищал:

– Порядок.

В этот момент мой интроскоп наконец-то заработал: в одну из пачек сотенных купюр была вложена микропленка. Дистанционный дубликатор тихонько затиликал, считывая информацию. Вот тут-то все и произошло…

Первым среагировал главный мордоворот Папаши Бор-бовича (тот, что до сей поры стоял позади всех). Он выхватил из-под плаща “узи” и разрядил магазин в наезжавшую на него машину. Нулевой эффект. Остальные боевики остолбенело смотрели на эту чертовщину. Охранники Очкарика, пятясь, дружно нажимали на курки своих никелированных револьверов. Пули пролетали сквозь лишенные стекол окна автомобиля, ударяли в бетонные перекрытия подвала и, вышибая искры, рикошетили от стальной арматуры. Впиваясь же в тело водителя, они как будто не причиняли ему никакого вреда. А сам Очкарик каким-то образом очутился на крышке двухметрового пыльного контейнера и что-то беззвучно кричал.

Анджею очень хотелось выскочить из подвала и мотануть куда-нибудь подальше из этого сумасшедшего города. Но он таки в очередной раз сумел обуздать свой безотчетный порыв. Выдержка – превыше всего…

Водитель автомобиля походил скорее на огромную серую тряпичную куклу, а не на живого человека (это уж Краковяк потом разглядел – когда все кончилось). Да и сам драндулет неопределенной Марки и возраста производил странное впечатление: багажник, капот и дверцы не имели ручек и замков, панель управления представляла собой грубую имитацию, а колеса были без шин.

Однако ж в те секунды никто не мог анализировать увиденное, да и рассмотреть как следует машину не было времени. Автомобиль, возникнув из ничего – из груды лежащего в центре подвала старого барахла, которое уже давным-давно чем-то тревожило Краковяка, – взревев несуществующим мотором, устремился к дверям, с грохотом сшибая на пути вполне вещественные преграды: ящики, ржавые остовы мотоциклов и пустые баки для мусора.

Наконец заработали автоматы остальных “парнишек”, и тело водителя стало походить на ситечко. В этот момент драндулет врезался в контейнер, на котором топтался Очкарик. От удара ооновец пошатнулся и, судорожно взмахнув руками, полетел вниз. Контейнер спустя мгновение рухнул на него. Автомобиль покореженным бампером боднул контейнер еще раз, протащил с полметра, потом мотор взвыл, заперхал и заглох.

Сменив рожки, “парнишки” продолжали высверливать в водителе дырочки. И хотя тело его дергалось от попаданий, руки по-прежнему мертвой хваткой цеплялись за руль.

Потом невдалеке завыла полицейская сирена (как потом выяснилось, копы ехали по какому-то другому делу), и все вмиг переменилось. Не забыв прихватить кейс, охранники гурьбой ринулись на улицу, поспешно запихивая под плащи “узи” с опустошенными магазинами и горячими стволами. Ооновские же охранники, продолжая сжимать в руках бесполезные револьверы, медленно приближались к раздавленному телу своего шефа.

Теперь намучаемся, вычисляя нового осведомителя Папаши, – думал Краковяк, мучительно страдая от невозможности вытереть пот со лба. – Труп за трупом – пошла полоса…

Интроскоп давно отключился, но пока Анджей не попадет в лабораторию, он не сможет узнать, скопировал ли все, что нужно. Больше ему здесь делать было нечего.

19

Из нобелевской лекции лауреата Нобелевской премии мира Уилла Ила:

“…Сегодня человечество расколото как никогда: на бедных и богатых, на мусульман и христиан, на высокообразованных и неграмотных, на черных и белых, на фанатичных революционеров и не менее фанатичных консерваторов, на инфицированных СПИДом и пока еще здоровых… И эти трещины, грозящие окончательно погубить род человеческий, продолжают расти и ветвиться, пересекаясь все в большем количестве точек. Огромный кристалл, брильянт, имя которому Человечество, стал предательски хрупок – на самой грани разрушения.

Что нужно делать, чтобы спасти его? Вот единственный вопрос, который должен волновать всех здравомыслящих людей. Сделать свой шаг навстречу? Слишком банальный и неконкретный ответ. Да и стоит ли идти навстречу, когда тебе грозят ножом, когда в тебя стреляют? Если только шагнуть, сжимая в руке точно такой же нож или винтовку? Но это значит убивать… Убивать, чтобы на свете не осталось людей с отличными от твоих взглядами, верой, нервной организацией и цветом кожи. Это ли выход? Ведь тогда на всей нашей огромной Земле в конце концов уцелеет один-единственный человек, остаток жизни которого обернется для него вечной карой.

Итак, что же нам делать?!”

20

ХАБАД (1)

Над головой опять рвануло. Оранжевые искры посыпались с небес. Казалось, каждая из них была по меньшей мере или ракетой, или бомбой. Хабад распластался на сидении “роллс-ройса”. В данный момент ему было наплевать, что подумает водитель. Все равно тот уже НЕ БЫЛ.

Грохот, грохот, всюду грохот… Мамбуту, зачем ты не вразумил меня?!

Стоя на плоской крыше хибары, пулеметчик лупил от живота длинными очередями куда-то во вспыхивающую темноту небес. Гильзы веерами разлетались во все стороны. Адъютант наконец-то появился из этого воющего и взрывающегося ада.

– Дорога свободна, соратник! – прокричал он сквозь грохот.

– Хо-ро-шо, – по слогам произнес Хабад – у него получалось только так. – Но сна-ча-ла у-бе-ри э-то-го пси-ха. – И замолчал – выдохся напрочь.

Адъютант поозирался, не сразу поняв, чего от него хотят, потом судорожно полез рукой в кобуру, не обнаружил там пистолета – маузер был заткнут за пояс. Но вот наконец вскинул его и выстрелил пулеметчику в грудь. Тот упал не сразу – сначала подломились ноги, и он еще лупил в небеса, стоя на коленях. Наконец солдат вытянулся во весь рост. Новый разрыв осветил его лицо: зубы оскалены, белки выпученных глаз сверкают.

– Е-дем! – прошелестел Хабад, и адъютант впрыгнул в открытую дверцу машины. Водитель нажал на “газ”.

Справа у самой дороги вырос огненный столб. “Роллс-ройс” бросило на обочину, Хабад ударился лбом о пуленепробиваемое стекло. Водитель сумел вывернуть руль, и они помчались дальше. Позади ярко вспыхнуло, с треском обрушились бамбуковые стены хибары. Вдруг кто-то возник перед бампером, широко раскинув руки. Водитель попытался было затормозить.

– Впе-ред! – скомандовал Хабад – голосовые связки по-прежнему не слушались его.

Тело тяжело ударило в лобовое стекло и исчезло.

– Кажется, это был ко… командир когорты, – полуобморочно пробормотал адъютант. Неужели он мог разглядеть лицо в этом сером пятне? Хабад с ненавистью посмотрел на него. Насколько проще, когда это всего лишь некое безымянное тело! Вот кретин!..

…И зачем он только отправился на передовую? Впрочем, этот чудесный солнечный день не сулил ничего плохого. Он ведь только хотел поздравить войска с Днем Революции и наградить отличившихся, что всегда поднимало боевой дух. Теперь же этот дух выйдет весь. Не самый плохой каламбур…

Противник неожиданно перешел к активным действиям и эффект, против всех ожиданий, оказался ошеломляющим. Значит, все-таки новый командующий… Новый…

Машину подбросило на ухабе, и Хабад снова ударился – теперь уже макушкой о потолок салона. Зубы клацнули. Позади грохотало все сильнее, хотя “роллс-ройс” быстро удалялся от расположения боевых частей. Неужели огненный вал идет следом?!

Вал не дошел… Машина благополучно выбралась на шоссе и помчалась в тыл. Следуя великолепной интуиции водителя, “роллс-ройс” виртуозно огибал воронки от бомб и снарядов. Прекрасный малый, этот Пекар, – подумал Хабад о водителе. – Жаль расставаться. – Но дело было решенное.

С утра Хабад объезжал на джипе выстроившиеся манипулы. Бойцы дружно кричали: “Да здравствует свобода! Ура!” А он стоял, вцепившись левой рукой в металлическую скобу, чтобы не покачнуться на колдобине, правую держал у козырька. На сей раз он молчал. Поздравления выкрикивал командующий фронтом, он же и вручал красно-черные значки “Соратника”. Хабад был не в настроении. Уже часов с десяти он стал чувствовать, что не все в порядке – что-то произойдет, не может не произойти. Он изо всех сил пытался подавить в себе это чувство, но праздничное настроение все равно было напрочь испорчено.

Торжественный обед для офицерского состава был организован в штабе головной когорты. Ее командир, мощный негр, еще лет двадцать назад бежавший с группой повстанцев из Джубы и многократно отличавшийся при создании ЩИТА СВОБОДЫ, не пьянея, произносил тост за тостом. Он внимательно следил, чтобы все присутствующие пили до дна. Только самому Хабаду не навязывал свою волю. Лидер Революции сидел, откинувшись на спинку кресла, мрачно смотрел на празднество и лишь изредка пригубливал стакан с бренди.

Несмотря на полевые условия, стол ломился от угощений. Фирменным блюдом были молочные поросята с маисом, однако у Хабада напрочь пропал аппетит. Но и совсем уйти из-за стола он все ж таки не решался – среди военных пойдут нежелательные разговоры. Зачем наживать себе лишние проблемы?

Ему казалось, что командир когорты и без того недобро поглядывает на него, продолжая на словах восторгаться полководческим талантом Лидера Революции. Хабад мучительно раздумывал о судьбе этого суданца. Пока что именно головная когорта победоносно наступала и достигла наибольших успехов. Именно она наголову разгромила Геор-гиадиса, и голова этого упрямого, но бездарного генерала теперь украшает столичную кунсткамеру ТАР наряду с головами личного представителя Генерального секретаря ООН, трех африканских президентов и архиепископа Бардуслея. Каламбуры порой рождались у Хабада, доставляя недолгое, недовольно сильное чувство удовольствия. Мало что радовало его в жизни. Даже отправляя к Мамбуту врагов и предателей, он все чаще грустил, думая о преходящести, бренности всего сущего, об относительности понятий дружбы, верности, единства…

Первый ракетный удар был Нанесен еще при свете дня. Склад боеприпасов взлетел на воздух прямо у него на глазах. Рвущиеся снаряды сыпались градом, моментально запалив близлежащие дома. Вскоре окраины поселка затянуло едким дымом. Вонь собачьих шкур и кизяка была просто невыносимой.

…Навстречу “роллс-ройсу” попалась колонна из нескольких бронетранспортеров. Хабад приказал водителю остановиться. Адъютанту пришлось стрелять в воздух, чтобы командир колонны понял, чего от него хотят.

Чистенький, отутюженный офицерик – видно, только что из училища – строевым шагом подошел к вылезшему из машины Лидеру Революции, по всем правилам отдал честь и представился. Хабад не ответил (да ой и не слышал вовсе слов этого сопляка), подхватил его этак доверительно под локоток и увлек на обочину, отгородившись “роллс-ройсом” от остального мира. Из открытых люков БТР стали высовываться головы бойцов.

– Послушай, мальчик…– тихо проговорил Хабад, – Там, на передовой, от тебя пользы не будет. Сопроводи-ка меня до столицы.

– Но мой приказ!.. Там же идет бой!.. – скорее всхлипнул, чем выкрикнул офицерик.

– Им уже не поможешь, – окончательно овладев собой, теперь уже совершенно спокойным голосом ответил генерал. – Будем создавать новую линию обороны по реке Кибали.

– Так далеко?

Это действительно почти полностью перечеркивало результаты двух последних месяцев войны.

– Тебе никогда не приходилось отступать? – Хабад притянул офицерика к себе и пристально посмотрел ему в глаза.

– Нет, соратник!

– Этому тоже следует научиться…

Колонна развернулась и разделилась на две части, пропустив “роллс-ройс” в центр. Командир бронецентурии теперь сидел в легковой машине вместе с Хабадом. Тот почему-то не захотел отпустить офицерика в головной БТР согласно боевому расписанию и всю дорогу что-то втолковывал ему, учил уму-разуму:

– Ты пойми: победным маршем мы никогда не дойдем до Нью-Йорка. Предстоит трудная борьба: позор поражений порой сменит блеск побед. Надо быть готовыми к этому – не паниковать, не думать о капитуляции, а твердо верить в нашу цель и идти до конца. Если не мы, так наши дети обязательно победят, водрузив черно-красное знамя над Капитолием. Великий Махди и тот не дожил до победы, а ведь он был выше всех?..

В колонне слишком поздно заметили этот самолет. Он летел со стороны столицы, и потому сначала решили, что свой. Потом, разглядев голубые эмблемы ООН на крыльях и фюзеляже, понадеялись, что он уже отстрелялся-отбомбился, но, видно, “закрома” его еще не совсем опустели.

Впрочем, все равно негде было укрыться – кругом незасеянные, разбухшие от влаги поля. Автоматическая пушка штурмовика сделала всего двенадцать выстрелов, но и этого оказалось вполне достаточно…

Хабад выбрался из горящей машины и едва не упал, наткнувшись на откатившееся колесо БТРа. Сзади копошился этот сопляк, командир центурии. В борту ближайшей бронемашины зияла здоровенная дыра. Из нее раздавалось какое-то странное шипение. Хабад не сразу понял, что такие звуки может издавать человек. А все потому, что у генерала заложило уши.

Две головные машины скатились в кювет, они остались целы, хоть и опрокинулись набок – теперь их надо поставить на колеса. В хвостовой взорвались боеприпасы, и долетевший при порыве ветра запах жареного мяса тут же вывернул желудок Хабада. Еще три БТРа получили пробоины, и лишь один из них не потерял ход.

Самолет уже было не видать. И ведь все случилось в один миг – даже трудно поверить, что еще минуту назад колонна стремительно неслась по стратегическому шоссе номер два.

– Командуйте, лейтенант! – прокричал Хабад в ухо офицеру. – Чтоб через пять минут все три машины были в порядке! – Тот отшатнулся – так ведь недолго и перепонкам лопнуть.

Генерал уселся в придорожную пыль. Поглядел на свой “роллс-ройс”. Развороченный бампер и багажник, смятая крыша, на переднем сиденье выгнутые тела водителя и адъютанта. Хоть одна проблема снята сама собой.

Надо будет дать им обоим Героя Революции посмертно, – вдруг решил Хабад, – ведь они погибли вместо меня…

21

Специальный корреспондент газеты “Вашингтон Пост”, аккредитованный при Штаб-квартире ООН, сообщает из Нью-Йорка:

“Согласно неофициальному заявлению постоянного представителя Великобритании при ООН Джилберта Фицроя, Генеральная Ассамблея постоянно принимает решения, идущие в разрез с линией Совета Безопасности, критикует его деятельность, требует изменения Устава ООН. Тон в этой агрессивной кампании задают страны Юга, имеющие подавляющее преимущество в голосах. Законных путей преодолеть сопротивление государств – постоянных членов СБ для них не существует. Поэтому все чаще с трибуны Генеральной Ассамблеи звучат угрозы развалить Организацию путем одновременного выхода из нее более ста членов.

Позиция Генерального секретаря ООН Равандрана остается неясной. Он продолжает лавировать между противоборствующими в конфликте сторонами, предлагает никого не устраивающие компромиссы. Нередко из его уст можно услышать заявления о моральной поддержке развивающихся стран. Не будем забывать, сам Равандран – выходец с Юга, бывший министр иностранных дел Фиджи. Однако в наиболее животрепещущих, принципиальных вопросах Генсек пока что руководствуется решениями Совета Безопасности”.