Текст книги "Неправды русской власти. «Ныне ваше время и власть тьмы»"

О насилии

Во все времена, на всех местностях земного шара, между людьми повторяется один и тот же непостижимой факт: власть, закон, сила, людская же сила, заставляет людей жить противно своим желаниям и потребностям. Что такое, эта непонятная сила, которой люди подчиняются, как силе тяготенья, не спрашивая себя: какой ее источник, где ее начало и есть ли конец этой странной силе? Этот-то вопрос я задаю себе и попытаюсь на него ответить.

На вопрос этот можно отвечать двояко: отвлеченно, рассматривая понятие силы и выводя источник ее из природы человека, и исторически, рассматривая проявление, развитие или упадок, движение этой силы в известном обществе. – Что такое понятие (силы) насилия? Принуждение одним лицом другого сделать или терпеть то, что этот другой считает несправедливым. Насилование может быть сделано только сильнейшим и претерпено слабейшим.

Сильнее другого бывает иногда одно лицо, и всегда много лиц сильнее одного. Первый случай возможен только вне общества людей, в обществе же порождает защиту, основанную на чувстве самосохранения. Следовательно очевидно, что в обществе возможно только насилование одного лица многими или меньшего числа большим. – Но для того чтобы большое число людей насиловало одного или малое число лиц, необходимо, чтобы это большое число имело одну и ту же цель, было согласно между собой – единомышленно; ибо очевидно, что каждое отдельное лицо равносильно, ежели имеет различные цели. Следовательно насилование может быть произведено в обществе только единомышленным большинством над одним лицом или над единомышленным меньшинством.

Что есть единомыслие или согласие многих лиц в известном обстоятельстве? Одинаковый образ воззрения на одно и тоже обстоятельство – общая мысль. Одинаковый образ воззрения или общая мысль есть образ воззрения или мысль, относительно справедливая для известного большинства. Следовательно, насилие может быть произведено только относительно справедливым большинством. Но понятие терпения насилия заключает в себе понятие терпения поступка относительно несправедливого для меньшинства или для одного лица. Следовательно насилие есть совершение большинством над меньшинством поступка относительно справедливого для большинства и относительно несправедливого для меньшинства.

Почему при каждом насилии в каждом обществе есть две справедливости: справедливость меньшинства и справедливость большинства? И какие общие свойства имеют во всех обществах та и другая справедливость?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо принять за аксиомы два положения, которые доказываются, но которых доказательство привело бы меня к слишком длинному отступлению.

1) Есть понятие справедливости отвлеченной, общее всем людям и во все времена, – идея справедливости, заключающая в себе идею равенства и свободы.

Вследствие столкновений людей, нарушающих взаимно абсолютные равенство и свободу, есть другая идея относительной справедливости, относительного равенства и свободы.

В природе человека лежит идея абсолютной справедливости и потребность приводить относительную справедливость к абсолютной.

2) Человеческая природа имеет свойство от более частной идеи переходить к высшей, но никогда на оборот.

3) В ходе истории человечества идея относительной справедливости, постоянно изменяясь, приближается к идее абсолютной справедливости.

4) Идея передается насилием и словом.

Приняв эти положения, ответ на вопрос, почему есть всегда справедливость большинства и справедливость меньшинства, – ответ становится ясен. – Почему насилованное меньшинство или одно лицо считает несправедливой идею справедливости большинства? Все люди <на нижайшей степени развития> должны были быть согласны между собой, имея одни и те же потребности. Ежели же явились несогласные с другими лица, то только вследствие того, что справедливость большинства для них есть несправедливость, т. е. у них есть другая справедливость, высшая.

Как скоро они не разделили идею справедливости большинства, большинство это употребило против них насилие. Но идея насилия противоположна идее общей справедливости – свободы и равенства; вследствие чего насилованное меньшинство не могло понять идеи относительной справедливости большинства и нашло ее несправедливой. Т. е. составило себе другую идею справедливости, более общую, более близкую абсолютной справедливости и потому исключающую первую. Но идея имеет свойство не быть уничтоженной ничем, кроме более общей, заключающей ее идеи. Поэтому более общая идея меньшинства осталась, и лица большинства стали разделять ее, и наконец новая идея стала идеей большинства, употребила насилие и стала менее справедлива, а старая идея – идеей меньшинства и в свою очередь подверглась насилию и породила новую более общую идею, и т. д., и т. д.

Итак насилие является только вследствие общей идеи, а более общая идея только вследствие насилия. – Только таким путем развивается более и более общая идея справедливости во всем человечестве и до бесконечности приближается к недостижимой вечной идее справедливости.

Насилие всегда остается, но в области более общей идеи оно всегда менее, чем в области более частной идеи; ибо самая общая идея справедливости включает в себе идеи общей свободы и равенства и отсутствия насилия, а самая частная идея справедливости заключает в себе только идеи частной свободы и равенства и права насилия.

Достижение общей идеи справедливости, и совершенное уничтожение насилия, следовательно, возможно бы было тогда, когда бы все человечество в одно время имело одну и ту же идею. Самое далекое состояние человечества от общей идеи справедливости и самое полное насилий было бы то, когда каждое лицо имело бы свою особую частную идею справедливости.

Очевидно, что в первом случае жизнь человечества прекратилась бы от отсутствия потребностей жизни, во втором случае – от бесчисленности противоположных потребностей. В первом случае уничтожается цель деятельности, во втором одна деятельность исключает другую.

Вечное движение от низших областей идеи справедливости к высшей есть вечная задача человечества. Чем ближе к первому и общему, тем оно стоит выше (дальше на пути развития, дальше потому, что не может возвратиться назад), чем ближе к второму случаю, тем ниже. Задача его есть уничтожение насилия посредством насилия.

Следовательно, отвечая на вопросы, которые я себе задал сначала, говорю. Сила, которой подчиняются люди против своей воли и которую называют деспотизм, насилие, есть менее справедливая идея, хотящая подчинить себе более справедливую идею.

Причина этой силы есть разномыслие людей, конец ее есть единомыслие. Чем выше область идеи, в которой люди единомышленны, тем менее жестоко это насилие.

Но власть, или насилие, имеет свои орудия: народность, войну, торговлю. А мысль имела свои орудия: проповедь, выбор, книгу. Теперь время сознания этой силы.

Кем мы управляемы

Не верьте, что народ вас любит
(из письма Николаю II)

Любезный брат!

Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку – брату. Кроме того еще и потому, что пишу вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти.

Мне не хотелось умереть, не сказав вам того, что я думаю о вашей теперешней деятельности и о том, какою она могла бы быть, какое большое благо она могла бы принести миллионам людей и вам и какое большое зло она может принести людям и вам, если будет продолжаться в том же направлении, в котором идет теперь.

Треть России находится в положении усиленной охраны, то есть вне закона. Армия полицейских – явных и тайных – все увеличивается. Тюрьмы, места ссылки и каторги переполнены сверх сотен тысяч уголовных еще и политическими, к которым причисляют теперь и рабочих. Цензура дошла до нелепостей запрещений, до которых она не доходила в худшее время 40-х годов. Религиозные гонения никогда не были столь часты и жестоки, как теперь, и становятся все жесточе и жесточе и чаще. Везде в городах и фабричных центрах сосредоточены войска и высылаются с боевыми патронами против народа. Во многих местах уже были братоубийственные кровопролития, и везде готовятся и неизбежно будут новые и еще более жестокие.

И как результат всей этой напряженной и жестокой деятельности правительства, земледельческий народ – те 100 миллионов, на которых зиждется могущество России, – несмотря на непомерно возрастающий государственный бюджет или, скорее, вследствие этого возрастания, нищает с каждым годом, так что голод стал нормальным явлением. И таким же явлением стало всеобщее недовольство правительством всех сословий и враждебное отношение к нему.

И причина всего этого, до очевидности ясная, одна: та, что помощники ваши уверяют вас, что, останавливая всякое движение жизни в народе, они этим обеспечивают благоденствие этого народа и ваше спокойствие и безопасность. Но ведь скорее можно остановить течение реки, чем установленное богом всегдашнее движение вперед человечества. Понятно, что люди, которым выгоден такой порядок вещей и которые в глубине души своей говорят: «после нас хоть потоп», могут и должны уверять вас в этом; но удивительно, как вы, свободный, ни в чем не нуждающийся человек, и человек разумный и добрый, можете верить им и, следуя их ужасным советам, делать или допускать делать столько зла ради такого неисполнимого намерения, как остановка вечного движения человечества от зла к добру, от мрака к свету.

Ведь вы не можете не знать того, что с тех пор как нам известна жизнь людей, формы жизни этой, как экономические и общественные, так религиозные и политические, постоянно изменялись, переходя от более грубых, жестоких и неразумных к более мягким, человечным и разумным.

* * *

Ваши советники говорят вам, что русскому народу как было свойственно когда-то православие и самодержавие, так оно свойственно ему и теперь и будет свойственно до конца дней и что поэтому для блага русского народа надо во что бы то ни стало поддерживать эти две связанные между собой формы: религиозного верования и политического устройства.

Но ведь это двойная неправда. Во-первых, никак нельзя сказать, чтобы православие, которое когда-то было свойственно русскому народу, было свойственно ему и теперь. Вы можете видеть, что наиболее духовно развитые люди народа, несмотря на все невыгоды и опасности, которым они подвергаются, отступая от православия, с каждым годом все больше и больше переходят в так называемые секты. Во-вторых, если справедливо то, что народу свойственно православие, то незачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такою жестокостью преследовать тех, которые отрицают ее.

Что же касается самодержавия, то оно точно так же если и было свойственно русскому народу, когда народ этот еще верил, что царь – непогрешимый земной бог и сам один управляет народом, то далеко уже несвойственно ему теперь, когда все знают или, как только немного образовываются, узнают – во-первых, то, что хороший царь есть только «счастливая случайность», а что цари могут быть и бывали и изверги и безумцы, как Иоанн IV или Павел, а во-вторых, то, что, какой бы он ни был хороший, никак не может управлять сам 130-миллионным народом, а управляют народом приближенные царя, заботящиеся больше всего о своем положении, а не о благе народа.

Вы скажете: царь может выбирать себе в помощники людей бескорыстных и хороших. К несчастью, царь не может этого делать потому, что он знает только несколько десятков людей, случайно или разными происками приблизившихся к нему и старательно загораживающих от него всех тех, которые могли бы заместить их. Так что царь выбирает не из тех тысяч живых, энергичных, истинно просвещенных, честных людей, которые рвутся к общественному делу, а только из тех, про которых говорил Бомарше: «Будь ничтожен и подобострастен и всего достигнешь». И если многие русские люди готовы повиноваться царю, они не могут без чувства оскорбления повиноваться людям своего круга, которых они презирают и которые так часто именем царя управляют народом.

* * *

Вас, вероятно, приводит в заблуждение о любви народа к самодержавию и его представителю – царю то, что везде при встречах вас в Москве и других городах толпы народа с криками «ура» бегут за вами. Не верьте тому, чтобы это было выражением преданности вам, – это толпа любопытных, которая побежит точно так же за всяким непривычным зрелищем. Часто же эти люди, которых вы принимаете за выразителей народной любви к вам, суть не что иное, как полицией собранная и подстроенная толпа, долженствующая изображать преданный вам народ, как это, например, было с вашим дедом в Харькове, когда собор был полон народа, но весь народ состоял из переодетых городовых.

Если бы вы могли, так же как я, походить во время царского проезда по линии крестьян, расставленных позади войск, вдоль всей железной дороги, и послушать, что говорят эти крестьяне: старосты, сотские, десятские, сгоняемые с соседних деревень и на холоду и в слякоти без вознаграждения со своим хлебом по нескольку дней дожидающиеся проезда, вы бы услыхали от самых настоящих представителей народа, простых крестьян, сплошь по всей линии речи, совершенно несогласные с любовью к самодержавию и его представителю. Если лет 50 тому назад еще стоял высоко престиж царской власти, то за последние 30 лет он, не переставая, падал и упал в последнее время так, что во всех сословиях никто уже не стесняется смело осуждать не только распоряжения правительства, но самого царя и даже бранить его и смеяться над ним.

Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел.

* * *

Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им. Единственное средство в наше время, чтобы действительно управлять народом, только в том, чтобы, став во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету, вести его к достижению ближайших к этому движению целей. Для того же, чтобы быть в состоянии сделать это, нужно прежде всего дать народу возможность высказать свои желания и нужды и, выслушав эти желания и нужды, исполнить те из них, которые будут отвечать требованиям не одного класса или сословия, а большинству его, массе рабочего народа.

И те желания, которые выскажет теперь русский народ, если ему будет дана возможность это сделать, по моему мнению, будут следующие.

Прежде всего рабочий народ скажет, что желает избавиться от тех исключительных законов, которые ставят его в положение пария, не пользующегося правами всех остальных граждан; потом скажет, что он хочет свободы передвижения, свободы обучения и свободы исповедания веры, свойственной его духовным потребностям; и, главное, весь 100-миллионный народ в один голос скажет, что он желает свободы пользования землей, то есть уничтожения права земельной собственности.

И вот это-то уничтожение права земельной собственности и есть, по моему мнению, та ближайшая цель, достижение которой должно сделать в наше время своей задачей русское правительство.

В каждый период жизни человечества есть соответствующая времени ближайшая ступень осуществления лучших форм жизни, к которой оно стремится. Пятьдесят лет тому назад такой ближайшей ступенью было для России уничтожение рабства. В наше время такая ступень есть освобождение рабочих масс от того меньшинства, которое властвует над ними, – то, что называется рабочим вопросом…

Советники ваши скажут вам, что освобождение земли от права собственности есть фантазия и неисполнимое дело. По их мнению, заставить 130-миллионный живой народ перестать жить или проявлять признаки жизни и втиснуть его назад в ту скорлупу, из которой он давно вырос, – это не фантазия и не только не неисполнимо, но самое мудрое и практическое дело. Но ведь стоит только серьезно подумать для того, чтобы понять, что действительно неисполнимо, хотя оно и делается, и что, напротив, не только исполнимо, но своевременно и необходимо, хотя оно и не начиналось.

Я лично думаю, что в наше время земельная собственность есть столь же вопиющая и очевидная несправедливость, какою было крепостное право. Думаю, что уничтожение ее поставит русский народ на высокую степень независимости, благоденствия и довольства. Думаю тоже, что эта мера, несомненно, уничтожит все то социалистическое и революционное раздражение, которое теперь разгорается среди рабочих и грозит величайшей опасностью и народу и правительству.

Но я могу ошибаться, и решение этого вопроса в ту или другую сторону может быть дано опять-таки только самим народом, если он будет иметь возможность высказаться.

Так что, во всяком случае, первое дело, которое теперь предстоит правительству, это уничтожение того гнета, который мешает народу высказать свои желания и нужды. Нельзя делать добро человеку, которому мы завяжем рот, чтобы не слыхать того, чего он желает для своего блага. Только узнав желания и нужды всего народа или большинства его, можно управлять народом и сделать ему добро.

* * *

Любезный брат, у вас только одна жизнь в этом мире, и вы можете мучительно потратить ее на тщетные попытки остановки установленного богом движения человечества от зла к добру, мрака к свету и можете, вникнув в нужды и желания народа и посвятив свою жизнь исполнению их, спокойно и радостно провести ее в служении богу и людям.

Как ни велика ваша ответственность за те годы вашего царствования, во время которых вы можете сделать много доброго и много злого, но еще больше ваша ответственность перед богом за вашу жизнь здесь, от которой зависит ваша вечная жизнь и которую бог дал вам не для того, чтобы предписывать всякого рода злые дела или хотя участвовать в них и допускать их, а для того, чтобы исполнять его волю. Воля же его в том, чтобы делать не зло, а добро людям.

Подумайте об этом не перед людьми, а перед богом и сделайте то, что вам скажет бог, то есть ваша совесть. И не смущайтесь теми препятствиями, которые вы встретите, если вступите на новый путь жизни. Препятствия эти уничтожатся сами собой, и вы не заметите их, если только то, что вы будете делать не для славы людской, а для своей души, то есть для бога.

Простите меня, если я нечаянно оскорбил или огорчил вас тем, что написал в этом письме. Руководило мною только желание блага русскому народу и вам. Достиг ли я этого – решит будущее, которого я, по всем вероятиям, не увижу. Я сделал то, что считал своим долгом.

Вы заслужили ужасную славу
(из письма П.А. Столыпину)

Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот – вы сами.

Давно я уже хотел писать вам и начал даже письмо писать вам не только как к брату по человечеству, но как исключительно близкому мне человеку, как к сыну любимого мною друга. Но я не успел окончить письма, как деятельность ваша, все более и более дурная, преступная, все более и более мешала мне окончить с непритворной любовью начатое к вам письмо.

Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность – деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи.

Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу. Ведь еще можно бы было употреблять насилие, как это и делается всегда во имя какой-нибудь цели, дающей благо большому количеству людей, умиротворяя их или изменяя к лучшему устройство их жизни, вы же не делаете ни того, ни другого, а прямо обратное. Вместо умиротворения вы до последней степени напряжения доводите раздражение и озлобление людей всеми этими ужасами произвола, казней, тюрем, ссылок и всякого рода запрещений, и не только не вводите какое-либо такое новое устройство, которое могло бы улучшить общее состояние людей, но вводите в одном, в самом важном вопросе жизни людей – в отношении их к земле – самое грубое, нелепое утверждение того, зло чего уже чувствуется всем миром и которое неизбежно должно быть разрушено – земельная собственность…

Мне, стоящему одной ногой в гробу и видящему все те ужасы, которые совершаются теперь в России, так ясно, что достижение той цели умиротворения, к которой вы, вместе с вашими соучастниками, как будто бы стремитесь, возможно только совершенно противоположным путем, чем тот, по которому вы идете: во-первых, прекращением насилий и жестокостей, и, во-вторых, удовлетворением требований с одной стороны всех истинно мыслящих, просвещенных людей, и с другой – огромной массы народа, никогда не признававшей и не признающей право личной земельной собственности.

Да, подумайте, подумайте о своей деятельности, о своей судьбе, главное, о своей душе, и измените все направление вашей деятельности, – или, если вы не можете этого сделать, уйдите от нее, признав ее ложной и несправедливой.