Текст книги "Немилость любой ценой"

– Позвольте представить вам моего друга Максима Урусова, – небрежно проговорил Аркадий, – а это, дорогой, моя Настя, моя прекрасная, очаровательная Анастасия; впрочем, не слишком ли много я говорю?

Маленькая округлая вдова и в самом деле совсем не была дурнушкой, и при этом обладала таким умением обращаться со своим вялым и медлительным поклонником, которое весьма шло тому на пользу.

– Вы, видно, голову совсем потеряли или уже где-то нализались, – сказала она, – какая нелегкая вас в такой поздний час принесла, идолы проклятые? Ну заходите уж!

– У моего друга тут приключилась история с одной знатной дамой, – ответил Аркадий, приобнимая за плечи симпатичную вдовушку, – это нас задержало, однако я люблю только вас, верно как золото.

Анастасия улыбнулась на это признание, кошка выгнулась дугой и, зевая и потягиваясь, выпустила когти, а Аркадий подарил округлой красавице сердечный поцелуй. В ответ она силой усадила его на стул и как бы рассерженно приказала:

– Оставайтесь здесь и не двигайтесь. Что пить-то собираетесь?

– Все, что вы нам предложите.

Когда она правой рукой наполняла до краев два стакана, Аркадий поцеловал ее левую руку.

– Не двигайтесь, я сказала, – шлепнула она его по губам.

– Великолепная женщина, – пробормотал Аркадий, – у нее манеры царицы, она вполне могла бы править вместо Екатерины!

Анастасия презрительно пожала плечами, уселась Аркадию на колено и принялась поигрывать косой.

Максим еще лежал в постели и видел сны, когда в его горницу, звеня шпорами, тяжело вошел Аркадий и бросил ему на одеяло большой, запечатанный печатью пакет с официальным посланием.

– Разве я не говорил тебе, – сопя, произнес он, – вот и твое назначение в подпоручики.

– Так? Что? – не понял Максим.

– Ты подпоручик! – закричал Аркадий еще не вполне проснувшемуся товарищу.

– Нет, я же прапорщик?

– Подпоручик, тебе говоре.

– А?

– Да, ты, и адъютант в придачу.

– Как такое возможно?

– Благодаря нижней юбке сегодня все возможно, – проворчал Аркадий, – особенно, если речь идет о юбке, которая находится не под обычным женским нарядом, а под могущественной горностаевой мантией. Поднимайся, счастливчик, и одевайся, ты приглашен к царице на аудиенцию.

– Я… на аудиенцию?

– А кто же еще, ну-ка, давай я тебе помогу, – он за ноги вытащил его из постели и принялся приводить в исправность его одежду.

Когда в назначенный час Максим стоял среди просителей в аудиенц-зале, настроение у него было вовсе не баловня фортуны, он чувствовал себя молодой девицей, которую родители выдают замуж вопреки ее воле и которая теперь со страхом ожидает прибытия жениха. Дежурный камергер назвал его имя, и Максим проследовал в комнату, в которой императрица имела обыкновение выслушивать просьбы и жалобы своих подданных. Скрестив на груди руки, она некоторое время задумчиво расхаживала взад и вперед, потом внезапно, в черном бархатном платье и с маленькой бриллиантовой короной на белых локонах, во всем своем величии остановилась перед молодым офицером.

– Я произвела вас в подпоручики и назначила адъютантом в своем дворце, – начала она, – потому что вы мне очень понравились и я весьма расположена к вам.

– Не знаю, ваше величество, чем заслужил я такую великую милость… – запинаясь, проговорил несчастный фаворит.

– Милость нельзя заслужить, – прервала его императрица, – она нежданным даром сваливается с неба, часто оставаясь чудом даже для того, кто ее оказывает. Но именно поэтому можно столь же неожиданно опять впасть в немилость. Заметьте это себе, пожалуйста, Максим Петрович, и отныне все свои шаги здесь, при дворе, соразмеряйте с указанной истиной.

Императрица благосклонно улыбнулась ему и затем повернулась к нему спиной, избегая взгляда молодого человека, так она попыталась скрыть свою страсть к нему, однако тот воспринял это как знак того, что его отпускают, молча отвесил поклон и собрался было удалиться.

– Прежде чем уходить, вам следовало бы поблагодарить меня, – промолвила Екатерина Вторая, быстро поворачиваясь к нему лицом, – поцелуйте мне руку, я вам позволяю.

Максим опустился на одно колено и поднес руку монархини к своим губам.

– Как респектабельно, – с иронией заметила Екатерина, – вы, вероятно, считаете меня ужасной тиранкой, да, эдакой Семирамидой, как галантно окрестил меня Вольтер, я же хочу быть не только глубоко уважаемой своими подданными, но и любимой ими, а ведь вы, Максим Петрович, утверждали, что меня любите.

Молодой офицер стоял как на раскаленных углях.

– Встаньте, пожалуйста, – чуть слышно и льстяще приказала императрица, – я вижу, что мне самой придется взять на себя приятные хлопоты по обучению вас поцелуям.

Максим поднялся на ноги, и красивая повелительная женщина полными руками нежно обвила его шею.

– Вот так, мой юный друг, так сделала Венера, когда на ливанском склоне не повстречала Адониса, и тогда прекрасный юноша, отбросив в сторону всякое благоговение перед богиней, поцеловал ее. Ну что, у вас и теперь еще не хватает на это храбрости?

Екатерина привлекла его к себе, и ее губы, влажные и горячие, коснулись его губ.

– А теперь… я хочу убедиться, насколько вы понятливы.

Несмотря на страх, Максима при обольстительном поцелуе великолепной женщины охватил пьянящий восторг, и он не заставил повторять себе дважды. Быстро приняв решение, он мускулистыми руками обхватил царицу и поцеловал ее.

Теперь она затрепетала у него на груди, и предательский румянец заиграл на ее щеках.

– Вот сейчас идите, – проговорила она, – я люблю вас, Максим Петрович; это вам на дорогу.

Когда в состоянии неописуемого смятения Максим возвратился в аудиенц-зал, там в одной из оконных ниш стоял Потемкин, который жестом поманил его к себе.

– Так-то, стало быть, вы выражаете свою благодарность, господин подпоручик, – начал он с едва сдерживаемой яростью.

– Ваше превосходительство, я не понимаю… – запинаясь, ответил Максим.

– Мне все известно, – перебил его Потемкин, – императрица настроена закрутить с вами новый роман, и вы, воспользовавшись случаем, надеетесь оттеснить меня и занять мое место…

Теперь Максим перебил могущественного фаворита Екатерины и перебил так же резко.

– Ни слова больше, вы уже задеваете мою честь, ваше превосходительство. Заверяю вас, что у меня и в мыслях не было оттирать вас, напротив, милость императрицы приводит меня в ужас, потому что угрожает лишить меня личного счастья. Я люблю свою невесту, Анжелу Репнину, всем сердцем и не обуреваем иным честолюбивым желанием, как только быть снова любимым ею, я проклинаю тот злополучный час, когда мы с ней прибыли ко двору.

Монолог молодого человека звучал так искренно и правдиво, что Потемкин, всегда недоверчивый и осторожный, ему поверил.

– Вы не должны потерять свою славную девушку, – сказал он, протягивая руку Максиму, – в этом деле мы можем достичь общей цели и давайте поэтому станем честными друзьями и союзниками.

– Тогда как же мне следует действовать, ваше превосходительство, – облегченно вздохнув, спросил Максим, – чтобы впасть у императрицы в немилость?

– В немилость? – Потемкин громко расхохотался. – Это звучит просто невероятно здесь, где всеми силами добиваются благосклонности и милости, пресмыкаются и грызутся, здесь честный парень ищет немилости.

– Да именно, немилости, – воскликнул Максим, – и притом немилости любой ценой!

Уже тем же вечером через доверенную камеристку царицы Максим получил от нее письмо, в котором государыня вызывала его к себе.

Он отправился к Потемкину, чтобы с ним посоветоваться. Опытный царедворец, единственный, под влиянием которого всю свою жизнь находилась Екатерина Вторая, дал ему обстоятельные инструкции, предусматривавшие и трактовавшие любой возможный поворот событий. Успокоенный молодой подпоручик приступил к делу. Он начал с того, что не пошел к царице и даже не ответил на ее письмо.

На следующий день ему было приказано прибыть в кабинет императрицы, которая, едва он переступил порог, гневно нахмурила лоб. Потемкин предупредил его, что царица любит людей остроумных, и порекомендовал вести себя как можно нелепее.

– Почему вы не пришли вчера вечером? – с криком обрушилась на него Екатерина Вторая, – вы заслужили быть наказанным как непослушный ребенок.

– Разве я должен был прийти? – с наигранным изумлением ответил Максим.

– Вы получили мое письмо?

– Да.

– Ну так?

– Да, ваше величество, получить-то я его получил, – промолвил Максим с самой глупой физиономией на свете, – но не прочитал.

– Не прочитал? Это почему же?

– Потому что я не умею читать, ваше величество.

– Вы не умеете читать?! – остолбенев от удивления, сказала Екатерина Вторая.

– А… а… поскольку я знал, что письмо… что оно, так сказать, от вашего величества… то не посмел дать кому-то постороннему прочитать мне его, – запинаясь, пролепетал Максим.

– Этого еще не хватало, – воскликнула Екатерина Вторая, – ладно, на сей раз вы прощены, однако вам следует незамедлительно научиться читать, и я сама хочу быть вашей учительницей. Сегодня вечером в восемь часов состоится первый урок, и боже вас упаси пропустить его.

– Иначе я попаду в немилость? – спросил Максим, приятно обнадеженный.

– Хуже того, – строго промолвила Екатерина Вторая, – за новое оскорбление я покараю безжалостно.

– Разжалованием?

– Совершенно верно, разжалованием, а потом…

– Потом? – испуганно воскликнул Максим.

– Да, потом вы станете рядовым солдатом, мой дорогой друг, – продолжала царица, – и солдатом, отданным в руки наистрожайшего из командиров. При малейшем проступке – а уж хороший командир постарается, чтобы вы скоро какой-нибудь совершили – вы будете безо всякой пощады выпороты кнутом.

– О, я приду точно в срок, ваше величество, – вздохнул Максим, с трясущимися коленками стоявший перед прекрасной женщиной, которая умела быть такой же беспредельно жестокой, как и умела любить.

– Итак, до сегодняшнего вечера…

Наступил вечер. Уже в половине седьмого Максим исправно стоял перед дверью монаршьего будуара, куда ему на сей раз велено было явиться, а по другую сторону двери Анжела помогала царице переодеваться в неглиже, в которое та облачалась, чтобы обворожить своего жениха. Прелестный беспорядок добела напудренных прядей и локонов, похоже, вполне удался, кринолин и корсет, похожие на доспехи средневекового рыцаря, были сняты, и поверх сорочки из брюссельских кружев по бедрам царицы до самой земли заструилось белое шелковое платье, растекаясь позади мерцающим шлейфом. Потом, самодовольно разглядывая себя в зеркало, Екатерина неторопливо скользнула в просторный шлафрок из кроваво-красного бархата, подбитый сверкающим горностаем и им же расточительно отороченный. Пока она грациозно кутала плечи в роскошную пушнину, бедная девушка за ее спиной от расстройства с трудом держалась на ногах.

– Чего это ты?

– Ах, мех такой тяжелый!

Со слезами на глазах Анжела в завершение еще накинула на голову императрицы белую кружевную вуаль, ниспадающую на плечи, сквозь которую обольстительно просвечивалось все, что она, казалось бы, скрывала.

– Как ты думаешь, такой он меня полюбит, Анжела? – спросила царица, горделивым взглядом оценивая свое отражение в зеркале.

– Я боюсь, – хотела было промолвить в ответ девушка, но вместо этого сказала, – кто мог бы устоять перед вашей красой!

Екатерина поцеловала ее в лоб и отослала, затем бросила еще один взгляд в зеркало и отворила дверь.

– Входите.

В небрежной позе расположившись в кресле, она с нескрываемым удовольствием наблюдала за красивым молодым человеком, который смиренно, покорившись своей участи, стоял перед нею как раб. А разве он и в самом деле не был ее рабом, рабом ее страсти, ее прихоти?

– Подайте-ка ту книгу, которая лежит там на туалетном столике, – приказала императрица. Максим повиновался. – Так, теперь садитесь. – Она ногой пододвинула ему скамеечку.

Когда он уселся у ее ног, она слегка оперлась рукою о его плечо и стала показывать ему буквы, попросив его вслед за нею повторять их звучание. Во время урока Максим вел себя так непонятливо, что Екатерина Вторая очень скоро потеряла терпение и, нетерпеливо топнув ногой, отбросила книгу.

– Как вам нравится мой туалет, – кокетливо спросила она, переменив тему, – как вы находите этот мех? – Она на мгновение распахнула шлафрок, так что горностай белым лунным светом разлился по ней.

– Как императрица вы вынуждены его носить, – с намеренной наивностью ответил Максим, – однако в нем, вероятно, ужасно жарко.

Царица начинала злиться на своего Адониса.

– Попробую-ка я научить вас писать буквы, – промолвила она после непродолжительной паузы, – переставьте сюда ко мне вон тот маленький столик.

После того, как он сделал это, она потребовала подать перо и чернила. И тут фавориту, желавшему любой ценой впасть в немилость, пришло в голову использовать соблазнительную возможность для нанесения главного удара; взяв письменные принадлежности, он понес их по возможности бестолковее и, подойдя почти вплотную к ней, с громким криком споткнулся, расплескав чернила. Царица вскочила на ноги, по ее белоснежной домашней шубке заструился черный поток. В тот же миг крепкая императорская оплеуха припечатала щеку Максима, у которого при этом сердце готово было выскочить из груди от успеха задуманного. Ему удалось-таки привести красивую деспотиню в ярость. Он был, казалось, спасен.

– Как же можно быть таким нерасторопным? – рассердилась Екатерина Вторая, и повторный удар ее маленькой энергичной ладошки проиллюстрировал весомость ее слов. Но тут произошло нечто такое, что моментально свело на нет весь прекрасный итог совершенной Максимом проделки, в возбуждении императрица не заметила, что, стараясь спасти свой туалет, выпачкала руки чернилами. Теперь же она вдруг увидела, что обе пощечины, отвешенные Максиму справа и слева, превратили его в негра.

– Mon Dieu! Что у вас за вид? – вскрикнула она и затряслась от неудержимого хохота.

Максим подошел к зеркалу и, увидев себя, точно так же начал от всей души хохотать. Царица успокоилась первой.

– Ах, теперь мне и в самом деле что-то стало жарко, – сказала она, – подайте-ка мне стакан воды. – Отпив, она вернула его Максиму. – Вы тоже можете сделать глоток, – сказала она, – да, я даже дозволяю вам приложиться своими губами к тому месту, которого касались мои.

– Благодарю, ваше величество.

– Благодарите?..

– Я… я… не пью воду, – запинаясь, пробормотал Максим, решивший без оглядки идти до конца.

– А что же вы пьете?

– Водку.

– Водку? Фу!.. Ступайте! Прочь с моих глаз.

Екатерина возмущенно повернулась к нему спиной, а он, уверенный, что уж теперь-то наконец действительно впал в немилость, поспешил из будуара, пританцовывая от брызжущего через край озорства молодости, промчал через комнаты и, слетев вниз по лестнице, выскочил из дворца.

Изумлению несчастного Максима не было предела, когда спустя несколько дней после радостной катастрофы с царицей он получил через Потемкина сообщение, что Екатерина Вторая совершенно не собирается так легко отказываться от игрушки, которую она себе выбрала. Она, правда, дала знать Максиму, что он удален от нее на неопределенное время, но удален, как оказалось, лишь для того, чтобы основательно и усердно заняться образованием в различных сферах. По поручению монархини первым к нему явился танцмейстер, который под пение старой скрипки вымуштровал его всевозможным па того чопорного и церемонного века, после него пожаловал французский словесник, имевший задание в возможно более сжатые сроки вдолбить в его голову язык Вольтера, под занавес пришел немецкий профессор, наставивший его во всяких науках. Ежедневное tête-à-tête с этими тремя париками понравились Максиму несравненно больше, чем оное с красивой влюбленной женщиной в императорских мехах. Он, как все русские, был объят страстной жаждой знаний, и добился поразительных успехов. Минуло три месяца, в которые молодой офицер не видел ни царицы, ни своей возлюбленной, как вдруг однажды был снова вызван к монархине.

Роль болвана и остолопа он больше разыгрывать из себя не мог, с этим согласился и Потемкин, таким образом теперь он предстал перед Екатериной, ожидая ее приказаний, во всем изяществе, приданном ему танцмейстером.

– Вы занимались прилежно, Максим Петрович, – с радужной доброжелательностью напала она, – ваши учителя аттестовали вас с наилучшей стороны, таким образом я намерена простить Вам все Ваши прежние неловкости и немного посодействовать вашему продвижению по службе. Еще сегодня в Берлин должен отправиться курьер, для этой миссии я выбрала вас, ибо хочу предоставить вам удобный случай проявить себя на деле. Однако подпоручику такие важные депеши обычно не доверяют. Поэтому я произвожу вас в капитаны.

– О! Ваше величество! – воскликнул приятно удивленный Максим и опустился на колено перед императрицей не с диким энтузиазмом, как это делал прежде, а со всей элегантностью французского кавалера, совсем так, как его научил танцмейстер.

– Как мило вы сейчас преклонили колено, – промолвила Екатерина Вторая, рассматривая его в лорнет. – Так, а теперь поцелуйте мне руку.

Максим с галантной нежностью поднес руку царицы к губам.

– И в поцелуях вы тоже добились прогресса, – с улыбкой заметила Екатерина Вторая, – этим вы тоже обязаны танцмейстеру, или по сей дисциплине имели другого преподавателя? – Она легонько шлепнула его ладонью по щеке. – А теперь получите у генерал-адъютанта свои депеши и отправляйтесь с богом.

Когда Максим зашел к своему покровителю Потемкину, тот уже издали крикнул ему:

– Поздравляю, капитан, поздравляю, – затем едва слышно добавил:

– Однако депеши вам передавать не придется, я уже послал с ними другого человека. А мы с вами тем временем совершим новую проделку, после которой вы наверняка попадете в немилость. Только беспрекословно следуйте моим наставлениям и раскаиваться вам не придется.

Ближе к вечеру Потемкин попросил доложить о себе монархине.

– Что привело тебя, Григорий Александрович, ты, похоже, чем-то явно взволнован? – воскликнула при виде его царица.

– И не без оснований, ваше величество, – ответил Потемкин. – Вопреки моему совету вы сегодня утром послали-таки этого Урусова с важными депешами. Если бы не я, вы, сами того не желая, отдали бы неблагоразумного мальчишку в руки врага.

– Как так?

– С тех пор, как благодаря материнской, – Потемкин намеренно сделал очень сильное ударение на последнем слове, – заботливости вашего величества господин Урусов перестал быть простофилей, он взамен этого превратился в забияку, картежника и пьяницу.

– Он пьет водку…

– Совершенно верно, обыкновенную водку, – подхватил Потемкин, – и, таким образом, четыре часа назад он абсолютно пьяный вернулся обратно и доложил мне, что потерял депеши.

– Потерял? Вот негодяй! – вскричала Екатерина Вторая.

– Вашему величеству известно, что Россия буквально наводнена неприятельскими шпионами. Как легко эти компрометирующие нас документы могли оказаться в их руках. Недолго думая, я самолично вскочил на лошадь и проскакал вдоль дороги, которую выбрал наш курьер, от трактира к трактиру, потому что этот Урусов останавливался в каждом и пил.

– Водку? – спросила царица.

– Да, обыкновенную водку, – продолжал Потемкин, – и в конце концов я нашел-таки одного умного хозяина, который подобрал выпавший у пьяного курьера пакет и хорошенько его припрятал. Я немедленно послал в Берлин другого человека, а капитана Урусова велел отправить на гауптвахту, где он и дожидается взыскания, которое ваше величество соизволит на него наложить.

– Его следует наказать примерно, – решила императрица, гневно расхаживая взад и вперед, – я сейчас же разжалую его в рядовые и кроме того приговариваю к ста ударам кнутом.

– Ваше величество, не слишком ли это суровый приговор, – заметил Потемкин, у которого, впрочем, даже и в мыслях не было приводить наказание в исполнение и который с трудом себя сдерживал, чтобы не рассмеяться.

– Но я хочу быть суровой, – воскликнула Екатерина Вторая, – и более того, в этом случае я хочу быть даже жестокой, экзекуция состоится завтра в девять утра, и я сама буду за ней наблюдать.

Потемкин, как никто другой знавший свою повелительницу и понимавший, что в данный момент сделать ничего больше было нельзя, отвесил поклон и удалился. Но уже через час его снова вызвали к ней.

– Я тут подумала, наверно, было бы бесчеловечно заставить этого красивого молодого человека умереть под кнутом палача или навсегда остаться изуродованным, – сказала Екатерина Вторая.

– Конечно, ваше величество.

– Но разжалование сохраняется в силе.

– Как прикажет ваше величество.

На следующий день разжалование тоже было отменено, и когда Максим появился у Потемкина, тот со смехом сообщил ему, что императрица засчитывает ему в качестве наказания пережитый им страх и производит его в полковники.

Сперва Максим не поверил своим ушам и воспринял это как шутку, но увидев патент, более не мог сомневаться и в охватившем его ликовании был близок к тому, чтобы поцеловать руку Потемкину.

– Но что это за страх, который-де я испытал? – поинтересовался он затем. – О каком таком страхе все-таки идет речь?

– Ну, это долгая история, – объяснил ему Потемкин, – пока вы со своими товарищами кутили, вас успели сначала арестовать, затем разжаловать и приговорить к наказанию кнутом, а затем снова помиловать.

– Стало быть, она всерьез собиралась меня выпороть? – с некоторым содроганием спросил Максим.

– Разумеется, и вдобавок лично при этом присутствовать, – рассмеялся Потемкин, – да, женщины непредсказуемы, мой дорогой Максим Петрович, и прежде всего тогда, когда любят нас.

Вскоре после того, как новоиспеченный полковник получил свой полк, в окрестностях Москвы состоялись большие маневры под наблюдением императрицы. Часть войск под командованием Суворова представляла турок, ее должны были обойти смелым фланговым движением и вынудить к сдаче на милость императрицы, на стороне которой русскими предводительствовал Потемкин.

Однако события приняли иной оборот.

Потемкин не без умысла доверил полковнику Урусову управление войсками, которым предстояло провести сей гениальный маневр, и за день до этого обстоятельно изучил с ним карту местности.

В момент, когда русские должны были нанести по туркам неожиданный удар во фланг и с тыла, Екатерина Вторая тщетно ждала появления конницы Урусова, перед которой стояла задача смять суворовский резерв, и его орудий, которым надлежало взять неприятеля под перекрестный огонь. Прошло пятнадцать минут, прошло еще пятнадцать, никто не появлялся, тогда Суворов внезапной атакой своей кавалерии прорвал центр русских и взял в плен императрицу.

Императрица сделала хорошую мину при плохой игре, она смеясь протянула Суворову руку, но теперь весь гнев ее обрушился на голову красивого полковника.

Был послан адъютант, чтобы вызвать его к царице.

Тот вернулся один с неподобающим грозности событий веселым выражением лица.

– Где полковник? – в нескрываемой запальчивости спросила Екатерина Вторая.

– Господин полковник приносит свои извинения, но сейчас он прибыть никак не может, – доложил адъютант, опасавшийся сболтнуть лишнее.

– Не может, когда я приказываю? – крикнула красивая деспотиня.

– Господин полковник со своими пушками, солдатами и лошадями по горло увяз в огромном болоте, – сказал адъютант.

Императрица секунду оторопело смотрела на него, потом разразилась звонким смехом, который сперва подхватили офицеры генерального штаба и, в конце концов, вся армия.

– Вы не находите, ваше величество, что было бы самое время отправить этого господина полковника на пенсию? – спросил Потемкин, на обратном пути покачиваясь в седле рядом с нею.

– О! Совершенно не время, – воскликнула Екатерина Вторая, сверкнув на него смелыми и умными глазами, – этот полковник, как я вижу, в состоянии заставить вас ревновать, дорогой Потемкин, а это обстоятельство доставляет мне такое несказанное удовольствие, что я теперь и подавно намерена ему протежировать.

Императрица с доверенным другом Потемкиным работала в своем кабинете. Она приняла решение отменить ряд обременительных налогов и ввести абсолютно новую систему внутреннего управления, при которой впервые должны были найти практическое применение фундаментальные принципы французских философов. Она быстро и с исключительной проницательностью, вообще характеризующей стиль ее работы, вникала в суть проектов, лежавших перед ней на столе, и тут же, обнаружив слабые места их, диктовала Потемкину те исправления, которые, на ее взгляд, необходимо было внести. Потом она устало вытянулась на мягких бархатных подушках, и ее глаза со спокойной насмешливостью остановились на единственном мужчине, который действительно был близок ее сердцу; желая скоротать время и немного его помучить, она спросила:

– Ты все еще ревнуешь, Григорий Александрович?

– К кому?

– К Урусову.

– Больше не ревную.

– Больше не ревнуешь? И что же тебя так быстро вылечило?

– Убеждение, что моя ревность не имела под собой никаких оснований, – ответил Потемкин.

– Ты, стало быть, не веришь, что я люблю его? – выжидающе спросила Екатерина Вторая.

– Я лишь не верю тому, что полковник любит тебя.

– Как это?

– Или, точнее говоря, я верю, что он любит другую.

Потемкин с торжествующей убежденностью посмотрел на императрицу, которую эта убежденность привела в замешательство.

– Другой? Ты лжешь.

Потемкин пожал плечами.

– Сама убедись.

– Когда я могу это сделать?

– Да хоть сегодня же вечером, коли есть охота.

– Хорошо, сегодня же вечером, а если ты окажешься прав? – промолвила, вставая, Екатерина.

– Обещаешь мне, что тогда он попадет в немилость и будет вынужден покинуть двор? – быстро нашелся Потемкин.

– Ха! Мой друг, значит, ты все-таки ревнуешь, – заметила Екатерина, приятно удивленная, – ну, а если правой окажусь я, Потемкин, что тогда?

– Тогда сошли меня в Сибирь, – предложил Потемкин.

– Это я и без того могу сделать, – со злорадной поспешностью возразила Екатерина Вторая, ибо не могла упустить удобного случая унизить мужчину, власть которого всегда чувствовала над собой.

– Ты, разумеется, можешь все, что тебе заблагорассудится, – нисколько не изменившись в лице проговорил Потемкин, – я твой подданный, твой раб.

Екатерина, не проронив ни слова, взглянула на него и затем протянула ему руку.

– Я поостерегусь ссылать тебя в Сибирь, – сердечно сказала она, – ты мне здесь гораздо нужнее. Итак, сегодня вечером.

Когда совершенно стемнело, Максим, по уговору со своим покровителем, отправился в императорский сад, по главной аллее окаймленной стенами подстриженного тиса прошел вверх до водомета, который выбрасывал высоко в воздух серебристую струю и, рассыпавшись на тысячи алмазных брызг, снова ронял ее в удерживаемую обнаженной нимфой большую раковину. Он уселся на скамейку из дерна, которая была ему указана; она выделялась статуей Амура, собирающегося выпустить стрелу, и помещалась в образованной тисовой стеной зеленой нише позади него. Здесь он остался сидеть, рассматривая чудесный звездный узор на безоблачном небе и воскрешая в памяти Анжелу.

Внезапно перед ним появилась фигура в белом. Не императрица ли это? Он поднялся и почтительно снял шляпу.

– Это я, Максим, – произнес до боли знакомый голос, сладкого звучания которого он так давно был лишен, и две нежные руки обняли его. После долгого поцелуя Анжела высвободилась.

– Это еще не все, – сказала она, – я присяду на скамейку, а ты должен опуститься на колени и клясться мне в любви.

– Должен?

– Помни, что нам надо вывести из себя императрицу.

– Зачем?

– Хватит вопросов, так хочет Потемкин, и для меня этого достаточно. На колени!

Белой рукой она указала на землю и вдруг показалась Максиму такой величественной, что ему оставалось только повиноваться. Таким образом расположившись у ее ног, он, то глядя на нее, то возводя глаза к звездам, принялся нести какую-то клятвенную бессмыслицу, которую звезды слушали терпеливо, однако Анжела, слегка потрепав его по щеке, прошептала:

– Будь посерьезнее!

И она привлекла его к груди и покрыла любимое лицо поцелуями, а в это время Екатерина Вторая с Потемкиным стояла за зеленой стеной, полная гнева и ревности.

– Я могла бы разорвать его на куски, – пробормотала она, но поскольку была не в состоянии это сделать в реальности, крепко ущипнула за руку Потемкина.

– Давай послушаем, что она скажет, красавица разговаривает с ним, – ответил фаворит, с трудом сдерживая веселое настроение.

– Сейчас, Максим, настал решительный момент, – прошептала Анжела так, чтобы никто кроме него не мог услышать, – царица здесь, я слышу, как под ногами у нее похрустывает песок.

– А я вижу ее горностай, просвечивающийся сквозь зеленую стену, – также шепотом ответил Максим. – Итак, начинай!

– Мой дорогой полковник, – в полный голос заговорила Анжела, – вы клянетесь, что любите меня, и все же мне кажется, что другую даму вы любите несравненно сильнее, чем меня.

– Кого вы имеете в виду? – также громко спросил Максим.

– Императрицу, говорят, и говорят, видимо, не без основания, что вы находитесь у нее в большом фаворе, – продолжала Анжела.

– Не стану отрицать, что она весьма благосклонно относится ко мне, – промолвил в ответ Максим, – но как вы могли поверить, что женщина ее гениальности и достоинства могла опуститься до того, чтобы полюбить такого молодого и незначительного человека, как я?

– Слышишь? – тихо-тихо спросил Екатерину Потемкин.

– Но вы-то ее любите, – продолжала Анжела.

– Я? – воскликнул молодой полковник. – Екатерина Вторая, скажу вам, самая красивая женщина на свете.

– Слышишь? – прошептала теперь царица своему доверенному другу.

– Я чту великую государыню, – продолжал Максим, – и боготворю в ней красивую женщину, но именно поэтому не смею даже поднять на нее глаза, и никогда не набрался бы смелости полюбить ее.

– Слышишь? – сказал Потемкин.

– Я люблю вас, Анжела, – заключил Максим, – только вас.

– Ну тогда, господин полковник, и я вас люблю, – как можно громче проговорила в ответ Анжела, и они снова принялись целоваться точно два голубка, при свете звезд воркующих в зелени кустов.

– Предательница! – пробормотала Екатерина. – Она у меня поплатится.

– Она? – удивился Потемкин. – Это было бы несправедливо и, более того, неумно, а на обе эти женские слабости я считаю свою великую императрицу неспособной.

– Ты прав, но они до глубины души возмутили меня и сделали больно, а поцелуям конца и края не видно, с ума можно сойти, пойдем, Григорий. – Она быстро широким шагом двинулась вниз по аллее, затем зеленым боковым коридором, сопровождаемая Потемкиным, дошла до второго фонтана и здесь опустилась на дерновую скамейку, над которой белая мраморная Венера ласково болтала с мраморным Адонисом. – Не будь же таким медведем, Григорий, что делают, когда под усыпанным сверкающими звездами небом остаются наедине с женщиной?