Текст книги "Про коалу Ушастика, черепаху Сарли и Карроинги-эму"

Чтобы не оказаться вдруг в плену за изгородью, эму пришлось отступить на нетронутые ещё земли, где добывать пищу стало очень трудно.

К тому времени, когда Уорри была готова сделать вторую кладку, эму оказались на большом болоте. За узкой полосой высоких хинных деревьев, будто одетых в лохмотья, которые развевались по ветру, тянулось четверть мили водяного пространства. Глубина его была в несколько футов. Посередине этого озера находилось три или четыре болотистых островка, покрытых чайными деревьями и травой. Бросившись в заросшую гростником воду, Карроинги и Уорри доплыли до одного из этих островков, обошли его со всех сторон и решили, что это прекрасное и безопасное место для выведения птенцов.

Сырость не тревожила их, и они могли быть спокойны, что в таком месте люди уж не доберутся до их гнезда. Будучи по природе своей хорошими пловцами, эму в любой момент могли вернуться на берег.

Там Карроинги и Уорри сделали наспех гнездо из травы и сучьев, расположив их таким образом, чтобы яйца не могли раскатиться в разные стороны. Уорри снесла двенадцать яиц. И спустя семь или восемь недель их семейство могло уже насчитывать десять птенцов.

Почему десять? Да потому, что двоих отнял у них воздушный разбойник.

В один из редких дней, когда Уорри наконец было разрешено посидеть на яйцах, перед её глазами промелькнула чья-то тень. На неясном фоне деревьев она заметила птицу. Это был черногрудый сарыч, о котором её предупреждал ещё отец.

Сарыч вдруг опустился на землю. Приблизительно в семи ярдах от гнезда лежал небольшой круглый камень. Переваливаясь с ноги на ногу, сарыч подошёл к нему и захватил когтями. Что он задумал? Любопытство сменилось страхом в сердце Уорри.

А сарыч уже шёл прямо к Уорри, волоча за собой камень. Вдруг он неистово и угрожающе захлопал крыльями. Уорри не выдержала, с громким «Уа-а-а-аш!» она сорвалась с гнезда и убежала прочь.

Сарыч продолжал ковылять к гнезду. Когда он добрался до первого, ещё сохранившего тепло яйца, он поднял ногу и бросил камень прямо на толстую зелёную скорлупу. Скорлупа треснула, обнажив нежную светло-зелёную внутреннюю стенку. Сарыч поднял камень и бросил его опять. Трещина разошлась. Не обращая внимания на Уорри, которая стояла совсем недалеко, сарыч принялся высасывать яйцо.

Он уже покончил со вторым яйцом, когда прибежал Карроинги. С сердитым хлопаньем крыльев Карроинги бросился на сарыча и прогнал его…

Велика была радость родителей, когда на их маленьком островке начали вылупляться птенцы. Десять восхитительных малюток, которые жалобно пищат и просят есть! Уорри и Карроинги просто не знали, откуда взять столько имён для них всех. Наконец они выбрали: Подди, Уорри, Петта, Карри, Бёрри, Ког, Вурон, Путга, Гура и Булу.

Когда птенцы подросли настолько, что могли уже доплывать до берега, всё семейство покинуло своё надёжное, но, пожалуй, слишком сырое убежище и выбралось на более широкие просторы.

В следующую зиму Уорри не делала кладки. К этому времени стая ушла ещё на пятьдесят миль от болота.

В течение многих месяцев не было ни одного дождя, и земля совсем обнажилась. От травы остались одни корни, так что, когда они проходили по ней, они поднимали в воздух клубы удушающей ныли. Вихри размельчённой земли носились над равниной. Небо казалось неестественно жёлтым от медного солнца. Пыль толстым слоем лежала на листьях эвкалипта. Почву сдуло даже с корней деревьев, и они стояли высокие, голые и уродливые. Урожай квон-донга погиб, и лишь несколько плодов созрело на немногих кустах.

Наряд Карроинги и Уорри представлял теперь грустное зрелище: они похудели, измучились, перья у них все спутались и часто выпадали. Эму, так же как и другие птицы и звери, умирали от голода; их тела оставались лежать на земле и служили пищей чёрным воронам. И в этот год Уорри не снесла ни одного яйца.

Наконец засуха кончилась, и проливные дожди превратили коричневую, засохшую равнину в огромное волнующееся зелёное море.

Фермеры были столь же счастливы, сколь и исконные жители равнины, но счастье их поубавилось, когда они обнаружили, что эму снесли их изгороди и потоптали кое-где посевы пшеницы.

Так шли годы, пока наконец Карроинги не стал отцом стольких птенцов, что и сам не мог их сосчитать. Знакомство с врагами научило Карроинги и Уорри многим хитростям, с помощью которых они с успехом высиживали свои яйца.

Например, вот такая. Сделав гнездо, Уорри сносила в него только одно яйцо. На следующий день она выбирала место в каких-нибудь семидесяти пяти ярдах от него, под кустом, и клала туда ещё одно яйцо. На третий день она переходила на новое место, тоже поблизости, и сносила следующее яйцо. И так до тех пор, пока не заканчивала всю кладку. Тем временем Карроинги внимательно следил за всеми яйцами, бодрствуя и днём и ночью. Расположение яиц таким образом давало надежду, что если какой-нибудь враг, например орёл, спустится на гнездо, то ему удастся захватить только одно яйцо, а не всю кладку.

Но яйца надо было ещё высиживать. Поэтому, когда кладка была закончена, Карроинги и Уорри с помощью клюва и когтей катили по земле одно за другим все яйца по направлению к гнезду, пока они все не собирались там в плотную овальную группу. Настало время, когда Карроинги почти перестал узнавать, кто из стройных подросших эму его отпрыск, а кто нет. Стая выросла уже до двухсот птиц, и Карроинги был среди самых сильных и наиболее уважаемых её вожаков. Поэтому оказалось достаточно одного маленького случая, чтобы он выдвинулся вперёд.

Злейшими врагами эму были динго – хищные и отвратительные животные. Только за последние несколько лет, когда эму были вынуждены уходить всё дальше и дальше в глубь страны, эти жёлтые собаки погубили многих из них. Всё чаще стали они забираться ночью в страусиные гнёзда, хватали острыми зубами испуганную птицу и одним ударом сворачивали ей шею. К тому же дикие собаки постоянно крали неосторожных птенцов.

Наконец Карроинги дал им отпор. Это случилось однажды вечером, когда солнце отдавало свои последние лучи и на равнину, словно покрывало из перьев, опускалась темнота.

Карроинги сидел на гнезде, собрав под собою весь последний свой выводок. Когда пышнохвостый динго со всей силой набросился на Карроинги и вцепился ему в шею, эму поднялся, захлопал крыльями и отпрянул в сторону. Но вместо того чтобы броситься бежать, как этого ожидал динго, Карроинги приготовился к бою. Он был взбешён.

Тонконогие пушистые птенцы с писком и криком разбежались в разные стороны, ища укрытия под покровом темноты.

Динго приник к земле, готовый к прыжку; жёлтые клыки его оскалились. Карроинги откинул назад голову и подпрыгнул на три фута в воздух, выбросив вперёд правую ногу, вооружённую сильным когтистым средним пальцем. Но динго рванулся в сторону, и острый коготь эму только слегка задел его ногу. Взвыв от злобы и недоумения, динго снова бросился на Карроинги, но в награду получил лишь ворох перьев из его крыла себе прямо в рот.

Собака упала и тут же повернулась на бок. Карроинги снова подпрыгнул, его тяжёлая ступня опустилась на извивавшегося динго, нанеся ему в бок рану в восемь дюймов длиной и в четыре глубиной. С душераздирающим воем динго потащился прочь и замертво упал на землю.

У Карроинги и раньше было несколько успешных схваток с другими самцами-эму, двоих он даже убил. Когда же разнеслась весть о его великолепной и нежданной победе над динго, поверженный труп которого каждый мог увидеть и обнюхать, эму с радостью признали Карроинги своим вожаком.

ВЫСТРЕЛ НА РАВНИНЕ

Но царствование Карроинги было недолгим.

На вязкой песчаной равнине, куда эму вынуждены были теперь отступить, прожить становилось всё труднее. Только сливовые деревья угощали их своими кислыми сочными плодами, основная же еда – трава – оставалась маленькой и худосочной. Засухи повторялись. Бесплодная равнина покрылась трещинами и обнажила свою гранитную основу. Стало трудно по ней ходить. Кое-где земля была усеяна острыми камнями, в которых, как в гладких костях черепа, отражалось солнце. Чтобы добыть себе воду, эму приходилось долго и упорно копать в расселинах между скалами или в растрескавшейся от долгой засухи земле. Жёлтый, обжигающий свет безжалостно палил серые деревья, похожие на огородные чучела, с увядшими узкими листьями. Обращённые своими вершинами к солнцу, они словно бы просили у него пощады.

Это была страна без тени.

Лишь океан густого, мерцающего тумана колыхался под немилосердным небом. Песок, и кустарник, и даже само небо казались выгоревшими до мертвенно-жёлтого цвета под постоянными лучами солнца.

Там, далеко, возле причудливой серо-голубой стены холмов, лежали богатые земли. Но уже проложили железную дорогу, и год от года там росли поселения белых людей, так что наконец все плодородные участки оказались огороженными. На сочных лугах, где когда-то безмятежно паслись эму, теперь колыхались сотни акров зелёной или налитой пшеницы, и лёгкий ветерок, играя, волновал её, вызывая рябь.

На некоторых огороженных участках между оставшимися ещё серыми могучими стволами хинных деревьев росла свежая трава. Здесь теснились стада овец, разбредавшихся, чтобы пощипать траву, пока их ягнята бегали и резвились. В других загонах ещё продолжали выжигать траву, готовя землю под пашню, и столбы голубого дыма поднимались там вверх. Так постепенно страна теряла естественный облик, всё больше давал о себе знать человек, наведший здесь свой порядок.

Страх перед белым человеком, перед его быстроногими конями, перед всеми проявлениями власти заставлял эму держаться на почтительном расстоянии от этих мест. Но эму видели много еды на землях, по которым они когда-то спокойно разгуливали, поэтому голод и любопытство толкали их туда, и они неуверенными прыжками подбирались к наиболее удалённым участкам возделанных полей.

Когда же на их пути оказывалась вдруг проволочная изгородь, за которой лежали ноля сладкой зелёной пшеницы или овса, они все вместе налегали на неё и отбрасывали в сторону или же разрывали её. Попав на поле, эму забывали уже о всякой опасности. Они с жадностью глотали сочные зёрна. Их тяжёлые, крепкие ноги и широкие туловища скашивали при этом целые полосы нежных колосьев, губя многие акры посевов.

Мало того, некоторые эму, утолив голод, начинали чувствовать в себе желание порезвиться. Они ломали изгороди, окружавшие загоны овец, вклинивались в стада и разгоняли овец в разные стороны. Они гонялись за ягнятами и уводили их от матерей, так что те не могли уже снова найти их, и ягнята погибали. Эму пили воду из запруд, отгоняя от них жаждущих овец.

Иногда всё это прерывалось выстрелом, если какой-нибудь фермер замечал, что творилось на его земле, и спешил туда верхом на лошади. Эму бросались от него прочь и мчались с невероятной быстротой.

И вот настал день, когда несколько фермеров собрались на одном из отдалённых участков возделанной земли. Было много разговоров о том, что же предпринять. Один молодой фермер стоял за то, чтобы вообще истребить всех эму.

– Ну, это уж слишком, – возразил ему другой.

– Я сказал то, что считал нужным, – настаивал первый фермер, высокий парень с веснушчатым лицом. – Лучше б их вовсе не было! Если так будет продолжаться, я останусь без гроша! Этих паразитов надо уничтожить раз и навсегда.

– Полегче, полегче! – сказал третий фермер, старик с трубкой во рту. – В этом году они действительно много бед понаделали. Но ведь до сих пор они так не вредили.

– И не забывай, что эму поедают саранчу! А эти паразиты ещё пострашнее будут, – прибавила жена одного из фермеров.

– Да в этот сезон и саранчи-то вовсе не было! – фыркнул веснушчатый парень.

– Зато на следующий год может быть, – сказал старик, потягивая трубку. – Если мы перестреляем всех эму, неизвестно ещё, что скажет правительство. В конце концов, они ведь под защитой закона.

– Не потерплю я такого закона! – заявил веснушчатый фермер. – Мы должны заставить изменить его. Или добиться разрешения, чтобы его обойти. Говорю же вам, я и так потерял уже сотни фунтов! Половины урожая и трети ягнят как не бывало. Я не могу терпеть этого дольше!

– Правильно, правильно! – вмешались ещё трое.

– Очень жаль, – сказал старик. – Благородные птицы… Видеть горько, как их будут убивать. Ведь зачем-то они были созданы природой!

Но что бы ни сказал ещё старик, ничто уже не могло изменить решения фермеров.

– Почему бы просто не попугать их? – попытался всё же уговорить он.

– Потому что это бесполезно. Они всегда возвращаются и приводят с собой дружков и приятелей, – возразил высокий молодой фермер. – Да к тому же, говорят, в некоторых местах они занесли семена колючего кактуса. Скоро они и сюда их принесут! Хватит с нас жалкой болтовни. Пора приняться за дело!

И вот спустя три недели была назначена облава. Съехались почти все фермеры, даже из самых отдалённых мест.

Некоторые привели с собой своих сыновей, гуртовщиков, объездчиков и стригальщиков.

Пятьдесят всадников выехали «на охоту», каждый с карабином или ружьём.

После трёхчасовой езды возле самого дальнего загона на земле веснушчатого парня была назначена остановка. Головной всадник различил далеко впереди на фоне изломанной линии крутых холмов одного-единственного эму. Бинокли тут же были наведены и план составлен.

Десять всадников сомкнутым строем в форме дуги отправились на юг, пятнадцать – на север. Остальные устремились прямо к далёкой стене холмов, растянувшись по равнине, как пальцы раскрытого кулака. По плану, ничего не подозревавшие эму должны были оказаться вдруг отрезанными с трёх сторон и прижатыми к высоким скалам, встававшим у них за спиной.

Карроинги как вожак большой стаи был всегда настороже и первым почуял опасность. Птицы щипали траву на площадке в одну-две квадратные мили. Среди них многие были сыновьями, дочерьми и внуками Карроинги. Изгородь была сломана в нескольких местах. Подняв голову, Карроинги вдруг увидел всадника, бесшумно приближавшегося к нему. За всадником по пятам неслышно бежала собака.

Как и все эму, Карроинги был очень любопытен. Он бы так и продолжал смотреть на всадника, пока тот не оказался бы всего в ста ярдах от него, если бы тут же не заметил второго человека на лошади, вынырнувшего следом за первым из-под тени деревьев, а дальше, слева от него, – ещё двоих.

Карроинги решил – пора бежать!

Он забил крыльями, подпрыгнул, откинул назад голову и бросился вперёд. Хлопанье крыльев, означавшее сигнал тревоги, услышали другие эму, и вскоре уже два десятка их спасалось бегством. Но всадники тоже пустились в галоп, окружая эму со всех сторон. И каждый раз, когда кто-нибудь из эму хотел прорваться в ту или в другую сторону, ему приходилось отступать.

Число эму росло, росла и их растерянность, пока наконец вся эта сбившаяся и кружащая на одном месте масса страусиных перьев и мяса не оказалась безнадёжно прижатой к круто поднимавшейся горной стене.

Некоторые эму пытались вскарабкаться на высокие камни или осыпающиеся скалы, но падали назад. Паника охватила всех. В диком смятении эму наскакивали друг на друга, пуская в ход твёрдые когти, кричали и хлопали крыльями.

Лучше не рассказывать о том зрелище, какое предстало после того, как выстрел за выстрелом разрезали лесной полуденный воздух и эму один за другим попадали на землю, образовав одну неподвижную груду перьев. Среди них была и уже очень старая Кундэллу – мать Карроинги.

Но не все эму сдались без отчаянной борьбы. Многие вообще не сдались.

Вырвавшись наконец из рокового круга, они бросились бежать в разные стороны.

Сам Карроинги спасся, бесстрашно продравшись между двумя всадниками. Собрав последние силы, он пустился по зелёному плато, примыкавшему к высокому скалистому барьеру. Четыре всадника погнались за ним. Двое придерживали надрывавшихся от лая псов. Вот-вот всадники готовы были припереть Карроинги к одному из выступов скалы. Но Карроинги мчался дальше. Он знал, что свобода находилась всего лишь в миле отсюда, где лес надёжно укроет его.

Но не знал он, какую ловушку готовят ему белые люди. Ещё раньше они получили специальное задание поймать именно такую прекрасную птицу.

Недалеко впереди показалась изгородь, как будто бежавшая ему навстречу. Вылезшие из орбит глаза Карроинги не увидели, как люди зацепили одну из перекладин изгороди, чтобы поднять её. Ход шириною с ворота был открыт.

Карроинги до отказа вытянул шею, рванулся ещё вперёд. Что бы там ни было, он пройдёт туда!

Но когда он достиг отверстия в изгороди, его испуганные глаза не успели заметить, что земля за нею была вся изрыта. И даже если бы он и заметил это, он всё равно не успел бы приостановить свой бег, хотя бы и перед очевидной опасностью. Одна ступня его с разбегу опустилась на ровный покров взрыхлённой земли и листьев и тут же увязла в них. Следующий шаг ещё подтолкнул его, ноги Карроинги подкосились, и, пробив перекрытие, он упал в яму глубиною в пять футов.

В тот же миг четверо всадников оказались у западни.

Карроинги, потрясённый и разбитый, приник к земле и зарыл в перья голову, тщетно надеясь, что его не заметят.

Но раздался ликующий возглас:

– Вот он! Вяжите его! Вяжите!

И петля была наброшена на голову Карроинги, когда он лишь на мгновение приподнял её.

Он почувствовал, как верёвка стягивает его шею, и попробовал подняться, чтобы сбросить её. Но один из людей, очень смелый, спрыгнул в яму позади эму и ухватился обеими руками за его крылья.

Крепко схваченный и зажатый со всех сторон в узкой яме, Карроинги пытался брыкаться, но верёвки, тут же накинутые ему на ноги, свалили его.

– Вот это птица! – сказал один из преследователей. – Да это настоящий царь эму! Видели, какие скачки он делал? Вот это ноги!

– Надеюсь, они будут довольны, получив такую птицу! – сказал второй. – Ни один зверинец не мог бы желать лучшей!

ЗА СТАЛЬНОЙ РЕШЁТКОЙ

Карроинги зевнул, широко открыв рот. Снова закрыл его. Он подумал: пройтись, что ли, до конца дворика? Сотни раз он уже проделывал этот путь – нет, тысячу! – а что ещё ему было здесь делать? Хоть бы муха села на засохшее чайное дерево, тогда бы он развлёкся, ловя её.

Карроинги высоко и грациозно поднял свою трёхпалую ногу. Он не спешил. Не стоило давать волю естественному желанию ходить огромными шагами – тогда он слишком быстро достигнет конца дворика. Он взобрался на покрытый гравием холм, обошёл слева свою миску с водой и, лишь на миг ускорив шаг, достиг уже цели.

Его встретила стальная решётка высотою в шесть футов. Чайное дерево росло здесь, но, сколько ни вглядывались быстрые карие глаза Карроинги, мухи они так и не нашли на дереве. Ну что ж, опять назад. Он зевнул, обнажив большой ярко-розовый рот.

В соседней клетке послышалось движение. Там находился его двоюродный брат – африканский страус. Он высоко взмахивал крыльями. Карроинги не мог так: ведь у него не было крыльев или, вернее, были, но такие маленькие, что со стороны они были лишь едва заметны. Конечно, он не мог ими по-настоящему размахивать. Но зато у него на каждой ступне было по три пальца против двух у его африканского сородича. Да ещё пятка, которой у того не было и в помине.

Достигнув высокой и толстой решётки, разделявшей их загоны, Карроинги так вытянул шею, что клюв его прошёл между стальными прутьями.

Другой страус, в последний раз взмахнув крыльями, сделал то же, и они в течение нескольких секунд с удовольствием тёрлись друг о друга клювами, сохраняя полное молчание.

По другую сторону дворика Карроинги в этом небольшом зоопарке жил ещё один его брат – казуар. В его загоне было больше деревьев, потому что казуар очень любил тень и прохладу, тогда как Карроинги нравилось солнце. Блестящее жемчужно-чёрное оперение и мозолистый гребешок на голове казуара соответствовали его степенным привычкам. Он жил сам по себе, не вмешиваясь в чужие дела.

Карроинги снова поднялся на холм, расположенный в его дворике. Вернулся обратно. Остановился, чтобы попить из корытца: опустил клюв в свежую воду, потом запрокинул голову, чтобы вода могла медленно пройти в горло.

И когда он проделывал это, мысли его незаметно перенеслись к дням далёкого прошлого – к картинам, потускневшим со временем, хотя болезненная радость, сопровождавшая эти воспоминания, была жива, как и прежде. Воспоминания заволокли сознание Карроинги, как запах дыма от горящего эвкалипта, голубой спиралью подымающегося вверх, одновременно едкого и сладкого, пахучего и въедающегося в ноздри и в память…

Где-то сейчас все его друзья по стае? И все его дети от стольких свадебных сезонов?… Это были такие далёкие времена и такая далёкая жизнь! Жизнь, полная опасностей, и перемен, и неожиданных удач. Леса, холмистые равнины и горы – всё, всё постепенно стиралось в памяти и исчезало…

Карроинги поднял голову, повернул её в одну сторону, в другую, вытянув свою длинную, покрытую голубой кожей шею. Калитка в дальнем конце дворика отворилась. Вошёл человек с ведром и тяжёлой метлой в руках. На нём была потрёпанная соломенная шляпа. Из ведра он вылил жидкую овсяную кашу. Затем пошёл в конец дворика и принялся подметать, громко насвистывая.

Сторож был добрым человеком, и Карроинги не боялся его. Через глубокие круглые ушные отверстия, прикрытые короткими чёрными перышками, торчащими, будто подстриженные волосы, на светло-голубой шее, Карроинги внимательно прислушивался ко всему.

Вдруг глаза Карроинги заметили какой-то незнакомый предмет. Что-то ярко-красное. Оно находилось за двориком, там, где проходили посетители.

Карроинги почувствовал нестерпимое любопытство. Он должен узнать, что это такое! Вот оно там зашевелилось, запрыгало в воздухе…

Карроинги сделал шаг вперёд. В этот самый момент что-то предостерегающе дрогнуло в нём, будто смутное воспоминание, что когда-то вот такое же необузданное любопытство погубило многих его сородичей.

Красный предмет поднимался вверх и вниз, и Каррс-инги больше не мог сдерживаться. С горящими глазами и вытянутой вперёд шеей он сбежал с холма.

За двориком стояли женщина и две маленькие девочки. У девочек были длинные косы; на плечах женщины лежала меховая накидка, в руках у неё была муфта. Одна из девочек держала красный воздушный шар. Карроинги положил голову на изгородь и не сводил глаз с шара. Девочки были в восторге.

– Мама, посмотри, – сказала девочка поменьше, – он подошёл, чтобы поговорить с нами.

– Какие у него красивые глаза! – сказала другая, та, что держала в руке воздушный шар. – Они такие коричневые и блестящие, как настоящий чайник!

Мать засмеялась. Одна из девочек бросила через решётку жёлтое яблоко, другая – леденец и бисквиты. Карроинги тут же нагнулся, съел бисквиты, леденец не тронул, а яблоко, прежде чем проглотить, разломил клювом на кусочки. Когда-то он не был таким разборчивым и не задумываясь съел бы всё, что бы ему ни дали, но беззаботная жизнь сделала его более привередливым и капризным.

Девочки ушли, унеся с собой красный воздушный шар. Появились другие посетители. Много их проходило группами и в одиночку. Они останавливались, обменивались замечаниями, смеялись, задавали друг другу вопросы и бросали через решётку кусочки еды.

Так тянулось весь день, пока Карроинги совсем не выбивался из сил. Все эти люди были так похожи один на другого! Вот уже десять месяцев, как Карроинги каждый день смотрел на них, а они – на него. Наконец-то звонок! Люди тут же забывали про птиц и зверей и спешили скорее из зоопарка, разъезжаясь кто в колясках, а кто верхом.

Когда солнце садилось, деревья темнели, и только на вершинах ещё горел свет заката. Через дворик Карроинги протягивались длинные тени от стальной решётки. В голубоватой дымке едва вырисовывались очертания других клеток и загонов.

Карроинги опустился на длинные, лишённые перьев ноги, чтобы его тяжёлое тело могло отдохнуть на земле.

Наступила ночь, и воспоминания, то грустные, то ласковые, близкие и ранящие сердце, обступили Карроинги. Картины прежних лет, самые разнообразные и сбивчивые, теснились в его сознании: большие, тяжёлые ноги эму, пересекающие широкую равнину; Уорри; прохладная вода, в которой плавали до дрожи; сражения с соперниками или с коварными динго; старый Бэрамул; фиговые деревья, трава, солнце, обжигающее спину; сладкие капли бурой воды из прудков; ветры, гром и рваные облака; выводки нетерпеливых птенцов; Кундэллу; страшный враг – сарыч; цокот лошадиных копыт; танцующие чёрные фигуры, шар из перьев; снова цокот лошадиных копыт, чувство ужасного, щемящего страха, когда листья под ногами оседают и ты куда-то проваливаешься…

Серо-голубые веки постепенно смежались, чтобы глаза могли отдохнуть… Карроинги спал.

СНОВА ВОЖАК

Было ещё очень рано, едва рассвело. За стеной дворика послышался шум. Необычный шум. Большой жёлтый грузовик остановился у решётки. Из него выскочило несколько человек с верёвками в руках. Они открыли ворота дворика, в котором жил Карроинги. И ворота и сама земля были ещё влажными от росы, поблёскивавшей в розовых лучах утренней зари.

Если бы с пришедшими людьми не было знакомого сторожа, Карроинги совсем бы испугался. Он и так побежал. Сторож позвал его, потом засвистел. Карроинги бегал из одного конца дворика в другой. Люди подошли к нему ближе, и сторожу наконец удалось схватить его сзади за крылья.

Второй раз в жизни верёвка обвилась вокруг шеи Карроинги, она обхватила и его ноги, крепко стянув их.

– Ну, ну, не бойся, старина!

Карроинги слышал успокаивающий голос сторожа, самый тон его, – слова для него, конечно, ничего не значили.

– Не бойся, старина! Мы тебя не обидим. Просто ты переезжаешь в другой зверинец. Говорят, для нас ты слишком хорош. Тебя хотят теперь устроить в большом городе.

– И хотят заплатить за это большие деньги! – добавил один из людей.

Немного погодя Карроинги уже стоял в грузовике, в открытом кузове с очень высокими стенками. Верёвки с него сняли.

Машина быстро неслась по усыпанной гравием дороге. Через щели между стенками кузова Карроинги видел перешёптывающиеся эвкалиптовые леса, тянувшиеся по обеим сторонам дороги, и клубы серой пыли, вздымаемой грузовиком.

Что с ним происходит? Неизвестность мучила, пугала его. Он так долго жил в зверинце маленького, тихого городка, где из месяца в месяц видишь и делаешь почти всё одно и то же, что эта внезапная перемена потрясла его. Неважно, что его ждёт впереди. Он хочет обратно, за надёжную стальную решётку зоопарка! Правда, там скучно, но зато спокойно.

Наступило утро. Леса кончились, уступив место широким равнинам, переходящим где-то там, вдали, в невысокие холмы, одетые деревьями. В самой дальней точке, куда только могли достать глаза Карроинги, эта цепь холмов казалась серо-зелёной в туманной дымке влажного воздуха. Там было ещё сыро и холодно. А ближе косые лучи солнца пробились уже сквозь густые кроны эвкалипта, ярус за ярусом, и осветили их дрожащие тонкие листья, такие яркие и золотые на фоне тёмной массы деревьев, голубоватых стволов и веток.

Возле самой дороги и на милю от неё росла трава, ровная и низкая, едва поднимавшаяся над землёй. До ближайшего города было далеко. Карроинги пугало одиночество. О, как бы он хотел снова оказаться за стальной решёткой с длинными и холодными прутьями вокруг него!

Машина уносила Карроинги всё дальше. Он повернул голову и стал смотреть вперёд. Вдруг его острые глаза заметили что-то, от чего сердце его заколотилось ещё сильнее.

Немного опередив машину, вдоль свободной, усыпанной гравием дороги бежала небольшая стая эму. Грузовик быстро её нагонял. С вытянутыми вперёд шеями, делая огромные шаги, они двигались двумя рядами по обеим сторонам дороги.

Карроинги не сводил с них глаз. Он мог уже смутно различить топот тяжёлых ног эму. Немного погодя ему показалось, что он слышит шум крыльев, работающих в ритм движению.

Карроинги всё смотрел, с каждой минутой возбуждение его росло. Что за чувства вся эта картина всколыхнула в нём! Он уже видел себя среди них, он хотел бежать с ними! Но ведь он был пленником, запертым в машине. Каждый нерв, каждый мускул его рвался на свободу. Его глаза горели.

И вот машина почти поравнялась со стаей. Но не обогнала её.

Шофёр не прочь был бы оставить птиц позади, но эму как будто совсем не боялись машины, им даже нравилось играть в преследование. Им приятно было показывать свою выносливость и умение так быстро бегать. Они не боялись бежать даже перед самой машиной. Проходили миля за милей, а эму всё продолжали свою игру.

Карроинги стало не по себе. Распушив перья на шее, он начал громко бить крыльями. Всё громче и громче. Он поднимал одну ногу, другую, топал ими, наконец принялся танцевать на крохотной площадке грузовика. Удар за ударом сыпались на деревянное дно кузова.

Один из эму сквозь шум мотора различил хлопанье крыльев своего собрата. И тут же Карроинги услышал ответное биение крыльев. Теперь он уже едва сдерживал себя.

Дорога испортилась, стала неровной, и двое людей, сидевших в кабине, забеспокоились: их пугало поведение птицы там, наверху. В окошечко они могли наблюдать её странное волнение.

– Может быть, лучше остановить машину? – сказал шофёр. – Этих птиц нам не обогнать.

– Прибавь скорость!

– И так на пределе!

Вот тут-то всё и случилось.

Одна из птиц чем-то напомнила Карроинги его старую подругу – Уорри. Она вырвалась из общего ряда бегущих эму и неслась перед самым носом машины. Мгновение – и она уже на дороге. С криками и проклятьем шофёр быстро повернул руль, чтобы обойти огромную птицу, но повернул слишком круто: машина чуть не съехала в канаву. Он повернул руль обратно, и грузовик врезался в глубокий ров, вырытый по другую сторону дороги.

Тормоза неистово заскрипели, машина опрокинулась набок, а свободные колёса с огромной скоростью всё продолжали вращаться.

Обоих мужчин выбросило прямо в кустарник. Собрав все силы, Карроинги пролетел немного по воздуху и тяжело опустился на хвост.

Пробежав сто ярдов вдоль дороги, стая эму остановилась и обернулась.

Карроинги поднялся на ноги. Такого полёта он в жизни не проделывал! Деревья, небо, равнина – всё шло кругами у него в глазах. На земле он различал вывалившихся из машины людей. Опрокинутый грузовик выглядел каким-то чудовищем. Карроинги поднял одну ногу, другую. Ну да, он цел! Ушибленный хвост болел. Казалось, всё горит у него внутри. Кругом земля была усыпана его перьями. Но вот он пришёл в себя и увидел недалеко на дороге эму, стоящих с открытыми ртами и с изумлением глядящих на случившееся.

Карроинги высоко подпрыгнул, рванулся вперёд и побежал. Он прорезался сквозь стаю, повернул в сторону от дороги и бросился через равнину, увлекая за собою пятнадцать самых больших эму.