Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 28. Царство Божие внутри вас"

VII

По языку и стилю публицистика Толстого принадлежит к лучшим классическим образцам этого жанра в русской и мировой литературе. Ей присущи глубокое общенациональное и общечеловеческое содержание, исключительная ясность и четкость мысли, логических аргументаций и возражений, придающие ей характер подлинного научного исследования. Толстого-публициста отличают приемы памфлета, полемическая острота характеристик, утверждений, выводов и обобщений, взволнованность и образность авторской речи. Все это придает теоретическим работам Толстого искренность и убедительность, эмоциональную выразительность, заражающую читателя теми чувствами, которые волновали самого автора. Эти же качества присущи трактату «Царство божие внутри вас».

Эта книга не является произведением искусства, но она написана рукой большого художника, большого мастера слова, в ней проявляется его могучая обличительная сила, многообразие и величие его таланта. И в своей публицистике Толстой пользуется различными художественными средствами и приемами, для того чтобы сделать свою речь яркой и образной. Так, с помощью антитезы он подчеркивает резкость контраста между жизнью господ и жизнью задавленного голодом и нуждой народа, «поколениями без просвета умирающих невежественными, пьяными, распутными, полудикими существами в рудниках, на фабриках, заводах, в деревнях на земледельческом труде».

Лицемерие и пустословие критиков книги «В чем моя вера?», ловко уклоняющихся от обсуждения поставленных в ней вопросов, Толстой разоблачает с помощью иронической характеристики их писаний: «Хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д.». В таком же духе отзывается Толстой о статье «знаменитого, утонченного английского писателя и проповедника Фаррара, великого, как многие ученые богословы, мастера обходов и умолчаний». Уклоняясь от ответа на критические положения Толстого, подрывающие основы официальной церкви и современного общества, Фаррар пишет, что задачу доказать, «как невозможно учение коммунизма, основываемое Толстым», он не может выполнить, ибо «это потребовало бы более места», чем он имеет «в своем распоряжении». «Экое горе, – с ядовитой иронией восклицает Толстой, – места ему нет!» С такой же иронией разоблачал Толстой и других иностранных критиков, которые «тонким манером» намекали ему на невежество перед лицом европейской науки и культуры с «крупповскими пушками, бездымным порохом, колонизацией Африки, управлением Ирландии, парламентом, журналистикой, стачками, конституцией и Эйфелевой башней». Немало страниц книги посвящено ярким описаниям людей и событий. В книге даны портретные характеристики чинов воинского присутствия и старца-священника, приводящего рекрутов к присяге. В диалогической речи чиновников Толстой подчеркивает их бездушие и бюрократическую природу царского режима.

Еще сильнее и ярче раскрывается Толстым противоречие между трудом и капиталом в созданном им обобщенном образе угнетателя – правящих классов, и угнетаемого – рабочих масс, задавленного правящими классами и вечно стремящегося высвободиться и уничтожить своего противника.

Обращаясь к буржуазной литературе, Толстой подчеркивает в ней «отсутствие серьезного содержания» и «какой-то страх перед всякой определенностью мысли». Смысл литературы и искусства сведен к «грациозным ненужностям» и рассуждениям, возвращающим людей «к первобытной дикости». К таким ненужностям Толстой относит праздные разговоры, конгрессы мира, на которых маскируется подготовка к войне. О лондонском конгрессе мира 1891 г. он писал, что собравшиеся, «начав молебствием в соборе», закончили «обедом со спичами», приняв решение: «Проповедовать людям каждое третье воскресенье декабря зло войны и благо мира», то есть то, что «до такой степени известно людям». Высмеивая наивных публицистов, утверждавших, что третейские суды уничтожат войну, Толстой недоумевал: «Удивительно, чем могут себя обманывать люди, когда им нужно обмануть себя». Его поражало то, что основано более ста обществ мира, что прошли конгрессы мира в Париже, Лондоне, в Риме, читаются речи, произносятся за обедом спичи, издаются журналы, доказывающие вред войны и благо мира, и что количеством исписанной на эту тему бумаги думают «согласовать всех людей… и тогда войны не будет». Это все равно, саркастически отмечал Толстой, что для того, «чтобы поймать птицу, надо посыпать ей соли на хвост».

Свое возмущение ростом гнета и эксплуатации рабочего народа капиталистами Толстой выражает меткими сравнениями, придающими его стилю живость и выразительность: «Древний раб знал, что он раб от природы, а наш рабочий, чувствуя себя рабом, знает, что ему не надо быть рабом, и потому испытывает мучения Тантала, вечно желая и не получая того, что не только могло, но должно бы быть».

Характеристика Иоанна IV, Петра I, Екатерины II, Вильгельма и других написаны Толстым живо и конкретно. Используя известную сказку Андерсена «О новом царском платье», Толстой проводит ту идею, что насильнические учреждения себя изжили и достаточно кому-нибудь не заинтересованному в их сохранении по пословице «рука руку моет» крикнуть: «а ведь люди эти уже давно ни на что не нужны», как они будут устранены.

Как известно, XII глава «Царства божия внутри вас» была написана Толстым под непосредственным впечатлением встречи на станции Узловая с карательным отрядом солдат и офицеров, следовавшим во главе с тульским губернатором Зиновьевым «усмирять» крестьян села Бобрики. Описание этой встречи принадлежит к самым волнующим страницам толстовской публицистики. В нем дан собирательный образ солдатской массы, посылаемой с розгами и боевыми патронами против крестьян, показана крестьянская масса, согнанная губернатором для экзекуции, даны зарисовки отдельных солдат и офицеров, изображен самый процесс унизительного телесного наказания ни в чем не повинных крестьян-тружеников. Толстой подчеркивает, что этот случай не единственный, а характерный для многих губерний царской России, где всё, чем живут богачи, «приобретено и поддерживалось только истязаниями, заключениями, казнями». Характеризуя карательные экспедиции против крестьян орловского губернатора Неклюдова, нижегородского – Баранова, писатель называет царских сатрапов «палачами», «мерзавцами», не чувствующими «внутреннего отвращения к истязанию и убийству», а старающихся отличиться своим «палачеством».

Такое же волнующее впечатление производит описание рекрутского набора. Знакомая Толстому «густая толпа народа» притянула его к себе, как он писал, «какими-то злыми чарами», и то, что он увидел и услышал в этой толпе «вой матерей и жен», вызвало в нем жгучее сострадание к народному горю, и это чувство нашло свое яркое выражение в обрисованной писателем сцене.

«Царство божие внутри вас» – плод трехлетнего напряженного труда писателя, стремившегося вложить в него большое общественное содержание и выразить его в ясной и доходчивой форме. Он писал: «Предмет (книги – М. З.), – о новой форме жизни… мне кажется так важен, что хочется всё сказать и как могу лучше».³⁷37
  T. 66, стр. 224.


[Закрыть]

В письмах к друзьям Толстой объяснял затяжку работы над книгой именно тем, что «всё хочется лучше. И, кажется, будет лучше, проще, яснее».³⁸38
  Там же, стр. 196.


[Закрыть] Толстой стремился и к тому, чтобы его книга заразила читателя чувством негодования против мерзостей господствующих классов. Выражая несогласие с предложением Черткова смягчить тон книги, Толстой отвечал: «Главное, не могу согласиться с смягчениями. Смягчать, оговариваясь, нельзя. Это нарушает весь тон, а тон выражает чувство, а чувство заражает (чувство иногда негодования) больше, чем всякие доводы».³⁹39
  Т. 87, стр. 117.


[Закрыть] И такой цели Толстой достиг, особенно в заключительной главе.

Книга «Царство божие внутри вас» – выдающееся явление русской публицистики, в котором художественные образы и описания играют существенную идейную роль и обогащают все произведение в целом. По своему стилю публицистика Толстого особенно близка Герцену. Близость эта заметна и в характеристике русского самодержавия и западноевропейского буржуазного общества, в приемах аргументации авторских положений и даже в лексике. Толстого восхищала глубина и смелость мысли Герцена, который «своим проницательным умом уже тогда (в 1848 г. – М. З.) ясно видел то, что видит теперь уже всякий самый мало размышляющий человек нашего времени: невозможность продолжения жизни на прежних основах и необходимость установления каких-то новых форм жизни». Свои рассуждения и выводы о невозможности создать новое социально справедливое общественное устройство при сохранении капитализма Толстой подкрепляет цитатой из сочинения А. И. Герцена «С того берега», в котором разоблачались иллюзии французской буржуазии о возможности свободы и справедливости при существующем эксплуататорском строе и высмеивался ее страх и колебания перед будущим: «Страх берет – пустота, ширина, воля… Как идти, не зная куда, как терять, не видя приобретений!» Соглашаясь с Герценом и объективно выступая за разрушение буржуазного строя, Толстой проявлял «силу» и «разум» своего мировоззрения.

Многие выдающиеся представители русской культуры с восторгом встретили книгу Толстого. И этот восторг объяснялся ее глубоким идейным содержанием. Толстой как бы творил суд над современным капитализмом, над строем насилия и зла, угнетавшим человека и разрушавшим его внутреннюю красоту, творческие, созидательные силы. В. В. Стасов, откровенно выражавший Толстому свое недоумение (письмо от 9 июня 1894 г.) постоянной аргументацией писателем своих положений ссылками на бога: «Почти постоянно Вы опираетесь на мысли о Христе, о боге. На что это? На что нам тот и другой, когда так легко и разумно вовсе обойтись без них?» – все же признал, что книга Толстого – «это самая великая книга нашего XIX века». XII главу книги он считал «бесценной», «несравненной». Эта глава, по его мнению, «сама по себе есть целый мир». Великий русский живописец И. Е. Репин, ознакомившись с книгой Толстого, писал, что это «вещь ужасающей силы». И все же взыскательный и требовательный к себе Толстой не вполне был доволен своей книгой. В письме Черткову (от 25 октября 1895 г.) он указывал на недостаток книги, который заметил при чтении ее в итальянском переводе: «ужасно много длиннот». О впечатлении, произведенном толстовской публицистикой на современников, прекрасно сказал Анатоль Франс в речи, произнесенной в Сорбонне (12 марта 1911 г.): «Когда он убеждает нас верить, страдать, терпеть, его героическое самоотречение принимает форму такой пылкой борьбы, принимает такой решительный, я бы сказал, даже сокрушительный характер, что он заставляет нас мыслить, сомневаться, – силы наши возрастают».⁴⁰40
  «Иностранная литература», 1940, № 11—12.


[Закрыть]

Оценивая объективное значение «толстовской критики государства, церкви, частной поземельной собственности»⁴¹41
  В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 297.


[Закрыть], Ленин указывал русскому пролетариату единственно возможный путь к свержению капитализма и созданию нового общества «без нищеты народа, без эксплуатации человека человеком»⁴²42
  Там же.


[Закрыть] – путь пролетарской социалистической революции. На трудном пути к этой великой цели, заблуждаясь в выборе средств борьбы, находился и величайший русский художник, гневный и страстный публицист Л. Н. Толстой.

М. Зозуля

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

Текст, публикуемый в настоящем томе, печатается по общепринятой орфографии, но с сохранением некоторых особенностей правописания Толстого.

При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Толстого (произведения, окончательно не отделанные, неоконченные, только начатые и черновые тексты), соблюдаются следующие правила.

Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется.

Слова, случайно не написанные, если отсутствие их затрудняет понимание текста, печатаются в прямых скобках.

В местоимении «что» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Условные сокращения типа «к-рый», вместо «который», и слова, написанные не полностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении.

Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской.

Слова, написанные ошибочно дважды, воспроизводятся один раз, но это всякий раз оговаривается в сноске.

После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках.

На месте неразобранных слов ставится: [1, 2, 3 и т. д. неразобр.], где цифры обозначают количество неразобранных слов.

Из зачеркнутого в рукописи воспроизводится (в сноске) лишь то, что имеет существенное значение.

Более или менее значительные по размерам зачеркнутые места (в отдельных случаях и слова) воспроизводятся в тексте в ломаных < > скобках.

Авторские скобки обозначены круглыми скобками.

Многоточия воспроизводятся так, как они даны автором.

Абзацы редактора делаются с оговоркой в сноске: «Абзац редактора».

Примечания и переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие Толстому, печатаются в сносках петитом без скобок. Редакторские переводы иностранных слов и выражений печатаются в прямых скобках.

Обозначение * как при названиях произведений, так и при номерах вариантов означают, что эти произведения печатаются впервые.

В примечаниях приняты следующие условные сокращения:

AЧ – Архив В. Г. Черткова (Москва).

Б,III – П. И. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», т. III, изд. 2-е, Гиз, М. 1922.

ПС – «Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым. 1870—1894», изд. Общества Толстовского музея, Спб. 1914.

Л. Н. ТОЛСТОЙ

ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ ВАС
1890—1893

ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ ВАС, или христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание

Познаете истину, и истина освободит вас (Иоан. VIII, 32).

И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить;а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне (Мф. X, 28).

Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков (I Коринфянам, VII, 23).

В 1884 году я написал книгу под заглавием: «В чем моя вера?». В книге этой я действительно изложил то, во что я верю.

Излагая свою веру в учение Христа, я не мог не высказать и того, почему я не верю и считаю заблуждением ту церковную веру, которая обыкновенно называется христианством.

В числе многих отступлений этого учения от учения Христа я указывал на главное отступление, именно – на непризнание заповеди непротивления злу насилием, очевиднее других отступлений указывающее на извращение церковным учением учения Христа.

Я очень мало знал, как и все мы, о том, что делалось и было проповедуемо и писано в прежнее время по вопросу о непротивлении злу. Я знал то, что было высказано об этом предмете у отцов церкви – Оригена, Тертуллиана и других, – знал и о том, что существовали и существуют некоторые, так называемые, секты менонитов, гернгутеров, квакеров, которые не допускают для христианина употребления оружия и не идут в военную службу; но что было сделано этими, так называемыми, сектами для разъяснения этого вопроса, было мне мало известно.

Книга моя, как я и ожидал, была задержана русской цензурой, но отчасти вследствие моей репутации как писателя, отчасти потому, что она заинтересовала людей, книга эта распространилась в рукописях и литографиях в России и в переводах за границей и вызвала, с одной стороны, от людей, разделяющих мои мысли, ряд сведений о сочинениях, писанных об этом же предмете, с другой стороны, ряд критик на мысли, высказанные в самой книге.

Как то, так и другое, вместе с историческими явлениями последнего времени, выяснило для меня очень многое и привело меня к новым выводам и заключениям, которые я и хочу высказать.

Прежде скажу о тех сведениях, которые я получил об истории вопроса о непротивлении злу; потом о тех суждениях об этом вопросе, которые были высказаны как духовными, т. е. исповедующими христианскую религию, критиками, так и светскими, т. е. не исповедующими христианскую религию; и, наконец, те выводы, к которым я был приведен и теми и другими, и историческими событиями последнего времени.

Одним из первых откликов на мою книгу были письма от американских квакеров. В письмах этих, выражая свое сочувствие моим взглядам о незаконности для христианина всякого насилия и войны, квакеры сообщили мне подробности о своей, так называемой, секте, более 200 лет исповедующей на деле учение Христа о непротивлении злу насилием и не употреблявшей и теперь не употребляющей для защиты себя оружия. Вместе с письмами квакеры присылали мне свои брошюры, журналы и книги. Из этих присланных мне ими журналов, брошюр и книг я узнал, до какой степени уже много лет тому назад ими неопровержимо была доказана для христианина обязанность выполнения заповеди о непротивлении злу насилием и была обличена неправильность церковного учения, допускающего казни и войны.

Целым рядом рассуждений и текстов доказав то, что с религией, основанной на миролюбии и благоволении к людям, несовместима война, т. е. калечение и убийство людей, квакеры утверждают и доказывают, что ничто столько не содействовало затемнению Христовой истины в глазах язычников и не мешало распространению христианства в мире, как непризнание этой заповеди людьми, именовавшими себя христианами, – как разрешение для христиан войны и насилия.

«Христово учение, вошедшее в сознание людей не посредством меча и насилия, говорят они, а посредством непротивления злу, посредством кротости, смирения и миролюбия, – только примером мира, согласия и любви между своими последователями и может распространиться в мире.

«Христианин, по учению самого бога, может быть руководим в отношениях к людям только миролюбием, и потому не может быть такого авторитета, который заставил бы христианина действовать противно учению бога и главного свойства христианина по отношению своих близких.

«Правило государственной необходимости, говорят они, может заставить изменить закону бога тех, которые ради житейских выгод стараются согласить несогласимое, но для христианина, который истинно верит тому, что следование учению Христа дает ему спасение, правило это не может иметь никакого значения».

Знакомство с деятельностью квакеров и их сочинениями: с Фоксом, Пэном и в особенности с книгой Даймонда (Dymond) 1827 г. – показало мне, что не только давным-давно сознана невозможность соединения христианства с насилием и войною, но что эта несовместимость давным-давно так ясно и несомненно доказана, что надо только удивляться, каким образом может продолжаться это невозможное соединение христианского учения с насилием, которое проповедовалось и продолжает проповедоваться церквами.

Кроме сведений, полученных мною от квакеров, около этого же времени я получил тоже из Америки сведения о том же предмете из совершенно другого и прежде мне вовсе неизвестного источника.

Сын Вильяма Ллойда Гаррисона, знаменитого борца за свободу негров, писал мне, что, прочтя мою книгу, в которой он нашел мысли, сходные с теми, которые были выражены его отцом в 1838 году, он, полагая, что мне будет интересно узнать это, присылает мне составленную его отцом почти 50 лет тому назад декларацию или провозглашение непротивления – «Non-resistance».

Провозглашение это возникло при следующих условиях: Вильям Ллойд Гаррисон, рассуждая в существовавшем в 1838 году в Америке обществе для установления мира между людьми о мерах прекращения войны, пришел к заключению, что установление всеобщего мира может быть основано только на явном признании заповеди непротивления злу насилием (Мф. V, 39) во всем ее значении, так, как понимают ее квакеры, с которыми Гаррисон находился в дружеских сношениях. Придя к такому заключению, Гаррисон и составил тогда и предложил обществу следующее провозглашение, которое было подписано тогда, в 1838 году, многими членами.

ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ ОСНОВ, ПРИНЯТЫХ ЧЛЕНАМИ ОБЩЕСТВА, ОСНОВАННОГО ДЛЯ УСТАНОВЛЕНИЯ МЕЖДУ ЛЮДЬМИ ВСЕОБЩЕГО МИРА.

Бостон, 1838 г.

Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим долгом по отношению к себе, к делу, близкому нашему сердцу, к стране, в которой мы живем, и ко всему остальному миру, огласить это наше исповедание, выразив в нем те основы, которых мы держимся, цели, к которым мы стремимся, и средства, которые мы намерены употреблять для достижения всеобщего благодетельного и мирного переворота. Вот это наше исповедание.

Мы не признаем никакого человеческого правительства. Мы признаем только одного царя и законодателя, только одного судью и правителя над человечеством. Отечеством нашим мы признаем весь мир, соотечественниками своими признаем всё человечество. Мы любим свою родину столько же, сколько мы любим и другие страны. Интересы, права наших сограждан нам не дороже интересов и прав всего человечества. Поэтому мы не допускаем того, чтобы чувство патриотизма могло оправдывать мщение за обиду или за вред, нанесенный нашему народу…

Мы признаем, что народ не имеет права ни защищать себя от внешних врагов, ни нападать на них. Мы признаем также, что отдельные лица в своих личных отношениях не могут иметь этого права. Единица не может иметь большего значения, чем совокупность их. Если правительство не должно оказывать сопротивления чужестранным завоевателям, имеющим целью опустошать наше отечество и избивать наших сограждан, то точно так же не должно быть оказываемо сопротивление силою отдельным лицам, нарушающим общественное спокойствие и грозящим частной безопасности. Проповедуемое церквами положение о том, что все государства на земле установлены и одобряемы богом и что все власти, существующие в Соединенных Штатах, в России, в Турции, соответствуют воле бога, столь же нелепо, как и кощунственно. Это положение представляет творца нашего существом пристрастным и устанавливающим и поощряющим зло. Никто не решится утверждать того, чтобы власти, существующие в какой бы то ни было стране, действовали по отношению к своим врагам в духе учения и по примеру Христа. А потому деятельность этих властей не может быть приятна богу и потому и власти эти не могли быть установлены богом и должны быть низвергнуты не силою, но духовным возрождением людей.

Мы признаем нехристианскими и незаконными не только самые войны – как наступательные, так и оборонительные, – но и все приготовления к войнам: устройство всяких арсеналов, укреплений, военных кораблей; признаем нехристианским и незаконным существование всяких постоянных армий, всякого военного начальства, всяких памятников, воздвигнутых в честь побед или павших врагов, всяких трофеев, добытых на поле сражения, всяких празднований военных подвигов, всяких присвоений, совершенных военной силой; признаем нехристианским и незаконным всякое правительственное постановление, требующее военной службы от своих подданных.

Вследствие всего этого мы считаем для себя невозможным не только службу в войсках, но и занимание должностей, обязующих нас принуждать людей поступать хорошо под страхом тюрьмы или смертной казни. Мы поэтому добровольно исключаем себя из всех правительственных учреждений и отказываемся от всякой политики, от всех земных почестей и должностей.

Не считая себя вправе занимать места в правительственных учреждениях, мы точно так же не считаем себя вправе и избирать на эти места других лиц. Мы также считаем себя не вправе судиться с людьми, чтобы заставить их возвратить взятое у нас. Мы считаем, что мы обязаны отдать и кафтан тому, кто взял нашу рубашку, но никак не подвергать его насилию. Мф. V, 40.

Мы верим в то, что уголовный закон Ветхого Завета: око за око, зуб за зуб – отменен Иисусом Христом и что по Новому Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения, во всех случаях без исключения. Вымогать же насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не есть прощение обид, а мщение.

История человечества наполнена доказательствами того, что физическое насилие не содействует нравственному возрождению, и что греховные наклонности человека могут быть подавлены лишь любовью, что зло может быть уничтожено только добром, что не должно надеяться на силу руки, чтоб защищать себя от зла, что настоящая безопасность для людей находится в доброте, долготерпении и милосердии, что лишь кроткие наследуют землю, а поднявшие меч от меча погибнут.

И поэтому, как для того, чтобы вернее обеспечить жизнь, собственность, свободу, общественное спокойствие и частное благо людей, так и для того, чтобы исполнить волю того, кто есть царь царствующих и господь господствующих, мы от всей души принимаем основное учение непротивления злу злом, твердо веруя, что это учение, отвечая всем возможным случайностям и выражая волю бога, в конце концов должно восторжествовать над всеми злыми силами. Мы не проповедуем революционного учения. Дух революционного учения есть дух мести, насилия и убийства. Он не боится бога и не уважает личности человека. Мы же желаем быть преисполнены духа Христова. Следуя основному нашему правилу непротивления злу злом, мы не можем производить заговоров, смут или насилий. Мы подчиняемся всем узаконениям и всем требованиям правительства, кроме тех, которые противны требованиям Евангелия. Сопротивление наше ограничивается покорным подчинением, имеющим быть наложенным на нас за неповиновение, наказаниям. Намереваясь без сопротивления переносить все направленные на нас нападения, мы, между тем, с своей стороны, намерены не переставая нападать на зло мира, где бы оно ни было, вверху или внизу, в области политической, административной или религиозной, стремясь всеми возможными для нас средствами к осуществлению того, чтобы царства земные слились в одно царство господа нашего Иисуса Христа. Мы считаем несомненной истиной то, что всё то, что противно Евангелию и духу его и потому подлежит уничтожению, должно быть сейчас же уничтожаемо. И потому, если мы верим предсказанию о том, что наступит время, когда мечи перекуются на орала и копья на серпы, мы сейчас же, не откладывая этого на будущее время, должны делать это по мере сил наших. И потому все те, которые выделывают, продают, употребляют оружие, содействуют всяким военным приготовлениям, этим самым вооружаются против мирного господства сына божьего на земле. Высказав наши основы, скажем теперь о том, какими путями мы надеемся достигнуть нашей цели. Мы надеемся победить «безумием проповеди».

Мы будем стараться распространять свои взгляды среди всех людей, к каким бы народам, исповеданиям и слоям общества они ни принадлежали. Для этой цели мы будем устраивать публичные чтения, распространять печатные объявления и брошюры, составлять общества и подавать прошения во всякие правительственные учреждения. Вообще будем стремиться всеми доступными для нас средствами к достижению коренного переворота во взглядах, чувствах и действиях нашего общества относительно греховности насилия по отношению к внешним и внутренним врагам. Принимаясь за это великое дело, мы вполне сознаем, что наша искренность может быть подвергнута жестоким испытаниям. Наша задача может навлечь на нас оскорбления, обиды, страдания и даже смерть. Нас ожидает непонимание, ложное толкование и клевета. Против нас должна подняться буря. Гордость и фарисейство, честолюбие и жестокость, правители и власти, – всё это может соединиться, чтоб уничтожить нас. Таким образом поступали с мессией, которому мы стремимся подражать по мере сил своих. Но нас не пугают эти ужасы. Мы надеемся не на людей, а на всемогущего господа. Если мы отказались от человеческого заступничества, что же может поддержать нас, как не одна вера, побеждающая мир? Мы не будем удивляться тем испытаниям, которым мы подвергнемся, а будем радоваться тому, что удостоимся разделить страдания Христа.

Вследствие всего этого мы передаем души свои богу, веруя тому, что сказано, что тот, кто оставит дома и братьев и сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или поля ради Христа, получит во сто раз больше и наследует жизнь вечную. Итак, твердо веруя, несмотря на всё, что может вооружиться против нас, в несомненное торжество во всем мире основ, выраженных в этом провозглашении, мы прилагаем здесь свои подписи, надеясь на разум и совесть человечества, более же всего на силу божию, которой и вручаем себя.

Вслед за этим провозглашением были основаны Гаррисоном общество непротивления и журнал, называвшийся «Непротивляющимся» («Non-resistant»), в котором проповедовалось учение непротивления во всем его значении и со всеми его последствиями, как оно было выражено в провозглашении. Сведения о дальнейшей судьбе общества и журнала непротивления получены мною из прекрасной биографии В. Л. Гаррисона, составленной его сыновьями.

Общество и журнал просуществовали недолго: большинство сотрудников Гаррисона по делу освобождения рабов, опасаясь того, чтобы слишком радикальные требования, выраженные в журнале «Непротивляющемся», не оттолкнули людей от практического дела освобождения негров, – большинство сотрудников отказалось от исповедания принципа непротивления, как он был выражен в провозглашении, и общество и журнал прекратили свое существование.

Это провозглашение Гаррисона, так сильно и красноречиво выражавшее такое важное для людей исповедание веры, казалось, должно бы было поразить людей и сделаться всемирно известным и предметом всестороннего обсуждения. Но ничего подобного не было. Оно не только не известно в Европе, но среди американцев, столь высоко чтущих память Гаррисона, провозглашение это почти неизвестно.

Та же неизвестность постигла и другого борца за непротивление злу, недавно умершего, в продолжение 50 лет проповедовавшего это учение, американца Адина Баллу. До какой степени мало известно всё то, что относится к вопросу непротивления, видно из того, что Гаррисон-сын, написавший превосходную, в 4-х больших томах, биографию своего отца, этот Гаррисон-сын на вопрос мой о том, существует ли теперь общество непротивления и есть ли последователи его, отвечал мне, что, сколько ему известно, общество это распалось и последователей этого учения не существует, тогда как в то время, когда он писал мне, жил в Массачусете, в Hopedale, Адин Баллу, участвовавший в трудах отца Гаррисона и посвятивший 50 лет жизни на проповедь устно и печатно учения непротивления. Впоследствии я получил письмо от Вильсона, ученика и помощника Баллу, и вошел в сношения с самим Баллу. Я написал Баллу, и он отвечал мне и прислал мне свои сочинения. Вот некоторые выписки из них.