Текст книги "Львов под русской властью. 1914–1915"

Достаточно сказать, что население, раньше приходившее в ужас при одном упоминании о русских, теперь само добровольно обращается к местной администрации за разрешением своих частных недоразумений и затруднений.

В лице графа Бобринского новый край видит культурного и внимательного к его нуждам администратора.

И если на первых порах были заметны проявления недоброжелательности со стороны отдельных лиц к русским, то теперь подобные случаи совершенно исчезли».

* * *

В ходе Галицийской битвы в августе – сентябре 1914 года русские войска взяли около 100 тысяч пленных. Большинство пленных эшелонами отправляли вглубь России, но часть их оставалась в пределах Галиции, в том числе и во Львове.

Когда по улицам Львова конвоировали австрийских военнопленных, люди часто передавали им хлеб, продукты, а иногда, подкупив конвойных, уводили отдельных пленных и прятали их. Поэтому циркуляром военного генерал-губернатора было запрещено населению приближаться к пленным, вступать с ними в разговоры, передавать им или брать у них какие-либо предметы. В связи с этим имел место следующий, описанный очевидцем, эпизод.

Однажды по улице Батория вели пленных, среди которых находился солдат немецкой армии. Какая-то интеллигентная дама, возможно, немка, подошла к нему, чтобы передать пакет с продуктами и табаком. Солдат из русского конвоя оттолкнул эту даму и ударил ее прикладом карабина в спину. В этот момент солдат-немец выхватил у него карабин и, заслоняя даму, направил карабин на обидчика, угрожая стрелять в каждого, кто приблизится. Когда к месту происшествия подошел русский офицер, то, увидев его, немецкий солдат отдал честь и, доложив о случившемся, отдал карабин офицеру. Публика рассказала офицеру, не знавшему немецкого языка, о том, что произошло, после чего офицер, передав карабин другому русскому солдату, записал имена, адреса свидетелей и упомянутой дамы, а ударившего ее солдата арестовал. Публика приветствовала немецкого солдата и благодарила русского офицера.

Но если вначале власти препятствовали контактам пленных с местным населением, то затем обращение с пленными было коренным образом изменено. В начале декабря у австрийских пленных, находившихся во Львове, стали брать присягу, что они не будут убегать из Львова, и не будут воевать против России, после чего им разрешалось свободно выходить в город. У пленных греко-католического вероисповедания присягу принимали в Успенской церкви на улице Русской и в Преображенской церкви на улице Краковской, у пленных римско-католического вероисповедания – в парафии св. Антония на улице Лычаковской. Однако пленные римо-католики, поскольку они были поляками, стали протестовать против содержавшегося в присяге запрета “в дальнейшем воевать против России”. И протест этот русские власти приняли во внимание, ограничившись только условием не убегать из Львова.

Военнослужащие неприятельской армии, попавшие в плен ранеными, помещались в те же госпитали, что и раненые военнослужащие русской армии, где получали одинаковый уход.

«Отношения среди раненых солдат обеих армий в госпиталях вполне товарищеские, там мир уже заключен, в особенности между солдатами российскими и австрийскими славянских народностей, потому что взаимопонимание достигается легче. Еще немцы легко находят переводчика, но венграм хуже всего, потому что общаться могут только между собой, а с окружением только жестами».

Если у австрийских пленных в Галиции находились родственники, которые обращались с просьбой об их освобождении, таких пленных отпускали к семьям, за исключением пленных немецкого и венгерского происхождения.

Глава 8
Высылка митрополита Шептицкого

Митрополит граф Андрей Шептицкий не эвакуировался вместе с австрийскими властями Галиции, что могло бы скомпрометировать его как перед Ватиканом, так и перед его галицкой паствой, а остался в занятом русскими войсками Львове. Поначалу русские власти, хотя и осведомленные об антирусских настроениях Шептицкого, были готовы согласиться с тем, чтобы он и далее оставался в городе, конечно, при условии, что митрополит ограничится только выполнением своих духовных обязанностей, и не станет заниматься враждебной деятельностью. Однако Шептицкий не был намерен выполнять такие условия. Как вспоминал генерал Брусилов:

«Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, с давних пор неизменно агитировавший против нас, по вступлении русских войск во Львов был по моему приказанию предварительно подвергнут домашнему аресту. Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет; в таком случае я брал на себя разрешить ему оставаться во Львове для исполнения его духовных обязанностей. Он охотно дал мне это слово, но, к сожалению, вслед за сим, начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. Ввиду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего».

Шептицкому было объявлено о его высылке из Галиции утром 6 (19) сентября. Вскоре после 12 часов к резиденции митрополита у собора св. Юра подъехали два автомобиля. Первый предназначался для пассажиров, а второй для багажа. Вместе с Шептицким уезжали его духовник Боцян, личный секретарь Гродский и слуга. Вначале им не говорили, куда их отправляют, и только когда выехали за ворота св. Юра, капитан Сонин сказал, что они едут автомобилем в Броды, а оттуда поездом в Киев. После трех часов езды по забитым обозами дорогам прибыли в Броды, где пересели в салон-вагон, предоставленный русскими властями для поездки митрополита. В Киеве Шептицкого и сопровождавших его лиц поселили в гостинице “Континенталь”.

Спустя несколько дней после высылки Шептицкого в газете “Прикарпатская Русь” под заголовком “Митрополит Шептицкий и русское дело” была опубликована статья М. Глушкевича, в которой автор, излагая биографию Шептицкого, отмечал, что когда Шептицкий был назначен митрополитом, его аристократическое происхождение, огромное влияние во властных кругах, блестящие манеры и умение говорить всем сладкие слова, привлекли к нему симпатии чуть ли не всего галицко-русского духовенства, ошибочно видевшего в нем смелого и сильного защитника восточного обряда галицкой униатской церкви.

«Но вот, – продолжал М. Глушкевич, – вслед за словами пошли дела, не оставившие ни в ком сомнения относительно стремлений изворотливого иезуита. Со свойственной этой касте решительностью, не останавливаясь ни перед какими средствами, он стал насаждать и укреплять как среди подчиненного ему духовенства, так и в народных массах мазепинский сепаратизм. Епископами он назначал рьяных приверженцев украинского сепаратизма, злейших врагов всего русского. Управление униатскими духовными семинариями он вверил тем же мазепинцам, отрекшимся от русского имени. Кандидатов духовного звания, не скрывавших своего русского происхождения, перестали принимать в духовные семинарии, а поступивших начали исключать оттуда. Дошло до того, что в львовской духовной семинарии из общего числа 216 воспитанников осталось только 11 человек, не желавших преклониться перед “украинской” идеей, но и те немногие подвергались, с ведома и одобрения Шептицкого, бойкоту, побоям, и всякого рода издевательствам со стороны товарищей украинцев.

Молодых русских людей, для которых мечтой жизни было сделаться священниками и работать для просвещения и экономического блага народа, Шептицкий исключал из духовной семинарии после того, как они прошли четыре курса, нарочно для того, чтобы вычеркнуть из их жизни несколько лет».

Митрополит Андрей Шептицкий

Львов. Собор св. Юра. Зима 1914 1915 гг.

Одновременно с такой чисткой в рядах духовенства и семинаристов митрополит Шептицкий стал вводить разные новшества в униатское богослужение, чтобы приблизить его к латинскому, причем первыми новаторами явились реформированные на иезуитский манер монахи-василиане, «у которых ненависть к русскому православному обряду доходила до бешенства». Русофобский характер носила и издательская деятельность василианских монастырей. «Издания эти были переполнены исступленной хулой православной веры в роде той, что Иуда, предавший Христа, тем самым перешел из католической веры в православную веру».

Шептицкий также задумал порвать такую сильную связь униатской церкви с православной, какой были славянские богослужебные книги. «Расчет был весьма прост: сколько ни убеждали галицкие мазепинцы галицко русские крестьянские массы в культурной и национальной самостоятельности малорусского племени, все доводы их разбивались о священные книги, общие во всех русских землях. Поэтому то и нужно было изменить язык церковных книг. Граф Шептицкий начал с молитвенников, которые приказал впредь издавать на галицко русском простонародном наречии, испещренном полонизмами. Наконец, после этих подготовительных работ граф Шептицкий созвал совещание из своих единомышленников священников, решивших славянский язык богослужебных книг униатской церкви заменить “украинским” языком».

Военные события застигли Шептицкого в самом разгаре его вышеизложенной деятельности. В связи с этими событиями М. Глушкевич приводил факт, который ярко характеризует не только поступки, но и внутренние качества Шептицкого:

«Тысячи галицкорусских крестьян и интеллигентов всех сословий, в том числе свыше 600 священников, заподозренных в сочувствии русскому делу, были арестованы австрийскими властями тотчас по объявлении мобилизации. Всех их отвозили и отводили в тюрьмы, при чем уличная озверевшая толпа жестоко их избивала. На улицах Львова евреи били по лицу русских священников, плевали им в лицо, бросали в закованных цепями камни. Некоторые, каким то чудом избежавшие такой же участи русские священники, тюремные врачи (поляки), видевшие в тюрьмах наших узников в крови и ранах, наконец даже польское высшее духовенство обратились к митрополиту Шептицкому с просьбой прекратить подобные ужасные сцены, унижающие достоинство духовенства вообще. Шептицкий хладнокровно и резко отказал, добавив, что русское дело в Галиции окончательно погибло и что оставшихся на свободе русских священников может спасти только скорейшее отречение от русского имени и переход к “украинцам”».

После занятия Львова русскими войсками граф Шептицкий был арестован и увезен вглубь России. «Причиной его ареста была, однако, не его, крайне вредная России деятельность, предшествовавшая падению Львова, а факт, что он не счел нужным, хотя бы в видах простого приличия, несколько уняться, умерить свою неслыханную вражду и ненависть к вере победоносных русских войск», – отмечал М. Глушкевич.

Когда в августе 1914 года католические епископы, поляки Бильчевский и Теодорович обратились к митрополиту Шептицкому с просьбой настоять на том, чтобы австрийские власти не допускали издевательств над арестованными священниками, Шептицкий ответил: “Я не бавлюсь политикой” (“Я не забавляюсь политикой”).

Насколько таким поведением Шептицкого были возмущены все мало-мальски совестливые люди, показывал выразительный ответ епископа Бильчевского, к которому Шептицкий после своего ареста обратился с просьбой о заступничестве.

“Я не бавлюсь политикой”, – ответил Бильчевский и отказался от какого бы то ни было содействия и помощи арестованному митрополиту…

И вот Шептицкий, такой убежденный, закоренелый враг России, каковым он являлся на протяжении всего периода своей деятельности, Шептицкий, который совсем недавно, в своем пастырском послании к верующим Галичины, датированном 21 августа, заявлял, что “у нас общая судьба с австрийской державой и династией Габсбургов”, и призывал до последней капли крови быть верным цесарю, по прибытии в Киев проделал трюк, которого едва ли кто от него ожидал. Хотя для истинного воспитанника иезуитов такого рода поступки, надо полагать, являются нормальным делом.

Из верного цесарско-королевского патриота граф Шептицкий вдруг превратился в неслыханного энтузиаста царя-батюшки. Он отправил государю императору Николаю II приветственное послание, в котором выражал свою “радость” по поводу “объединения разорванных частей Русской земли” и заявлял, что он готов и желает всегда “из любви к Вашему Императорскому Величеству и святой Руси” – положить “свою жизнь и душу на жертвенный алтарь”. Однако государь не принял всерьез эти излияния Шептицкого и написал на его послании: “Аспид”.

Из Киева Шептицкого перевели в Нижний Новгород, однако он не пожелал оставаться в этом городе и возбудил ходатайство о разрешении переехать в Курск. Это ходатайство было удовлетворено, и граф Шептицкий был направлен в Курск, куда прибыл 17 (30) сентября в 12 часов ночи. С вокзала в сопровождении жандармских властей Шептицкий отправился в гостиницу Полторацкого для временного поселения, пока предназначенная для его жительства трехкомнатная квартира спешно ремонтировалась. На другой день по прибытии граф Шептицкий посетил Знаменский монастырь, а 24 сентября (7 октября) был принят начальником губернии Н.П. Муратовым. Пресса отмечала, что «граф Шептицкий – шатен, высокого роста, на вид лет 40. Хорошо владеет русским языком, с малорусским и польским акцентом. Держит себя утонченно вежливо и предупредительно».

Несмотря на то, что государь император не принял всерьез заверения Шептицкого о его радости по поводу объединения русских земель и о готовности служить Святой Руси, Шептицкий из Курска продолжал посылать письма подобного содержания другим высокопоставленным лицам, а также членам св. Синода.

В декабре 1914 года газета “Прикарпатская Русь” поместила заметку под заголовком “Превращение графа Шептицкого в русофила”. В заметке говорилось:

«Возвратившийся из Галичины член Государственной Думы священник Митроцкий сообщил сотруднику “Биржевых Ведомостей”, что, находящийся в плену в Курске униатский митрополит, граф Андрей Шептицкий, посылает в настоящее время письма членам Св. Синода и другим высокопоставленным особам. В этих письмах он выставляет себя горячим приверженцем России, видящим светлую будущность для Галичины только в единении с Россией и осуждающим так называемое мазепинское движение в Галичине, которое могло погубить русскую идею в Галицкой Руси и отдать ее в полное рабство австрийцам.

Священник Митроцкий, отмечая такой поворот в образе мыслей митрополита Шептицкого, указывает, что, на основании собранных им в Галичине документов, граф Андрей Шептицкий являлся, наоборот, главой украинского движения, и что накануне занятия Львова русскими войсками он издал воззвание, призывающее русских к кровавой борьбе с московскими войсками.

В беседе с сотрудником о. Митроцкий прямо называл митрополита Шептицкого злым гением Галичины».

В феврале 1915 года в Киеве М.В. Митроцкий сделал доклад о Га-личине, в котором также упомянул о митрополите Шептицком:

«Сейчас Шептицкий и его друзья пишут письма в Петроград к очень высоким особам, и в этих письмах выражают свою радость по поводу победоносного вступления русских войск в Га-личину и объединения всего русского народа. Не так думал Шептицкий в августе, когда он сидел во Львове, а не в Курске.

Накануне вступления русских во Львов, Шептицким было выпущено архипастырское воззвание к народу, с призывом к борьбе против России.

Когда жена священника Монцибовича пришла к Шептицкому просить заступиться за ее мужа, арестованного австрийскими властями, то Шептицкий ей сказал:

– Ты дурная жена, ты поддерживала русофильские идеи в голове своего мужа. Убирайся вон!

Русским львовским священникам, пришедшим к Шептицкому также за защитой, он сказал, что до тех пор он им не поможет, пока они не сделаются “украинцами”».

Тем временем в защиту Шептицкого выступили его высокопоставленные покровители, приближенные к Ватикану, австрийскому и германскому дворам. Трогательное письмо Николаю II послала теща бывшего канцлера Германии Гогенлоэ княгиня Витгенштейн. Киевский магнат граф Михаил Тышкевич направил множество писем министрам и разным влиятельным лицам. Принимал меры к освобождению Шептицкого и король Испании Альфонс. Но активнее всего действовал Ватикан.

Однако вскоре вся кампания по освобождению Шептицкого провалилась.

Уже после высылки Шептицкого из Львова русской контрразведке стало известно о том, что все документы митрополит приказал замуровать в стену собора св. Юра. Поиски продолжались долго и безрезультатно, пока тайну не выдал один из ближайших друзей Шептицкого архитектор и предприниматель Иван Левинский. 11 февраля 1915 года в тайнике подвального помещения был найден секретный архив.

28 апреля 1915 года начальник жандармского управления военного генерал-губернаторства Галиции полковник Мезенцов, в присутствии своих помощников подполковника Покрышинского и ротмистра Злобина, который был командирован по распоряжению военного генерал-губернатора Галиции, чиновника по особым поручениям при военном генерал-губернаторе С.А. Лабенского, и понятых Е.К. Зубкова и Я.Е. Шевчука – принял и раскрыл пакет, вынутый из ящика № 7 вещей бывшего митрополита графа А. Шептицкого, найденных при обыске, который был проведен 11 февраля в доме митрополита при церкви св. Юра в специально замурованном помещении и теперь осмотренном специальной комиссией, назначенной военным генерал-губернатором. В пакете были обнаружены семь отдельных конвертов, пронумерованных римскими цифрами от I до VII.

В конвертах находились документы, среди которых – докладные записки Шептицкого и других руководителей галицко-украинского движения австрийскому правительству, протоколы заседаний “Головной Украинской Рады”, “Союза Освобождения Украины”, “Боевой Управы Сечевых Стрельцов”, полномочия, выданные Шептицкому Ватиканом, на право организовывать и руководить униатской церковью на территории всей России и др.

Наибольший интерес представлял документ из конверта № 2. В этом конверте находились листы писчей бумаги, пять страниц которых было исписано. В заголовке первой страницы имелась дата “12 августа [1]914”, а на пятой странице в конце под текстом рукописи стояла дата: “Львов 15 августа [1]914 г.”, и подпись “Андрей Шептицкий”. Это был черновик докладной записки Шептицкого правительству Австро-Венгрии о военном, правовом и церковном устройстве Украины после захвата ее австрийскими войсками. Записка была написана от руки чернилами на немецком языке.

В записке говорилось о том, что после вступления австрийских войск на территорию российской Украины придется решать тройную задачу: военной, правовой и церковной организации в крае, «не только для того, чтобы поддержать действия нашей армии предусмотренным восстанием украинцев, но также для того, чтобы эти области на всякий случай самым решительным образом отделить от России и придать им характер национальной области, независимой от России, враждебной державе царей…».

Военная организация, по мнению Шептицкого, должна была базироваться на традиции запорожских казаков. Один из военачальников австрийской армии может быть назначен гетманом. «Будучи в ранге фельдцейхмейстера, он должен, при сохранении нашей военной администрации получить определенную самостоятельность, чтобы во время руководства данными ему войсками мог формировать отряды, в которых восставшие украинцы нашли бы себе надлежащее место». Рекомендовалось, чтобы в названиях командных лиц (атаманы, есаулы, сотники), в одежде, по возможности и в языке команды отразился национальный характер.

Правовая организация предусматривала введение австрийских законов.

Церковная организация должна была иметь ту же самую цель: «отделить украинскую церковь как можно более основательно от российской». Для этого надлежало издать целый ряд церковных декретов, которыми, в частности, должно быть предусмотрено, что украинская церковь изымается из подчиненности Петроградскому синоду, также предусматривался запрет молиться за царя, и приказ молиться за австрийского императора, устранение соответствующих (великорусских, московских) примечаний в календарях т. д. Все эти декреты должны были исходить от “митрополита Галича и всея Украины”. «Если мои распоряжения найдут сочувственное отношение, а, без сомнения, оно так и будет, то таким образом будет создано центральное церковное управление на Украине, и церковь будет отделена от российской. Определенное число епископов, именно тех, которые являются уроженцами Великороссии, и тех, которые не пожелают подчиниться распоряжениям, можно будет немедленно устранить и на их место назначить других, настроенных проукраински и проавстрийски». Далее Шептицкий выражал уверенность, что Рим, со временем, одобрит все эти декреты и назначения.

Факт обнаружения данного документа и его содержание были зафиксированы в соответствующем протоколе. Документ был сфотографирован, и его снимок приобщен к протоколу. Протокол подписали: полковник Мезенцов, подполковник Покрышинский, ротмистр Злобин, чиновник для особых поручений при военном генерал-губернаторе Галиции Лабенский, понятые: Евстигней Куприянович Зубков, Яков Ерофеевич Шевчук.

Среди документов был также обнаружен список лиц, которых австро-венгерское правительство должно было назначить на административные должности после оккупации Украины.

Эти документы попали в руки русской контрразведки как раз тогда, когда Ватикан вел переговоры с царским правительством о предоставлении Шептицкому разрешения на выезд в Рим или в какую-либо нейтральную страну. Когда же министерство иностранных дел России удовлетворило просьбу Ватикана о “предъявлении документальных оснований” для дальнейшего содержания Шептицкого как интернированного лица, и отправило фотокопии некоторых из найденных документов, то апостольская столица больше этого дела не затрагивала.