Текст книги "Авось, Небось и Кабы (сборник)"

6

На десятый день Баба-яга, в избушке сидючи, услышала по-над лесом отдалённые раскаты грома. Из избы выбралась, озирается. А грозовые всполохи далеко видать. Ухо наставила. Слушает.

– Никак погоня бежит?.. Не послушался Данило старую, ай-яй! Не сносить ему теперь головы. Да и меня не пожалуют.

Только это сказала, а из-за леса стоячего ковёр-самолёт летит с Данилой-охотником. Круг над поляной сделал и наземь брякнулся. Живёхонек молодец, улыбается.

– Здравствуй, бабушка!

– Ох, и натворил ты дел, Данилушко. Уж не знаю, долго ли тебе здравствовать осталось.

Данило рукой махнул.

– Э! Бог не выдаст, свинья не съест. Вот бабушка твои яблоки. И ковёр-самолёт. Возвращаю в целости и сохранности. За помощь – в пояс кланяюсь.

Обернулся Данило в лес. Посвист молодецкий далеко слыхать.

– Гей, Сивко-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!

Долго ждать не пришлось. Заржал верный конь, на поляну выбегает. Данило седло, уздечку набросил, сам с клеткой на коня вскочил.

– Жив останусь, бабушка, обязательно навещу. С гостинцами!

Свистнул плетью над головой, и нет его. Только топот копыт эхом по лесу отозвался.

А небо над избушкой совсем потемнело. Будто к ночи смеркается. Вдруг гром как грянет, да прямо над головой… Пень дубовый, на котором Данило сидел, загадки разгадывал, молнией в щепы разнесло. Баба-яга с перепугу в сторону от пенька шарахнулась. Насилу в себя пришла. А из чёрной тучи, откуда молния ударила, Царь-девица верхом на Змее Горыныче вылетает. На поляну пали.

– Так-то ты, старая, наше добро стережёшь? Мало того, путь-дорожку указала, да ещё на ковёр-самолёт вора посадила!

Баба-яга даже руками всплеснула.

– Ох, деточка моя родная! Да разве вора я к тебе послала бы? Жениха я тебе посылала. Всем Данилушко взял: и умён, и силён, и собой пригож. И речи у него обходительные.

Пуще того Царь-девица гневается.

– Не вор, говоришь? А кто Жар-птицу украл? Кто яблоню с молодильными яблоками обобрал? Кто живую воду из колодца похитил?

Но Баба-яга на своём стоит.

– Для себя Данило корысти не ищет. Он человек подневольный. Что князь ему велит, то исполнять должен. А ты бы, деточка, чем гонять Данилу по лесу, будто зверя дикого, взяла б его под белы руки, напоила-накормила да спать уложила. А потом мирком-ладком да за свадебку. Засиделась уж в девках-то. Замуж пора!

Хлопнула Баба-яга дверью и в избушку умелась. А избушка к гостям задом повернулась. И весь разговор.

– Карга старая… жениха она мне нашла! – В гневе Царь-девица ножкой топнула. – Вора поймаю, голову ему оторву! Так и знай!

Села она на Змея Горыныча, и исчезли оба в чёрных тучах под грозовые всполохи.

7

Долго ли коротко погоня злая длилась, кто знает? Вылетел Данило-охотник из лесу в чисто поле. Сутки скачет, другие… одна полынь вокруг, прошлогодняя, да снег под копытами.

– Стой, Сивко-Бурка! Видно, нам с тобой от погони не уйти. Да и не привык я зайцем по полю бегать.

Взял Данило в руки палицу булатную, шлем богатырский на голове поправил и врагов поджидает. А Змей Горыныч уже тут как тут, будто с неба, из тучи, свалился перед всадником. Из разверстой пасти дым с огнём. Но Данило-охотник щитом от огня прикрылся, да ещё палицей тяжёлой размахивает.

– Подставляй лоб, чудо-юдо поганое! У меня гостинец для тебя припасён!

Вспомнил Змей про разбитую голову. Поневоле попятился. Но тут Царь-девица в спор вступила.

– Стой, Змеинушка! Я сама биться с ним буду. Насмерть!

Встала девица перед Данилой, а в руках меч огромный, сверкающий. Крепко держит. Объехал Данило супротивницу со всех сторон, оглядел. Да вдруг с коня спешился и палицу булатную ей под ноги бросил.

– Я, красна девица, биться с тобой не стану. Виноват я, не смог устоять перед красой твоей несказанной. Поцеловал в уста сахарные.

Опустился Данило перед Царь-девицей на колени. Шлем в снег сбросил. И буйну голову опустил. Руби, дескать. Нет мне прощения. Занесла Царь-девица огромный меч, но… медлит как будто? А Данило-охотник уж и сам смерть выпрашивает:

– Полюбил я тебя, красна девица, всем сердцем. Всё равно жизни без тебя не будет. Руби, не жалеючи!

Тут и Змей Горыныч ревмя взревел:

– Руби вора!!!

Снова меч взлетел над Данилой, но… замер над головой, обессилел будто. И из рук вывалился.

– Что ж ты, милая? – молодец спрашивает.

Отвернулась Царь-девица в сторону и лицо руками закрыла. Не сразу ответила:

– Повинную голову меч не сечёт. И не вор ты, Данило-охотник… я теперь сама вижу.

– Красна девица, зоренька ясная, прости обиду лютую, – взмолился Данило. – И слова мои дерзкие. А коли простишь… выходи замуж за меня. На руках носить буду! Никогда слова худого не услышишь!

Потупилась Царь-девица, молчит. Глаза вниз, в сторону смотрят.

– Скажи, милая… люб ли я тебе?

Наконец, отвечает девица:

– Люб, Данилушко.

Возрадовался Данило-охотник! Вскочил на резвы ноженьки, подхватил Царь-девицу на руки, закружил-закрутил по полю.

– Ах, милая! Поедем к моим батюшке с матушкой, пусть посмотрят, какую красавицу я себе в жёны высватал! То-то радости у них будет.

Подсадил Данило-охотник красну девицу на коня. Сам сзади сел.

– А я? – Змей спрашивает.

Вспомнила Царь-девица про своего верного слугу. Говорит:

– Лети, Змеинушка, в обратный путь. Стереги моё царство-государство пуще глазу. Да у бабки родной прощения проси за мои злые слова. Не забудь.

8

Пока то да сё, наш боярин думный возле бел-горюч камня во шелко́вом шатре на парчовых подушках прохлаждался. Сыт, пьян и нос в табаке. Только подошвы из шатра торчат, золотыми гвоздями подбитые. Лежит боярин так-то, винцо заморское попивает. Вдруг… чу! Никак едет кто? Да ещё песни распевает. Набросил боярин шубу на плечи, наружу выбрался. И впрямь… поёт! Уже и слова разобрать можно.

 
…Мимо рощи той, мимо рощи той,
Мимо рощи той дороженька то́рна[13]13
  То́рный – такой, по которому часто или много ходят.


[Закрыть].
Расто́рным-то́рна, расто́рным-то́рна,
Расто́рным-то́рна, пробита до песка.
Ещё кто эту, ещё кто эту,
А ещё кто эту дороженьку тори́л?
Удалой молодец, удалой молодец,
Удалой молодец к красной девице ходил…
 

– Впрямь, Данило это. Его голос… Ишь, глотку дерёт! Знать, повезло дурачине, отыскал Жар-птицу.

Досадно боярину, но отлегло от сердца. Плаха ему теперь не грозит. А тут и Данило-охотник подъезжает. Да не один, а с Царь-девицей, с красой ненаглядной.

– Гей, боярин! И ты, брат, здесь? Вот славно-то!

Спешился Данило. Боярина обнял, по плечам охлопал. Слава Богу, живы оба остались. А боярин пуще того радуется.

– Здрав будь, Данило-охотник! Я уж и дождаться тебя не чаял. А это кто с тобой? Такой красавицы и во сне не увидишь!

Ссадил Данило красавицу с коня. Сам не нарадуется.

– Невеста моя, наречённая.

Отвесил боярин Царь-девице земной поклон.

– Царица, сразу видно. Не из простых. Ну, совет вам да любовь. Проходите, гостюшки дорогие, отдыхайте! – Но Данилу возле шатра придержал. – Жар-птицу добыл?

Отвязал Данило от седла золотую клетку. Коня по крупу хлопнул. Ступай, дескать, Сивко-Бурка, пасись до утра. Сам узорчатую накидку с золотой клетки сдёрнул. Гляди, боярин! И будто солнце в глазах вспыхнуло. Трава из-под земли в рост пошла, птицы зазвенели. Лето красное по всей степи наступило.

– Моей невестушки подарочек, – Данило говорит. – То-то князь обрадуется!

Закивал боярин, заохал.

– Князю радость, а нам вдвойне. На плаху князюшка теперь не отправит.

– Твоя правда, друг сердешный.

Уселись все трое во шатре на парчовых подушках. Боярин дорогих гостей от всей души угощает.

– А и выпьем мы, други милые, чару зелена вина за птицу Счастья, да за твою удачу, Данило. Наш Данило, девица, за что ни возьмётся, всё ему удаётся!

Улыбнулась Царь-девица.

– За жениха моего милого!

– За тебя, красное солнышко, – Данило отвечает.

Выпили дорогие гости за счастье, за удачу, себя не забыли. Один боярин тайком от гостей выплеснул свою чару вина наземь. Тут Царь-девица за гусли взялась, за звончатые. Грустно, говорит, мне что-то, Данилушко. Запели гусли, заиграли. Голос бархатный душу тоской щемит:

 
Ой, не полымя в бору
Полыхает ало –
Слёзы горькие я лью
По тебе, удалый.
Скакуну в сыром лугу
Мята с зверобоем,
А сопернику-врагу
Ножик в ретиво́е[14]14
  Ретиво́е – сердце.


[Закрыть].
Свянет мятая трава,
Цвет на бересклете[15]15
  Берескле́т – род листопадных и вечнозелёных кустарников или небольших деревьев семейства бересклетовых.


[Закрыть]…
Не молодка. Не вдова –
Я одна на свете…
Зарастёт тропинка-вьюн
До девичьей хаты,
И не вытопчет скакун
У крылечка мяты…
 

Выпали гусли звончаты у девицы из рук, и заснула она на парчовых подушках, будто мёртвая. Один румянец на щеках играет. Данилу тоже в сон клонит, но пока винцо заморское, все припасы не припил, до конца держался. Наконец, и его сморило. Вскочил боярин на ноги. Радуется:

– Подействовало сонное зелье! Вот и ладно. Спите, голубчики. – Ногой Данилу толкнул, не просыпается. – Удачлив ты, Данило-охотник, не в меру. Ну да поглядим теперь, чья возьмёт.

Схватил боярин Царь-девицу и на своего коня поперёк седла перебросил.

– Твоя Царь-девица мне самому сгодится. А тебе, Данило, нож булатный в ретивое…

Будто тать[16]16
  Тать – вор.


[Закрыть] ночной, вытащил боярин из-за голенища ножик вострый и трижды Даниле-охотнику в грудь по самую рукоять вонзил. Клетку золотую с Жар-птицей забрал, на коня вскочил и – был таков. Только злой ветер вокруг шатра с мертвецом сугроб наметает.

Почуял Сивко-Бурка неладное, к шатру бежит. Голову вовнутрь просунул.

– Эх, хозяин, опять ты меня не послушал. Зачем ел-пил боярское угощение? Теперь мёртвый лежишь. Хорошо, хоть фляжку с живой водой боярин не унёс.

Отгрыз верный конь кожаную фляжку у Данилы с пояса и всю воду до капли на грудь хозяину вылил. Приподнялся Данило-охотник на локте, зевает.

– А славно я поспал! Правда, сон дурной приснился.

– То не сон был. Зарезал тебя боярин думный насмерть. А Жар-птицу забрал. И невесту твою увёз, сонную. Она теперь у боярина в подвале за семью замками слёзы горючие точит, по тебе убивается.

Вскочил Данило на резвы ноженьки. Шатёр в гневе надвое разорвал.

– Ай, да боярин! Ну, да я до тебя доберусь, друг сердешный!

Сел на коня и вслед за вором помчался.

9

Боярин, как домой приехал, первым делом невольницу в подвалы заточил и сразу в княжий терем с Жар-птицей направился. В дверь ногой стучит. Князь об эту пору в красном углу, в дубовом креслице сидел. Думу думал. Поднял князь головушку, а сам сердито глядит. Боярин в пояс князю кланяется.

– Я, пресветлый князь, из дальнего похода воротился…

Но тот и слушать не стал боярина. В лоб спрашивает:

– Изловил Жар-птицу? Или пустой приехал?

– Из-под земли, князь, достал. За три моря-океана на край света ездил, едва жив остался.

Да с теми словами золотую клетку перед князем на дубовый стол поставил. И назад отступил, с поклонами. Обрадовался князь.

– Ай, да боярин! Вот это служба так служба!

Обнял боярина, по плечам охлопал. Потом накидку узорчатую с золотой клетки сдёрнул. И опешил! Вместо Жар-птицы в клетке большая серая ворона сидит! Да как каркнет… Карр! Тут князь ногами затопал. Гневается.

– Ты что, боярин, никак посмеяться надо мной вздумал? Это твоя Жар-птица?

Боярин на колени пал.

– Разве я, пресветлый князь, осмелюсь шутки над тобой вышучивать? Жар-птицу вёз, отцом-матерью заклинаю!

– Думай, боярин, ох, думай! Иначе не сносить тебе головы.

Охнул боярин. По лбу себя хлопает.

– Подмена, князь! Подмена была, вспомнил!

– Ну? Говори.

– Когда возвращался, возле бел-горюч камня Данилу-охотника встретил. Рассказал ему на радостях: откуда, куда и зачем ездил. А когда сон меня сморил, Данило Жар-птицу на ворону подменил. Больше некому, князь!

– Найди Данилу! Из-под земли вора достань! А ворону… с глаз долой!

Накрыл боярин клетку с вороной накидкой и к дверям пятится. Клянётся отцом-матерью из-под земли вора достать. Задом дверь открыл, а в дверях за спиной у него Данило-охотник стоит. Втолкнул боярина обратно в горницу.

– Меня, князь, не надо искать. Я сам пришёл. И вора тебе привёл. Вот он… боярин твой.

И на боярина пальцем указывает. Взвыл боярин, аки пёс лютый.

– Ты что мелешь, холоп?! На боярина напраслину клепать! Ты кто таков?!

Но тут и князь осерчал. Кулаком по столу ударил.

– Кто из вас свою правоту мне докажет, тот жив останется. А виноватого под топор пущу!

Данило вперёд вышел.

– Тут, – говорит, – и доказывать нечего. На чужой беде да на чужих трудах счастья себе не сделаешь. У вора в руках и Жар-птица вороной глядит.

Забрал Данило у боярина клетку, на стол перед князем поставил и накидку сдёрнул. В золотой клетке Жар-птица огнём горит-переливается. Будто солнце, глаза слепит. Снег, сугробы на княжьем дворе ручьями потекли, трава зелёной щетинкой на проталинах пробивается. Почки на деревьях набухают, а от птичьего гомона в ушах перезвон стоит.

– Это, князь, подарок тебе от Царь-девицы, от невесты моей. Боярин сонным зельем её опоил и в подвалы упрятал. Ну да, терем твой, боярин, я по брёвнышку раскатал, по кирпичику раскидал, невесту свою вызволил.

Вышел Данило из горницы и обратно за белы руки Царь-девицу ведёт. Оба князю кланяются. Изумился князь.

– Клянусь Ярилой! Сколько лет на белом свете живу, а такой красавицы писаной не видывал. Пожалуй, она Жар-птицу своей красой затмит? Скажи, Данило?

– Истинно так.

– Ну, здравствуй, девица!

– Здравствуй, пресветлый князь, – Царь-девица отвечает. – Много о тебе наслышана.

– Плохого много или хорошего?

– Хорошего больше. Но если станешь возле княжьего престола таких людей держать, – сама на боярина указывает, – государству твоему конец скоро настанет.

Согласился князь, хотя и скрепя сердце.

– Мудрые слова молвишь, девица. Боярину – вору и обманщику – завтра на утре голову отрубят за его козни. А боярский чин на Данилу возложу. Мне хороший советник нужен.

Данило-охотник только головой покачал.

– Спасибо за великую честь, пресветлый князь. Но после свадьбы мы с жёнушкой в её царство возвращаемся. Нам друг без друга не жить. Если хочешь наградить меня, не вели боярина казнить. Отправь на птичник его, гусей пасти. В хозяйстве польза, и другим наука. Пусть люди пальцем тычут и смеются, как хитрый боярин сам себя перехитрил.

– Не многого же ты просишь, Данило, за свою службу, – усмехнулся князь. – Но будь по-твоему. Ждите на свадьбу нас с княгинюшкой.

Немало воды с тех пор утекло. А народ помнит Данилу-охотника и историю помнит, какая с ним приключилась. Сказки, песни, былины складывает про то, как Данило-охотник птицу Счастья за хвост ухватил. Мало кому из удальцов удавалось такое!

 
А и взял Данилушко
Царь-девицу,
А и взял он красную
За себя замуж.
Приняли они тогда
Златые венцы,
И предстал Данилушко
На царствие,
Стал Данилушко с супругою
Царём жить,
Лучше прежнего…
Слава о них пошла
Великая
По градам, по весям
Да по разным ордам…
 

Кот-проказник
^{(бытовая сказка)}

1

Лежит как-то Пёс у себя в будке, голова снаружи, лапой щёку подпирает. И Соловья слушает, который в саду живёт. Заодно хозяйское добро от воров охраняет. А уже ночь на дворе. Луна, как серебряная полтина[17]17
  Полтина – русская монета достоинством в половину рубля.


[Закрыть], над крышей повисла, над самым конём.

Вдруг… в саду шорох ему почудился!

Повернул Пёс голову и видит, вдоль плетня из темноты Кот крадётся. Всё ближе, ближе… Соловья схватить хочет. Гавкнул Пёс, да так, что Кота с перепугу, будто катапультой, вверх подкинуло. Соловей, конечно, замолчал сразу. А Кот с досады спину дугой выгнул, шерсть дыбом, и бочком-бочком с угрожающим видом к будке правится. Дескать, счас, блохастый, я глаза-то тебе повы́царапаю! Да только не на того напал. Выбрался Пёс из будки, да как рыкнет!.. Кота будто ветром сдуло.

– Эх, такую песню испортил!

Повздыхал Пёс, хвостом махнул и обратно в будку забрался. Вскоре оттуда храп послышался.

Только Пёс захрапел, а Кот уже тут как тут. Обратно к собачьей будке крадётся… осторожно, с опаской. В двух шагах замер и тихо, вполголоса… «Мяу!» Чтобы проверить, спит Пёс или так себе, притворяется? Потом к будке прыг, схватил железную миску и миской по крыше, что есть силы… бам! бам! бам!

Сам наутёк! От греха подальше…

Будка, словно живая, запрыгала, зарычала, заворочалась. Наконец, и вовсе кверху дном опрокинулась. Выскочил Пёс… «Г-гав!!!» Озирается по сторонам. А Кот, вот он… глазища зелёные из-за угла светятся! Бросился Пёс за Котом, Кот от него. Да с лаем, с мявом раз десять вокруг подворья обежали. Такой переполох поднялся! Коровы мычат, свиньи визжат-хрюкают, куры квохчут. А Кот уже на крышу забрался и башкой[18]18
  Башка – голова.


[Закрыть] крутит, наблюдает сверху, как Пёс за своим хвостом вокруг усадьбы гоняется.

На переполох сам Хозяин из избы выскочил. С ружьём в руках.

– Где? Кто?! – спросонья ничего понять не может. А тут ещё Хозяйка в окно высунулась, да как завопит истошным голосом:

– Воры! Воры!

Хозяин для острастки[19]19
  Острастка (разг.) – угроза, суровое предостережение.


[Закрыть] пару раз в воздух пальнул. Бах! Бах! Дым, грохот… И тоже вслед за Псом побежал, воров догонять. За усадьбой снова выстрел грохнул.

– Грабят! Помогите! – жена вопит.

Раз пять, поди-ко, усадьбу обежали, но Хозяину это дело надоело, видать. Поймал Пса за шкирку, и ногой – под зад его. Да не жалеючи.

– Тьфу на тебя! Пустобрёх… – И дверью за собой хлопнул.

Почесал Пёс в затылке, а ничего не поделаешь… сам виноват: такой переполох среди ночи устроить. Кому понравится? Поставил свою конуру на место. Вдруг, глянь: а на фоне луны, на крыше, Кот торчит. Довольнешенек! Да ещё лапой сверху грозится. Сплюнул Пёс в сердцах и в конуру убрался. Досыпать.

Так они и жили, как кошка с собакой. Никакого ладу.

2

На другой день вылез Пёс из конуры, зевает, потягивается. А Кот на крыше, бока на солнышке греет, глядит сверху, как Хозяйка по дому хлопочет. Вот принесла полный подойник молока, по горшкам разливает. Коту тоже налила в плошку. Зовёт его:

– Кыс-кыс-кыс!

А Коту оно надо, это молоко? Ему сметану подавай. Отвернулся, не слышит будто.

– Заелся, усатый?

Унесла баба горшки в избу. Обратно бежит. На летней кухне у неё борщ варится. Крышку-то над чугунком подняла, проверить чтобы… а запахи от упревшего мяса такие, у Кота враз слюнки потекли. Хозяйке собственная стряпня тоже по вкусу пришлась. Зачерпнула из чугуна половником, попробовала: «Мм… объедение!» Сняла чугун с печки и поставила на стол, под яблоню.

Вдруг вспомнила, что воды в доме нет. «Батюшки-светы!» Охнула и – в сени. Из сеней с расписными вёдрами вышла, на расписном коромысле. Прошлась по двору, будто павушка, и – к деревенскому колодцу направилась. Хоть с соседками между делом покалякать.

Пёс лапу задрал, помочил на плетень и вслед за Хозяйкой потруси́л.

Видит Кот, что один остался. С крыши прыг и – к чугунку. Крышку сдвинул, сунулся туда носом – горячо! Пар идёт! Фыркнул с досады. И заходил вокруг чугунка. Потом сел рядом и начал дуть. Дул, дул… да вдруг спохватился, что застанут, выскочил на улицу. Посмотрел в одну сторону, в другую… и снова к чугунку. Сунулся туда лапой и тут же отдёрнул. Горячо, однако! Мявкнул с досады и – снова лапой в чугунок. На этот раз повезло. Уцепил когтем огромный кус мяса с костью и шлёпнул его на землю. Лапу, конечно, обжёг. Взвыл, запрыгал вокруг стола, глаза на лоб. Лапой трясёт, дует на неё. Потом крышку на чугунке закрыл и с мясом на крышу забрался.

Съел Кот мясо, стал толстый-претолстый. Кое-как с крыши слез, едва не свалился. Но вначале голую кость сбросил и положил её возле собачьей будки. Затем, переваливаясь, отправился в избу спать. Забраться на крышу уже не смог. Куда с таким животом?

А тут и Хозяйка воротилась с полными вёдрами, Пёс впереди бежит. Запах учуял и – прямиком к будке… Ух, ты! И впрямь, кость лежит. Взялся Пёс эту кость обгладывать.

Хозяйка воду в кадушку слила из вёдер и ужин на стол собирает. Миски, ложки, кружки расписные. Поднос с пирогами тканым полотенчиком укрыла. Каравай хлеба. Кувшин с молоком. Помидоры с огурцами… – всё как положено. Сама мужа с работы поджидает.

Хозяин долго ждать себя не заставил. Лошадь выпряг, задал овса и тоже за стол уселся, под яблоню.

– Подавай, жена. Есть хочу.

Запустила Хозяйка половник в борщ, помешивает… Что-то не то? В чугун заглянула, снова помешала. Нет мяса! Хлопнула баба себя по бёдрам и – в слёзы. Глаза передником вытирает.

– Нету мяса! – ревёт.

– Как это… нету? – Хозяин спрашивает.

– Вот такой кусище лежал! Пока за водой ходила, уже нету! Где, кто, когда?!

Хозяин из-за стола поднялся, тоже в чугун заглянул.

– Гм… и впрямь пусто!

На будку-то оглянулся, а там Пёс! Ничегошеньки не подозревая, тихо-мирно подброшенный мосол обгладывает. Отобрал Хозяин у Пса мосол и Хозяйке показывает.

– Этот… ворюга?

И мослом Псу-бедолаге в морду тычет. Но Хозяйка засомневалась, головой качает.

– Да мы ж за водой вместе ходили! Когда ему было?.. А Кот дома оставался! Один! Его это вина!

Подумал Хозяин, в затылке почесал. И посадил Пса на цепь.

– Так оно надёжнее будет. А до кота я потом доберусь.

Улёгся Пёс возле будки, как побитый, и морду на лапы сложил. Тоска на душе… хоть волком вой! Да и кому охота за чужую вину ответ держать? Так до самой ночи и пролежал. Не пошевелился ни разу. А когда свет в окнах погас, хозяева угомонились, он тоже в будку убрался.

А Кот-проказа уже тут как тут. Пёс на цепи ему теперь не страшен. Отыскал в сенях старый капкан, насторожил его и поставил прямо перед будкой. Сверху лопухом накрыл. И… нет Кота.

Под утро, чуть свет, в саду Соловей запел. Да с такими затеями! Пёс, конечно, из будки выбрался. Зевает спросонок, вдруг… бац! Хвостом в капкан угодил. Только зубья железные слязгали! Завыл бедолага, запрыгал на цепи, а освободиться не может. На вой, на визг сам Хозяин из избы в одних подштанниках выскочил, кое-как собачий хвост из капкана сумел вызволить. Но тут он понял, наконец, чьи это проделки. Кто шкодничает! Ногами затопал.

– Ах ты, паршивец! Ну, погоди у меня…

Отыскал Хозяин Кота в избе, на печи нежится, схватил за шкирку и – в мешок его. Только хвост наружу торчит. Потом мешок на спину забросил и в лес понёс. Догадался Кот, что шутки кончились. Плохи его дела. Да как завопит истошным голосом:

– Помогите! Топят!