Текст книги "Авось, Небось и Кабы (сборник)"

3

Топить Кота мужик вовсе не собирался. Пришёл в лес, глядит по сторонам, а посреди поляны суковатое дерево растёт. Сел на пенёк, трубку раскурил. Попыхивает. Коту завидно сделалось. Лапу вместо хвоста наружу высунул. Спрашивает:

– Хозяин, дай покурить напоследок?

Жалко мужику табак на Кота переводить, но как тут не дашь? Мешок враз дымом укутался. Накурился Кот досыта, наружу трубку просовывает. Хозяин пепел о пенёк выбил, а мешок с Котом на сук подвесил. Постоял сколько-то, лоб перекрестил и отправился восвояси.

Только человек ушёл, на полянку Лиса выходит. Она со стороны, из кустов, всю историю наблюдала. Обошла кругом, принюхалась. По мешку хворостиной постукала. Испугался Кот.

– Эй… кто тут?!

– А ты кто? – Лиса спрашивает.

– Да Кот я, Кот! Выпусти меня, Бога ради!

– Хм? Пожалуй…

Дёрнула Лиса за верёвочку, узелок развязался, и мешок с Котом с высоты на землю… хлоп! Кот даже хрюкнул от удара. Кое-как из мешка выбрался. Охает. За спину держится.

– Помягче нельзя было?

Лиса в ответ только хихикнула. Собрался было Кот рассказать свою историю, что за беда с ним приключилась, но Лиса и слушать не стала.

– Нет, нет! Мне лишних слов не надо, здесь все всё про тебя знают.

– Гм?..

– В лесу ты пропадёшь, голубчик. Это ежу понятно. Но я… могу твоему горю помочь.

– Это как?

– Очень даже просто. Ты – мне, я – тебе. Согласен?

– Угу!

– Тогда слушай.

Склонилась Лиса над ухом и что-то Коту нашёптывает. Повеселел Кот, хахакает, лапы потирает. Потом и вовсе развеселился.

– Ну, по рукам?

– По рукам!

Ударили Кот с Лисой друг друга по лапам. И прямо на поляне мышковать[20]20
  Мышковать – ловить мышей.


[Закрыть] начали. Сначала Кот мышей ловил и в мешок бросал, потом Лиса ловила, а Кот за ней по поляне с мешком бегал. К полудню полмешка, считай, накидали. Пищит мешок, шевелится. Взвалил Кот добычу себе на спину и пошёл. А Лиса ему вслед платочком машет. Дескать, удачи тебе, усатенький!

4

Вторые полдня Кот в засаде просидел, ночи дожидаючи. Но дождался, наконец. Пёс в будке храпит. Куры на нашестах в курятнике возятся. В хлеву корова вздыхает. И луна над крышей, будто серебряная полтина, повисла. Для Кота самое разбойное время.

Взобрался он на крышу, а мешок за собой тянет и по охлупню, крадучись, тихо-тихо к печной трубе пробрался. Развязал мешок и всех мышей прямо в трубу высыпал. Сам – ходу…

Спрятался в кустах и со стороны наблюдает.

В избе слышно, что-то с грохотом опрокинулось, на пол упало. Потом свет в окнах вспыхнул, а вслед – хозяйкин визг, заполошный[21]21
  Заполошный – тревожный, испуганный, суматошный.


[Закрыть]! В ночной рубахе выскочила баба прямо в окно и на собачью будку забралась.

– И-и-и!.. Мыши, мыши! Помогите, люди добрые!

Такой переполох начался. Хозяйка визжит, Пёс лает, коровы мычат, свинья хрюкает. На деревне собаки тоже лай подняли.

Но тут сам Хозяин выходит. Не вытерпел.

– Замолчи, глупая баба! Всю деревню на ноги подняла!

– Ступай за Котом, дурень! Сейчас же. Пока не вернёшься, так и буду стоять! Да кольцо колбасы возьми… Сердитый, небось.

Делать нечего. Взял Хозяин кольцо колбасы и в лес отправился. А Хозяйка вслед ещё ногами топает.

– Без Кота не возвращайся, слышишь?! Домой не пущу… И откуда их набежало столько? Прямо напасть!

Часу не прошло, Хозяин возвращается. За спиной мешок у него. Из мешка Кот торчит. На шее у Кота кольцо колбасы, в лапе трубка дымится. Вид, конечно, утомлённый, но хозяев, похоже, на первый раз простил. Мол, так и быть. Что с вами поделаешь! Хозяйка Кота увидела, бросилась навстречу, будто гостя дорогого, во все щёки расцеловала.

– Миленький ты мой! Усатенький! Как я по тебе соскучилась. Ступай в избу.

Кот, трубка в зубах, в избу заходит.

– А это кто такие?! Вон из дома! Всех пер-р-редавлю!

Мыши с перепугу, кто куда. Ни одной не осталось. Вышел Кот на крыльцо, дохлую мышь в когтях за хвост держит.

– Милости прошу, хозяева. Всё чисто!

Обрадовались мужик с бабой, в избу вернулись. Досыпать. Скоро в окнах свет погас. Тишина наступила. Но ненадолго. Из-за плетня Кот появился с ведром в лапах. Подкрался к собачьей будке… вроде, всё тихо? На крышу забрался. И… тук! тук! тук! Лапой стучит. Пёс морду наружу высунул, мол, кто это там, среди ночи беспокоит? А Кот с размаху помойное ведро ему на голову по самые плечи насадил, да ещё лапами по ведру отбарабанил. Сам – дёру… по деревне, за околицу[22]22
  Околица – изгородь, окружающая деревню или изгородь с воротами на выезде из деревни.


[Закрыть], по поскотине[23]23
  Поскотина – изгородь, которой отделяется выгон.


[Закрыть] и в лес! Пёс с ведром на голове за ним. Лает как из железной бочки. Будка на цепи следом тащится. Так и убежали куда-то…

Правда, спустя время Кот опять объявился. Один. Постоял, послушал: вроде, собачьего лаю близко не слыхать?.. Отошёл в сторонку, да как свистнет в темноту! А Лиса уже тут как тут. За ови́ном[24]24
  Овин – постройка для сушки снопов.


[Закрыть] пряталась.

– Ну? – и лапу за ключами протягивает.

Вручил ей Кот связку хозяйских ключей, сам на «стрёме» встал. Ухмыльнулась Лиса и с ключами прямиком к курятнику направилась. В курятнике, конечно, переполох! Всех кур до одной передавила – назад идёт. На шее у неё две куры, ногами связанные попарно. За спиной туго набитый мешок, из мешка гусиная голова торчит. Возмущается: «Га-га-га!»

Лиса ключи Коту вернула и в усатую щёку – чмок!

– Завтра, в семнадцать ноль-ноль, голубчик! Не опаздывай.

И в лес умелась.

5

На другой день Лиса, дорогого гостя поджидаючи, весь день готовкой занималась. Щипала, потрошила, на огне палила, а готовые тушки на сучках вывешивала. Потом гуся пожирнее выбрала, насадила на вертел и со всех сторон на углях обжаривает, чтобы румяный был. И чтобы с корочкой!

Конечно, по такому случаю навела Лиса марафет. Принарядилась. Глаза у неё накрашены, хвост пушистый… Феном хвост взбила. На талии белоснежный передничек с голубенькими цветочками. И напевает:

 
Мой милёнок, мой котёнок,
Сладенький лесной опёнок.
Приходи на нашу встречу.
Лаской я тебе отвечу!
Приходи скорее, милый.
Ждать тебя уж нету силы!
 

Но Кот ждать себя не заставил. Ровно в семнадцать ноль-ноль, как договорились, к Лисе в гости пожаловал. На голове у Кота шляпа с ярким помпоном, из гардероба хозяйки. Почти новая. На шее – шейный платок. Тоже хозяйский. В зубах трубка дымится. Настоящий кавалер. И голос не голос, а баритон… бархатистый, с раскатцами.

– Мяу! – говорит.

Поцеловал Кот ручку Лисе и вручил букет цветов, которые с хозяйской клумбы успел надрать. На пенёк бутылку шампанского поставил. Тоже у любимой хозяйки «одолжил». Расчувствовалась Лиса, носом в букет зарылась.

– Ммм… какой чудный запах!

– Мур-мур! – Кот поддакивает.

– Хи-хи-хи!

– Ха-ха-ха!

– Ах! Милый…

– Шур-ры-мур-ры… Я умираю!

– О нет! Не спеши, мой ласковый.

– Мяу-мяу!

Ходят Лиса с Котом друг за дружкой, кокетничают, глазки строят. Но надоело, видать, Коту. Взялся куриные да гусиные тушки на сучьях пересчитывать.

– Раз, два, три… четыре… пять! – Десять штук насчитал. Лапы потирает.

– А здесь! Сюда загляни, – говорит Лиса. И мешок раскрывает. Заглянул Кот в мешок – не видать ничего.

– Гм?

– На дне, на дне… миленький!

Залез Кот в мешок, только задние лапы да хвост наружу торчат. А Лисе того и надобно: дёрнула мешок вверх и верёвочкой завязала.

– Э… э… э! Что за шутки?! Выпусти меня!

Хихикнула Лиса, потом в сторону отбежала и по-волчьи, грубым голосом завыла.

– Оо-ууу…ууу!

Снова к мешку подскочила. Нашёптывает:

– А вот и Волк-волчище! Он очень любит глупых, упитанных котов, зажаренных на вертеле… Здравствуй, Волчище!

И сама же грубым, толстым голосом отвечает:

– Здорово, Лиса! Кота на ужин мне обещала. Где твой Кот?

– Кот в мешке, куманёк. Кушай на здоровье!

– А кот упитанный?

– Самый жирный в деревне!

Кот насмерть перепугался. Да как заорёт:

– Караул! Помогите! Убивают!

В этот самый момент на поляну Пёс выбежал с обрывком цепи на шее. Видно, по следу шёл. Увидел Лису, да как бросится на неё. С лаем. Лиса… Ой! Ой! Ой! Забегала по поляне туда-сюда, скидки[25]25
  Скидка – совершаемый зверем прыжок в сторону при беге с целью запутать следы.


[Закрыть] хитрые делает, хвостом крутит, а Пёс наседает, вот-вот схватит за ляжку. Лиса – в лес, Пёс за ней. Долго никого не было. Наконец, Пёс вернулся, язык за поясом. Видит: мешок посреди поляны. Шевелится, вроде как? Развязал Пёс мешок, а оттуда Кот выглядывает. Перепуганный! И по сторонам озирается.

– Опять ты… Тьфу! Пакостник!

Отошёл Пёс в сторону и лёг, язык высунул. Тяжело дышит. А Кот с перепугу в кусты, да в лес, по оврагам наутёк бросился, от каждого пенька шарахается, за каждым деревом волк ему чудится. Но понял вдруг, что возле Пса в лесу безопаснее. Вернулся на поляну, а на палке у него белая тряпка болтается. Это Лиса передник свой обронила. Размахивает Кот передником, будто флагом, и знаки из кустов подаёт.

Пёс глаза скосил. Спрашивает:

– Тебе чего?

– Я это… давай дружить, а?

Пёс морду в сторону отвернул. Молчит. Дескать, от таких друзей лучше подальше держаться. Вспомнил Кот про шампанское, бутылка-то на пеньке стоит. Пробку выбил и по стаканам разливает.

– За дружбу, а?

Молчит Пёс, по-прежнему в сторону смотрит. Тогда Кот про вертел с жареным гусём вспомнил. Снял с костра и Псу под нос положил.

– Прости… друг. Зла не держи, а?

Тут Пёс не утерпел, гуся понюхал. А у самого слюнки текут.

– С чесночком… фаршированный…

– У-уу! Объедение!

Пёс, добрая душа, только лапой махнул.

– Ладно… давай. Раз такое дело.

– Ты, это… – Кот даже прослезился. Сроду с ним не бывало. – Хороший ты мужик. Настоящий! Давай за дружбу!

Стаканами сбрякали. Выпили. Ещё раз выпили. Потом Пёс куриные тушки все собрал и в мешок сложил. Гуся жареного тоже. Кот было заартачился[26]26
  Заартачиться – заупрямиться.


[Закрыть], но Пёс только головой покачал.

– Нельзя. Не наше это.

Взвалил мешок на спину и домой отправился. Кот следом, сзади поспешает и мешок поддерживает, а если где в гору, так и вовсе плечо подставит.

…С тех пор ни разу друзья не ссорились. По ночам, в конуре лёжа, Соловья вместе слушают. Который в саду живёт. А иной раз и сами под балалайку петь затеются. Да так складно выводят… вся деревня, бывало, послушать сбегается. И не с пустыми руками. Полную конуру гостинцев нанесут. Да ещё монет в миску накидают.

Девочка и Людоед
^{(Страшная сказка)}

1

Жили-были старик со старухой. Бедно жили, иной раз и вовсе впроголодь. Детишек Бог им не дал, вот и маялись одни-одинёшеньки на белом свете.

Однажды, чуть свет, старуха ведро воды в избу принесла. Кое-как на лавку взгромоздила, а сама отдышаться не может. До того умаялась. Потом на лежанку глянула, возле печи: пора, думает, старика будить. Хватит ему на постелях прохлаждаться.

– Эй, старый! Вставай уже… светает на дворе!

Старик и ухом не повёл. Не пошевелился даже. Забеспокоилась старуха: не помер ли, упаси Господи?! Посидела, послушала… вроде нет. Храпит в углу. Поднялась с лавки и к лежанке прошаркала. Да как закричит деду на ухо:

– Ку-ка-ре-ку!!!

Старик закряхтел, закашлялся. Кое-как с лежанки поднимается.

– Э, старая курица! Туда же… петухом запела. Кхе-кхе!

Пока вставал, пока одевался-обувался, старуха из сеней моток верёвки принесла и серп. В руки старику суёт.

– В поле идти надо. Пшеницу жать. А тебя, из пушки пали, не добудишься.

Старик не слышит будто. За стол сел. Да как стукнет деревянной ложкой по столу.

– Не евши, какой из меня работник? Корми, старая!

Всплеснула старуха руками. Запричитала:

– Чем кормить? В доме ни зёрнышка. Из глины, что ли, пирогов тебе налепить?

– Как это, ни зёрнышка?..

Не поверил, короче. Заглянул в один горшок, в другой… в третий. Вверх дном перевернул. Пусто! Правда, из последнего горшка горошина выкатилась, одна-единственная. Попрыгала, попрыгала и остановилась посреди стола.

– Это всё?

Старуха только руками развела.

– И печь у нас три дня не топлена. Дров нету, ни полешка.

Почесал старик в затылке. Но делать нечего. Отыскал в дровянике ржавый колун[27]27
  Колун – инструмент для колки дров, тяжёлый топор в форме клина с большим углом на длинном топорище.


[Закрыть]. Чурбак выкатил. Да как вдарит со всей силы! Но колун от чурбака, будто мячик, отскочил и за пару сажен в стороне упал. Едва руки не вывернул. Чертыхнулся старый и – снова за колун. Над головой-то поднял, а железяка тяжеленная! Назад его повело. Пятился, пятился, да на старуху налетел. Так оба и повалились на землю. Лапти кверху!

Забранился старик: мол, така-сяка, не видишь… дрова колю! Чего под ногами зря путаешься? И в избу ушёл. Сердитый.

Посидел, повздыхал… тоскливо на душе. Взял в руки жалейку[28]28
  Жалейка – духовой язычковый музыкальный инструмент у восточных славян – деревянная, тростниковая, рогозовая трубочка с раструбом из рога или бересты.


[Закрыть]. Заиграла жалейка, заплакала, на судьбу вроде как жалуется. У старухи от такой музыки слёзы на глазах, ревмя ревёт.

– Хватит, старый, тоску нагонять. Сыграй чего повеселее.

Заиграл старик плясовую. Да так ловко наяривает, у старухи ноги сами собой ходуном ходят. Сидела, сидела, не вытерпела и – пошла в пляс. Вдруг, глядит: горошинка на столе тоже вроде как подпрыгивает. Половицы, что ли, ходуном под ногами ходят? Остановилась возле стола, старика тычет: смотри, дескать. И впрямь, горошина-то пляшет. Старик даже привстал от удивления. Но играть играет… для горошины. А горошина прыг-скок, прыг-скок и всё больше, крупнее становится. Сначала с орех величиной, а вот уже с яблоко, как мячик, подпрыгивает. Вдруг на яблоке глазки прорезались, и ротик появился. Улыбается. Щёки румянцем горят. Прыг-скок. Откуда ни возьмись, косички задорные в стороны торчат. Сарафанчик… ручки, ножки появились. Прыг-скок, прыг-скок.

Вот те на! Девочка, самая настоящая, на столе выплясывает! Только очень маленькая.

Старуха от удивления так на лавку и хлопнулась, а старик жалейку из рук выронил. Остолбенели оба и молчат, будто языки проглотили. Девочка тоже плясать перестала. Глазки синие, лукавые. То на деда, то на бабку поглядывает, улыбается. Да вдруг как расхохочется, будто серебряный колокольчик зазвенел. Старуха, наконец-то, опамятовалась.

– Ну-ко, старый, ущипни. Может, я сплю?

Дед ущипнул, постарался. Охнула старуха, а всё равно глазам не верит.

– Деточка, милая, откуда ты такая взялась?

– Из горошины, – девчонка отвечает. А сама улыбается.

– Ай-яй! И чья же ты будешь?

– Я – ваша внучка. А вы – мои дедушка и бабушка.

Охнула старуха, руками всплеснула.

– Радость-то какая! Знать, увидел Бог наши слёзы, внученьку нам послал. Да такую красавицу! – И на старика набросилась: – Ты чего, старый, пеньком стоишь? Поздоровайся хотя бы!

Старик в затылке почесал.

– Дак это… из горошины, значит?

– Из горошины, из горошины! Не видел разве?!

– Тогда назовём нашу внучку… Горошинка. Вишь, какая кроха?

Обрадовалась девочка, в ладошки захлопала.

– А мне нравится! Горошинка! Я – Горошинка!

Ну, тут ахи, охи пошли. Обнимаются старики с внучкой, целуются. А старуха на радостях и вовсе расплакалась. Девочка Горошинка утешает её, по голове гладит.

– Не плачь, бабушка, не плачь, милая. Всё у нас хорошо будет.

– Э, старая? – спохватился дед. – А нам нашу внучку и угостить-то нечем.

– Ох, и впрямь… – засуетилась старуха.

– Это не беда, – говорит Горошинка. – Я сейчас схожу в поле, нажну пшеницы. Заодно хворосту наломаю. Вечером, дед, баба, мы с вами пирогов напечём полное решето.

Ухватила Горошинка серп, моток верёвки на плечо да ещё жалейку с полу подобрала.

– Это чтобы идти не скучно было!

И убежала. Только жалейку и слыхать за околицей. Старик со старухой слова сказать не успели. Вышли на двор, из-под руки вслед глядят. Вздыхают оба.

– Не надо бы такую кроху одну отпускать. Да разве за ней угонишься?

2

Девочка Горошинка работница хоть куда оказалась. Всё поле мигом обжала. Сноп, который потолще, поколосистее, домой нести приготовила. И хворосту в лесу большущую вязанку наломала. Не по росту. На опушку хворост вынесла… Вдруг, откуда ни возьмись, перед ней, будто из-под земли, Людоед вырос. Гора-горой! Девчонка ему едва до сапога достаёт. Голова у Людоеда огромная, луковицей. Рот как у жабы. Усы – щетиной, во все стороны торчат. На толстом животе, за поясом, пара огромных пистолетов и нож булатный болтается.

Взревел Людоед, будто гром загромыхал:

– Это кто тут в моём лесу хозяйничает? Мой хворост без спросу ломает?!

Горошинка так и присела со страху и лицо ладошками закрыла. Потом сквозь пальцы глянула на чудовище. Спрашивает:

– Ты кто?

– Я… Людоед!!!

– Ой! А я… меня Горошинкой звать.

– Нет! Ты – мой ужин сегодня. Ха-ха-ха! – И по пузу себя поглаживает.

Удивилась Горошинка.

– Ты что, голодный, да? Хочешь, я напеку тебе вкусных-вкусных пирогов. Вот целый сноп нажала. И хворосту набрала. Хочешь?

Людоед ногами затопал. Сердится.

– Ты украла мою пшеницу и мой хворост! Здесь всё моё… этот лес. И поле, тоже моё!

– Лес ничей, – Горошинка отвечает. – Здесь вся деревня хворост собирает. А поле моего дедушки. Он это поле ещё по весне засеял. Это наше поле.

– Было ваше, стало наше! При-ва-ти-за-ция… однако. Не слыхала?

– Это как это? – удивилась Горошинка. И глазками захлопала.

– Всё! Хватит болтать! Полезай в мешок, глупая девчонка. Я хочу ням-ням!

Затолкал Горошинку в мешок и на плечо повесил. А Горошинка ещё и советы из мешка подаёт:

– Хворост не забудь. Как ты меня без хвороста будешь жарить?

– Хм? Правду говоришь…

Подобрал Людоед вязанку хвороста и с добычей в лесу исчез. Будто провалился.

3

Как все людоеды, этот Людоед тоже в пещере жил. Один. Посреди пещеры у него огромный очаг сложен. Над очагом на треноге огромный котёл на цепях висит. И огромная гора костей в углу белеется.

– Вот мы и дома, деточка. Здесь я живу. А это моё логово.

Сбросил Людоед мешок на стол. Пистолеты выложил.

– Ой! Поосторожнее. Ты мне все кости переломаешь!

Захохотал Людоед, заухал.

– Не бойся, глупышка! Я деток люблю. Варёных, печёных, жареных… Всяких люблю! Сейчас мы с тобой огонь разведём. Вот так…

Сунул Людоед вязанку хвороста в очаг и спичку поднёс. Горошинка тогда спрашивает:

– Ты меня с овощами будешь готовить? Или просто так?

– О! Вовремя напомнила… Молодец, хвалю!

Притащил Людоед корзину с капустой, корзину с картошкой, корзину с морковью, с луком. И в мешок вывалил Горошинке на голову. Ладно, увернуться успела. А Людоед по сторонам озирается.

– Где-то мои палки-отбивалки? Куда засунул?

Пока Людоед палки искал, Горошинка серпом дырку в мешке прорезала и наружу выбралась. Спрыгнула на пол и – под стол. В тень спряталась. А тут Людоед идёт-топает. В лапах какой-то футляр держит, узорами расписанный. Положил футляр на стол и командует:

– А ну-ка, палки-отбивалки, сделайте мне из этой девчонки хорошую отбивную. Гоп ля!

Только сказал, крышка сама собой откинулась, и из футляра две палки наружу выскочили. Толстые, тяжёлые, медными шишками усеяны. Над мешком зависли и – давай мешок со всех сторон молотить. Будто сноп на токовище[29]29
  Токовище (ток) – место для хранения и первичной обработки зерна.


[Закрыть].

Сообразила Горошинка, что за палки такие. Сама плачется:

– Ай! Ой! Как больно… ой, больно! Ай, ай, ай! – И замолчала.

Даже Людоеду жалко девчонку сделалось. Вздохнул, но… ужин – дело святое. Да и всех разве пережалеешь? Хлопнул в ладони.

– Эй, палки-отбивалки! Ступайте на место!

Обе палки – хлоп! И в футляр. Крышка за ними захлопнулась. Глядит Людоед, а из котла над очагом уже пар валит. На сухом хворосте вода в два счёта вскипела. Пора девчонку варить. Схватил Людоед со стола мешок и всё содержимое в котёл вывалил.

Горошинка из-под стола снова запричитала:

– Ой, ай! Горячо, горячо! Ой, горячо! Ты меня сваришь, дядечка!

Заглянул Людоед в котёл, удивляется.

– Хы! Живая ещё… Ладно, пускай варится.

Плюхнулся Людоед в кресло, ноги на стол и захрапел. А когда варевом запахло, проснулся, черпак в руки и к котлу идёт. Поворочал черпаком в котле. Попробовал.

– Кажись, готово! А девчонка где?.. Разварилась, что ли?

Снял Людоед котёл с огня, на стол поставил. И слюнявчик на грудь. «Ням-ням!» – рычит. И огромным черпаком кипящее варево прямо в пасть забрасывает. Такая вот глотка у него лужёная оказалась! Хлебал, хлебал, пока черпак по дну не застучал. Потом голову в котёл засунул, дно, стенки вылизал. Поднял котёл над головой и остатки в рот слил. Уф! Отвалился на спинку кресла, а котёл, чтобы лишний раз не вставать, на голову надел. Живот у Людоеда большой-пребольшой сделался. Больше котла. Сидит, отдувается, по животу себя поглаживает. Однако сомневаться начал:

– Что-то мяса я совсем не почувствовал? Пожалуй, тоща девчонка оказалась.

А Горошинка из-под стола поддакивает:

– Конечно! Я же Горошинка. Ты и не заметил, как меня проглотил.

Людоед даже подпрыгнул в кресле. Озирается по сторонам.

– Э… ты где?!

– Где, где… У тебя в животе, конечно. Здесь темно и сыро. И пахнет дурно!

Людоед снова в кресло плюхнулся. По животу себя похлопал.

– Ой! Ай! – Горошинка кричит. – Не бей так сильно, ты мне по голове попал!

Повозился Людоед в кресле. Вслух думает:

– Напрасно я эту девчонку съесть поспешил. Вначале её откормить надо было, как поросёнка. И дать подрасти. А уж потом…

– Ты можешь съесть меня ещё раз. Мне совсем не жалко.

От такого предложения у Людоеда глаза на лоб.

– Это… как это? Ещё раз?

– Очень просто. Открой рот пошире. Я и выберусь.

Людоед пасть разинул. Ждёт-пождёт, когда дрянная девчонка наружу выберется. А Горошинка и говорит:

– Я не могу дотянуться. Очень высоко. Ты ложись на пол, тогда я выберусь.

Лёг Людоед на пол, живот горой. И снова пасть разинул, даже глаза закрыл. Выбралась Горошинка из-под стола, хлопнула обжору ладошкой по губам и – будто бы на пол спрыгнула.

– Всё, можешь рот закрыть.

Людоед пасть захлопнул, сел на полу и на девчонку во все глаза таращится. Головой трясёт.

– Живая!

Рассмеялась Горошинка, пальчиком по пустому котлу постучала.

– Эй, ты же собирался меня откармливать. А сам всё съел. Один!

Людоед только лапой махнул. Ушёл куда-то в тёмный угол, порылся в сундуках и со скатертью возвращается. Расстелил скатерть на столе. Командует:

– А ну-ка, скатерть-самобранка, накорми нашу гостью, да повкуснее. Гоп ля!

Смотрит Горошинка: от кушаний и напитков стол ломится. Чего тут только нет. Глаза разбегаются. Обошла стол кругом и к Людоеду оборачивается. Сердитая.

– Я думала, ты голодный, а у тебя даже скатерть-самобранка есть. Как не стыдно?! Да за этот стол можно всю деревню усадить.

Людоед растерялся от таких слов.

– Ну, я… это? Я детишек очень люблю. Вот.

– Людей только дикари едят. Ты что, дикарь?

– Не, не, не! Я это… детишек, вроде как?

– Смотри: жареная баранина. Как вкусно пахнет! А это телятина заливная, в соусе. Балычок[30]30
  Балык – солёная и затем провяленная на воздухе спинка крупных рыб ценных пород – осетровых, лососёвых.


[Закрыть] с петрушечкой. Ну-ка, садись за стол. Ешь, как люди едят!

Уселся Людоед за стол. Спрашивает:

– А ты?

– У тебя ещё кресло есть? Или табуретка?

– Нету… а зачем?

– Тогда посади меня к себе на колени. А то мне не достать.

Людоед осторожно, чтобы не раздавить ненароком, посадил девочку себе на колени. Спрашивает:

– А ты меня не боишься разве?

Горошинка по небритой щеке его погладила. Жалеет:

– Бедненький, несчастненький Людоед! Мне ужасно тебя жаль, до слёз.

Удивился Людоед. Обидно ему показалось.

– Это почему я несчастненький?

– Потому что злой. Злых никто не любит, никто дружить с ними не хочет. Они такие одинокие, такие несчастные! Видишь, у тебя даже второго кресла нет.

Людоед глазами по углам пошарил. И вправду! Даже табурета, и того нет.

– Это потому, – Горошинка говорит, – что в гости к тебе никто никогда не приходит. Ты совсем-совсем один, бедненький.

Задумался Людоед над её словами. Голову на грудь повесил. А Горошинка, будто птичка малая, здесь, там со стола поклевала. И сыта сидит. Про жалейку вспомнила.

– Хочешь, я песенку тебе сыграю?

Заиграла жалейка, запечалилась, будто чья-то душа сиротская одна-одинёшенька на белом свете мается, места себе не находит. Слушал Людоед, слушал, да ведь по нём жалейка плачет, по его злой судьбинушке, неприкаянной! Растаяло у него сердце, и слёзы из глаз посыпались.

– Зря я тебя съел. Ты такая умная, такая добрая девочка! А я большой, толстый и злой дурак!

Горошинка утешает:

– Нет, ты не дурак вовсе. Ты всё-всё понимаешь.

– Я не хочу быть злым… – Людоед ревёт. – Я дружить хочу! С тобой хочу… со всеми…

– Давай, – говорит Горошинка, – я научу тебя этой песенке. Если ты будешь её напевать, ты больше не сможешь быть злым. Это очень добрая, хорошая песенка.

Стали они слова разучивать и мелодию. Сначала у Людоеда ничего не выходило: у Горошинки голосок серебряный, чистый, ручейком журчит по камушкам, а у него, будто железом по железу… скрежет один, и только! Долго сидели, всю ночь разучивали, но распелись, наконец. И так складно поют… заслушаешься!

Вдруг Горошинка расплакалась. Горько-горько. Людоед уж и так и эдак к ней. В глаза-то заглянет, по головке погладит. Ничего понять не может.

– Я, это… обидел тебя?

Горошинка головой покачала. Сама горше того плачет.

– Думаешь, я хочу тебя съесть снова? Да я… я лучше собственные уши съем! Клянусь!

Тут Горошинка про бабушку с дедушкой ему рассказала. Наверно, потеряли её… Они такие старенькие, им очень плохо. Ни дров, ни муки нет. И печь три дня не топлена. Голодные сидят.

Жалко Людоеду с доброй девочкой расставаться, но и держать в пещере силой совесть не позволяет.

– Возвращайся домой тогда. Я тебя отпускаю, – говорит.

Снова Горошинка головой качает.

– Я дороги обратно не знаю. Ты же меня в мешке принёс.

– Не велика беда. Я тебя провожу. Если хочешь, конечно?

Обрадовалась Горошинка, запрыгала, в ладошки хлопает.

– Как здорово! А я… я приглашаю тебя к нам в гости!

Людоед ушам своим не поверил. Чтобы его кто-нибудь когда-нибудь хотя бы раз пригласил в гости?! Сроду такого не бывало. Переспрашивает:

– Меня? В гости?!

Смеётся Горошинка.

– Ты же хороший, правда? Ты никому больше плохо не сделаешь?

– Да я… я сейчас… я мигом соберусь!

Забегал Людоед по пещере из угла в угол, за что схватиться не знает. Стащил со стола скатерть-самобранку, в карман засунул. И пистолеты за пояс. Горошинка так руками и замахала.

– Нет, нет! Пистолеты не надо. И нож не надо!

Людоед спохватился, по лбу себя хлопнул.

– Это я по привычке… Я их сожгу, раз и навсегда!

Швырнул пистолеты в очаг, да прямо в огонь. И нож туда же. Раз за разом два выстрела… будто из пушки грохнуло. Горошинка уши пальчиками закрыла, а по пещере сажа с пеплом во все стороны разлетелись. Дым повалил.

– Всё. Больше они не выстрелят!