Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. О жизни"

г) Верстка 16-го печ. л., штамп 17 дек. 87, стр. 241—256 (= стр. 241—256 изд. 1888 г.) с мелкими поправками и надписью рукой Н. Я. Грота: «Можно печатать. Н. Грот». Это – вторая верстка 16-го печ. листа, сделанная после исправления в.

д) Верстка 3-го печ. л., штамп. 24 окт. 87 стр. 33—48 (= стр. 33—48 изд. 1888 г.) без всяких поправок. Это – верстка со вторых гранок с № 316 – 318.

е) Верстка 8, 9 и 14-го печ. лл., штамп. 4 ноя. 87, стр. 113—114, 209—224 (= тем же страницам изд. 1888 г.) с мелкими поправками Н. Грота и его надписями на л. 8: «Еще одну корректуру. Грот», на лл. 9 и 14: «Еще корректуру. Н. Грот». Это – верстка с несохранившихся гранок с №№ 320, 329, 330.

ж) Верстка 11-го печ. л., без даты, стр 161—176 (= страницам 161—176. изд. 1888 г.) без всяких поправок. Это – верстка с несохранившихся гранок глав XXIV—XXVI.

з) Рукопись лоскуток почтовой бумаги с текстом эпиграфа из Паскаля, рукой П. И. Бирюкова.

и) Оригинал титульного листа, сделанного С. А. Толстой. Получен следующим образом: оторвана от первой части шестого издания сочинений Толстого обложка на желтой бумаге с печатным текстом recto: «Сочинения графа Л. Н. Толстого. Часть первая. Издание шестое. Москва, Типография А. И. Мамонтова и К-о. Леонтьевский пер. № 5, 1886» и по корешку: «Сочинения графа Л. Н. Толстого. Часть 1». Затем рукой С. А. Толстой зачеркнуто указание на издание и часть 1, а вписано: «Приложение к двенадцатой части. О жизни», для наборщика: «№ два мельче», на корешке «часть I» заменено: «О жизни». Внизу вписано и вычеркнуто: «Печатать шесть тысяч (6000): Гр. С. Толстая». Позднее уже в корректурах вместо приложения к XII части книга превращена в самостоятельную «часть тринадцатую».

Наконец, среди рукописей и корректур находится под шифром Д 15 полный несброшюрованный и неразрезанный экземпляр книги «Сочинения Гр. Л. Н. Толстого. Часть тринадцатая. О жизни. Москва 1888. Страниц XXI + 3 чистых + 275 + XI. На титуле надпись рукой С. А. Толстой: «Граф. С. Толстая». Книга в желтой ненаклеенной обложке [лл. 1303—1460].

370. А 33. Автограф, 1 л., полстраницы текста чернилами без всяких значков о месте приурочения. Начало: «Человѣкъ воспитанный въ нашемъ мірѣ подъ вліяніемъ ученія о жизни для личнаго блага»… Повидимому, один из вариантов самого начала первой редакции [л. 228].

371. Б 5. Автограф, 1 л., почтовой бумаги со следующим текстом чернилами без пометок, куда он относится: «Что же жизнь? На этотъ вопросъ мы по привычкѣ отвѣчаемъ, какъ на вопросъ: что столь: гдѣ онъ? Когда онъ начался и отъ чего онъ. Но отвѣта нѣть, п. ч. жизнь это самое начало я самъ» [л. 368 а].

372. Б 8. Автограф, 1 л., страница текста чернилами, со значком и пометкой С. А. Толстой «Къ 1-й странице». Тема о противоречии в человеке. К чему относится вставка, неясно. Начало: Противорѣчіе это кажется неразрѣшимымъ… » [л. 375].

373. Б 10. Автограф, 2 лл., в лист, один лист писан с одной стороны, другой с двух. Начало: «6. Но что такое отреченіе отъ личности… » Повидимому, это особый черновой вариант гл. XV осн. текста [лл. 380—381].

374. В 2. Листок, сильно потрепанный и, повидимому, служивший обложкой. Вверху несколько строк текста рукой С. А. Толстой из черновиков «О жизни». Под текстом «Вступленіе», а под ним нарисовано чернилами несколько человеческих лиц. На поле рукой Толстого: «Озмидову. Шеланет (?). Орлову. Рубиншт. Петрову». И еще ниже наискось небольшой набросок планового характера к книге «О жизни». Издаем его среди черновых текстов под № 3. Еще дальше вычисление «289 32; 32 × 42 = 1344; 696» [л. 520].

375. Г 67. Автограф, 1 л., оборот чистый. Небольшой вариант к стр. 329 осн. текста [л. 1165].

376. Г 73. Автограф, 1 л., несколько строк случайной фразы [л. 1177].

377. Г 74. Карандашные заметки рукой H. Н. Страхова, 2 лл., текст только четверть страницы. Что-то в роде конспекта, вероятно, к гранкам или верстке. Вот этот текст полностью:

«3-ю и 4-ую главы (полемические) вынести назад.

Стр. 48, 49, 50 против верований в будущую жизнь, в дом (6-я глава) и вообще защита сомнения и искания.

7 глава: Не вера, a разум.

8 Разум есть помеха жизни.

9-я (61—63) Раздвоенiе между животной и разумной жизнью разрешается тем, что одна разумная жизнь есть истинная.

10-я. Неизбежность рождения разумной жизни и ее недоступность для зрения.

11-я (71—76). Животная жизнь подчинена разумной» [лл. 1178—1179].

378. Г 75. Рукопись – цитата из Паскаля, послужившая эпиграфом к книге «О жизни», рукой П. И. Бирюкова, 1 л. [л. 1180].

379. Е 5. Листок-копия рукой С. А. Толстой, 1 л., без поправок. Толстым исключен из работы [л. 1472].

380. Е 9. Автограф-вставка неясно в какую из рукописей «О жизни», 1 л., на обороте черным карандашом неизвестной рукой и с подписью S. письмо: Je suis sure que ce récit de Samarin Vous intéressera. Vous n’avez plus besoin de le renvoyer. Il a été copié pour Vous par Sophie Islénieff qui dit mille tendresses à Таничька et des respects à Sophie. Etre un jour à Ясная Поляна est le rêve de sa vie. Je vous embrasse tous mon cher Léon. S. [л. 1503].

381. E 22. Копия рукой С. A. Толстой, 1 л., пагинация 132, без поправок, но с надписью Толстого: «пропустить» [л. 1594].

382. Е 24. Автограф, 1л., не приурочен, без пометок [л. 1597].

383. Е 33. Автограф – не приуроченный, 2 лл. [лл. 1630—1631].

384. Е 34. Автограф – листок с заметкой о Боге и жизни, чернила и карандаш, 1 л. В книге не использован [л. 1632].

385. Е 35. Автограф – несколько строк, I л. [л. 1633].

386. Е 39. Автограф, как кажется, не использованный в книге, 3 лл., сплошь правленный. Тема: как развивается у человека опыт зрения и понимания жизни [лл. 1645—1647].

387. Е 54. Автограф-вставка не приуроченная, 2 лл. [лл. 1693—1694].

388. А 34. Гранка (с дублетом) 14-ти строк текста, набранного особо, но неясно в каком этапе работы. В книгу – текст не вошел. Размер 18 × 29 см. [лл. 229—230].

389. Ж 17. Копия неизвестной рукой, 32 лл., пагин. 1—32 по листам. Текст писан с двух сторон с большими полями. Лл. 8 об., 12 – об., 16 – об., 23—24 об. – чистые. Текст правлен не очень значительно рукой Толстого. Содержит главы XXIX—XXXV, заключение и три прибавления. На обложке рукой С. А. Толстой запись: «О смерти. Франц. перевод, поправленный рукой Льва Николаевича» [лл. 1840—1873].

390. З 1. Рукопись, писанная двумя почерками – В. Г. Черткова и Н. Л. Озмидова, представляет переделку книги «О жизни». Две толстые тетради в 4-ку: 1. Первая тетрадь составлена из двух тонких тетрадок, между которыми вложен ряд несшитых листов, всего 72 лл. (с обложкой), при чем во второй тетради между каждым исписанным листом вставлен чистый. Текст писан по обеим сторонам листов и дает на первых листах два вида переделки, которые объяснены на первом листе в следующей надписи рукой В. Г. Черткова: «Два варианта опыта приспособления книги «О жизни» к пониманию простого читателя. – Крупным почерком – первое наиболее близкое к подлиннику переложение. Мелким почерком – второе, наиболее упрощенное изложение». По мелкому почерку (самого В. Г. Черткова) рука Л. Н. Толстого бледно-коричневыми чернилами вела исправления, которые в большей части носят стилистический характер, но местами дают крупные вставки и сокращения. На обложке несколько карандашных пометок почерком не Толстого. Первая тетрадь содержит главы 1—10 переделки [лл. 1874—1946]. 2. Вторая тетрадь на 112 лл., половина из которых чистые, вставные между исписанными (по обеим сторонам). Почерк крупный, продолжающий первую тетрадь. По нему рукой В. Г. Черткова немного мелких поправок и также очень немного небольших поправок рукой Л. Н. Толстого коричневыми чернилами. Местами рукой В. Г. Черткова карандашом оговорены значительные пропуски и сокращения книги «О жизни», допущенные в переделке. Вторая тетрадь содержит главы 11—21 переделки с карандашной отметкой при каждой главе, какой из глав полного текста она соответствует [1947—2058]. Обе тетради в синей обложке с надписью В. Г. Черткова ,,Мое переложение «О жизни».“

По данной рукописи текст печатается в приложении № 2 на стр. 885.

391. З 2. Копия с № 390 на четырех тетрадках, первые три писаны по обеим сторонам листов от руки неизвестным почерком (на 34 лл.), четвертая по одной стороне листов на машине (на 57 лл.), всего 91 лист, в 4-ку. На первом листе чернилами: «О жизни» Льва Толстого. Переложение, примененное к пониманию простого читателя, исправленное и одобренное самим автором», черным карандашом: «Красным подчеркнуты вставки и исправления Льва Н-ча». Следов просмотра Толстым рукописи нет. В розовой обложке [2059—2149].

–

ПРИЛОЖЕНИЯ.

Приложение № 1. ПОНЯТИЕ ЖИЗНИ.

[Реферат Л. Н. Толстого в Московском Психологическом Обществе 14 марта 1887 г., напечатанный в выдержках, повидимому, по стенографическим записям в газете «Новое Время» 1887 № 3973 от 22 марта.]

Допустим невозможное, допустим, что всё, что желает познать теперешняя наука о жизни, всё ясно, как день! Ясно, как из неорганической материи зарождается через приспособление органическая; ясно, как силы переходят в чувство, волю, мысли; и всё это известно не только гимназистам, но и деревенским школьникам.

Мне известно, что такие-то мысли и чувства происходят от таких-то движений. Ну, и что-ж? Могу ли я или не могу руководить этими движениями, чтобы возбуждать в себе такие или другие мысли; вопрос о том, какие мне надо возбуждать в себе и других мысли и чувства, остается не только не решенным, но даже не затронутым.

Вопрос же этот и есть единственный вопрос центрального понятия жизни.

Наука предметом своим добрала некоторые явления, сопутствующие жизни, и, приняв часть за целое, назвала это явление совокупностью жизни.

Вопрос, неотделимый от понятия жизни—не вопрос о том, откуда взялась жизнь, а о том как надо жить; и только начав с этого вопроса, можно придти и к какому-нибудь решению о том, что есть жизнь.

Ответ на вопрос о том, как надо жить, представляется человеку столь известным, что ему кажется, что и не стоит говорить об этом… Жить, как лучше – вот и всё. Это кажется сначала очень простым и всем известным, но это совсем не так и просто и известно…

Понятие жизни представляется сначала человеку самым простым и ясным. Прежде всего человеку кажется, что жизнь в нем, в его теле. Я живу в теле, стало быть жизнь в моем теле. Но, как только человек начнет искать эту жизнь в известном месте своего тела, так сейчас и является затруднения. Ее нет в ногтях и волосах, но и нет в ноге, в руке, которые можно отрезать, нет и в крови, нет и в сердце, нет и в мозгу. А есть везде и нигде нет. И оказывается, что по месту ее жительства найти ее нельзя. Тогда человек ищет ее во времени, и тоже сначала кажется очень просто… Но опять, как станешь искать ее во времени, так сейчас видишь, что и тут дело не просто. Я живу 58 лет, так это выходит по метрическому свидетельству. Но я знаю, что из этих 58 лет, я 20 лет спал. Что же я жил или не жил? Потом в утробе матери, у кормилицы был, опять, жил я или не жил? Потом из остальных 38 лет большую половину, ходя, спал; тоже не знаю, жил или не жил? Немножко жил, немножко не жил; так что и во времени выходит, везде она и нигде. Тогда невольно приходит вопрос, откуда же взялась эта жизнь, которую я нигде не найду. Тут уж я узнаю… Но оказывается, что и здесь то, что показалось мне так легко – не только трудно, но и невозможно. Оказывается, что я искал что-то другое, а не свою жизнь. Искать, оказывается, если уже искать ее, то не в пространстве, не во времени, не как следствие и причину, а как что-то такое, что я в себе знаю совсем независимо от пространства, времени и причины. Стало быть изучать себя? Как же я знаю жизнь в себе?

А вот как. Знаю я прежде всего, что живу я и живу, желая себе хорошего, желаю этого с тех пор, как себя помню и до сих пор, и желаю этого с утра и до вечера. Всё то, что живет вне меня, важно для меня, но только настолько, на сколько оно содействует тому, чтобы мне было хорошо. Мир важен для меня только потому, что он мне доставляет радости.

Но вместе с таким знанием моей жизни связывается с ней еще другое. Неразрывно с этой жизнью, которую я чувствую, связано во мне еще знание о том, что кроме меня живет вокруг меня с таким же сознанием своей исключительной жизни целый мир живых существ, что все эти существа живут для своих, чуждых для меня, целей и не знают и не хотят знать моих притязаний на исключительную жизнь, и что все эти существа для достижения своих целей всякую минуту готовы уничтожить меня. Мало этого, наблюдая уничтожение других, подобных мне существ, знаю еще и то, что мне, этому драгоценному мне, в котором одном мне представляется жизнь, предстоит очень скоро неизбежное уничтожение.

В человеке, как будто, два «я», которые, как будто, не могут ужиться друг с другом, которые, как-будто, борются друг с другом, исключают один другого.

Одно «я» говорит: «Один «я» живу по настоящему, всё остальное только кажется, что живет и потому весь смысл мира в том, чтобы мне было хорошо».

Другое «я» говорит: «Весь мир не для тебя, а для своих целей, и знать не хочет о том, хорошо ли тебе или дурно».

И жить становится страшно.

Одно «я» говорит: «Я хочу удовлетворения своих потребностей и желаний, и для этого только мне нужен мир».

Другое «я» говорит: «Всё животное живет для удовлетворения своих желаний и потребностей. Желания и потребности одних животных удовлетворяются только в ущерб другим, и потому всё животное борется друг с другом. Ты животное и потому должен вечно бороться. Но как бы успешно ты ни боролся, все борющиеся существа рано или поздно задавят тебя».

Еще хуже. И становится еще страшнее.

И самое ужасное, включающее в себя всё предшествующее:

Одно «я» говорит: «Я хочу жить, жить вечно».

Другое «я» говорит: «Ты непременно очень скоро, а может быть сейчас, умрешь, и умрут все те, которых ты любишь, и ты и они каждым движением уничтожают свою жизнь и идут к страданиям, к смерти, к тому самому, что ты ненавидишь, и чего боишься больше всего».

Это хуже всего…

Изменить этого состояния нельзя… Можно не двигаться, не спать, не есть, не дышать даже, но не думать нельзя. Думаешь, и мысль, моя мысль отравляет каждый шаг моей жизни, как личности.

Как только начал сознательно жить человек, так разумное сознание, не переставая, твердит ему одно и то же: жить тою жизнью, какою ты ее чувствуешь и видишь в твоем прошедшем, какою живут животныя, как живет много людей, как жило то, из чего ты стал тем, что ты теперь – нельзя больше. Если ты попытаешься это сделать, ты ведь не уйдешь от борьбы со всем миром существ, которые живут так же, как и ты, для своих личных целей, и они, эти существа, неизбежно погубят тебя…

Изменить этого положения нельзя и остается одно, что и делает всегда человек, начиная жить, переносить свои цели вне себя и стремиться к ним… Но как бы далеко вне себя он ни ставил свои цели, по мере просветления его разума, ни одна цель не удовлетворяет его.

Бисмарк, собрав Германию и повелевая Европой, если разум осветил для него его деятельность, должен чувствовать то же неразрешенное противоречие тщеты и неразумности всего достигнутого им с вечностью и разумностью всего существующего, как и его повар, приготовляющий обед, который через час будет съеден. Как тот, так и другой, если подумают, видят ясно, во-первых, что как целость обеда князя Бисмарка, так целость могущественной Германии держится только: первая – полицией, вторая – войском и до тех пор, пока бодрствуют и те и другие» потому что голодные хотят съесть обед, а другие национальности хотят быть так же могущественны, как и Германия, и во-вторых, что обед князя Бисмарка и могущество Германии не только не совпадают со смыслом жизни мира, но противоречат ему, и, в-третьих то, что и тот, кто готовит обед, и могущество Германии – оба очень скоро умрут и так же скоро умрут их обед и Германия, и останется жить мир, не поминая даже ни об обеде, ни о Германии, тем менее о тех, кто готовит их.

По мере усиления разумного состояния человек приходит к мысли, что никакое благо, связанное с личностью, не есть подвиг, а необходимость… Личность есть только первое состояние, с которого начинается жизнь, есть крайний предел жизни…

«Но где начинается жизнь и где она кончается?» спросят меня. Где кончается ночь и начинается день? Где на берегу кончается область моря и начинается область суши?

Есть день и ночь, есть суша и море, есть жизнь и не жизнь.

Жизнь наша с тех пор, как мы сознаем ее – движение между двумя пределами.

Один предел есть совершенное безучастие к жизни бесконечного мира, деятельность, направленная только к удовлетворению потребностей своей личности. Другой предел – это полное отречение от своей личности, наибольшее внимание к жизни бесконечного мира и согласие с ним, перенесение желания блага со своей личности на бесконечный мир и существа вне нас.

Чем ближе к первому пределу, тем меньше жизни и блага, чем ближе ко второму пределу, тем больше жизни и блага. И потому всякий человек всегда движется от одного предела к другому, т. е. живет. Это-то движение и есть сама жизнь.

Если я говорю о жизни, то понятие о жизни неразрывно связано во мне с понятием разумной жизни.

Другой жизни, кроме разумной, я не знаю и никто ее знать не может.

Мы называем жизнью жизнь животную, жизнь организма… Всё это не жизнь, а только известное открывшееся нам состояние жизни.

Но что такое этот разум, требования которого исключают личную жизнь и переносят деятельность человека вне себя, в состояние, сознаваемое нами, как радостное состояние любви?

Что такое разум? Что бы мы ни определили, мы определяем всегда только разумом. И потому, чем же будем определять разум?

Если мы всё определяли разумом, то разум по этому самому мы определить и не можем. Но мы все не только знаем его, но только одного его несомненно и знаем одинаково.

Это тот же закон, как и закон жизни всякого организма, животного, растения, с тою только разницею, что мы видим совершающимся разумный закон в жизни растения. Закон же разума, которому мы подчинены, как дерево своему закону, мы не видим, но исполняем…

Мы решили, что жизнь есть то, что не есть наша жизнь. В этом и лежит корень заблуждения. Вместо того чтобы изучать ту жизнь, которую мы сознаем в себе совершенно исключительно, так как мы ничего другого не знаем, мы для этого наблюдаем то, что не имеет главного свойства нашей жизни – разумного сознания… Мы делаем то, что бы делал человек, изучающий предмет по его тени или отражению…

Если мы узнаем, что вещественные частицы подчиняются, видоизменяясь, деятельности организма, то мы узнали это ведь вовсе не потому, что наблюдали, изучали организм, а потому, что у нас есть знакомый нам, слитый с нами организм нашего животного, который нам знаком очень, как материал нашей жизни, т. е. то, над чем мы призваны работать, подчиняя его закону разума… Как только человек усумнился в своей жизни, как только он жизнь свою перенес в то, что не есть жизнь, так он стал несчастен и увидел смерть. Человек, сознающий жизнь так, как она вложена в его сознание, не знает ни несчастья, ни смерти, ибо его благо жизни в одном подчинении своего же животного закону разума и это не только в его власти, но это неизбежно совершается в нем… Смерть частиц животного существа мы знаем, смерть самих животных и человека, как животного, мы знаем; но смерть разумного сознания мы не знаем и не можем знать, потому что оно-то и есть сама жизнь. А жизнь не может быть смертью…

Животное живет блаженно, не видит смерти и умирает, не видя ее. За что же человеку дано видеть это и почему оно для него так ужасно, что раздирает его душу, заставляет его убивать себя от страха смерти. Отчего это? Оттого, что человек, видящий смерть, есть человек больной, нарушивший закон своей жизни, не живущий жизнью разумной. Он то же, что животное, нарушившее закон своей жизни.

Жизнь человека есть стремление к благу, и то, к чему он стремится, то и дано ему. Свет, зажженный в душе человека, есть благо и жизнь, и свет этот не может быть тьмою, потому что есть, истинно есть для человека только этот единый свет, горящий в душе его.

Приложение № 2. «ОБ ИСТИННОЙ ЖИЗНИ» ЛЬВА ТОЛСТОГО.

(Упрощенное изложение книги: «О жизни» Л. Н. Толстого, исправленное и одобренное автором).