Текст книги "Король Волшебников"

Глава 4

Чтобы рассказать историю Джулии, нужно вернуться в тот холодный бруклинский день, когда Квентин поступил в Брекбиллс. Джулия держала вступительный экзамен вместе с ним, и это стоило ей трех лет жизни.

Их истории, начавшись в один день, развивались совсем по-другому. Если судьба Квентина переломилась, то судьба Джулии дала всего лишь тонкую трещину.

Поначалу это ей не мешало. Жизнь, хоть и надтреснутая, вполне годилась к употреблению. Проводив Квентина и Джеймса к дому, где им предстояло пройти собеседование на предмет поступления в Принстон, Джулия отправилась в библиотеку. Накрапывал дождь. В этом она была более или менее уверена, а вот в последующем не очень.

Сидя в библиотеке с ноутбуком и стопкой книг, она писала работу для мистера Карраса. Тема была что надо: общество социалистов-утопистов, существовавшее в девятнадцатом веке в штате Нью-Йорк. Высокие идеалы не мешали им заниматься групповым сексом, а впоследствии они вообще бросили свои заморочки и начали производить столовое серебро. У Джулии были кое-какие мысли насчет того, почему с серебром у них получилось лучше, чем с царством Христа на Земле, – мысли, как ей представлялось, верные. Стоит лишь обратиться к цифрам, чтобы получить нужный ответ.

Джеймс, зайдя за ней, рассказал о несостоявшемся собеседовании: преподаватель, который должен был его проводить, вдруг взял и умер. Одно это было достаточно странно. Джулия вернулась домой, пообедала и до четырех утра дописывала работу у себя в комнате. Потом поспала три часа, пропустила два первых урока, чтобы написать примечания, и пришла на обществоведение.

Этот отрезок времени оставил у нее какое-то нереальное впечатление – что в общем понятно, когда ложишься в четыре и встаешь в семь. Все начало разваливаться только неделю спустя, когда ей вернули работу.

Дело было не в отметке. Отметку мистер К. поставил хорошую, А с минусом, что делал не часто. Проблема заключалась… в чем, собственно? Джулия перечитала свое эссе и обнаружила, что совершенно его не помнит, но она ведь строчила в ударном темпе. Потом ее взгляд зацепился за то же самое, что и взгляд мистера К: за неправильную дату.

Сексуальная практика утопистов, жуть сплошная, подпадала под одну из статей федерального закона об изнасиловании. Статью эту приняли в 1878 году, а Джулия написала, что в 1881-м. Мистер К. нипочем бы этого не заметил – хотя он тот еще тип, Джулия не удивилась бы, узнав, что он сам нарушил пару таких статеек, – но Википедия допустила ту же ошибку, а он любил ловить учеников на излишнем доверии к Википедии. Проверил дату по другим источникам, начертил на полях большой красный крест и минус поставил. То, что такой ляпсус сделала именно Джулия, по-настоящему удивило его.

Джулия сама удивлялась, поскольку Википедией никогда в жизни не пользовалась. Во-первых, мистер К. каждый раз это проверял; во-вторых и в главных, Джулия, в отличие от многих своих одноклассников, любила точные факты. Перечитав эссе еще раз, она обнаружила еще две ошибки – всего две, но ей хватило и этого. В процессе работы Джулия всегда сохраняла черновики (маркировка исправлений в Ворде – чистое надувательство); обратившись к ним, чтобы узнать, в какой момент пропустила эти неточности, она обнаружила, что никаких черновиков нет. Один только чистовик.

Этот вроде бы мелкий и вполне объяснимый факт нажал на красную кнопку, и Джулия катапультировалась из своей уютной кабины.

Файл, как показывал ее ноутбук, был завершен в обеденное время, и это пугало ее. Джулия все четче осознавала, что помнит тот день в двух разных версиях. Одна была вполне себе реалистической, как у тех авторов, которым жизненные детали важнее занимательного сюжета. В этом варианте она пошла в библиотеку, куда позднее явился и Джеймс, пообедала и дописала свое эссе.

Другая версия была совершенно трехнутая. В ней Джулия, проведя обычный компьютерный поиск за библиотечным столом светлого дерева, наткнулась на странный шифр, отсылающий к подвальному книгохранилищу: в этой библиотеке подвала не было.

Словно во сне, она двинулась к матированному лифту, и что же? Под белой пластиковой кнопкой с надписью Цоколь обнаружилась точно такая же кнопка, обозначенная Подвал. Джулия нажала ее. Та зажглась, и Джулия стала спускаться, ожидая увидеть самый обычный подвал с железными стеллажами, гудящими дневными светильниками и трубами, из которых торчат красные лепестковые клапаны непонятного назначения.

На выходе, однако, ей открылось нечто совсем другое: солнечная терраса сельского особняка и зеленый сад. Ей объяснили, что это школа магов, что называется это место Брекбиллс и что ее тоже примут сюда, если она сдаст экзамен.

Глава 5

Первое пробуждение Квентина на борту «Мунтжака» могло сравниться разве что с первым брекбиллским утром. Его койка в узкой и длинной каюте помещалась напротив целого ряда окон, расположенных в паре ярдов выше ватерлинии. Все в каплях, они отражали блики освещенного солнцем моря, по которому с невероятной скоростью мчался корабль. Книжные полки, шкафы, комоды были с умом закреплены вдоль стен и под койкой – Квентину казалось, что он лежит внутри китайской головоломки.

Ступив на прохладный дощатый пол, он ощутил небольшую качку и легкий крен. Теперь он будто бы оказался в брюхе большого, но дружелюбного морского млекопитающего, любителя скоростного плавания. Квентин относился к меньшинству, не страдающему морской болезнью и раздражающему этим невезучее большинство.

Он достал одежду из миниатюрного стенного гардероба (то есть переборочного, выражаясь морским языком). Специальные доски-бортики не давали книгам сыпаться с полок во время шторма. Завтрак и посещение туалетной комнаты ничего особо хорошего не сулили, но все остальное представлялось Квентину верхом блаженства. Так хорошо он себя не чувствовал уже много месяцев, не сказать лет.

На палубе бездельничал он один. Команда «Мунтжака» была невелика для судна таких размеров: семь матросов и капитан. В данный момент все вахтенные прилежно сплеснивали концы, драили палубу и лазили вверх-вниз по канатам. Джулии не было видно. Адмирал Лакер и Бенедикт обсуждали некую навигационную тонкость с жаром, которого Квентин ни в ком из них раньше не замечал.

Квентин мог бы в случае надобности помочь им с погодой, но даже Джулия, владевшая погодной магией лучше его, вряд ли улучшила бы то, что имелось в наличии – ясное небо и свежий западный ветер. А не влезть ли ему на мачту?

Облюбовав себе третью, самую маленькую, Квентин потряс руками в целях разминки. Глупая мысль, пожалуй, но кому хоть раз в жизни не хотелось залезть на мачту парусника, идущего полным ходом? В кино это очень легко, а вот на деле… ни тебе перекладин, ни выступов. Квентин, поставив ногу на медную утку, поймал на себе взгляд рулевого. Да, гражданин, твой король лезет на мачту, не зная, как это делается. Смирись с этим.

Не так уж это оказалось и сложно. Там, где не было уток и реек, имелись ванты – лишь бы не дернуть за что не надо. Квентин ободрал себе пару костяшек и занозил большой палец. Мачта гудела; он чувствовал, как она, упираясь в трюм, принимает на себя напор ветра и совмещает его с напором воды под килем. Нет бы раньше сообразить, что тут наверху очень холодно: ты переходишь в другую климатическую зону, а то и прямо в нижние слои космоса.

Квентин не принял в расчет также и крен корабля, внизу почти незаметный. Чем выше забираешься, тем сильнее наклон. Квентин повторял про себя, что на самом деле никакой опасности нет и «Мунтжак» не перевернется… возможно.

На самом верху палуба ушла вбок – если он упадет, то в воду, во вздыбленный чан бутылочного стекла. Футах в пятидесяти от правого борта прокладывало след нечто крупногабаритное, молочно-серое и тупорылое. Хвост расположен горизонтально, значит, не кит – скорее всего, акула. Неопознанный объект вскоре ушел в глубину и скрылся из виду. На такой высоте начинаешь осознавать, как ты мал по сравнению со всем остальным.

Спускаться было проще. Ступив на палубу, Квентин решил пойти в другом направлении, то есть в трюм. Темный люк тут же отгородил его от шумов верхнего мира, а трап в три коротких марша привел на самое дно корабля.

Здесь было тепло. На сырую деревянную стенку напирал океан. Трюм, битком набитый припасами, большого интереса не представлял, и Квентин хотел уже вернуться к реальности (или к тому, что сходит за нее в Филлори), когда из тьмы перед ним возникла перевернутая мохнатая рожица.

Квентин взвизгнул не слишком по-королевски и обо что-то стукнулся головой. Неизвестное существо, расположившись вполне комфортабельно, вверх тормашками висело на балке и смотрело на него влажными нечеловеческими глазами.

– Привет, – сказало оно.

Так. Одна тайна разгадана. Говорящее животное оказалось ленивцем, самым противным из знакомых Квентину млекопитающих.

– Привет, – ответил он. – Не знал, что ты здесь.

– Никто, похоже, не знает, – сказал ленивец. – Надеюсь, вы часто будете меня навещать.

До Дальнего они шли три дня, и с каждым днем становилось все жарче. Осенняя прохлада и стальные воды Белого Шпиля сменились субтропиками. При этом они двигались на восток, а не на юг или север – землянину это казалось странным, но филлорийцев, кажется, нисколько не удивляло. Может, этот мир вообще плоский, а не сферический? Бенедикт слыхом не слыхивал об экваторе. Команда переоделась в белые робы, вот и вся песня.

Бенедикт, стоя у руля рядом с адмиралом, листал атлас прилегающих к Дальнему вод; карты пестрели точками и неряшливыми концентрическими изобарами. Капитан и топограф, пробившись совместными усилиями сквозь рифы и мели, наконец вышли к острову: на горизонте показались россыпи белого песка, зеленые джунгли и невысокая горная вершина. Примерно таким Квентин и представлял себе остров. Корабль, обогнув мыс, вошел в мелкую бухту.

Ветер тут же сник. «Мунтжак» по инерции достиг середины, колебля тихие зеленые воды. Паруса на мачтах обвисли. Узкий пляж, палимый полуденным солнцем, усеивали сухие водоросли и волокнистая пальмовая кора. На одном конце бухты виднелась пристань, окруженная низкими постройками, на другом – довольно внушительное здание, гостиница или загородный клуб. В целом это напоминало рыбачий поселок Лазурного Берега, но ни единой живой души не было видно.

Может, у них сиеста. «Не будь идиотом, – одернул себя Квентин, чувствуя растущее возбуждение. – Ты сюда по делу приехал – налоги собрать».

На воду спустили баркас. Квентин сел в него вместе с Бинглом и Бенедиктом, который даже стесняться перестал от волнения. Джулия присоединилась к ним в последний момент. Ленивец не пожелал отцепляться от своей балки. Он попросил принести ему сочных побегов или мелкую ящерку – если попадется, конечно; он ведь всеядный – и вновь смежил сонные веки.

Гребцы направились к длинному шаткому пирсу с нелепым маленьким куполом на конце. Гладкую, как пруд, бухту окутывала мертвая тишина.

– Жутковато, – заметил Квентин. – Надеюсь, это не Роанок[7]7
  Английская колония на одноименном острове в округе Дэйр (в настоящее время – Северная Каролина, США). Основана при Елизавете I. Первые поселенцы пропали без вести.


[Закрыть].

Все промолчали. Жаль, что с ними нет Элиота или хотя бы Дженет. Джулия, все плавание просидевшая в одиночестве, сцепила руки на коленях и прижала локти к бокам, чтобы ненароком кого-нибудь не задеть; непонятно было, дошла до нее историческая ссылка Квентина или нет.

Он обозрел берег в складную подзорную трубу, заколдованную так, чтобы показывать как видимые, так и невидимые создания – ну, в основном. Нет, никого. Труба, если покрутить дополнительный диск, показывала также и то, что происходило около часа назад; все это время на берегу тоже никого не было.

Пирс поскрипывал. Солнце палило нещадно. Квентин думал, что в качестве короля сойдет первым, но Бингл, относившийся к обязанностям телохранителя крайне серьезно, ему не позволил. Эта серьезность не вязалась с его звонким именем – хотя такому имечку мог соответствовать разве что клоун на детском празднике.

Большой дом, который они видели издали, был выстроен из дерева и выкрашен в белый цвет, как особняк на старой южной плантации. У стеклянных входных дверей стояли ионические колонны, краска порядком облупилась. Бингл толкнул дверь и вошел. Квентин последовал за ним, решив насладиться неизвестностью в полной мере. Внутри после солнца было черным-черно и прохладно.

– Осторожно, ваше высочество, – сказал Бингл.

Когда глаза привыкли к полумраку, Квентин увидел обветшалую, но роскошную комнату с письменным столом в центре. За ним сидела маленькая девочка с прямыми светлыми волосами, ожесточенно рисуя что-то на бумажном листе. Увидев вошедших мужчин, она крикнула, обернувшись к лестнице:

– Мама, к нам пришли! Только песок в дом не натаскивайте, – добавила она, возвращаясь к своему рисованию. – Добро пожаловать в Филлори.

Девочку звали Элинор. Ей было пять, и она очень ловко рисовала пегасов, только это были не крылатые кони, а крылатые кролики. Квентин не знал, настоящие они или выдуманные – в Филлори это не так просто определить. Ее мама, красивая женщина лет под сорок с тонкими губами, неожиданно бледная для жаркого климата, спустилась по лестнице на каблуках, в строгом костюме и тут же согнала дочку со стула. Элинор, не протестуя, собрала рисунки с карандашами и убежала наверх.

– Добро пожаловать в королевство Филлори, – произнесла она низким гортанным голосом. – Я таможенный агент. Прошу назвать ваши имена и страну.

Она раскрыла толстую приходную книгу, держа наготове смоченный фиолетовыми чернилами штамп.

– Квентин Колдуотер, король Филлори.

Она помедлила, вскинув брови с легкой иронией. Деловая, но сексуальная. Таможенница-вамп.

– Вы король Филлори?

– Один из. Королей в стране двое.

Отложив штамп, она написала в графе «род занятий»: Король.

– Страна, следовательно, Филлори?

– Ну да.

Она заполнила следующую графу – штамп оказался без надобности.

– Для филлорийцев процедура упрощена. Я думала, вы прибыли из-за моря.

– Обращайтесь к его высочеству с подобающим уважением, – рявкнул Бингл. – Вы не с рыбаком говорите, а с королем.

– Знаю, что с королем. Он назвался.

– Значит, титулуйте его «ваше высочество».

– Извините, ваше высочество. – Женщина не слишком скрывала, что ей смешно. – Мы здесь к королям не привыкли.

– Все в порядке, – торопливо вмешался Квентин. – Спасибо, Бингл, о своем достоинстве я уж как-нибудь сам позабочусь. Можете выдать мне сертификат со штампом, если хотите.

Бингл послал Квентину взгляд, говорящий: не умеете вы быть королем.

Таможенница по имени Илейн, определившись со статусом приезжих, проявила себя как радушная хозяйка. Через час на Дальнем принято пить коктейли, но не хотят ли гости тем временем осмотреть остров? Гости только о том и мечтали. Только кому-то придется нести Элинор, предупредила Илейн. Она славная девчушка, но очень ленивая.

– И ужасная кокетка. Подлизывается к мужчинам. Тот, кого она сочтет легкой мишенью, будет весь день таскать ее на себе.

Большой дом назывался посольством и был обставлен с нежданным шиком: мягкие кресла и панели темного дерева, как в английском клубе для джентльменов. Никто не знал, когда все это сюда доставили – остров Дальний явно знавал лучшие времена. Экспедиция, выйдя через заднюю калитку, двинулась по прорубленной в джунглях проезжей дороге. Илейн сорвала с ветки тропический плод и предложила Квентину. Сгустки семечек он выплевывал прямо в траву.

Запахи моря уступили хлорофилловой атмосфере джунглей. Там и сям встречались железные ворота, окрашенные когда-то в белое и успевшие с тех пор заржаветь. Аллеи за ними уходили в густую зелень. Илейн вкратце рассказывала о живущих там семьях. Квентин не понимал, почему она так строга с маленькой Элинор – это противоречило ее приветливым открытым манерам. Бингл шел впереди с мечом наголо, готовый предотвратить любое покушение на особу короля. Квентину казалось, что это невежливо, но Илейн как будто ничего не имела против.

Они полюбовались тропическим часовым деревом – здесь это была пальма, не дуб. Квентин спросил Элинор, умеет ли она узнавать время по часам. Не умеет и не хочет уметь, ответила девочка.

– Вот вам маленькая принцесса, – заметила Илейн. Бенедикт на ходу делал зарисовки, стараясь не закапать потом блокнот. Джулия отстала, чтобы рассмотреть какой-то куст – или поговорить с ним. Не опасно ли это? Квентин почти инстинктивно флиртовал с Илейн, чтобы пробудить в Джулии дух соперничества, но если упомянутый дух и присутствовал в ней, то не желал пробуждаться.

Пройдя с полмили, они очутились в городе. Дорога, описав петлю, преобразилась в рыночную площадь – по крайней мере, здесь стояли ларьки, пахло рыбой и валялись растоптанные плоды. Сбоку высилось что-то наподобие ратуши. Остановившиеся часы на фронтоне смотрели, как слепой глаз циклопа, над входом обвис выгоревший, но еще узнаваемый филлорийский флаг.

Центр площади украшал гранитный обелиск со статуей на вершине. Муссоны и тропическая растительность обошлись с ним неласково, но каменный персонаж, судя по всему, героически встречал любые невзгоды.

– Капитан Бэнкс, – дала справку Илейн. – Основал филлорийскую колонию на острове Дальнем, потерпев здесь кораблекрушение.

Основатель и открыватель, подумал Квентин, но промолчал. Эта хохма, если считать ее таковой, здесь наверняка давно устарела.

– А где же все? – спросил он.

– Где-то поблизости. Мы здесь не очень склонны к общению.

Элинор попросилась на руки к матери, была отвергнута и принялась за Квентина, который послушно посадил ее на плечи. Илейн возвела глаза к небу, как бы говоря: а я вас предупреждала. Солнце устроило за деревьями кровавую баню, на что тут же отозвались москиты.

Элинор повизгивала, восхищенная ростом своего нового скакуна, и закрывала ему глаза краем юбочки: он уберет, а она опять за свое.

Квентин постоял немного с завешенными тканью глазами. Вот он я, отважный предводитель экспедиции, король всего, что лежит вокруг. Великого открытия не состоялось, ну и не надо. Довольство входило в грудь, как первый вечерний глоток алкоголя.

Квентин вздохнул при мысли, что после сбора недоимок у него не будет больше предлога здесь оставаться.

– Вы говорили что-то насчет коктейлей, – напомнил он.

Обед в посольстве превзошел ожидания. Страшноватую местную рыбу, очень зубастую, подали с гарниром из фруктов наподобие манго. Элинор носила из кухни соль, бокалы и прочее с изяществом гимнастки, выступающей на бревне, но один бокал около половины девятого все-таки уронила.

– Отправляйся спать, Элинор, – распорядилась Илейн. – Никакого тебе десерта. В постель.

Девочка разрыдалась, выпрашивая пирожное, но мать была непреклонна.

Взрослые, расположившись на плетеных стульях верхней веранды, попивали какой-то сладкий спиртной напиток. «Мунтжак» зажег огни на носу, на корме и на мачтах. Джулия применила защитные чары от насекомых.

Квентин, отлучившись будто бы в ванную, нашел в кухне сладкий пирог под стеклянной крышкой, отрезал кусочек и отнес Элинор.

– Ш-шш, – сказал он, закрывая за собой дверь. Девочка, явно знакомая с правилами конспирации, быстро разделалась с пирогом, и Квентин унес на кухню улики – тарелку с вилкой.

Илейн он нашел на веранде одну: Джулия ушла спать. Если она и питала к Квентину какие-то чувства, то бороться за него не намеревалась. Их совместная поездка пока не дала никаких результатов. Черт с ним, с романом, поговорить бы с ней просто. Квентин беспокоился за нее.

– Извините, что так непочтительно говорила вначале с вашим высочеством, – сказала Илейн.

– Пустяки. – Квентин с некоторым усилием вернулся мыслями к ней. – Я и сам все еще привыкаю.

– Было бы легче, если бы вы носили корону.

– Одно время носил, но очень уж она неудобная. И вечно падает в самый неподходящий момент.

– Могу себе представить.

– На крещении, скажем. При кавалерийской атаке.

Лунный свет вселял в него ощущение собственной неотразимости. Le roi s’amuse[8]8
  «Король забавляется» (фр.). Пьеса В. Гюго (1832) о Франциске.


[Закрыть].

– Просто террористка какая-то.

– И не говорите. Теперь я ограничиваюсь королевской осанкой – уж ее вы не могли не заметить.

Ее лицо в темноте не поддавалось прочтению. На небе кишели экзотические восточные звезды.

– Я сразу же обратила внимание. – Илейн начала скручивать сигарету. Прикажете считать это флиртом? Она лет на пятнадцать старше его. Стоило проплыть 477 морских миль, чтобы встретить единственную в джунглях пантеру. Интересно, кто отец Элинор?

– Вы родились здесь, на острове? – спросил Квентин.

– О нет. Родители жили на материке, близ Южного Сада. Отца своего я не знаю. Это всего лишь очередное назначение; я посвятила дипломатической службе всю свою жизнь и побывала уже во всех уголках империи.

Квентин важно кивнул. Он и не знал, что в Филлори есть дипломатический корпус – надо будет заняться этим вопросом, вернувшись в столицу.

– К вам заходит много судов? Я имею в виду иностранные, из-за моря.

– Нет, к сожалению. Открою вам страшную тайну: ни одного за весь срок моей службы. За все триста лет через эту таможню не проходил ни единый корабль из-за Восточного океана. Думаю, мой пост можно смело назвать синекурой.

– Ну да, если вам нечего делать…

– Жаль, конечно. Видели бы вы наши таможенные сертификаты, одна шапка чего стоит. Я вам завтра оттисну штамп, это настоящее произведение искусства.

Огонек ее сигареты светился во мраке. После недолгого гедонистического периода в Нью-Йорке Квентин уже три года как не курил, но аромат табака соблазнил его. Илейн снова взялась за изготовление самокрутки – сам он разучился, вернее, никогда не умел: у Элиота для этого была хитрая серебряная машинка.

– Не хотелось бы говорить, но мы пришли к вам с определенной целью.

– Догадываюсь с какой. За волшебным ключом?

– Нет-нет, не за ним.

Она положила ноги на сундучок, которым пользовалась вместо стола.

– Зачем же тогда?

– Вы, то есть остров, не заплатили налоги за прошлый год.

Илейн залилась смехом и даже в ладоши хлопнула от восторга.

– И за ними послали вас? Короля?

– Королей не посылают. Сам вызвался.

– Понятно. – Она вытерла ладонью глаза. – Такой микроменеджер, да? Надо было, конечно, давно отправить вам эти деньги, мы ведь не голодаем. Завтра свожу вас посмотреть золотых жуков. Удивительные создания: едят землю, а какают золотоносной рудой, и гнезда у них золотые. Да вот, возьмите. – Она ногой подвинула к нему сундучок. – Золота здесь полно, сундук прилагается даром.

– Отлично. Благодарю вас.

Итак, его миссия выполнена. Квентин затянулся и подавил кашель – курильщиком он пробыл совсем недолго. Да и перебрал он, пожалуй, этого… рому, что ли. Сладкое, крепкое, делается на тропическом острове; пусть будет ром.

– Мы годами от вас ничего не слышали, немудрено и забыть о налогах. Зачем вам, собственно, это золото?

Ответы Квентину подворачивались самые несолидные – например, чтобы позолотить заново скипетр Элиота. Налоги без представительства! Впору революцию поднимать[9]9
  «Нет налогам без представительства [в английском парламенте]» – один из лозунгов Американской революции.


[Закрыть]. Илейн права, это попросту нереально.

– Подумайте сами: к нам посылают короля – есть, казалось бы, чем гордиться. Но какова истинная причина вашего путешествия? Не говорите, что дело в одних налогах, это так скучно.

– Вынужден разочаровать вас.

– Я была уверена, что вы ищете ключ, заводящий мир.

Трудно было понять, шутит она или нет.

– Если честно, Илейн, я практически ничего не знаю о нем. Это ведь просто сказка? Много у вас бывает таких искателей?

– Нет, но это единственное, чем мы знамениты – если не считать золотых жуков.

На небо взбирался месяц, оранжевый, как сигаретные огоньки – казалось, его рог вот-вот зацепит снасти «Мунтжака». Луна в Филлори никогда не бывает полной и каждые сутки, ровно в полдень, проходит между планетой и солнцем, вызывая затмение. Птицы до сих пор не привыкли к этому и каждый раз замолкают, а вот Квентин уже и замечать перестал.

– На самом деле ключа здесь нет, – сказала Илейн.

– Я так и думал. – Квентин подлил себе рому из графина – просто так, спиртного ему больше не хотелось. Интересно, раскрыли ли уже дело Джоллиби.

– Искать его нужно на Крайнем. Следующем за нами острове.

– Простите, не уловил. Где-где?

– За нами есть еще один остров под названием Крайний. Плыть до него дня два или три. Мне самой не доводилось, но ключ находится там.

– Вы, полагаю, шутите?

– А разве похоже?

Кто ее разберет. Улыбка, во всяком разе, имела место.

– По-моему, этот ключ чисто метафорический. Клочок бумаги, на котором написано что-то вроде «поспешишь – людей насмешишь». Или там «рано в кровать, рано вставать».

– Нет, Квентин. Самый настоящий золотой ключик, с бородкой, как полагается. Если верить молве – волшебный.

Квентин уставился на дно своего бокала. Мыслительный аппарат отказывался работать, и винить за это было некого, кроме себя самого. Поспешишь – людей насмешишь.

– Кому нужен золотой ключ? Слишком мягкий материал, гнуться будет.

– Смотря куда его вставить.

Квентину стало жарко, кровь прилила к щекам. Хорошо еще, что ночь прохладная и бриз поднимается.

– Волшебный золотой ключ в двух днях пути от вашего острова. Почему вы сами до сих пор за ним не отправились?

– Не знаю. Возможно, за неимением волшебных замков.

– Мне даже в голову не приходило, что он настоящий.

Это не просто искушало: во мраке большими неоновыми буквами зажглась вывеска ПРИКЛЮЧЕНИЕ. Остров Дальний оказался обманкой, пустым номером, но теперь выяснялось, что конечным пунктом был вовсе не он.

Илейн выглядела более собранной и трезвой, чем Квентин. Еще бы, она пьет этот ром каждый вечер. Что будет, если он возьмет и поцелует ее? Если они вместе лягут в постель? Тропическая ночь… луна светит… Зря он в таком случае столько выпил. И если подумать, не так уж ему и хочется припасть поцелуем к этим улыбающимся тонким губам.

– С вашего позволения, Квентин… я не уверена, стоит ли вам искать этот ключ. Дальний довольно безопасен для острова, но его можно рассматривать и как отправную точку. Именно здесь кончается Филлори. Здесь вы всемогущий король, а там, – она махнула рукой за темную бухту, где светились огни «Мунтжака» и глухо шумел прибой, – там вы всего лишь Квентин. По-вашему, этого достаточно?

Квентин хорошо ее понимал. Он снова оказался на кромке, за которой начинается неизведанное. Край поляны, где погиб Джоллиби. Окно кабинета, за которым внезапно возникли трое его друзей. Здесь он может все, там – еще неизвестно.

– Понятия не имею, – сказал он. – Это и заставляет нас искать приключений – мы хотим узнать, достаточно этого или нет. Надо только быть уверенным, что действительно хочешь узнать.

– Вы совершенно правы, ваше высочество, – сказала Илейн.

Квентин лег позже всех и последний встал утром. В Филлори, при отсутствии мигающих электронных часов реального мира, его чувство времени приятно растянулось, но солнце давало понять, что он сильно заспался. Как не стыдно валяться в потных простынях, когда другие давно встали и занимаются своими делами. В комнате, несмотря на распахнутые окна, стояла удушливая жара.

Ром, такой привлекательный прошлым вечером, проявил свою истинную натуру как мерзкий токсин, от которого сохнет во рту и мозги не шурупят. Квентин обругал себя вчерашнего за неумеренность и пошел искать воду.

Недостатка в ней не было. Не певчие ли птички снабжают островитян ключевой водой на манер золотых жуков? После холодной ванны и обильного питья голове стало легче. Когда сидишь в пресной воде и смотришь на океан, ощущение свежести и чистоты становится особенно сильным.

Память о прошлой ночи показывала ему зернистые, невнятно бормочущие фигуры, но одно представало со всей четкостью: золотой ключ. Илейн сказала, что он настоящий. В чем его волшебство? Что им можно открыть? Может, она и об этом говорила, а он забыл? Вроде бы нет. Зато она точно сказала, что ключ находится на острове Крайнем. Надо получить еще какую-то информацию и решить, куда двигаться дальше: на Крайний или домой.

Илейн он, спустившись к завтраку, уже не застал. Она оставила ему записку с напоминанием о сундуке с золотом и пожеланием всего наилучшего. К записке прилагалась тонкая серая книжка под названием «Семь золотых ключей» – на этом и все.

Золотых жуков и свой замечательный штамп она ему, стало быть, не покажет. Хорошо, что он вечером воздержался от приставаний.

Элинор, однако, была на месте, сидела за маминым столом и рисовала на посольской бумаге крылатых заек. Квентин заглянул ей через плечо – шапки действительно были красивые.

– Доброе утро, Элинор. Не знаешь, где твоя мама?

Он не часто имел дело с детьми и потому говорил с ними, как со взрослыми, но Элинор как будто не возражала.

– Не-а, – ответила она весело, продолжая рисовать.

– А когда вернется, не знаешь?

Девочка потрясла головой. Куда это годится – оставлять пятилетнего ребенка совсем одного? Квентин пожалел малышку, вызывавшую в нем неведомые доселе, но приятные отцовские чувства. Ей явно недоставало как внимания, так и материнской любви.

– Нам пора уезжать, но мы ее подождем.

– Это не обязательно.

– Нет уж, мы подождем. Знаешь что? По-моему, твои пегасы – зайцы, а не кролики. Зайцы больше, и характер у них покруче.

– Все равно они зайки. У меня для тебя что-то есть. – Девочка выдвинула ящик стола; разбухший от влажности, он вывалился совсем, и она достала из него пачку исчерченных цветными карандашами листков. – Это паспорта. За границей они вам понадобятся.

– Кто тебе сказал, что мы собираемся за границу?

– Я так, на всякий случай их сделала. Их надо сложить пополам.

Свои паспорта она, как видно, срисовывала с настоящих официальных бумаг: вид у них был внушительный. Сложив листок пополам, Квентин увидел на обложке герб Филлори, а внутри – свой портрет с широкой улыбкой и золотой короной на голове. Задняя сторона обложки являла взору герб острова Дальний: пальму и бабочку. Девочка нарисовала такие всем, даже ленивцу, которым очень интересовалась заочно. Скучно ей, должно быть, без сверстников, вот она и выдумывает.

Квентин как единственный ребенок хорошо ее понимал. Его родители тоже были не из тех, кто подчиняет ребенку всю свою жизнь: они предоставляли ему большую свободу и не предъявляли особых требований. А когда с тебя ничего не требуют, тебе начинает казаться, что ты ни на что путное в общем и не способен – странно, да?

– Спасибо, Элинор. Ты очень-очень нам помогла. – Нагнувшись, он чмокнул ее в беленькую макушку.

– Это тебе за пирог, – застенчиво сказала она.

– Я так и понял.

Бедная крошка. Надо будет учредить в Белом Шпиле что-то вроде попечительства над детьми.

– Вот дождемся твою маму и отплывем.

– Это не обязательно.

Но он все-таки решил подождать. Весь день они слонялись по дому и рыбачили с пристани. Квентин еще раз попытался научить Элинор узнавать время по часовой пальме и опять получил отпор. Около четырех он велел Бенедикту отвести Элинор – вопреки ее энергичным протестам – в город и оставить с кем-нибудь понадежнее. Все остальные отправились на «Мунтжак», успевший пополнить запасы воды и провизии.