Текст книги "Незнакомец"

Лалаев (поднимает голову). Что вам? Я здесь готовлю речь.

Метлахов. Огарков развил такую деятельность, – боюсь, что мы ее не услышим.

Лалаев. Метлахов, я вас не понимаю.

Метлахов. Огарков махровым цветом расцвел. Он уже требует реформ, мечтает о перетасовке кадров и проводит политику кнута и пряника.

Лалаев. Ах, вот что…

Метлахов. Это еще не все. Он добивается отмены вашего чествования.

Лалаев. Не верю.

Метлахов. Он хочет в обеденный перерыв отметить Год женщины и раздать закупленные для вас подарки.

Пауза.

В комнате Огарков жестом подзывает Дусю, они выходят.

Лалаев (убито). Вот вам последствия доброты. Хотел уволить и не уволил.

Метлахов (пожав плечами). Вам нужен был крепкий заместитель.

Лалаев. Так вот что он придумал: Год женщины. Ищет дешевой популярности.

Метлахов. И находит.

Лалаев. Татьяна Гурьевна?

Метлахов криво улыбается.

Татьяна Гурьевна?! Нет границ… И даже Марианна Маратовна?

Метлахов. Мне кажется, что он воздействовал на их психосферу. Мобилизуйтесь. Промедление смерти подобно. (Быстро уходит.)

Лалаев звонит, но Дуси нет. Он звонит второй, третий, четвертый раз. Наконец Дуся появляется, проходит через большую комнату и входит в кабинет.

Лалаев. Дуся, почему вы так медленно?

Дуся. Занята была.

Лалаев. Что?!

Дуся. Я – живой человек.

Лалаев хватается за сердце.

Лалаев. Попросите ко мне Татьяну Гурьевну с Марианной Маратовной.

Дуся. Хорошо. (Выходит и жестом приглашает Карпонос и Грудкову.)

Пошептавшись, обе входят в кабинет. Лалаев сдержанно предлагает им сесть. Пауза. В большой комнате сотрудники сервируют стол.

Лалаев. Я с некоторым опозданием узнал, что сообразительный Огарков вспомнил давно прошедший Год женщины, чтобы сорвать мой юбилей. Хотел бы услышать в этой связи наше общественное мнение.

Карпонос. Аркадий Павлович, вы его знаете. Но перед известною вам проверкой в этом – пусть даже стихийном – празднике могут вдруг усмотреть не то.

Лалаев. Что же?

Карпонос. Определенный вызов. Дескать, мы забегаем вперед и навязываем свою оценку еще до результатов тестирования.

Грудкова. Мы вам окажем дурную услугу. Право, не надо дразнить гусей.

Лалаев. Конечно – интересы гусей на первом плане, я понимаю.

Карпонос. Да кто ж так ставит вопрос?

Лалаев. Нет, нет. Поздравим женщин. Пусть будет так. В конце концов, с чем поздравлять меня? Подумаешь, пятьдесят лет. Какие-то жалкие полстолетья.

Грудкова. Напрасно вы принимаете к сердцу.

Лалаев. Подумаешь, отдал всего себя. Какое это имеет значение? Но я даже рад. Я очень рад. Я этого торжества не хотел. Я шел навстречу пожеланиям сотрудников. Вот… речь… приготовил… Не нужно. Я рад. (Рвет листок.)

Карпонос. Аркадий Павлович… Эти подарки… Их надо бы женщинам вручить.

Лалаев (отвернувшись). Берите. Все берите. Я рад.

Грудкова и Карпонос на цыпочках выходят. Навстречу им идут Дыбеев и Пантюхов. Первый с традиционным вскриком целует Грудковой руку.

Дыбеев (оглядев сотрудников, сервирующих стол). С праздничком, Дусенька. (Показывает глазами на кабинет.) Шефа чествуем?

Дуся (сухо). Будем год женщины отмечать.

Дыбеев. Год женщины? (Ошарашенно.) Эка хватились… А я-то… Твой у себя?

Дуся. Где ж ему быть?

Дыбеев и Пантюхов входят в кабинет.

Дыбеев. Что стряслось-то, Аркадий Павлович? Какой Год женщины? Что за черт?

Лалаев. Здравствуй, Григорий Козьмич, садись. Добрый день, Панкрат Панкратович. Хотя ничего в нем доброго нет.

Пантюхов кашляет в кулак, садится.

Дыбеев. Я уже слышал краем уха. Твоя Дуся моей Рае звонила. Какой-то явился тип из Москвы. Тесты дает. И ваш Огарков вроде уже отличился. Верно? Дуся о нем – просто взахлеб…

Лалаев. Если бы только Дуся… Тут все находятся под его влиянием.

Дыбеев. А что это за москвич?

Лалаев. Незнакомец.

Дыбеев. Мы тут с утра – на телефонах. В городе только и говорят… Каждый вроде бы что-то слышал, а полной ясности ни у кого.

Пауза.

Все-таки, это, знаешь, не лезет…

Лалаев. Куда не лезет, Григорий Козьмич?

Дыбеев. Не лезет ни в какие ворота. Я уж Панкрату говорил.

Пантюхов кашляет в кулак и кивает.

Тут чужеродная система. Как это можно, в конце концов, в наших условиях снять человека? И может – заслуженного человека. Пусть даже он там чего-то не смог.

Лалаев (с горечью). Дыбеев, Дыбеев, ты слишком чист.

Дыбеев. Нет, в самом деле, это понятно, – какие-то функции слабеют. Всякие там инстинкты, рефлексы. (Вздохнув) Находчивость.

Короткая пауза.

Даже сообразительность. Но ведь зато и приобретается опыт руководящей работы. А главное, что-то в этом не наше. Если кто-то тебя пошустрей, значит, уступай ему место? Этак мы далеко зайдем.

Пантюхов. Точно.

Лалаев (кротко). Что я могу сказать? Вот и мой старик Башмаков. Кажется, прост, а мыслит здраво. То же самое. Обескуражен. Спрашивает: чье ж это веяние? «Коли не справился – уходи».

Дыбеев. Дело спрашивает старик. «Не справился – уходи». А куда? Нет, у нас свой подход к работнику. И в этом подходе и состоит наше социальное завоевание. Верно я говорю, Панкрат?

Пантюхов. Это железно.

Лалаев. Вот я и думаю: там – поймут.

Дыбеев. Поймут-то поймут. Да пока поймут, не наломали бы дров.

Лалаев. Вот именно. Я не хочу, чтобы ты искал в моих словах заднюю мысль…

Дыбеев. Да будь спокоен… Не первый год…

Лалаев. Не то чтобы я чего опасался. Но я привык государственно мыслить. Представим себе, что группа товарищей не выдержит теста. Куда ж их деть? Мы должны их трудоустроить. Нужны места. Мы даем места. А через год или два – снова тест. Значит, их снова надо устраивать. Что дальше? Нет, так, с ходу – нельзя. Нужно все видеть и все предвидеть.

Дыбеев. Ох заиграемся, ох намудрим.

Пауза.

Слушай, а как же наше дело? Я имею в виду Панкрата.

Лалаев. С делом придется повременить. Панкрат Панкратович сам понимает. Надо сначала унять Огаркова…

Пантюхов кашляет, сопит.

Дыбеев. Вот тараканы… Из всех щелей… Шурует, говоришь?

Лалаев. Не то слово. Мертвая хватка. Клыками рвет.

Дыбеев. Да, парень непростой… непростой…

Лалаев. Еще когда он тихо сидел, я чувствовал: инородное тело. Нет простодушия, не прозрачен. То предложения, то проект. Все, я вижу, ему неймется. Все не так, как у остальных. Сразу надо было расстаться. Да вот проклятая доброта…

Дыбеев. Темный, темный, это ты прав. Надо бы для начала понять его общее направление. Центробежен или центростремителен?

Лалаев (с грустью). Если бы знать…

Дыбеев (со вздохом). Если бы знать… Печенкой чувствую, – длинный парень. Усечь бы, на кого он выходит… А что Марианна тебе говорит?

Лалаев (маша рукой). Не разберешь.

Дыбеев (кивая). Обтекает. Умна. Бархатиста. Знает маневр.

Пауза.

А может быть, лучше – «иду на вы»? Берешь Панкрата, на него опираешься. Огарков сразу двух не схарчит.

Лалаев. Григорий Козьмич, сам понимаешь, – глупо голову подставлять. Тем более, насколько я понял, Панкрат Панкратович Пантюхов – работник традиционной школы. Почти синхронное исполнение, но заторможенные реакции. Я лично эту школу ценю, больше того – люблю, уважаю, но в изменившихся условиях она себя может не оправдать. В ныне сложившейся конфронтации нужны несвойственные ей качества. Возможно, не столько пресс, сколько такт, не столько выучка, сколь реактивность.

Дыбеев (удрученно). Я понимаю, резоны есть. Ну-тко, брат Панкрат, отодвинься. Мне два слова нужно сказать.

Пантюхов, тяжело ступая, отходит в угол.

Что же с ним делать? Мука мне с ним. Главное – ведь свой человек. Обязательно надо пристроить…

Лалаев. Рад бы. Но видишь мою ситуацию. Сам на бочке пороховой.

Дыбеев. Да-а… Огарков… Вот проходимец… Все-таки, знаешь, ты с ним поладь. Голову подставлять не надо, – это ты правильно говоришь. Попробуй поискать с ним контакты.

Лалаев. Надо попробовать. Структура не нацелена на конфликт. Значит, завтра вы у меня.

Дыбеев. В восемь тридцать, как штык.

Лалаев (печально). Попируем. Так сказать, пир во время чумы. До свиданья, Панкрат Панкратович. Делать нечего – переждем.

Рукопожатия. Когда Дыбеев и идущий в затылок ему Пантюхов выходят из большой комнаты, они сталкиваются с возвращающимся Огарковым. Обмен взглядами. Дыбеев и Пантюхов уходят. Лалаев звонит.

Дусенька, пригласите ко мне Василия Васильича.

Дуся. Василий Васильевич!

Огарков. Что, девушка?

Дуся. Аркадий Павлович просит.

Огарков. Вас понял. (Смотрит на стол.) Шампанское – посередке. Блюда с фруктами – в оба конца. Печенье левей, бутерброды – правее. Смотрится лучше. Имеет вид. (Входит к Лалаеву.)

Лалаев. Прошу садиться, Василий Васильевич.

Огарков. С интересом слушаю вас.

Лалаев. Вы не считаете, что мудрей вместо неплодотворной полемики объединить наши усилия на благо «Резинового изделия»?

Огарков. Что вы имеете в виду под полемикой?

Лалаев. Ну, не знаю… Возможно, это неточный термин. Но вот ваши коллеги волнуются. И где-то в чем-то я их понимаю. Положим, они не справятся с тестами. Что вы им можете предложить?

Огарков (пожав плечами). Пусть растут, пусть совершенствуются.

Лалаев. Но если они не могут?

Огарков. Не могут? Так пусть уступят свои места.

Лалаев. Недвусмысленно, но безжалостно.

Пауза.

Вы говорили о перетасовках?

Огарков. Говорил.

Лалаев. О каких именно?

Огарков (внимательно на него смотрит, достает сигарету, закуривает). Вас занимает ваша судьба?

Лалаев (стараясь сохранить спокойствие). Не скрою, мне было бы любопытно.

Огарков. Я еще не пришел к решению.

Лалаев. Огарков, вы страшный человек.

Огарков. Я думаю об интересах дела. Я должен понять, каким манером вас можно лучше всего использовать.

Лалаев. Использовать? Это звучит цинично.

Огарков. Это деловой разговор.

Лалаев. Я-то надеялся, что из вас выращу крепкого заместителя.

Огарков. Так вы мне делаете предложение?

Лалаев (качая головой). Какой напор! Но если бы так?

Огарков. Не знаю. Я еще должен понять, можем ли мы с вами сработаться.

Лалаев. Вам нравится меня держать в подвешенном состоянии? Ясно.

Огарков. Обдумаю и дам вам ответ.

Лалаев (после паузы). Вы знаете, я отменил юбилей. Мы сегодня поздравим женщин.

Огарков (пуская колечки). Я знаю.

Лалаев. Но если в служебных стенах личное торжество неуместно, то уж в домашней обстановке, где собираются лишь друзья, вы не откажетесь появиться? Я и жена просим вас быть.

Огарков. Если буду свободен – приду.

Лалаев (глотает таблетку). Я должен на пять минут отлучиться. Мне, видимо, воздух необходим.

Огарков. Я еще задержусь, пожалуй. Нужно сделать важный звонок.

Лалаев, шатаясь, идет к двери.

Только я вас прошу – не опаздывайте. (Смотрит на часы.) Через восемь минут начнем.

Лалаев, держась за сердце, выходит в большую комнату. Огарков пересаживается на его место, снимает трубку, крутит диск.

Грудкова. Вы разве уходите, Аркадий Павлович?

Лалаев. Я вернусь. (С горькой усмешкой.) Через восемь минут. (Обращаясь ко всем.) Друзья мои, мы сегодня все вместе поздравим наших прекрасных женщин. Они этого вполне заслуживают.

Грудкова (тихо). Ваш вид ужасен. Вы белый, как бинт.

Лалаев (так же). Мне нужно воздуха. Мне душно.

Грудкова. Прошу вас, держите себя в руках.

Лалаев (еле слышно). Капитан уходит последним. (Выходит.)

Башмаков (бормочет). Ослепнуть лучше, чем это видеть.

Карпонос. Валерий, идемте возьмем цветы.

Выходит вместе с Павловым. Грудкова встает, поправляет прическу и направляется к кабинету.

Грудкова. Дусенька, там Василий Васильевич?

Дуся. По телефону разговаривает.

Грудкова (стучит). Василий Васильич, к вам можно?

Башмаков (машет рукой). Край.

Огарков (отрываясь от трубки). Рискните. (Заканчивая разговор.) Договорились. К семи. (Кладет трубку.) Бог ты мой, – Марианна Маратовна!

Грудкова. Что вас так изумило?

Огарков (юродствует). Сон! Вы – звезда в заоблачных высях. Вам оттуда нас не видать. А я обретаюсь здесь, на земле на грешной…

Грудкова. Вы сами грешный. Весь…

Огарков. Я даже в мечтах не заношусь увидеть вас… в непосредственной близости.

Грудкова. О, какой… Злопамятный, мстительный… Вы так подберетесь тихо – и вдруг… И женщина уж не знает, как быть. Уж сетью накрыта, уж в ней трепещет.

Огарков. Сирена.

Грудкова. Расскажите мне все.

Огарков. Что именно?

Грудкова. Он предлагал заместительство?

Огарков. Однако ж и нюх у вас!

Грудкова. Я ведь женщина. Вы ударили по рукам?

Огарков. Так быстро?

Грудкова. Надо ковать железо. Ах, вами надо руководить…

Огарков. Перемирие на почетных условиях? Согласие с шефом?

Грудкова. Хотя бы и так. Для начала – совсем неплохо.

Огарков. А вам не кажется, что он… (пауза) пошел из этого кабинета прямиком на свалку истории?

Грудкова. Не знаю, не знаю… Зачем спешить? Худой мир лучше доброй ссоры.

Огарков. Ах, господи боже мой, голубь воркует. Оливковая ветвь шелестит.

Она обнимает его.

Марианна Маратовна, что вы делаете?

Грудкова. Доволен? Хотел и получил? Но какой… Но какая воля… Достиг. Пожелал и овладел.

Огарков. Да как же это понять?

Грудкова. Мезозоец. Зверь из бездны. Питекантроп.

Огарков. Марианна Маратовна, успокойтесь.

Грудкова. Добился. Торжествует. Сатир. (Целует его.)

В большой комнате появляются Карпонос и Павлов с букетами, упакованными в целлофан. Возвращается Лалаев.

Карпонос. Ну что же, кажется, все на месте. Можно и начинать.

Лалаев (с достоинством). Я готов.

Направляется к кабинету. Дуся опережает его, стучит.

Послушайте, кому вы стучите?

Дуся. Там Василий Васильевич с Марианной Маратовной.

Лалаев (на миг у него подкашиваются ноги. Потом, овладев собой, мужественно). Так надо ведь начинать. (Стучит.)

Огарков. Ну что там?

Лалаев (с достоинством). Вас ждет коллектив. Все за столом.

Занимает место в центре стола. Дверь отворяется. Выходит Огарков и поправляющая прическу Грудкова. Огарков оглядывает стол.

Огарков. Секундочку. Прежде чем начать, прошу уважаемую Татьяну Гурьевну занять председательское место согласно смыслу мероприятия.

Лалаев со страдальческим видом уступает Карпонос место в центре.

Татьяна Гурьевна, разрешите?

Карпонос веско кивает.

Мы сегодня чествуем женщин и поэтому можем смело говорить им о нашей любви. Но с позволения присутствующих мне хочется связать этот праздник с работой «Резинового изделия». Ведь миссия женщин не только в рождении безмерно нам дорогих карапузиков. Нет, вы должны возродить мужчин и вместе с ними вернуться к деятельности. А труд совершает чудеса. Он стимулирует рост возможностей и недоразвившийся интеллект. Только труд вам может помочь благополучно пройти все тесты. О чем, разумеется, я молюсь. Ваше здоровье, Татьяна Гурьевна, Марианна Маратовна! За вас, Евдокия! За вас, Люсенька! Вперед и выше!

Все тянутся к Огаркову со стаканами. Общее оживление.

Лалаев (еле слышно). Какая погоня за популярностью…

Башмаков. До пенсии хотел дотянуть…

Метлахов (негромко Грудковой). Марианна, скажите по старой дружбе, в чем причина моих неудач?

Грудкова (мягко). Вы очень пестрый, от вас рябит. Вам надо бы выглядеть нейтральней. Немного меньше индивидуальности. Вам были бы гораздо полезней размытые краски и стертые линии.

Метлахов (задумчиво). Сколько сделано ложных шагов. Счастье еще, что я терпелив и умею ждать.

Грудкова. Поживем – увидим.

Метлахов (встает). Хотя мы сегодня и славим женщин, прошу вас выпить за человека, с которым мы связываем надежды и который сумел сцементировать наш разновозрастный коллектив.

Все смотрят на Лалаева, на Огаркова и – вопросительно – на Метлахова.

Чтобы не быть заподозренным в лести, не называю его по имени, но каждый, кто не отделяет себя от «Резинового изделия», знает, кого я имею в виду.

Все пьют в некотором замешательстве.

Грудкова (с тонкой улыбкой). О, какой…

Карпонос. Василий Васильевич напомнил вовремя: праздник праздником, но чего нельзя забывать – мы вступаем в полосу испытаний. Спасибо вам от имени женщин, мы рассчитываем на вас!

Все вновь поднимают стаканы, но после первоначального оживления впадают в некоторую меланхолию.

Петров. Да, веселимся, веселимся, а кто там знает, что впереди…

Павлов. Что тест грядущий нам готовит?

Люсенька. Не надо про него вспоминать!

Метлахов. Это страусова политика.

Лалаев. Жизнь сурова и драматична.

Огарков. Жизнь сурова, но справедлива.

Грудкова. Потенциальный сверхчеловек.

Башмаков. Тридцать девять лет службы – и побоку!

Дуся. Это вам не чаек хлебать…

Все смолкают. Только Огарков весело поглядывает на сослуживцев.

Карпонос. Спели бы лучше для бодрости духа.

Дуся. Может, и вправду? Все веселей… (Запевает.)

Не кружись ты, ворон черный,

Над березой тоненькой…

Женщины (подхватывают).

Ты не смейся, надругатель,

Надо мной, молоденькой…

Лалаев (с горьким вздохом). За что я люблю народные песни. Много в них… этого… и того…

Петров. Женщины знают, что петь в свой праздник.

Павлов. Очень волнующая мелодия.

Метлахов. И очень своевременный текст.

Все (поют).

Ты не смейся, надругатель,

Надо мной, молоденькой…

С особой страстью поет Башмаков. Во время пения в дверях возникает Незнакомец.

Люсенька (вскрикивает). Ой!

Пение оборвалось.

Павлов (с укором). Люсенька…

Люсенька (шепотом, оправдываясь). Страшно очень.

Незнакомец (траурно). Поете?

Лалаев (тихо). Марианна Маратовна… справку!

Грудкова. Все в порядке. Она при мне. (С улыбкой.) Фаддей Гордеич! Входите, мы рады. Ждем вас с утра! Я просто счастлива вручить столь нужный вам документ.

Незнакомец (читая бумажку). Все правильно. Я – брат Авдея, Авдей – мой брат. Все соответствует. Спасибо. Я это забираю. Хотя экстренная необходимость прошла.

Грудкова. Боже мой… Что случилось? Авдей…

Незнакомец. Я говорил с ним по телефону. За час до заключения брака его невеста ушла к подлецу.

Общее возмущение.

Карпонос. Какая распущенность!

Незнакомец. Будь я там, возможно, этого бы не случилось. Мы решили не сбивать регистраторов внешним сходством. И я улетел. За справкой. Несчастный Авдей! Он не выдержит. На послезавтра снят ресторан.

Грудкова. Я сразу увидела: вы другой. Какой-то очищенный страданием. И чем-то близкий. Глаза теплей. Вот только руки. Руки все те же…

Незнакомец (нервно). Я не меняю их через день.

Грудкова. Вам надо отвлечься от горьких мыслей. Выпейте за здоровье женщин. Сегодня их чествуют.

Незнакомец. Никогда! Я их и так не перевариваю, а после трагедии Авдея…

Грудкова. Вы ж не хотели этого брака.

Незнакомец. Это неважно. Авдей убит.

Люсенька. Но как вы сильно переживаете!

Незнакомец. Из общей плаценты – сколько твердить?!

Грудкова. В таком случае – за него! И пусть его рана быстрей затянется.

Все поднимают стаканы.

Незнакомец. Другое дело. Благодарю. (Пьет.) Чувствую, что сильно растроган.

Грудкова. Что делать? У всех свои заботы. Вы подавлены драмой брата, а нас эти предстоящие тесты просто выбили из колеи.

Незнакомец. Неужели?

Лалаев. Не буду скрывать – народ растерян.

Метлахов. Если искренне – ощущается удрученность.

Огарков (сардонически). Бедняги!

Люсенька. Ну если нет способностей, – где их взять?

Незнакомец (с интересом смотрит на нее). Непосредственна. Но мила.

Люсенька (зардевшись). Спасибо.

Незнакомец (задумчиво). Все вы – милые люди. Я вас в уныние поверг. В беспросветность.

Лалаев. Мы не в претензии.

Карпонос. Мы благодарны за сигнал.

Незнакомец (качая головой). Поверг.

Огарков (неожиданно страстно). Ну так поверг! Поделом! Не превращайтесь в деда-мороза.

Незнакомец. Я переоценил свою твердость. Вчера я провел почти полдня на могиле добрейшей женщины и чувствую, что утратил гнев.

Огарков. Жалкое зрелище. Раскис.

Незнакомец. Думая о покойной тетке и о брате полуживом, я отказываюсь от возмездия. Пусть на «Резиновое изделие», где я провел свои лучшие годы, снизойдет потерянный мир. Я безусловно сгустил краски, рисуя ваше близкое будущее. До практического внедрения тестов еще достаточно далеко.

Восторженный гул. Все радостно обнимают друг друга. Башмаков, не стесняясь, плачет. Один Огарков в стороне мрачно наблюдает общее ликование.

Люсенька. Значит, этой проверки не будет?

Незнакомец (щедро). В обозримые времена.

Люсенька целует Петрова. Карпонос треплет Павлова по голове. Дуся гладит Лалаева по плечу.

Метлахов (с теплым лукавством). А чья сегодня круглая дата?

Общее возбуждение.

Люсенька. Аркадий Павлович, дорогой!

Башмаков. Отец вы наш!

Петров. Два раза столько же!

Грудкова (с улыбкой). На председательское место!

Лалаев (с горечью). Не надо… Пусть уж Татьяна Гурьевна…

Карпонос. Да как же вы можете? Если все?

Грудкова и Карпонос берут его под руки и торжественно усаживают в центре.

Товарищи, сегодня мы чествуем замечательного человека за его замечательный путь. Целую его от вашего имени. Осип, где папка?

Метлахов. В моих руках. (Раскрывает ее.)

Карпонос. Слово – Метлахову.

Метлахов. Аркадий Павлович! Этот адрес вмещает все наша чувства. Я не стану его читать. Скажу лишь одно: теперь вы знаете, кому предназначался мой тост.

Карпонос (машет рукой). Да сразу мы поняли. Аркадий Павлович! Молодость рвется. Хочет сказать.

Петров. Живите и здравствуйте! Мы, молодые, уже восприняли всей душой традиции нашего объединения и обещаем не подвести.

Карпонос. Теперь – ветераны.

Башмаков. Аркадий Павлович! Всего не скажешь… (Достает платок.)

Лалаев. Не надо слов. Я вас отлично понимаю.

Грудкова. Позвольте на память об этом дне вручить эти скромные сувениры.

Лалаев. Зачем? Ну зачем это?

Грудкова. В знак любви. (Целует его.)

Лалаев (растроган). Какие вы, право… Дуся!

Дуся. Здесь я.

Лалаев. Как окончится перерыв, свяжитесь с Дыбеевым. Пусть приедет. С Пантюховым.

Дуся. Все поняла.

Карпонос. Слово имеет Аркадий Павлович.

Лалаев. Друзья мои! В подобные дни, хочется этого или не хочется, оглядываешься на пройденный путь. И что я вижу с этой вершины? Каждый день, час и минута были отданы служению обществу и «Резиновому изделию».

Карпонос. Без остатка.

Лалаев. И соответственно я старался воспитывать вас. Кажется, кое-что удалось. Только что наше объединение пытались подорвать изнутри посредством весьма умелой интриги. Не надо скрывать, мы пережили очень тревожные часы. Но я в вас верил и не ошибся. В критический момент коллектив продемонстрировал еще раз моральное здоровье и зрелость. И я полагаю, что демагог, авантюрист и самозванец, замысливший их поколебать…

Карпонос. Да кто ж позволит?

Лалаев. Он сам поймет, что в нашей среде ему не место.

Метлахов. А не поймет, так мы объясним.

Башмаков. Поймет. Мастак загадки разгадывать.

Дуся (вздохнув). Играл ты, Вася, да заигрался.

Лалаев. Надеюсь, он сделает вывод сам.

Огарков (насмешливо улыбаясь). А где, между прочим, московский гость Фаддей Гордеевич Незнакомец?

И тут все видят, что Незнакомца нет.

Метлахов. Что за дьявольщина! Пропал…

Павлов. Точно сквозь землю…

Люсенька. Ой, мне страшно.

Карпонос. Где-нибудь здесь… Куда он денется?

Дуся. Тоже ведь живой человек.

Петров. Вы уверены?

Башмаков. Наваждение…

Огарков. Нет, соратники, он не здесь. Он пронесся, словно комета, растревожил и улетел. (Шутовски.) Воротись! На кого оставил? (Разведя руками.) Делать нечего. Ухожу.

Башмаков. И давно бы так. Задержался.

Огарков (кладет руку ему на плечо). Вспоминай меня за чайком, да не лихом. Ох, есть вопросик – из фольклора неполной средней. Как, ответишь?

Башмаков (затрясся). Не подходи.

Огарков. До свидания, молодежь, беспокойное, дерзкое племя.

Люсенька. Гера, он опять издевается.

Петров. Ну, уж это – в последний раз.

Огарков. До свиданья, Татьяна Гурьевна. Навсегда сохраню в душе ваш простой монолитный образ. Выражайте с тою же твердостью наше мнение. Мой поклон.

Карпонос. Говори, да не заговаривайся.

Огарков. Отшумел я, отговорил. Ну, Метлахов, цвети на ниве. Вдруг поймаешь птицу за хвост.

Метлахов. Вот оно, печальное следствие затянувшейся либеральности.

Огарков. Дуся, девушка-первоцвет, канцелярское наше яблочко, соблюдай, по мере возможности, свою девичью стать и прыть.

Дуся (восторженно возмущаясь). Ведь заслушаешься!

Огарков. А вы, ангел наш Марианна Маратовна… Было – не было… Точно сон… Неужели больше не свидимся? Промелькнуло и пронеслось. Вы ведь женщина-приз. Вы – кубок. Вас под музыку бы вручать…

Грудкова. О, какой…

Огарков. Что ж, Аркадий Павлович, наступает прощальный миг. Не взыщите, а не приму ваше милое предложение. Не пойду я к вам в заместители.

Метлахов (потрясен). В заместители?!

Лалаев (поспешно). Это вздор. Это я вас тогда испытывал.

Огарков. Вынужден отклонить приглашение посетить ваш праздничный дом, ваш завтрашний торжественный вечер. Нет, не броситесь вы ко мне, распахнув свои дружеские объятия. И хозяйка в декольте на двадцать персон, тех самых, отцеженных, наинужнейших, тоже не встретит меня, светясь тренированною улыбкой. Не отведать мне юбилейной утки и юбилейного пирога. Я возник, видно, несколько преждевременно, несколько опережая срок. Я пташка, до весны залетевшая, скворец, запевший в феврале… Поэтому я помял свои крылышки. Но не жалею. Эти часы были прекрасны и незабываемы. Радуйтесь. Я ухожу. Живите. С печки – на лавку. С лавки – на печку.

Лалаев. Идите. Я не вступлю в полемику.

Огарков. Иду. Но ведь все еще может быть…

Короткая пауза.

Внезапно, в один безоблачный день нежданно-негаданно дверь откроется…

Все невольно смотрят на дверь.

…войдет неведомый незнакомец и спросит: как живется, работнички? Как отдыхается от трудов? И вдруг предложит вам некий тест. Некий ошеломительный тест.

И словно прошелестело над комнатой: тест, тест, тест, тест… Что-то насвистывая, заложив руки в брюки, Огарков уходит, оставив сослуживцев в тягостной тишине.

КОНЕЦ

1976