Текст книги "Об истине, жизни и поведении"

19 ФЕВРАЛЯ (Труд)

Грех не работать потому, что ты можешь жить не работая.

1

Ничто так, как труд, не облагораживает человека. Без труда не может человек соблюсти свое человеческое достоинство. От этого-то праздные люди так заботятся о внешнем величии: они знают, что без этой обстановки люди презирали бы их.

2

Физически невозможно, чтобы истинно религиозное понимание и чистая нравственность существовали в тех классах народа, которые не добывают своего хлеба трудами рук своих.

Джон Рёскин

3

Стоит принять истину совсем и покаяться совсем, чтобы понять, что прав, преимуществ, особенностей в деле жизни никто не имеет и не может иметь, а обязанностям нет конца и нет пределов и что первая и несомненная обязанность человека есть участие в борьбе с природой за свою жизнь и жизнь других людей.

4

Одна из несомненных и чистых радостей есть отдых после труда.

Кант

5

Богатый и бедный, сильный и слабый, всякий неработающий человек – негодяй. Всякий человек должен научиться мастерству, настоящему ручному труду. Только работая, можно узнать одну из лучших, чистых радостей. Отдых после труда и радость эта тем больше, чем тяжелее труд.

По Руссо

6

Работай постоянно, не почитай работу для себя бедствием и не желай себе за это похвалы.

Марк Аврелий

7

Самые выдающиеся дарования губятся праздностью.

Монтень

Справедливость требует, чтобы брать от людей не больше того, что даешь им. Но нет возможности взвесить свои труды и труды других, которыми пользуешься; кроме того, всякий час ты можешь лишиться возможности трудиться, а должен будешь пользоваться трудом других. И потому старайся давать больше, чем берешь, чтобы не быть несправедливым.

20 ФЕВРАЛЯ (Прогресс)

Человечество не переставая идет вперед. Движение вперед должно быть и в вере.

1

Склад жизни людей зависит от их веры. Вера с движением времени становится все проще, понятнее, яснее, согласнее с истинным знанием. И соответственно с упрощением, уяснением веры все больше и больше соединяются между собой люди.

2

Если человек думает, что мы должны остановиться на том понимании веры, какое открылось нам теперь, то он очень далек от истины. Свет, который мы получили, был нам дан не для того, чтобы мы не перестали смотреть на него, но для того, чтобы благодаря ему нам открывались новые, скрытые еще от нас истины.

По Мильтону

3

Дух Иисуса, который сильные мира сего силятся задушить с высоты своих тронов и кафедр, тем не менее всюду ярко проявляется. Разве дух евангельский не проник в народы? Разве не начинают они видеть свет? Понятия о правах, об обязанностях не яснее ли стали для каждого? Не слышны ли со всех сторон призывы к законам более справедливым, к учреждениям, охраняющим слабых, основанным на справедливом равенстве? Разве не гаснет прежняя вражда между теми, которых разъединяли государи? Разве народы не чувствуют себя братьями? Уже дрожат притеснители, как будто внутренний голос предсказывает им скорый конец. Встревоженные страшными видениями, цари судорожно сжимают в своих руках те цепи, в которые они заковали народы, на освобождение которых пришел Христос и которые распадутся скоро. Подземный гул тревожит их сон. В тайных глубинах общества совершается работа, остановить которую они не могут всей силой своей власти и непрерывный успех которой повергает их в невыразимую тревогу. Это работа зародыша, готового развиться, работа любви, которая снимет грех с мира, оживит слабеющую жизнь, утешит огорченных, разобьет оковы заключенных, откроет народам новый путь жизни, внутренний закон которой будет уже не насилие, а любовь людей друг к другу.

Ламенэ

4

Человечество движется вперед только оттого, что движется вперед вера. Движение же вперед веры состоит не в открытии новых религиозных истин, не в отыскании нового отношения человека к миру и к Началу его – нового ничего нет, – а в откидывании всего лишнего, что было присоединено к религиозному пониманию. Новых религиозных истин нет: с тех пор, как мы знаем разумного человека, отношение его к миру и Началу его было установлено такое же, какое оно и теперь. Если же есть движение в религии, то оно не в открывании чего-либо нового, а только в очищении того, что уже открыто и выражено.

5

Вера – это указатель того высшего, доступного в данное время и в данном обществе лучшим, передовым людям понимания жизни, к которому неизбежно и неизменно приближаются все остальные люди этого общества.

Не надо смешивать прогресса истинного, прогресса религиозного с прогрессом техническим, научным, художественным. Успех технический, научный, художественный может быть очень велик вместе с отсталостью религиозною, как оно происходит в наше время.

Хочешь служить Богу – будь прежде всего работником религиозного прогресса, состоящего в борьбе с суевериями и в уяснении и упрощении религиозного сознания.

21 ФЕВРАЛЯ (Вегетарианство)

Было время, когда люди ели друг друга; пришло время, когда они перестали это делать, но продолжают еще есть животных. Теперь пришло время, когда люди все больше и больше бросают и эту ужасную привычку.

1

Как странно, что разные общества защиты детей и покровительства животных относятся совершенно безучастно к вегетарианству, тогда как именно потребление мяса и является в большинстве случаев причиной той жестокости, с которой они хотят бороться путем наказания. Исполнение закона любви может содержать жестокость сильнее, чем страх уголовной ответственности. Едва ли есть разница между жестокостью, которая совершается при истязании и убийстве с целью удовлетворить своему чувству гнева, и жестокостью, которая совершается при истязании и убийстве с целью воспользоваться мясом животных, питаясь которым люди разжигают в себе главный очаг жестокости.

Люси Малори

2

Великая троица проклятий: табак, вино и мясо животных. От этой ужасной троицы и великие бедствия, и великие разорения. Попадая во власть этой троицы, люди приближаются к животным и лишаются и человеческого образа, и лучшего блага человеческой жизни: ясного разумения и доброго сердца.

По Гильсу

3

В заблуждении о том, что наши деяния относительно животных не имеют нравственного значения, или, говоря языком общепринятой морали, что перед животными не существует никаких обязанностей, в этом заблуждении проявляется возмутительная грубость и варварство.

Шопенгауэр

4

Один путешественник подошел к африканским людоедам в то время, когда они ели какое-то мясо. Он спросил их, что они едят? Они отвечали, что мясо это было человеческое.

«Неужели вы можете есть это?» – вскрикнул путешественник. «Отчего же, с солью очень вкусно», – отвечали ему африканцы. Они так привыкли к тому, что делали, что даже не могли понять, к чему относилось восклицание путешественника.

Так же не понимают мясоеды того возмущения, которое испытывают вегетарианцы при виде свиней, ягнят, быков, поедаемых только потому, что мясо это вкусно с солью.

По Люси Малори

5

Убийство и поедание животных происходит, главное, оттого, что людей уверяли в том, что животные предназначены Богом на пользование людей и что нет ничего дурного в убийстве животных. Но это неправда. В каких бы книгах ни было написано то, что не грех убивать животных, в сердцах всех нас написано яснее, чем в книгах, что животное надо жалеть так же, как и человека, и мы все знаем это, если не заглушаем в себе совести.

Не смущайтесь тем, что при вашем отказе от мясной пищи все ваши близкие домашние нападут на вас, будут осуждать вас, смеяться над вами. Если бы мясоедение было безразличное дело, мясоеды не нападали бы на вегетарианство; они раздражаются потому, что в наше время уже сознают свой грех, но не в силах еще освободиться от него.

22 ФЕВРАЛЯ (Бог)

Все, что было сказано о Боге, и все, что можно сказать о нем, все это не удовлетворяет. То, что в Боге может понять человек и чего не может выразить, – это-то нужно всякому человеку и это только дает жизнь ему.

По Агнелусу Силезиусу

1

Разум, который можно уразуметь, не есть вечный разум. Существо, которое можно назвать, не есть вечное существо.

Лао-Тсе

2

Есть существо, содержащее в себе все и без которого не было бы ни неба, ни земли; существо это спокойно, бестелесно; свойства его называют разумом, любовью, но само существо не имеет имени. Оно самое отдаленное, и оно самое близкое.

По Лао-Тсе

3

Бог – это то бесконечное, что требует от нас праведности.

Мэтью Арнольд

4

Бог – это то все, чего мы сознаем себя частью.

5

Безумны те, которые спрашивают, где Бог. Бог во всей природе и в душе каждого человека. Веры различны, но Бог один. Если человек не познает самого себя, как он познает Бога?

Индийская мудрость

6

Меня никогда не было и не от меня зависело быть когда-нибудь, как не от меня, существующего теперь, зависит перестать быть, – стало быть, я начал и продолжаю быть силой чего-то такого, что было до меня, что будет после меня и что могущественнее меня. И мне говорят, что нет ничего такого, что мы называем Богом.

Лабрюйер

7

Подобно тому как человек, с рождения запертый в горнице с матовыми стеклами в окне, стал бы называть солнце матовым стеклом, т. е. именем единственного предмета, пропускающего через себя свет солнца в горницу, – так и Евангелие определяет понятие Бога именем того высшего чувства или той высшей человеческой способности, которая служит единственным проводником Божественного откровения свыше. А именно называет Бога любовью, разумением (словом).

И как лишь освобождение из заключения дает возможность узнику отличить само солнце от освещенного им матового стекла, так точно лишь та или иная степень освобождения от уз телесности, материальности дает душе человеческой возможность более непосредственного единения с сущностью Божества.

А до тех пор люди, чтущие выше всего свой разум, будут отождествлять Бога с разумом и называть Его разумом; люди, чтущие выше всего чувство любви, будут отождествлять Бога с любовью и называть Его любовью.

И наконец, люди, еще не верящие ни в свой разум, ни в свою любовь и именно вследствие этого слепо и беспрекословно верующие в авторитет чужой личности, будут отождествлять Бога с личностью.

Федор Страхов

Если глаза твои слепнут от солнца, то ты не говоришь, что нет солнца. Не скажешь ты и того, что нет Бога, оттого, что твой разум путается и теряется, стараясь понять его.

По Ангелусу Силезиусу

23 ФЕВРАЛЯ (Устройство жизни)

Существующее устройство жизни не соответствует ни требованиям совести, ни требованиям рассудка.

1

Большинство деловых людей считает, что самым подходящим порядком вещей в этом мире является попросту тот, при котором огромная и беспорядочная толпа вырывает друг у друга все, что может, и топчет детей и стариков в грязь и фабрикует различные негодные предметы при помощи рабочих, которых можно соблазнить и собрать, а впоследствии разогнать, предоставляя им свободно умирать с голоду.

Джон Рёскин

2

Представьте себе стаю голубей на ржаном поле. Представьте, что 99 из них вместо того, чтобы клевать то, что они хотят, и пользоваться только необходимым, собирают все то, что они могут добыть, в большую кучу и, не оставляя для себя ничего, кроме мякины, сохраняют эту кучу для одного самого слабого и худшего из голубей стаи. Вообразите себе эту картину, как они, сидя кругом, смотрят, как этот один, наевшись, бросает и тратит добро, и как они бросаются и разрывают на куски одного более смелого и более голодного, чем другие, за то только, что он тронул одно зернышко из кучи.

Если бы вы видели все это, вы увидали бы только то, что установлено и постоянно делается между людьми.

Палей

3

Могу ли я видеть без огорчения, как люди употребляют свой ум на то, чтобы ссориться друг с другом, чтоб приготовлять друг другу ловушки, обманывать и выдавать. Могу ли я без слез глядеть на то, что основы добра и зла заброшены или, скорее, неизвестны.

Феогнист

4

В почве и солнечном свете, в растительном и животном царствах, в рудных месторождениях и силах природы, которыми мы только еще начинаем пользоваться, заключаются неисчерпаемые богатства, из которых люди, руководимые разумом, могли бы удовлетворять все свои материальные потребности. В природе нет причин для бедности – даже для бедности горбатого или дряхлого. Ибо человек по природе своей – общественное животное, и если бы не было оскотинивающего влияния хронической нищеты, то семейная любовь и общественное сострадание доставляли бы все необходимое для тех, которые сами не в силах содержать себя.

Генри Джордж

5

Для улучшения общей жизни необходимо, чтобы в управление общественными делами вкладывалось все более и более разума и любви не только со стороны некоторых лиц, а со стороны всего общества. Мы не можем благоразумно предоставить наши общественные дела государственным людям. Народ сам должен думать, ибо только он может действовать.

Генри Джордж

6

Сколь устойчивой ни казалась бы нам наша цивилизация, а в ней развиваются уже разрушительные силы. Не в пустынях и лесах, а в городских трущобах и на шоссейных дорогах воспитываются те варвары, которые сделают с нашей цивилизацией то же, что сделали гунны и вандалы с древней.

Генри Джордж

7

Преображения должны совершаться народом и для народа; до тех пор, пока они, как теперь, являются достоянием и монополией одного класса, они ведут лишь к замене одного зла другим и не служат к спасению народа.

Мадзини

Люди – разумные существа. Для чего же они в общественной жизни руководствуются не разумом, а насилием?

24 ФЕВРАЛЯ (Истина)

Для того чтобы истина была услышана, надо, чтобы она была высказана с добротою. Как бы умно и верно ни было то, что сказано с сердцем, оно не передается другому. И потому знай, что если то, что ты говоришь человеку, не воспринимается им, то одно из двух: или то, что ты считаешь истиной, не истина, или ты передаешь ее без доброты, или и то и другое вместе.

1

Единственное средство передавать истину – это говорить любовно. Только слова любящего человека бывают услышаны.

Торо

2

Говорить правду – то же, что хорошо шить, ловко косить, красиво писать. Это дается только тому, кто много шил, много косил, много писал. Как ни старайся, не сделаешь хорошо того, чего не делал много и много раз. И потому для того, чтобы говорить правду, надо приучить себя к этому. А чтобы приучить себя к этому, надо во всяком, хотя бы маленьком деле говорить одну правду.

3

Мы так привыкли притворяться перед другими, что часто притворяемся перед самим собой.

Ларошфуко

4

В сущности, только собственные основные мысли обладают истинностью и жизнью, только их понимаешь в их настоящем смысле. Чужие, вычитанные мысли – объедки с чужого стола, платье с плеча чужестранца.

Шопенгауэр

5

Если человек сробеет перед истиной и, увидев ее, не признает ее, а будет заглушать в себе сознание того, что то, что он считал истиной, есть ложь, то он никогда не узнает, что ему делать.

6

Лучшие умы, любящие истину, не заботятся о присвоении истины в собственность. Они принимают ее с благодарностью везде, где встречают, и не кладут на нее клейма чьего-нибудь имени, потому что истина эта издавна, в вечности уже принадлежала им.

Эмерсон

Истина не может заставить человека быть недобрым или самоуверенным. Проявления истины всегда кротки, смиренны и просты.

25 ФЕВРАЛЯ (Молитва)

Молиться – значит признавать и вспоминать законы вечного и бесконечного существа Бога и примерять с ним свои прошедшие и будущие поступки. Полезно делать это как можно чаще.

1

Прежде чем приступить к молитве, испытай себя, способен ли ты сосредоточиться мыслями, иначе не молись.

Кто делает из молитвы своей привычку, молитва того неискренна.

Талмуд

2

Зачем лишать себя молитвы, этого средства против нашей слабости? Все душевные стремления, которые приближают нас к Богу, освобождают нас от мысли о себе. Прося помощи у Бога, мы научаемся находить эту помощь в себе. Не Он изменяет нас, а мы изменяем себя, приближаясь к Нему. Все, чего мы просим у Него как должного, мы сами даем себе.

Руссо

3

И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою.

Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий такое, воздаст тебе.

А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны.

Не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него.

Мф. гл. 6, ст. 5—8

4

С древних времен признано, что для человека необходима молитва.

Для людей прежнего времени молитва была – и теперь остается для большинства людей – обращением, при известных условиях, в известных местах, при известных действиях и словах, к Богу или богам для умилостивления их.

Христианское учение не знает таких молитв, но учит тому, что молитва необходима не как средство избавления от мирских бедствий и приобретения мирских благ, а как средство укрепления человека в борьбе с грехами.

5

Молитва состоит в том, чтобы, отрешившись от всего мирского, от всего, что может развлекать мои чувства (магометане прекрасно делают, когда, входя в мечеть или начиная молиться, закрывают пальцами глаза и уши), вызвать в себе божеское начало. Самое лучшее для этого – то, чему учит Христос: войти одному в клеть и затвориться, т. е. молиться в полном уединении, будет ли оно в клети, в лесу или в поле. Молитва – в том, чтобы, отрешившись от всего мирского, внешнего, вызвать в себе божественную часть своей души, перенестись в нее, посредством нее вступить в общение с тем, кого она есть частица, сознать себя рабом Бога и проверить свою душу, свои поступки, свои желания по требованиям не внешних условий мира, а этой божественной части души.

И такая молитва бывает не праздное умиление и возбуждение, которое производит молитвы общественные с их пением, картинами, освещениями и проповедями, а такая молитва – помощь, укрепление, возвышение души. Такая молитва есть исповедь, поверка прежних и указание направления будущих поступков.

Хорошо возобновлять свою молитву, т. е. выражение своего отношения к Богу. Человек постоянно растет, изменяется, и потому должно изменяться и уясняться и его отношение к Богу. Должна изменяться и молитва.

Недельное чтение

Архангел Гавриил

Однажды архангел Гавриил услыхал из рая голос Бога – Бог благословил какого-то человека. Ангел сказал: «Верно, это важный слуга Всевышнего, верно, какой-нибудь святой пустынник, мудрец». Ангел спустился на землю, чтобы найти этого человека, но не мог найти его ни на небе, ни на земле. Тогда он обратился к Богу и сказал: «О, Господи! Покажи мне путь к этому предмету твоей любви». Бог отвечал: «Поди в деревню, и там в одном маленьком храме ты увидишь огонь». Ангел спустился к храму и там увидел, что человек молится перед идолом. Ангел вернулся к Богу и сказал: «О, Господи, неужели ты с любовью смотришь на идолопоклонника». Бог сказал: «Я не смотрю на то, что он неверно понимает Меня. Понять Меня, какой Я точно есмь, никто из людей не может. И самый великий мудрец из людей так же далек от истинного понимания того, что такое Я, как и этот человек. Я смотрю не на ум, а на сердце. Сердце же этого человека ищет Меня и поэтому близко ко Мне».

Персидское (Аттар)

Молитва

…Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения…

Мф. VI, 8.

– Нет, нет и нет! Этого не может быть… Доктор! Да разве ничего нельзя? Да что же вы молчите все?!

Так говорила молодая мать, выходя большими, решительными шагами из детской, где умирал от водянки в голове ее первый и единственный трехлетний мальчик.

Тихо разговаривающие между собою муж и доктор замолчали. Муж робко подошел к ней, ласково коснулся рукой ее растрепанной головы и тяжело вздохнул. Доктор стоял, опустив голову, своим молчанием и неподвижностью показывая безнадежность положения.

– Что ж делать! – сказал муж. – Что же делать, милая…

– Ах, не говори, не говори! – вскрикнула она как будто злобно, укоризненно и, быстро повернувшись, пошла назад в детскую.

Муж хотел удержать ее.

– Катя! не ходи…

Она, не отвечая, взглянула на него большими усталыми глазами и вернулась в детскую.

Мальчик лежал на руке няни с подложенной под голову белой подушкой. Глаза его были открыты, но он не глядел ими. Из сжатого ротика пузырилась пена. Няня со строгим, торжественным лицом смотрела куда-то мимо его лица и не пошевелилась при входе матери. Когда мать вплоть подошла к ней и подсунула руку под подушку, чтобы перенять ребенка от няни, няня тихо сказала: «Отходит!» – и отстранилась от матери. Но мать не послушалась ее и ловким, привычным движением взяла мальчика себе на руки. Длинные вьющиеся волосы мальчика запутались. Она оправила их и взглянула в его лицо.

– Нет, не могу, – прошептала она и быстрым, но осторожным движением отдала его няне и вышла из комнаты.

Ребенок болел вторую неделю. Во время болезни мать по нескольку раз в день переходила от отчаяния к надежде. Во все это время она спала едва ли полтора часа в сутки. Все это время она не переставая по нескольку раз в день уходила в свою спальню, становилась перед большим образом Спасителя в золотой ризе и молилась Богу о том, чтобы он спас ее мальчика. Чернолицый Спаситель держал в маленькой черной руке золоченую книгу, на которой чернью было написано: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Стоя перед этим образом, она молилась, все силы своей души вкладывая в свою молитву. И хотя в глубине души и во время молитвы она чувствовала, что не сдвинет горы и что Бог сделает не по ее, а по-Своему, она все-таки молилась, читала известные молитвы и свои, которые она сочиняла и говорила вслух с особенным напряжением.

Теперь, когда она поняла, что он умер, она почувствовала, что в голове ее что-то сделалось, как будто сорвалось что-то и стало кружиться, и она, придя в свою спальню, с удивлением оглянулась на все свои вещи, как будто не узнавая места. Потом легла на кровать и упала головой не на подушку, а на сложенный халат мужа и потеряла сознание.

И вот во сне она видит, что ее Костя, здоровый, веселый, сидит с своими кудрявыми волосами и тонкой белой шейкой на креслице, болтает пухлыми в икрах ножками и, выпятив губки, старательно усаживает куклу-мальчика на картонную лошадку без одной ноги и с проткнутой спиной.

«Как хорошо, что он жив, – думает она. – И как жестоко то, что он умер. Зачем? Разве мог Бог, Которому я так молилась, допустить, чтобы он умер? Зачем это Богу? Разве он мешал кому-нибудь? Разве Бог не знает, что в нем вся моя жизнь, что я не могу жить без него? И вдруг взять и измучить это несчастное, милое, невинное существо и разбить мою жизнь, и на все мои мольбы отвечать тем, чтобы у него остановились глаза, чтобы он вытянулся, захолодел, закостенел».

И она опять видит. Вот он идет. Такой маленький, в такие высокие двери идет, размахивая ручонками, как большие ходят. И глядит и улыбается… «Милый! И его-то Бог хотел измучить и уморить! Зачем же молиться Ему, если Он может делать такие ужасы?»

И вдруг Матреша, девочка, помощница няни, начинает что-то говорить очень странное. Мать знает, что это Матреша, а вместе с тем она и Матреша и ангел. «А если она ангел, то отчего у нее нет за спиной крыльев?» – думает мать. Впрочем, она вспоминает, что кто-то – она не помнит кто, но кто-то заслуживающий доверия, – говорил ей, что ангелы бывают теперь и без крыльев. И ангел-Матреша говорит: «Напрасно вы, сударыня, на Бога обижаетесь. Ему никак нельзя всех слушать. Они часто о таком просят, что одному сделаешь, другого обидишь. Вот сейчас по всей России молятся, да какие люди! Самые первые архиереи, монахи в соборах, в церквах над мощами, все молятся, чтобы Бог дал победы над японцами. А ведь это разве хорошее дело? И молиться об этом не годится, да и угодить-то Ему никому нельзя. Японцы тоже молятся, чтобы им победить. А ведь Он один у нас, батюшка. Как же ему быть?»

– Как же Ему быть, барыня? – говорит Матреша.

– Да, это так. Это старое. Это еще Вольтер говорил. Все это знают, и все это говорят. Я не об этом. А отчего же Он не может исполнить просьбу, когда я прошу не о вредном о чем-нибудь, а только о том, чтобы не уморить моего милого мальчика. Я ведь без него жить не могу, – говорит мать и чувствует, как он обнимает ее за шею своими пухлыми ручонками, и она своим телом чувствует его тепленькое тельце. «Хорошо, что это не случилось», – думает она.

– Да ведь не одно это, барыня, – пристает Матреша так же бестолково, как всегда, – ведь не одно это. Бывает, что и один просит, да никак невозможно сделать Ему того, что он хочет. Нам это вполне известно. Я-то ведь знаю, потому что я докладываю, – говорит Матреша-ангел точно таким голосом, каким она вчера, когда барыня посылала ее к барину, говорила няне: «Я-то знаю, что барин дома, потому что я докладывала».

– Сколько раз приходилось докладывать, – говорит Матреша, – что вот хороший человек – из молодых, все больше просит помочь ему, чтобы он дурных дел не делал, не пьянствовал, не распутничал, просит, чтобы из него, как занозу, вынули порок.

«Как, однако, хорошо говорит Матреша», – думает барыня.

– А Ему никак нельзя этого, потому каждому надо самому стараться. Только от старания и польза бывает. Вы сами, барыня, давали мне читать сказку о черной курице. Там рассказано, как мальчику черная курица дала за то, что он ее спас от смерти, волшебное конопляное зернышко, такое, что, пока оно у него в штанах и кармане лежало, он не уча все уроки знал, и как он от этого самого зернышка совсем перестал учиться и память потерял. Нельзя Ему, батюшке, из людей вынимать зло. И им не просить об этом надо, а самим вырывать, вымывать, вывертывать его из себя.

«Откуда она эти слова знает?» – думает барыня и говорит:

– Ты все-таки, Матреша, не отвечаешь мне на вопрос.

– Дайте срок, все скажу, – говорит Матреша. – А то и так бывает: докладываю, что разорилась семья не по своей вине, все плачут, вместо хороших комнат живут в угле, даже чаю нет, просят хоть как-нибудь помочь им. И тоже никак нельзя Ему сделать по-ихнему, потому Он знает, что это им же не на пользу. Они не видят, а Он, батюшка, знает, что, если бы они в достатке жили, они бы вдрызг избаловались.

«Это правда, – думает барыня. – Но зачем же она так вульгарно выражается о Боге? „Вдрызг“… это совсем нехорошо. Непременно скажу ей при случае»…

– Но я не про то спрашиваю, – повторяет опять мать. – Я спрашиваю: зачем, за что хотел это твой Бог взять у меня моего мальчика? – И мать видит перед собой своего Костю живого и слушает его, как колокольчик, звонкий, детский, его особенный, милый смех. – Зачем они взяли его у меня? Если Бог мог это сделать, то Он злой, дурной Бог и совсем не надо Его и не хочу знать Его.

И что же это такое? Матреша уже совсем не Матреша, а какое-то совсем другое, новое, странное, неясное существо, и говорит это существо не устами вслух, а каким-то особенным способом, прямо в сердце матери.

– Жалкое ты, слепое и дерзкое, зазнавшееся создание, – говорит это существо. – Ты видишь своего Костю, каким он был неделю тому назад со своими крепенькими, упругими членами и длинными вьющимися волосами и с наивной, ласковой и осмысленной речью. Но разве он всегда был такой? Было время, когда ты радовалась, что он выговаривает «мама» и «баба» и понимает кто – кто, и еще прежде ты восхищалась тем, что он стоял дыбочки и, качаясь, перебегает мягкими ножками к стулу, а еще прежде вы все восхищались тем, что он, как зверок, ползает по зале, а еще прежде радовались, что он узнает, что держит безволосую головку с дышащим темечком, а еще прежде восхищались тем, что берет сосок и нажимает его своими беззубыми деснами. А еще прежде радовались, что он, весь красный и еще не отделенный от тебя, жалостно кричит, обновляя свои легкие. А еще прежде, за год, где был он, когда его совсем не было? Вы все думаете, что вы стоите и что вам и тем, кого вы любите, следует всегда быть такими, какие они сейчас. Но ведь вы не стоите ни минуты, все вы течете, как река, все летите, как камень, книзу, к смерти, которая, рано или поздно, ждет вас. Как же ты не понимаешь, что если он из ничего стал тем, что он был, то он не остановился бы и ни минуты не оставался бы таким, каким был, когда умер; а как из ничего сделался сосунком, из сосунка сделался ребенком, так из ребенка сделался бы мальчиком-школьником, юношей, молодым человеком, взрослым, стареющим, старым. Ты ведь не знаешь, чем он был бы, если бы остался жив. А я знаю.

И вот мать видит в отдельном, ярко освещенном электричеством кабинете ресторана (один раз муж возил ее в такой ресторан), перед столом с остатками ужина видит одутловатого, морщинистого, с подведенными кверху усами, противного, молодящегося старика. Он сидит, глубоко затонув в мягком диване, и пьяными глазами жадно оглядывает развращенную, подкрашенную, с оголенной белой толстой шеей женщину и пьяным языком выкрикивает, повторяя несколько раз, неприличную шутку, очевидно, довольный одобрительным хохотом такой же другой, как он, пары.

– Неправда, это не он, это не мой Костя! – вскрикивает мать, с ужасом глядя на гадкого старика, который тем и ужасен, что что-то есть в его взгляде, в его губах, напоминающее особенное Костино. «Хорошо, что это сон, – думает она. – Костя настоящий – вот он». И она видит беленького, голенького, с пухлыми грудками Костю, как он сидит в ванне и, хохоча, болтает ножонками, не только видит, но чувствует, как вдруг он охватывает ее обнаженную по локоть руку и целует, целует и под конец кусает ее, не зная, что бы ему еще сделать с этой милой ему рукой.

«Да, вот это Костя, а не тот ужасный старик», – говорит она себе. И на этих словах просыпается и с ужасом признает действительность, от которой уже некуда проснуться.

Она идет в детскую. Няня уже обмыла и убрала Костю. С восковым и утончившимся носиком, с ямочками у ноздрей и приглаженными от лба волосиками он лежит на каком-то возвышении. Вокруг горят свечи и стоят на столике в головах белые, лиловые и розовые гиацинты. Няня поднимается со стула и, подняв брови и вытянув губы, смотрит на поднятое кверху каменно-неподвижное личико. Из другой двери навстречу матери входит Матреша с своим простым, добродушным лицом и заплаканными глазами.

«Как же она мне говорила, что нельзя огорчаться, а сама плакала», – думает мать. И она переводит свой взгляд на покойника. В первую минуту ее поражает и отталкивает ужасное сходство мертвого личика с тем лицом старика, которого она видела во сне, но она отгоняет эту мысль и, перекрестившись, притрогивается теплыми губами к холодному, восковому лобику, потом целует сложенные остывшие маленькие ручки, и вдруг запах гиацинтов как будто что-то новое говорит ей о том, что его нет и никогда больше не будет, и ее душат рыдания, и она еще раз целует его в лоб, и в первый раз она плачет. Она плачет, но плачет не безнадежными, но покорными, умиленными слезами. Ей больно, но она уже не возмущается, не жалуется, а знает, что то, что было, должно было быть, и потому было хорошо.