Текст книги "Homo cinematographicus, modus visualis"

Бастер Китон

Следующий вопрос, который нужно было решать – выбор артиста на главную роль. В качестве первого и, пожалуй, наиболее подходящего кандидата рассматривался Чарли Чаплин. Масштаб личности соответствовал величине амбиций Россета, а, исходя из сюжета, участие даже не звезды, а живой легенды создавало дополнительное смысловое измерение. Согласно расхожим слухам, Чаплин заявил[56]56
  Eyman S. Review: Notfilm // Filmcomment. От 01.04.2016. http://www.filmcomment.com/blog/review-notfilm/.


[Закрыть], будто не снимается в картинах по чужим сценариям, даже если их автор – лауреат Нобелевской премии. Очевидно, эти слова относятся уже к мифологии вокруг «Фильма», поскольку упомянутую премию драматург получил пятью годами позже выхода ленты на экраны.

После отказа Чаплина начали рассматриваться более реалистичные варианты. Следующим роль предложили Зеро Мостелу – хорошему знакомому Беккета и Шнайдера. Именно он исполнял роль Эстрагона в бродвейском спектакле «В ожидании Годо», а впоследствии и в его телевизионной адаптации, также поставленной Аланом. Как театральный актер Зеро снискал признание, сыграв Леопольда Блума в спектакле «Улисс в ночном городе». Более того, как и в случае с Чаплиным, участие Мостела также могло придать «Фильму» дополнительный смысловой оттенок, хоть и иного рода: дело в том, что имя артиста тогда находилось в одиозном «черном списке» Голливуда. Зеро отказался, хоть и был для драматурга и режиссера «своим».

Следующим на очереди оказался Джек МакГоурэн – артист, ставший известным именно в качестве исполнителя ролей в пьесах Беккета. То, как он сыграл Лаки в лондонской постановке «В ожидании Годо», считается едва ли не образцом для этой непростой роли. На МакГоурэна рассчитывали уже всерьез, и когда только начались разговоры о том, будто его зовут в какой-то крупный голливудский фильм, Россет и Беккет вновь были готовы перенести начало съемок. В большое кино Джека приглашали не так часто, но на 1964 год по иронии судьбы выпало небывалое количество предложений, включая маленькую роль в «Докторе Живаго» Дэвида Лина. МакГоурэн поставил группу в весьма трудное положение, отказавшись практически перед самым началом съемок.

Относительно того, кто именно первым предложил Бастера Китона, мнения расходятся. Некогда в постановке Шнайдера «Кто боится Вирджинии Вулф?» был занят артист Джеймс Карен – большой друг Китона. По одной из версий именно Джеймс посоветовал Алану обратиться к Бастеру. По другой [57]57
  Gatti L. To be, or not to be perceived // http://medium.com/l-asino-vola/to-be-or-not-to-be-perceived-not-film-86b5e8ffcd74.


[Закрыть], Шнайдер никогда не забывал об артисте с тех самых пор, как ему пришла в голову идея привлечь Китона для бродвейской постановки «В ожидании Годо» в качестве Лаки. Блистательный и филигранный выбор! Образ «счастливчика» фантастически резонировал с его «каменным лицом». По слухам, артист тогда отказался, из-за того, что ему не понравилась пьеса. На деле, он ее совершенно не понял. Впрочем, сам Шнайдер приводит третью версию[58]58
  Schneider A. On Directing Samuel Beckett’s Film. Hastings-on-Hudson. 1969.


[Закрыть]: Китона предложил Беккет.

Как было на самом деле, разобраться уже невозможно. Эту историю старательно запутывал в том числе и сам драматург, нередко повторявший[59]59
  Brownlow K. Brownlow on Beckett (on Keaton) // Film West. 2003. Беседа Браунлоу и Беккета состоялась в 1986 году. http://ireland.iol.ie/~galfilm/filmwest/22brown.htm.


[Закрыть], что до «Фильма» он Китона никогда не видел ни на экране, ни на сцене. Разумеется, это не так, есть доказательства присутствия Беккета на спектаклях артиста, не говоря уже про кино. Также можно с уверенностью утверждать, что память его не подводила. Но почему тогда он настаивал, будто прежде не видел Китона, хоть и не отрицал, что сам предложил его на главную роль?.. Все дело в сложных отношениях, которые сложились на площадке[60]60
  История непростых отношений Беккета, Шнайдера и Китона впоследствии легла в основу пьесы канадского драматурга Шерри МакДональда «Каменное лицо». МакДональд приходил на съемочную площадку и был непосредственным свидетелем происходящего.


[Закрыть].

Если вынести за скобки историю длительных мытарств, выбор был блистательным. По сути, достигался тот же эффект, что с Чаплиным – живая легенда экрана в картине, посвященной проблеме визуального восприятия – но возникало еще одно семантическое измерение, связанное с тем, что в «Фильме» главного героя вплоть до последней сцены не показывают анфас. Иными словами, Китон оказался лишенным своего самого главного «оружия» – «каменного лица», ради которого его, как правило, другие режиссеры и приглашали в свои фильмы.

Нужно сказать, что артист согласился нехотя. Сценарий ему решительно не понравился, как и пьеса «В ожидании Годо» когда-то[61]61
  Если все-таки принять историю про его приглашение к участию в спектакле за чистую монету. На деле, есть основания усомниться в ней.


[Закрыть]. Бастер не видел в нем истории, не понимал рафинированного интеллектуального сюжета. Впрочем, быть может, до съемок он даже и не вчитывался, но все-таки дал согласие. Почему? Во-первых, Китон был уже стар, болен и рассудил, что неплохо завершить карьеру совместной работой с такими выдающимися людьми. Это был скорее финальный жест, продиктованный этикетом, нежели желание. Собственно, артист умер всего через полтора года после выхода «Фильма», снявшись еще в нескольких типичных для себя картинах.

Вторая причина – деньги. С каждым годом финансовое положение Китона ухудшалось. Не последнюю роль в этом сыграли его разводы. Артист назвал Россету весьма внушительную сумму в качестве гонорара, тем самым поставив продюсера и компанию в сложное положение. Особенно крупной она казалась в свете того, что Бастер был нужен не более, чем на неделю. Однако, вариантов не оставалось и Барни пришлось согласиться. Отчасти именно поэтому головокружительная инициатива издателя закончилась только одной работой. Средств на производство других лент не осталось.

Так или иначе, но вслед за Шерлоком-младшим Китон сам попал[62]62
  Картина «Шерлок-младший» – одна из ранних работ Китона, принесшая ему широкую известность. В ней есть эпизод, в котором герой попадает на киноэкран, внутрь фильма. Очередное интересное совпадение состоит в том, что «Шерлок-младший» снят в то же время, что и «Киноглаз» – обе картины вышли в 1924 году.


[Закрыть] в «Фильм». Человек, во многом определивший, что такое кино, оказался в картине, которую он не понимал. В прошлом Бастер являлся новатором и изобретателем, привнесшим многое, как в творческий, так и в технический аспекты киноискусства, но модернистская культурологическая ситуация оказалась для него совершенно чуждой. С другой стороны, кино, как таковое, было непривычным для Беккета и Шнайдера, потому Китон все же иногда давал советы в духе: мы все делали не так на моей студии в 1927 году[63]63
  Schneider A. On Directing Samuel Beckett’s Film. Hastings-on-Hudson. 1969. Стоит обратить внимание на конкретный год, который, по воспоминаниям Шнайдера, называл Китон.


[Закрыть].

Между артистом и режиссером сразу разверзлась пропасть непонимания. Шнайдер настаивал, что Китону следует «быть естественным». Актер возмущался: «Попробуй быть естественным, когда камера снимает тебя только сзади!»

Доктрина «Фильма»

К сожалению, как правило, взгляд на любого автора строится вокруг какого-то одного вектора, будто работать в нескольких направлениях никто не способен. Творчество Беккета, чаще всего единым блоком, рассматривается с позиций абсурдизма, это приводит к весьма превратной картине. Театр абсурда далеко не исчерпывает спектр произведений автора. Более того, именно то, как литература бессмыслицы сочетается в корпусе его текстов с тягой к новации (а значит, грубо говоря, с верой в «прогресс») представляет собой едва ли не наиболее интересный аспект его творческого пути.

«Фильм» не имеет отношения к абсурдизму, в противном случае о его «доктрине» говорить было бы невозможно. Напротив, подобно интеллектуальным романам, это произведение имеет четкий философский базис, а также биографическую подоплеку.

Что касается философии, то важнейшим вдохновителем этого произведения следует назвать Джорджа Беркли. Недаром его слова: «Существовать – значит быть воспринимаемым», – взяты в качестве эпиграфа к сценарию. Если быть – значит являться субъектом чей-то перцепции, то известный гамлетовский вопрос принимает вид: «Быть или не быть воспринимаемым?» Однако сразу возникает еще один: а возможно ли не быть? Достижимо ли это хоть в XX веке? И что уж говорить про XXI-й?.. Беркли, вероятно, даже представить себе не мог, насколько актуальными сделал его размышления прогресс.

Кстати сказать, Беккета в этой проблематике занимали вовсе не только этический и идеологический, но и технический аспекты. Безотносительно того, что он был буквально одержим природой образа, в том числе и визуального, его интересовали медиа, в которых эти образы могли существовать. Потому возьмем на себя смелость утверждать, что «Фильм» увлекал автора не только и не столько как визуальное произведение, но и как новый формат, как способ записи и представления мысли, как средство ухода от слов.

Фиксация, «запись» и обращение к записанному – это важный процесс и прием в эстетике Беккета. Упомянутый повтор действия в «Пьесе» – что это, как не перемотка и воспроизведение с некого умозрительного носителя. Именно что умозрительного, не физического, поскольку сцена сама по себе обретает черты медиа. В этом тоже заключалась некая новация, ведь в более раннем произведении – «Последняя лента Крэппа» (1958) – герой взаимодействует с привычным физическим носителем: пытаясь сдерживать слезы, он перематывает свою жизнь на бобинном магнитофоне.

Для самого Беккета фиксация, то есть восприятие механическим или электрическим устройством, была сопряжена с болью и страданием. Именно здесь, в частности, кроется биографическая подоплека «Фильма»: еще до вручения Нобелевской премии автор устал от внимания, он требовал, чтобы на интервью с ним журналисты приходили без магнитофонов и фотоаппаратов. Потому сейчас в распоряжении исследователей значительно меньше его настоящей «прямой речи», чем могло бы быть. Читая интервью драматурга, следует помнить, что зачастую «его» реплики написаны журналистами по памяти.

Вспоминая приведенный выше отрывок из «В ожидании Годо», становится ясно, что свой путь к «Фильму» автор начал еще в этой пьесе. Владимир неоднократно показывает, что он придерживается взглядов Беркли относительно бытия, и в этом он латентно противопоставляется Эстрагону, который скорее разделяет мнение Декарта.

Следует отметить, что Беккет не полагается и не использует субъективный идеализм и эмпиризм Беркли, как целостные концепции, но грубо редуцирует и адаптирует их для нужд собственного произведения. Так автор отбрасывает за ненадобностью часть, касающуюся духовного бытия, где философ говорит: «Существовать – значит воспринимать». Впоследствии драматург элегантно пояснял это в письме Россету, утверждая, что герой «Фильма» склонен к философскому мышлению, но понимает Беркли слишком поверхностно и буквально.

Итак, в центре картины оказывается проблема болезненности и неизбежности восприятия. Поскольку речь идет о кино, то и возможные способы перцепции ограничиваются сугубо зрительной. Отчасти потому, невзирая на то, что эра звуковых фильмов началась тридцатью годами ранее, Беккет задумал картину немой. Нужно отметить, что в этом состоял дополнительный вызов самому себе, поскольку он неоднократно повторял, что не верит в выразительные возможности немого кино, будучи поклонником и энтузиастом звукового. Однако же, у «Фильма» нет языка, кроме визуального. Отсутствуют интертитры, картина не нуждается в переводе и может быть одинаково понята каждым – она универсальна в своей бессловесности.

Заметим, что принципиальным свойством литературы абсурда является то, что герои оказываются в обстоятельствах, исключающих возможность конструктивного и целенаправленного действия. Это лишний раз подтверждает, что «Фильм» не имеет отношения к литературе бессмыслицы, представляя собой интеллектуальный рассказ с элементами детектива, ведь большая часть действия – это не что иное, как погоня.

Итак, некий E преследует некого O – так обозначены главные герои в оригинальной англоязычной версии. В переводе на русский язык им сопоставляются буквы Г и О – «глаз» и «объект» («eye» и «object» в подлиннике). Здесь проступает еще одна сквозная тенденция в творчестве Беккета: из произведения в произведение он проводит последовательную, едва ли не анатомическую декомпозицию человека. Так в «Фильме» рассматривается зрение, отделяется глаз.

Большую часть времени О, которого играет Бастер Китон, находится в кадре. Это человека с портфелем и шляпе. Г же отождествляется с камерой, идущей за ним по пятам, а потому на экране он не появляется вплоть до заключительной сцены. В финале же становится ясно, что Г выглядит точно так же, как и О, а значит, разумно предположить, что преследуемый и преследователь – суть одно существо. Едва ли не самая распространенная интерпретация происходящего на экране заключается в рассмотрении этих двоих, как результата разделения «личности» на «воспринимаемый объект» и «воспринимающий субъект». В полной мере это вряд ли справедливо, поскольку, с одной стороны, О сам по себе не утрачивает способности к перцепции себя и окружающих. С другой, природа Г представляется куда более сложной, чем обособление потенциала восприятия.

Следует отметить, что на момент начала съемок конкретная «биология» или «философия» упомянутого раздвоения не была ясна даже Беккету. На начальном этапе работы он думал, что один из них (вероятно, Г) представляет собой так востребованный в литературе романтизма доппельгангер другого. Об этом можно судить по ранним наброскам сценария[64]64
  Документальный фильм: Lipman R. Notfilm. Milestone Film & Video, Corpus Fluxus. 2015.


[Закрыть], в которых автор еще планировал, что картина будет звуковой, а музыкальным сопровождением станет песня Франца Шуберта «Доппельгангер». Это совсем не «монтажное» произведение никак не могло усилить напряженность происходящего на экране, а значит, важны были именно слова песни. Шуберт написал ее на безымянное стихотворение Генриха Гейне из «Книги песен», в котором речь идет о «бледном товарище»[65]65
  Перевод Иннокентия Анненского, давшего стихотворению название «Двойник».


[Закрыть]. Кроме того, Г и О тогда еще не были похожи[66]66
  Pountney R. Theatre of Shadows: Samuel Beckett’s Drama 1956–1976. Gerrards Cross: Colin Smythe. 1988.


[Закрыть] – высокий и худой преследователь гнался за низким и толстым беглецом.

Окончательный вариант картины вряд ли можно рассматривать с таких позиций. Во-первых, доппельгангеры, действительно, как правило, не являются визуальными копиями[67]67
  Ferri L. Filosofia della Visione e l’Occhio Palindromico in «Film» di Samuel Beckett // Dolfi A. Il Romanzo e il Racconto Filosofico nella modernita, Firenze: University Press. 2012.


[Закрыть]. Во-вторых, они злы, тогда как этика Г отнюдь не столь прямолинейна.

Приехав на съемки в США 10 июля 1964 года – а надо сказать, это был первый и единственный случай, когда Беккет оказался в Америке – он не пояснял происхождение преследователя даже другим членам съемочной группы. Настойчивые вопросы все повторялись, но ответить на них было принципиально невозможно… с помощью слов. За день до непосредственного начала съемок – 19 июля – драматург довольно точно пояснил причины, а также свое настроение в интервью[68]68
  Gruen J. Beckett: Wrapping Another Enigma // New York Herald Tribune. 1964. № 4645.


[Закрыть]: «[С годами] писать мне становится не легче, а все труднее. Каждое слово – это как ненужное пятно, безмолвие и ничто». Итак, для высказывания «Фильм» теперь был необходим.

Генезис самой идеи преследования «объекта» «глазом» биографами давно «разгадан»: Беккет, изучавший французскую литературу, несомненно, был знаком со стихотворением Виктора Гюго «Совесть»[69]69
  Вновь перевод на русский язык не бесспорен, поскольку оригинальное французское название «conscience» в данном контексте могло быть переведено и как «сознание».


[Закрыть], в котором Каин «в небе гробовом, во тьме, увидел око, что зорко на него глядело между скал». Однако, даже если эти параллели обоснованы, проблематика «Фильма» не связана со стихотворением Гюго.

Мотивы, а главное – цель погони становятся едва ли не важнейшими из загадок разворачивающейся на экране истории. И если в конце картины можно высказать некоторые гипотезы на этот счет, то на первых порах зрителям совершенно не ясна даже стратегия Г: всякий раз, когда ему удается нагнать и «заглянуть» в лицо О, это причиняет последнему боль, и преследователь незамедлительно отступает. Желает ли Г доставлять страдания? Вероятно, нет. В чем же тогда его задача? Более того, если эти двое – суть одно, то почему же О убегает? Все это совершенно неясно зрителю. «Фильм», как кинопроизведение не отвечает ни на один из заданных вопросов. В то же время ответы на многие из них содержатся в сценарии прямым текстом.

Как литературное произведение, «Фильм» лишен иносказательности – автор пояснят происходящее вплоть до малозначительных деталей. Это может поразить тех читателей Беккета, которые привыкли к театру абсурда, где открывается бескрайнее пространство для тщетных интерпретации, но любая робкая попытка выделения символов приводит к одной из двух гипотез: либо происходящее не значит ничего, либо смысловое пространство «безгранично», поскольку наполняется «аллегориями всего»[70]70
  Это утверждение, определенно, требует пояснений и примеров, дать которые здесь кратко не представляется возможным. Тем не менее один пример будет обсуждать в конце статьи.


[Закрыть]. Иными словами, либо в тексте нет семантических связей вовсе, либо они образуют предельно плотную сеть, и серединный вариант невозможен. Стоит заметить, что, таким образом, Беккет возвращает символу его «первобытное» значение и роль.

Открывая же сценарий, читатель будто бы попадает в «анатомический театр» творчества ирландского драматурга. Именно «читатель», но никак не «зритель». Фильм Беккета-Шнайдера не то, что сложен или загадочен, но просто недостаточно четок. Оттого он и не вписывается в историю кино, оставаясь в первую очередь литературным произведением. Отдавая автору должное, необходимо отметить, что все вышесказанное признавал и он сам, называя эту работу «интересным провалом», а также настаивая, что каждому зрителю необходимо читать сценарий.

Историк кино, режиссер и продюсер Кевин Браунлоу, неоднократно беседовавший с Беккетом, сформулировал это иначе, охарактеризовав[71]71
  Stevens D. When Beckett Met Buster. The genius of stage and the genius of screen made a movie together. Why was it bad? // Slate. От 08.04.2016. http://www.slate.com/articles/arts/movies/2016/04/interview_with _archivist_and_director_ross_lipman_about_his_beckett_keaton.html.


[Закрыть] работу как «недостаточно кинематографичную». Спорить с этим невозможно, но сколько типичной беккетовской грустной иронии в утверждении, что «Фильм» «недостаточно кинематографичен». Возможно, именно, чтобы обострить этот момент автор и отказался от почти утвержденного названия «Глаз».

Текст против кино

То, что картина будет изрядно отличаться от сценария, Беккету и Шнайдеру стало ясно еще до начала съемок. При этом стоит признать, что многие расхождения представляются скорее малозначительными погрешностями производства, обусловленными недостаточным опытом сценариста и режиссера, нежели типологическими свойствами разных видов искусства. Большинство подобных случаев не будет обсуждаться в настоящей статье.

Но вот что имеет значение: согласно замыслу Беккета, пластика и перемещения О должны были вызывать смех, как это обычно и происходило с героями Китона. Однако, его персонаж в этой картине скорее настораживает зрителей. Дальше – больше. Общая атмосфера фильма задумывалась как «комичная и нереалистичная» – эпитеты из сценария. На поверку же среда, в которой существуют герои, довольно обыденна, но далека от веселья, она скорее пугает. Более того, испуг становится едва ли не ключевой тональностью происходящего.

Реакция сбитой с ног и с толку семейной пары на проносящегося мимо них О вполне ясна: они возмущены. Что же касается последовавшей за этим встречи с Г, то без прочтения текста понять ее совершенно невозможно. Происходящее на экране запутывает, а не проясняет замысел. Сначала герои показаны средним планом, взгляд мужчины – его, кстати, играет уже упоминавшийся Джеймс Карен – скользит по камере, то есть он видит Г, но почему-то никак не реагирует. И только когда и мужчина, и женщина смотрят прямо в объектив, их лица внезапно изображают «ужас» (см. фото 4).

4. Кадр из фильма «Фильм». Супружеская пара испытывает «муку

Любой зритель воспримет это как ужас, тогда как по Беккету реакция пары не имеет отношения к испугу – это «мука воспринимаемости». Единственный соответствующий сценарию вывод, который неподготовленный человек может сделать из произошедшего, состоит в том, что объектив камеры представляет собой взгляд некого персонажа. Сам же автор считал описанную сцену достаточно ясной и отмечал: «Цель данного эпизода… состоит в том, чтобы как можно раньше обнаружить невыносимую тяжесть пристального взгляда Г». Визуальный ряд совершенно не работает на эту цель.

Теперь понятно, отчего конкретно убегает О. Упомянутую муку он испытывает всякий раз, когда Г удается заглянуть ему в лицо. Кстати сказать, между столкновением пары с беглецом и встречей с преследователем происходит еще одно важное событие. Мужчина открывает рот, чтобы крикнуть что-то вслед О, чуть не сбившему их с ног. После этого можно услышать единственный звук, присутствующий в фонограмме картины – женщина прикладывает палец к губам и произносит: «Ш-ш-ш…» Она будто напоминает супругу, что они – герои немого «Фильма», а потому следует держать язык за зубами. Сама идея представляет собой распространенный жест, который впоследствии применяли многие – указание на самоограничение задействованных выразительных средств. Так поступил, например, Тарковский в «Андрее Рублеве» – картина черно-белая, но завершается цветными кадрами. Аналогично «Фильм» – немое кино, намекающее, что оно могло бы быть звуковым.

В своих произведениях Беккет крайне редко указывал конкретное время, когда происходит действие. Обсуждаемая работа стоит особняком и в этом смысле: Г преследует О именно в 1929 году. Более того, конкретный год фигурирует даже в самой ранней версии сценария, правда тогда это был 1913-й. Почему-то конкретный исторический момент имел для автора особое значение в данном случае. Что может значить 1929 год для универсального философского сюжета, который разворачивается в «Фильме»? Важно ли, что он находится на границе эры немого и звукового кино[72]72
  Премьера первого звукового фильма состоялась в 1927-м, но на распространение технологии потребовались многие годы.


[Закрыть]? Существенно ли, что примерно в это время несостоявшиеся кинематографические учителя Беккета – Эйзенштейн и Пудовкин – объединившись с Александровым, опубликовали свою программную статью «Будущее звуковой фильмы. Заявка»[73]73
  По-русски текст был опубликован в 1928 году, но переведен на английский в 1929-м. См. Эйзенштейн С. Избранные произведения в шести томах. Т. 2. М.: Искусство. 1964.


[Закрыть], в которой с одной стороны поддержали новые технические возможности, но с другой предостерегали от злоупотребления ими. Имеет ли значение, что именно в 1929 году появились упоминавшиеся выше картины «Человек с киноаппаратом» и «Андалузский пес»? Часто выбор года связывают с выходом романа Жоржа Батая «История глаза»[74]74
  По-французски впервые был опубликован тоже в 1928-м.


[Закрыть]. Однако все-таки скорее причины сугубо биографические. Дело в том, что 1929-й – это год дебюта Беккета в качестве писателя. Таким образом, своим «Фильмом» опытный и не имевший более иллюзий относительно выразительных средств автор обозначил творческий рестарт в новом виде искусства, что лишний раз подтверждает важность этой работы, а также наличие надежд, которые он с ней связывал.

Нужно отметить, что кроме упомянутого прямого указания ничто более ни в картине, ни в тексте не наводит на мысли о конкретной эпохе. По содержанию ее можно было бы определить разве что с точностью до двадцати лет.

Действие первой части фильма (эпизодов 1–6, согласно сценарию) происходит на улице. Именно с этого группа и начала съемки 20 июля 1964 года. Как и многие другие неопытные кинематографисты, Беккет и Шнайдер работали над эпизодами строго в предписанной сценарием последовательности.

В тексте автор весьма живописно изображает массовку, экипажи, велосипедистов и другие подробности жизни нью-йоркского фабричного района начала XX века. В то же время на экране ничего такого нет – двигаясь вдоль стены по пустынной улице, О сталкивается с упоминавшейся выше семейной парой. Как уже отмечалось, опубликована та версия сценария, которую Беккет отправил Россету в мае 1963 года. Описанную в нем уличную сцену назовем первым вариантом. За прошедшее с тех пор время видение автора довольно существенно изменилось и усложнилось, в результате чего возник второй вариант. А в фильме остался третий, очень похожий на первый с точностью до массовки. Тем не менее снимать Беккет хотел именно второй, к чему группа и приступила 20 июля возле Бруклинского моста, на углу Франкфорт стрит и Перл стрит.

Во втором варианте автору виделась «абсолютная улица» – именно так он объяснял задачу Шнайдеру и Кауфману. Двигающемуся по ней О должна была встретиться не только упомянутая чета, но множество «парочек» – семь штук. Семь – число совершенно не случайное, Беккет планировал многократно обыгрывать его в «Фильме». Некоторые «семерки» действительно остались в итоговой версии.

«Парочки» носили разный характер. Кроме известной четы, это были нелюбящие друг друга мужчина и женщина средних лет, молодая мать с ребенком и воздушным шаром, старик и мальчик, две модницы, мужчина и инвалид в коляске, а также влюбленная молодая пара. Всех этих людей играли бродвейские артисты, для которых имя Беккета было свято. Они покорно и слепо изображали симметричные акты обоюдного восприятия с оценкой. Например, сначала нелюбящий мужчина смотрел на женщину с отвращением, а потом – она на него. Аналогично для остальных дуэтов.

То, что все люди на улице существуют парами, должно было оттенять одинокое бегство О, а также намекать на то, что где-то есть и некто, жаждущий воспринимать беглеца. На бумаге и в сознании эти рассуждения могут показаться разумными. Создается впечатление, что это бы сделало первоначальную идею преследования более ясной для зрителя, но в кино «абсолютная улица» невозможна, это искусство работает только с конкретным. Невозможны и люди-функторы восприятия, они выглядят ходульно, особенно, когда шесть таких пар движется шеренгой по пустой мостовой. Снятые кадры сохранились, и нетрудно убедиться в том, что сцена совершенно не получилась. Вероятно, опытная группа, располагавшая большими ресурсами и навыками, могла бы снять ее лучше, но команда «Фильма» потерпела поражение перед материалом. Кроме того, на площадке собралось много зевак. Зашел и режиссер Алан Рене, и поэт Аллен Гинзберг, описавший происходящее в стихотворении «Сегодня»… Все это мешало работать.

Беккет и Шнайдер единодушно признали снятое браком. Нужно отметить, что если автор и огорчился, то руки вовсе не опустил. Более того, он сразу предложил третий вариант и даже сам нашел новое место для съемок – локацию у рыбного рынка на Фултон стрит, в нескольких сотнях метров от пересечения Франкфорт и Перл.

Драматургу сразу понравилась огромная кирпичная стена, которую теперь можно видеть в «Фильме». Перед началом съемок он посещал нью-йоркский музей «MoMA»[75]75
  Дополнительные материалы, опубликованные на официальном французском DVD: «Film» de Samuel Beckett. Mk2. 2006.


[Закрыть], и, вероятно, строгая геометрия вызвала мысли о работах абстракционистов. Именно такое визуальное решение, такие ассоциации были нужны для картины. Съемки возобновились уже на следующий день.

То, что в сценарии обозначено, как «фабричный район, умеренное оживление», превратилось в безлюдную улицу. Впрочем, безлюдную ли? Одной из загадок картины стало то, что на третьем этаже дома, перпендикулярного стене, появляется фигура человека[76]76
  Документальный фильм: Lipman R. Notfilm. Milestone Film & Video, Corpus Fluxus. 2015.


[Закрыть], смотрящего в ту сторону, откуда бежит О. Был ли это случайный зевака или же артист, занятый в «Фильме»? Ответ на этот вопрос узнать уже не удастся, а для обоих вариантов можно предложить множество умозрительных подтверждений.

Еще одним отличием текста от фильма стало то, что в руках у едва не сбитой с ног женщины нет обезьянки. Беккет наполнял появления зверька смыслом, считая мартышку предвестником других животных, которые будут задействованы в третьей части картины. Кроме того, обезьянка должна была подчеркнуть еще одно важное обстоятельство: звери не чувствуют тяжести взгляда Г, не испытывают «муки воспринимаемости». По большому счету, в этике Беркли это значит, что они не обладают духом.

При окончательном минималистическом решении уличной сцены на передний план вышли проблемы с отражением изменений динамики движения беглеца и преследователя, столь подробно описанной в тексте. Беккет многократно начинает фразы словами «Г немедленно…», но это «немедленно» в фильме совершенно не «прочитывается».