Книга: Записки старого петербуржца - Лев Успенский

Читается очень легко и увлекательно.

Оценка: 8/10

Очень много (практически через всю книгу!) автор пишет о памятниках и улицах. Вероятно, петербуржцам такая книга должна быть более интересной, чем тем, кто знает лишь общий план города, и даже побывав в нем неоднажды, большинство улиц, проспектов и площадей не представляет. . Но самое главное - это рассказ о любви к своему городу. Книга написана с большой любовью.

Местами читать было интересно, местами - мучительно скучно и хотелось бросить. Язык автора тоже своеобразен, нет, он хорош, но иногда сбивается на пафос. Мне немного не хватило рассказа о первых послеблокадных-послевоенных годах: возможно, просто главы о тех годах не вошли в книгу?

Автор «записок» Лев Успенский родился в круглую дату – 1900 г. И эта книга представляет собой ярчайшие воспоминания повседневности, открытий и изобретений, меняющие жизнь обычных людей, и, конечно же, таких масштабных событий как февральская и октябрьская революция, которые коснулись всех и каждого и изменили Россию навсегда.

Где-то в начале книги Автор предостерегает – Не привыкайте! Не привыкайте слишком скоро к изменениям. И действительно, как же быстро мы перестали ценить появление смартфонов и интернета, возможность быстро переместиться из одной точки мира в другую. У Льва Успенского можно поучиться смакованию новизны. Как же эмоционально он описывает первый разговор по телефону с отцом! Только появившийся конно-железный транспорт и то, как причудливо он выглядел; ощущения себя «повелителем света» в детстве, когда только изобрели электричество. Я попыталась воскресить свои воспоминания, ведь я застала те времена, когда интернет и даже стационарный телефон был не у всех, а сегодня можно безлимитно общаться с Латинской Америкой, или заказать товары на дом, уместить всю библиотеку в одной маленькой цифровой коробочке. Кажется, что сегодня мы даже не замечаем, с какой стремительностью меняется наш образ жизни. Это первое, о чём эта книга заставляет задуматься.

«Записки» ценны ещё и тем, что здесь описаны исторические события глазами юного человека, который тогда и не осознавал, насколько всё изменится в ближайшие года. Что за литературу читали тайком родители, и зачем «царь-вампир» прячет людей в «каменных мешках» и почему об этом всём нужно молчать. В 1917 году родители дали молодому Лёве винтовку и отправили на улицы города «делать революцию» - нам, современным папам и мамам этого не понять, нет, никак не понять.

Книга заканчивается событием Октября, Автор своими глазами видел «Аврору» и описывал тот букет чувств, который ему довелось испытать. Посмотреть на это всё – «шинели строго покроя» с одной стороны и «простые солдатские» с другой – бесценно. Это, пожалуй, одна из самых атмосферных книг, которую я прочитала за последнее время.

Конка, конка, обгони цыплёнка!

Телефонные "барышни"

Фонарщик

Для меня Успенский был автором одной, пусть и замечательной, книги: как-то не интересовалась я ни его жизнью, ни другими работами. И я, похоже, не одинока: на Лайвлибе у «Записок» всего девятнадцать читателей, что досадно.

Главный герой «Записок» – Петербург-Петроград-Ленинград. Это не «моя жизнь в искусстве» (читай – в городе) и даже не история города, это бесконечное признание в любви.

Сколько написано, наговорено, напето по Петербург серо-дымного, мясно-красного, туманно-фантастического, трагедийно-жуткого... как только не называли его: и каменным Вавилоном, и столицей гнилых лихорадок, и туберкулёзной резиденцией русско-немецкой вельможной скуки... Его рисовали чиновным, чванным, надутым городом превосходительных сухарей, больницей, мертвецкой... И видели его таким. А мне всю жизнь было свойственно преимущественно иное - пушкинское, светлое, торжественное, жизнерадостное и озарённое - восприятие его. Не знаю, как вам, мне мой город - Петербург ли, Ленинград ли - величавый и родной, строгий и ласковый, до боли прекрасный.

Не пугайтесь, таких поэтических отступлений совсем мало, а вот рассказов о городе, подробностей быта, занятных историй – множество.

Первая треть книги – о дореволюционном Петербурге глазами маленького мальчика: фонари, трамваи, звуки, запахи… А еще о удивительных родителях, прогулках по задворкам Финляндского вокзала и первых полетах на Комендантском аэродроме.

Вы видите тряпку. На тряпке – городская свирепая пыль. Мышыно-серые, угольно-черные, темно-коричневые пятна <…> А когда мне было десять, и пятнадцать, и семнадцать лет и когда летом в доме открывали форточки, а час спустя я подходил к роялю или зеркальному трюмо со столиком, - их лаковая поверхность была тоже покрыта хорошим слоем пыли. Но какой? Нежной, канареечно-желтой. И если бы вы подвергли ту пыль химическому анализу, вы бы обнаружили, что на 90 процентов она состоит из органического вещества. Из растертого в тончайший порошок обычного конского навоза.

Откуда в городе брался навоз в таких количествах – читайте сами.

Следующая большая тема – семнадцатый год. Занятное совпадение: о том, как он семнадцатилетним юношей-гимназистом бродил по центру Петрограда в ночь 25 октября, стараясь увидеть как можно больше, и чуть не оглох от выстрела – того самого – «Авроры», я читала как раз 7 ноября. Впрочем, гораздо большее впечатление на меня произвели главы, описывающие Февральскую революцию. Об этом периоде я читала много, и мемуаров, и исследований, но по-настоящему прочувствовать дух тех дней получилось только сейчас, у Успенского.

Дальше – хронологический провал, пара обмолвок об участии в Гражданской войне, но ни о двадцатых, ни о тридцатых годах ни слова, за исключением коротенькой главы о знаменитом Государственном институте истории искусств и уморительного рассказа о первом опыте в беллетристике.

Война, блокада – это записки уже не «старого петербуржца», а военного корреспондента. Да, написаны они советским человеком, для которого «Октябрь» и «Революция» – всегда с заглавной буквы. Да, это не «Записки блокадного человека» Гинзбург. Да, современного человека может покоробить пафос и то, что из нашего далека кажется пропагандистскими штампами. А все равно – фальши нет. Можно не соглашаться, можно ухмыляться, вот только в отсутствии искренности не обвинишь.

И снова провал во времени. Последние главы – о Ленинграде семидесятых, с мигрирующими по городу скульптурами, львами и сфинксами, вопросами топонимики и проблемами новых кварталов. Читаешь – как будто о сегодняшнем Мурине или Оккервиле (хотя на самом деле о Сосновке и Веселом поселке).

Я еще застала, самым краешком, ту цивилизацию, последние остатки дореволюционно-профессорского мира. Не Успенского, ученика Щербы, разумеется, но учеников их учеников. Энциклопедизм, непоказное уважение, добродушная самоирония, и речь, плавная, продуманная, именно с такими, как у Успенского, интонациями – мы совсем другие. Читаешь и вспоминаешь их тогдашних.

***

Перечитала написанное. Какой-то сиропный отзыв получился. Вот что значит полное погружение в другую эпоху, когда можно было не прятаться за сарказм и не бояться высокого штиля.