Текст книги "Образы сущего. Доктрина этического максимализма, метафизика живого универсума"

В принципе, религия и наука несопоставимы, поскольку это объекты разной природы: религия – мировоззрение, наука – вид деятельности, в которой участвуют люди разных мировоззрений. Но есть точки соприкосновения этих объектов, где им приходится защищать друг от друга свои позиции.

В наше время всеобщего естественнонаучного образования, когда умы с увлечением и страстью отдались служению математике, физике, биологии и т. д., когда достижения в этих областях позволили избавиться от голода, холода, болезней, невозможно, казалось бы, искренне поверить в нечто, игнорируя авторитет науки. Мешает одно принципиальное расхождение между наукой и религией. Оно касается бытия невидимого мира. Религия предполагает существование невидимого. Но это совершенно не подтверждено наукой. Задача постижения его (невидимого) для образованного человека много сложнее, чем для мало осведомленного. Ему нужно гораздо больше “концов свести друг с другом” для воссоздания цельного мироощущения, – без учета научной аргументации этическое воззрение теряет для него полноту убедительности.

История знает значительный период слитного жития религии и науки. Но с 17–18 веков, с приходом технологической эры произошел раскол. Эпоха просвещения, начав с крушения закостенелых церковных условностей, завершилась трагедией бездуховности 20-го столетия. В новое время религия, сохраняя принципиальные позиции, должна проявить гибкость в интерпретации своих догматов. Тайное ждет иных образов.

Групповое этическое движение начинается и строится на базе корпоративных истин. Ему так легче развиваться, ибо правда его защищается и подтверждается непосредственным сопереживанием. На каком-то этапе развития, в целях консолидации растущего числа последователей, возникает необходимость канонизации движения. Появляются постулаты веры – догматическая опора, а с ней – религиозная идеологическая система, развивающаяся по законам, свойственным ее организму. Она расцветает, будучи затем обреченной на медленное окостенение и смерть. В основании религиозных канонов пребывают Писания, непреходящая, ничем не уменьшаемая ценность которых заключена в этической составляющей. Имеется, однако, и сценическая, рациональная часть, которая отражает познание людьми, принимавшими участие в процессе становления Писаний. Опасной является попытка интерпретации Писаний в узко групповых целях. Происходит подмена истины: цель защиты традиции выходит на передний план.

Наука, несомненно, оказывает воздействие на религию, но она не “уничтожает” ее, а способствует трансформации. Есть два аспекта этого воздействия: рациональный и этический. Первый очевиден: разоблачение невежества всегда способствует культуре и глубине миропонимания (нужно видеть процессы там, где привиделись демоны). Однако один этот факт не способен оказать решающее влияние на религиозное творчество. Ведь в мире неисчерпаемой тайны сфера научного знания всегда остается бесконечно малой, а человек, несмотря на это, прекрасно ориентируется и способен жить счастливо. Нет, главную роль здесь играет второй аспект. Он, в целом, обусловлен тем обстоятельством, что истина невозможна без любви. А любовь рождает религию. Наука, не столько предметом своим, сколько пытливым трудом, дает импульс к нравственному восхождению в познании, тут ее главное содружество с религией. Искренний ученый – максималист, и его максимализм неизбежно проникает в сферу этической реальности. Лишь максималисты двигают прогресс.

Труженик науки знаком с эффектом обживания. Предмет, вначале казавшийся очень сложным, после определенного изучения и освоения становится привычным, простым. Путь в науке содержит бесчисленное множество вдохновенных взлетов и привыкания к новому. Последнее возвращает к обыденному, опустошает душу и накапливает разочарование. Новое становится будничным, чтобы вновь показать цену вечного нравственного. Лишь кичливость гордится малым возвышением ничтожного знания над поверхностью еще более ничтожного. Ищущий созревает до необходимости внимательно осмотреться и прислушаться к жизни. Он постигает религиозную истину через призму структурированного мышления.

Научное мышление воспитывает дерзкое чувство потенциальной разрешимости проблемы. Если, скажем, сложный биохимический процесс изучен лишь качественно, есть уверенность, что рано или поздно он будет досконально понят в деталях. Ясно, что в основе лежат фундаментальные физико-химические законы. Но чем длиннее путь размышлений, прочнее опыт поиска, тем явственнее и категоричнее заявляет о себе иное чувство, далеко не свойственное духу победного шествия разума. Исследователь обнаруживает, что ни на шаг не приблизился к пониманию таких реальностей, как Воля, Страх, Любовь, Совесть, Долг. Более того, он осознает, что никогда и никто научным методом их не постигнет. А между тем, их-то и хотелось бы главным образом постичь. Ученый обретает способность осязать четкую грань между двумя реальностями и силой гнозиса усовершенствовать свое нравственное чувство. Вот главный положительный итог его труда. Ведь, говоря языком математики, система постулатов его оказалась не полной. Открытие это не всегда приводит к Абсолюту. Часто оно разрешается агностицизмом разной формы и содержания. Если двигателем познания не является любовь, то верховодит логика, для которой нет добра и зла. Безопорное, диффузное сознание – одна из форм болезни духа, дисгармонии личности.

Замечание

Безопорность в мышлении – это неспособность индивида опираться на собственные императивы (которые и образуют основу его мировоззрения). Безопорность, таким образом, – это болезнь. Она чаще всего посещает человека с хорошо развитым рациональным логическим мышлением (“человека-робота”). Мышление состоит из чередования двух операций – выбора и вывода (выбор дороги и движение). Выбор осуществляется на основе этической логики. Безопорность – это расхлябанность в выборе пути, в попытке заменить выбор выводом. Это вседозволенность (диффузность) и легковесность суждений, это разрыв между постулатами поведения и постулатами в мышлении, это крайний субъективизм.

Как правило, субъективист не отрицает внешнее (вне его сознания) бытие, но он отрицает значимость для себя этого бытия. Для него значимы его собственные переживания, они-то и представляют собой реальность. А поскольку переживания разных людей разные, то реальность признается разной. Отрицание значимости мира и есть безопорность, сочетающаяся, порой, с агностицизмом. В частности, не существенным оказывается вопрос “есть ли Бог?”

Мышление проникает в область веры. С расширением сферы применения рациональной логики ослабляется вера, но обостряется потребность в этической логике. Выбрать и поверить – разные психологические переживания, но постулаты этического выбора зачастую оказываются близкими постулатам веры. Опора на этическую логику делает мышление этическим.

Автор: Надежда – милосердная сестра страданий. На кого нам надеяться? – вот первый вопрос, который мы хотим для себя решить: на Бога, на начальство, на близких, на себя или устойчивость законов природы? Сколько же здесь вариаций мнений, предположений, убеждений! Но ведь прежде, чем понять, “на кого надеяться?” – необходимо решить раз и навсегда: чего мы хотим? Однако мы не желаем решать для себя проблему ценностей! Мы ее отдаем на откуп большинства, морали, традиций. Проблема ценностей важна и не замечаема нами. Представления о ценностях защищены подсознанием; прикосновение к ним очень чувствительно, болезненно. Смена ценностных приоритетов сопряжена с усвоением новых смыслов. Отталкиваясь от них, индивид формирует мотивы поступков и совершает главные дела своей жизни, в том числе, религиозный выбор.

Собеседник: Вероятно, основное влияние на этот выбор все же оказывает осознание реальности.

А: Здесь-то и прячется основная коллизия отношений истины и ценностей. Для того чтобы определиться с реальностью, необходимо прежде определиться с ценностями. Ибо проверка истины осуществляется практикой, а значимость области практики определяется ценностями.

С: Многим область научной практики кажется исчерпывающей для истины. Они говорят: “наука явно указывает на отсутствие Бога в области уже познанных явлений природы и на возможность его отсутствия в еще не познанных, но принципиально доступных к познанию областях”. Вероятно, они считают, что наукой можно охватить все, а если что невозможно, это несущественно для решения вопроса о бытии Бога.

А: То, что невозможно охватить наукой – есть самое сложное, самое важное, наконец, самое ценное. Наука, например, никогда не ответит на вопрос “как возникли законы природы?” Этот вопрос далеко не праздный, с ним связана важная этическая составляющая нашего мировоззрения. Нынешняя наука вообще не занимается исследованием роли этического фактора в основании мира. Практика науки не указывает на отсутствие Бога, она лишь показывает возможность обойтись в своей области без гипотезы Бога, и она срезает эту гипотезу “бритвой Оккама”, что для науки вполне естественно и даже необходимо. Ведь она создает алгоритмы.

С: А что дала религия с ее ценностями за свою многовековую историю?

А: Не следует подменять вопрос о мировой реальности вопросом “что дала религия?”, и не нужно в этот разговор сразу вплетать свою модель веры типа “если бы был Бог, он бы этого не допустил”. Представление о первичности сознания порождает большое множество религиозных концепций, но это не свидетельствует о ложности самого представления.

Эволюция ценностей протекает значительно медленнее процесса созидания картины мира. Как бы ни было совершенно построение логики, оно не скоро пропитает душу индивида. Разочарование в старых ценностях, порой, приходит с отчаянием, болью, страданием. Нужно время.

С: Не только время, но и поддержка окружения. Трудно обрести веру, если она противоречит убеждению большинства.

А: В этом парадокс и трагедия мира. Ценности его – стоимостные, обменные, товарные. Реальность, конструируемая общественным сознанием, – камерная, замкнутая на материальных превращениях.

С: С этим ничего не поделаешь. Ведь главной жизненной потребностью человека является желание оставаться членом общества, быть ячейкой, хоть и безумного, но мира людей.

А: Мы не всегда должным образом оцениваем роль одного “воина в поле”. Волны добра и разума воздействуют на окружение не интенсивностью, а самим своим присутствием. Ценности мира сами не меняются, они имеют исток, и таковым являются конкретные индивиды. Ценности человека сильно связаны с его смысловым багажом, но об этом пишу отдельно.

Все, что возникло в рациональном созидании, познаваемо. Более того, если мы полагаем, что объект рационально познаваем, то признаем его творение в рациональных процедурах. Наоборот, все, сотворенное Богом, рационально непознаваемо, но познаваемо этически. Теодицея относится к догматическому основанию религии и напрямую связана с проблемой творения. Мы должны понимать Творца – в этом основной смысл теодицеи. В мире много зла и страданий, но Бог к ним не имеет отношения.

Можно говорить о двух типах религиозного откровения – об интуитивном и рассудочном. Первое мало зависит от догматов, и яркие представители его находят сочувствие и почитание в разных религиях. Теодицея же – элемент веры, в которой этической логике отводится важная роль. Непротиворечивое стройное представление об этическом аспекте мироустройства – важнейший фундамент религиозной доктрины.

Все это имеет прямое отношение к генезису материи. Если представить себе, что материя боготварна, то именно здесь мы обнаружим трудность в понимании этического смысла и цели Всеблагого. Мне пришлось слышать такое: “нам не дано знать Божий Промысел”. Но в таком случае проблема теодицеи отпадает, как ненужная.

Может, действительно, не нужно заниматься “объяснением действий Бога”? Большинству из нас это не кажется необходимым. Мы, либо не думаем о Нем, либо слепо доверяем: Бог есть Бог, “объяснять” Его бессмысленно. Но Сам Бог требует, чтобы мы поняли и “объяснили” Его. Такова нравственная логика. Если бы мы посмели думать, что Ему это не нужно, мы, следовательно, посмели бы думать, что Он нас не любит. Любовь и справедливость, ответственность и раскаяние, доверие и ожидание – все соединилось в сердце абсолютного Истока. У Бога нет тайн перед свободными сознательными личностями. А слепо верующий и непонимающий Его деяния – ненадежен. Бог живет по нравственному закону, данному миру, – это центральная мысль теодицеи.

Есть, однако, смыслы, познание которых приходит на определенном этапе восхождения, и теодицея относится к ним.

В классической психологии личностью называют то, что я полагаю индивидуальностью (психическим телом), а в теософии и оккультизме индивидуальностью называют то, что я полагаю личностью. Мое определение основано на библейской традиции. Личностное начало суть нравственное начало. Не все разделяют убеждение в первичности феномена личности. Мешает представление о ее составной сложности. Но личность не просто сложна, а бесконечно сложна, и это является фактором ее первичности, атомарности.

Вот основные свойства личности:

 бессмертность;

 бесконечная сложность;

 ценность;

 уникальность;

Личность неизменяема в плане Замысла Творца, но способна к греху и искуплению. Личность выражается только через свое конкретное воплощение, и никакой рациональный признак не помогает понять ее суть. Мое понимание личности, как я сказал, идет от библейского, однако, содержит одно существенное отличие. В религии “божья искра” – это тварный дух, через который устанавливается связь индивида с Богом. У меня же основание личности нетварно и образовано соприсутствием Бога в личности. Никакие другие объекты мира таким свойством не обладают.

Имеет смысл определиться вот с чем:

1. Не существует никаких рациональных предпосылок, на основе которых можно строить догадки о сущности феномена личности.

2. Никакое конечное, пусть очень большое, множество материальных “чипов” (например, нейронов) не объективируют личность. В частности, не моделируемой является разумная функция восприятия и комментирования мировых смыслов.

3. Никакое общественное сознание, никакое множество личностей не превосходит личность.

4. Личности не являются “винтиками”, не ведающими цели развития мира. Личности – суть ответственные и осведомленные деятели этого развития.

5. Вселенная в целом имеет глобальное направленное развитие, и личности реализуют это движение.

Долгое время я придерживался убеждения, что Бог – это личность. Но представление о личности усложнилось, личность обрела составную структуру. Бог же – это абсолютно неразложимая сущность. Несмотря на обладание важнейшими свойствами личности, Сам Он личностью не является. В дальнейшем (в главах “Метафизики”), я вместо термина “Бог”, использую термин “супервизор”. (См. разделы 8.2.“Ресурс”, 9.4.“Личность”).

Во многих религиях (пожалуй, в большинстве) почему-то принято приписывать Абсолюту все качества в максимальном их значении. Будто крайность является атрибутом совершенства. А ведь крайности “человечны”. Я полагаю, есть лишь один максимализм, который истинно Ему присущ – этический. Все остальные излишни, не нужны самой религии, а, главное, – не истинны.

К ним относится всеведение. Знание наперед поведения каждого человека противоречит этическому максимализму. Ведь Божье Мнение истинно ценно для человека, когда оно онтологично. И мы боимся его лишиться. Мы знаем, что Бог нас любит, но мы хотим Его Признания. Как же можно мыслить о Божьем Мнении, если Он знает все наперед? А если Он Свое Мнение связывает с нашими поступками, какое значение имеет Его предвидение?

Вот пример из Библии, опровергающий тезис Божьего всеведения (Бытие 6:6): “И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их”. Или вот: (Щар.15:35) “… но печалился Самуил о Сауле, потому что Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем.” (Этим и другим местам Библии теологи дают специальные трактовки, защищающие тезис о всеведении Бога.)

В библейских религиях положение о всеведении глубинным образом связано с феноменом боготварности материи мира. Наблюдаемая материя далека от райской, ее беспощадные законы обуславливают мучения плоти. Если Бог и сотворил ее, Он остается вовне, отстраненным от нее. За фасадом наблюдаемой реальности пребывает идеальное трансцендентное начало, влияющее на воспринимаемую действительность, включающую наблюдаемые пространство и время. Идеальное, таким образом, не отождествляясь с реальным, сохраняет чистоту, пребывает над реальным.

Отсюда делается вывод, что идеальное якобы знает все коллизии реального, что. свобода тварного мира – есть внутреннее переживание мира, что Богу известно все наперед – выберет ли зло или добро конкретный человек в конкретной ситуации, ибо “конкретный человек” – это человек, уже сотворенный, не имеющий свободы абсолютного соприсутствия Творца. Такая религиозная идея не позволяет в полной мере оперировать понятиями “Божье мнение”, “Божье огорчение”, “Божья радость”. Существуют и усложненные представления о двойственности человека, включающие понятия “благодать”, “второе рождение”, где человек, приобщаясь к Богу, как бы приобретает иную сущность. Но трудно сказать, не предвидит ли Бог такое преображение в момент творения личности.

Способность рождать не исключает таинственность акта рождения для родителя. Творчество подчинено замыслу, однако плод любви наследует качества творца, которые представляют тайну для него самого. Творчество тогда и только тогда радует душу творца, когда оно являет нечто, оставляющее тайну для него самого! Только тайну можно любить (и ненавидеть), а Бог – это Любовь. Так творить, как Он, не может никто. Этого ли недостаточно для нас и нашей веры?

Замечание 1

Нетрудно предсказать выбор в поступке праведника и злодея. Но трудно предсказать грехопадение праведника и добродетель злодея.

Замечание 2

Есть некорректность в использовании понятия “творить не из себя – из ничего”. Если зодчий воплощает свою идею, он уже творит “из себя”. Он переносит на свой продукт часть своей сложности, создавая объект. Если он не воплощает свою идею, если объект возникает сам по себе, нет оснований говорить о творении. Творение “не из себя” по сути невозможно.

Замечание 3

Ничего не меняет тот факт, что мы для Бога якобы твари, а не дети. Если так, то мы не просто твари, но самые совершенные его создания. Даже дети могут быть плохими, но плохое совершенство невозможно. Нам дана свобода и способность проникнуть в тайны основания мира. Что же мы, как твари, должны понять? – свою априорную ограниченность? Чем Бог рискует, раскрывая нам свой этический замысел? Если мы твари, у Бога нет собеседника, и Ему некого любить. Нет, мы дети Его.

Замечание 4

О времени см. 8.6.3, о времени идеального мира см. 10.5.5.

Люди когда-то верили, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли. Наука помогла избавиться от этого заблуждения. А вот вера во всемогущество Бога, как была, так и сохранилась во многих религиях (например, во всех так называемых аврамических). Отказ от нее для некоторых равносилен отказу от веры в Бога. Полагаю, здесь скрывается главное “религиозное заблуждение”.

Дети, живя с родителями, получают и физические, и, в основном, моральные наказания. Однако любящие родители не оставят их в беде. Мы – дети Божьи, имеющие то или иное признание у Него, но, будь Он всемогущ, непременно пришел бы на помощь в беде. Реальные трагедии (типа Беслана, Холокоста, Катыни, Хиросимы и Нагасаки, голодомора и многие, многие другие – их не счесть) укрепляют мысль о том, что Бог не всемогущ. Укрепляет эту мысль и Распятие Христа.

Конечно, мы личностно бессмертны, наша жизнь на Земле – это малый эпизод, и странно требовать у Бога спасения в ситуации, когда смерть является неизбежным итогом земного существования каждого из нас. Но есть большая разница между смертью старца, окруженного заботой родных и докторов, и смертью подростка в газовой камере. Одно из двух: или Бог – это Любовь и Он не всемогущ, или Бог всемогущ, но любовь Его непонятна. Нам не понятно, как может Всеблагий миллионы невинных мучить, расстреливать, убивать в бедствиях, эпидемиях, газовых камерах.

Если Бог всемогущ, то божье милосердие должно воспрепятствовать насилию. Т. е. принцип свободы для всемогущего входит в противоречие с его милосердием. Человек обладает некоторой свободой, но она не “намеренно” сотворенная. Само наше рождение проистекает не от могущества, а от Любви. Божье могущество заключено в Его любви. Но любовь не попустительствует злу. Почему же в мире есть зло? Наверно, Бог любит всех, но – не все наши деяния. Бог мог любить Чикатило, но вряд ли Он одобрил убийства мальчиков и девочек. Для того, чтобы пресечь эти убийства, Богу “не хватило могущества любви?”

В целом, я полагаю логичным варианты этической теории, в которой Бог не всемогущ, хотя ни одно злодеяние не остается безнаказанным, но Божье наказание не порождает физическое мученье, Божье наказание, прежде всего, – духовное (см. главу 6.”Суд”).

Для меня слеза ребенка реальнее и весомее идеи божьего всемогущества, а совместить одно с другим невозможно (см. также 6.1.9.“Чудо и абсурд”, 7.3.9 “Итог”).

Замечание

В христианской религии центральным эпизодом священной истории является распятие Христа. Покинутый учениками, осмеянный, Он в страшных мучениях “возопил громким голосом: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил” (Матф.27:46, Мар.15:34). Но если для Христа деяние Бога оказалось мучительной тайной, то для подростка, ведомого на смерть, – тем более.

Однако, еще раньше в разговоре с Никодимом, Иисус сказал: (Иоан.3:16) “Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.” Т. е. Он знал, для чего Бог Его оставил, и вероятно, Его обращение к Богу на кресте было вызвано невыносимой болью и страданием. И можно думать, что для Бога это было последнее средство, что будь Он всемогущ, Он нашел бы иной способ достучаться до совести людской.

А еще раньше, в пустыне, Иисус не принял предложение искусителя обрести власть над всеми царствами вселенной (Лук.4:6). Он не хотел всемогущества.