Текст книги "Муза ночных кошмаров"

Это ненависть.

Безотчетная, как нож в руке, когда неприятель тянется к оружию. Она пульсировала в крови девочки, словно дух. От нее закололо руки. Солнце будто посветлело, и все стало таким элементарным. Минья знала одно: имей врага, будь врагом. Ненавидь тех, кто ненавидит тебя. Ненавидь их лучше. Ненавидь их хуже. Будь чудовищем, которого они боятся больше всего. И заставь их страдать – любыми способами, любыми средствами.

Чувство нахлынуло так быстро. Будь у нее клыки, они бы истекали ядом и были готовы к укусу.

Но… кусать кого?

Кого ненавидеть?

Это ее люди. Все, что она делала последние пятнадцать лет, было сделано ради них. «Это же мы», – сказала Спэрроу. Мы, мы, мы. Но они стояли там, смотрели на нее так, и Минья не чувствовала себя частью их «мы». Теперь она по другую сторону, отвергнутая, одинокая. Внезапно внутри нее разверзлась пустота. Неужели они тоже предадут ее, как Сарай, и… что тогда делать, если это случится?

– Нам не обязательно прямо сейчас планировать весь курс нашей жизни, – сказала Старшая Эллен, нацелив свой взгляд на Минью. Сейчас ее глаза не походили на ястребиные, а были ласковыми, бархатисто-карими и наполненными преданным сочувствием.

Внутри Миньи что-то свернулось, сжимаясь туже и туже под неодобрительными взглядами остальных. Если пытаться помыкать ею, это только загонит девочку в угол, где она, словно отчаявшееся животное, будет бороться до горького конца. Лазло изначально вздыбил ей загривок своим визитом из ниоткуда, как невозможное видение, – Мезартим, верхом на Разаласе! – и приказами поймать душу Сарай. Будто бы она сама этого не сделала! Какая наглость! Она обжигала кислотой. Он даже прижал ее к земле, копыто Разаласа тяжело давило на грудь. Та ныла, и Минья не сомневалась, что у нее появится синяк, но все это пустяки на фоне ее негодования. Принудив ее силой сделать то, что она и так бы сделала, Лазло будто выиграл бой, а она проиграла.

Что, если бы он просто попросил? «Пожалуйста, ты не могла бы поймать душу Сарай?» Или, еще лучше, просто поверил, что она это сделает. О, разумеется, это не привело бы к задушевным беседам о жизни за чашечкой чая, но парила бы сейчас Сарай в воздухе? Вряд ли.

И хоть Лазло не знал ее, об остальных так сказать нельзя. Но только Старшая Эллен понимала, как надо себя вести.

– Всему свое время и обо всем по порядку, – сказала она. – Расскажи нам, милая. С чего начнем?

Вместо того чтобы приказывать, няня просила. Она уступила Минье и оставила за ней право выбора, и тогда нечто внутри девочки слегка расслабилось. Конечно же это был страх, но Минья этого не знала. Она полагала, что это ярость, всегда и только ярость, но это лишь маскировка, поскольку страх приравняли к слабости, а Минья поклялась больше никогда не поддаваться слабости.

Она могла бы ответить, что первым делом они убьют Эрил-Фейна. Другие этого ждали. Она видела это по их настороженности, по их напряженным лицам. Но видела и кое-что другое: сплоченное противоборство. Они осмелились бросить ей вызов и все еще чувствовали его привкус у себя на языке. Продолжать гнуть свою линию было бы глупо, а Минья не отличалась самодурством. В жизни все как на войне, прямые атаки встречают наибольшим сопротивлением. Лучше подчиниться, усыпить их защиту. Поэтому она сделала шаг назад и с большим трудом успокоилась.

– Сперва, – сказала девочка, – мы должны позаботиться о Сарай.

И с этими словами она отпустила призрака – ее материю, а не душу. Никаких фокусов. Она высказала свою точку зрения.

Высвободившись из хватки, Сарай рухнула на землю. Это случилось так внезапно, что она упала на колени. Длительное время она была обездвижена, парализована, но продолжала бороться, пытаясь найти слабые места. Их не обнаружилось. Хватка Миньи была прочной, и теперь, став свободной, Сарай неконтролируемо потряхивало.

Лазло кинулся к ней, нашептывая своим сиплым голосом:

– Теперь с тобой все хорошо. Я держу тебя. Мы спасем тебя, Сарай. Мы найдем способ. Мы спасем тебя.

Сарай не ответила. Она прислонилась к юноше, истощенная, и думала лишь об одном: «Как?»

Все остальные – кроме Миньи – собрались вокруг и стали успокаивать ее, поглаживая по рукам и волосам. А еще кидали робкие взгляды на Лазло, который, в конце концов, стал первым живым незнакомцем среди них. Но затем Спэрроу с мрачным лицом повернулась к Минье и неуверенно поинтересовалась:

– Что ты имеешь в виду под «позаботиться о ней»?

– О. – Минья скривила личико, будто скорбела больше всех. – Как вы любезно напомнили мне раньше, Сарай мертва. – Она помахала пальчиками в сторону трупа. – Нельзя же просто оставить это лежать там, верно? Нам придется сжечь тело.

5. Жжение и боль

Сжечь его.

Это не должно удивлять, но тем не менее. Почвы в саду недостаточно для погребения, и, естественно, Минья права: нельзя просто оставить тело. Но никто из них не был готов к тому, что необходимо сделать. Все произошло совсем недавно, тело казалось слишком реальным и слишком… Сарай.

– Нет! – воскликнул Лазло, побледнев от изумления. Он по-прежнему не мог отделить одно от другого. – У нас… у нас есть ее тело и душа. Нельзя ли просто… вновь соединить их?

Минья подняла брови.

– Соединить их? – спародировала она с издевкой. – Что, как влить яйцо обратно в скорлупу?

Старшая Эллен примиряющее опустила руку ей на плечо и обратилась к Лазло с предельной мягкостью:

– Боюсь, это так не работает.

Сарай знала, что ее тело уже не спасти. Ее сердца пронзили, хребет сломали, но она все равно мечтала о чуде.

– Разве не было божьих отпрысков, которые умели исцелять? – поинтересовалась девушка, вспоминая о других волшебных детях, родившихся в цитадели, со временем покинувших ее.

– Действительно были, – ответила няня. – Но нам от них мало проку. Смерть не исцелить.

– Тогда тех, кто умели воскрешать, – не отступала Сарай. – Неужели не было ни одного?

– Если и были, сейчас они нам не помогут, да благословят их звезды, где бы они ни находились. Твое тело никак не спасти, дорогая. Мне очень жаль, но Минья права.

– Но сжечь его, – отозвалась Руби с нескрываемой паникой, ведь это ей придется развести огонь. – Это же… необратимо.

– Смерть – необратима, – заметила Младшая Эллен. – И плоть не вечна. – Она не была такой волевой натурой, как Старшая Эллен, но ее твердое присутствие ощущалось благодаря успокаивающим жестам и милому голосу. Когда они были маленькими, женщина пела им колыбельные Плача. Теперь она сказала: – Чем раньше мы это сделаем, тем лучше. Оттягивая время, мы ничего не добьемся.

Им ли не знать. Однажды Эллен обработали собственные трупы и сожгли их на костре вместе с телами всех богов и детей, которые погибли в тот мрачный день.

Спэрроу присела у тела. Движение вышло неожиданным, словно у нее подогнулись коленки. Некий порыв заставил ее опустить руки на труп. В конце концов, у нее тоже был дар. Взращивания. Спэрроу – Орхидейная ведьма, а не целитель, но она чувствовала даже легчайший пульс жизни в растениях и уговаривала расцветать увядшие стебли, которые любому другому могли показаться мертвыми. Если в Сарай еще теплилась жизнь, Спэрроу думала, что хотя бы узнает об этом. Замешкав, она вытянула дрожащие руки и прикоснулась ими к окровавленной лазурной коже. Затем закрыла глаза и прислушалась. Это было непривычное чувство, оно походило на действия Миньи, когда та нащупывала путь к духам в воздухе.

Но Минья почувствовала трепет души Сарай и поймала ее. Спэрроу же ощущала лишь ужасное, отдающее эхом ничего.

Она убрала руки. Те сильно тряслись. Девушка никогда еще не прикасалась к мертвому телу и надеялась, что больше и не придется. Оно было таким податливым, таким… пустым. Спэрроу плакала из-за всего, чего ему никогда не сделать и не испытать, ее слезы следовали по привычным засохшим соленым дорожкам, проложенным прошлой ночью.

Наблюдая за ней, остальные поняли, что это конец. Лазло почувствовал жжение в глазах и боль в сердцах – как и Сарай, хоть и понимала, что ее глаза, ее сердца неживые, а стало быть, жжение и боль нереальны.

Руби всхлипывала, уткнувшись в грудь Ферала. Юноша прижал крупную руку к ее затылку, запустив пальцы в дикие темные кудри, и опустил голову, чтобы спрятать лицо, пока его плечи дрожали в тишине.

Эллен тоже плакали. Только глаза Миньи оставались сухими.

Но Лазло уловил тот момент, когда она опустила взгляд на тело в цветах и на секунду показалась обычным ребенком. Тогда ее глаза не походили на панцири жуков и не пылали триумфом. Они казались… растерянными, словно она едва понимала, что происходит. А затем Минья почувствовала, что за ней наблюдают, и все исчезло. Ее взгляд пронзил Лазло, и он не заметил в нем ничего, кроме вызова.

– Приберитесь, – приказала она, отмахнувшись от трупа, как от грязи. – Попрощайтесь. Делайте все, что вам нужно. Когда закончите, мы обсудим Плач.

Минья развернулась. Очевидно, она планировала молча уйти, но путь преграждала аркада, которую ранее запечатал Лазло, чтобы не дать пройти армии призраков.

– Ты, – скомандовала девочка, не оглядываясь. – Открой дверь.

Лазло так и поступил. Расплавил стену тем же способом, каким соединил. Ему впервые довелось это делать в состоянии покоя, ведь все остальное происходило в размытом отчаянии, и юноша восхитился легкости этого действия. Мезартиум реагировал на его мельчайшие требования, и по телу Лазло пробежали мурашки.

«У меня есть сила», – восторженно подумал он.

Когда арки открыли путь, он увидел армию призраков и испугался, что Минья возобновит атаку, но она этого не сделала. Девочка просто ушла.

В глубине сердец Лазло объявил войну этому мрачному ребенку, но он не воин, а его сердца не славились талантом ненависти. Наблюдая за ее фигуркой, такой маленькой и одинокой, Лазло внезапно охватило четкое понимание. Минья, может, и свирепая, за гранью искупления, за гранью восстановления. Но если они хотят спасти Сарай и Плач… сначала нужно спасти ее.

6. Каждый из них кричал: «Монстр!»

Минья проталкивалась через толпу своих призраков. Она могла бы убрать их с дороги, но сейчас ей хотелось пихаться.

– Возвращайтесь на посты, – резко приказала она, и призраки незамедлительно разошлись по своим прежним позициям в цитадели.

Ей не нужно было произносить это вслух. Пленные прислушивались не к словам. Ее воля душила их. Девочка передвигала призраков, как игровые фигурки. Но было приятно отдавать команды и видеть, как тебе повинуются. В голове промелькнула мысль, что все было бы гораздо проще, если бы все были мертвы и подчинялись ее приказам.

До нужной двери было всего несколько поворотов и короткий коридор. Теперь она уже не была дверью в нормальном понимании этого слова, застыв приоткрытой в момент смерти Скатиса. Однажды та, наверное, была широкой и высокой – вдвое выше среднестатистического мужчины, – но теперь превратилась в тонкую щель. Только Минья могла протиснуться туда. Ей пришлось крутить головой из стороны в сторону. Без ушей, подумала девочка, было бы куда легче. Легче во всем. Тогда ей бы не пришлось слышать перехватывающую дыхание, праведную слабость остальных, их мольбы о пощаде, их инакомыслие.

Просунув голову, Минья втиснула в щель плечо. Остальное должно было легко пройти внутрь, но ее грудь слишком раздулась от яростных вдохов. Пришлось шумно выдохнуть и рвануть вперед. Это было больно – особенно в том месте, куда надавило копыто Разаласа, – но все это пустяки по сравнению с устойчивым кипением ее гнева.

Внутри находился небольшой проход, а затем стены превращались в большое пространство, ставшее ее святилищем: сердце цитадели, как они прозвали его в детстве.

Стоило проникнуть внутрь, как Минья испустила долго сдерживаемый крик. Он вырвался из глубины ее тельца, обдирая горло, и наполнил голову круговоротом убойного звука. Казалось, будто она извергала апокалипсис, но звук, сорвавшийся с губ, был плоским и тонким в этой просторной странной комнате – не ровня всему, что она слышала внутри своей головы. Сердце цитадели пожирало звук, и когда Минья кричала, комната будто поглощала и ее гнев, но девочке ни разу не удавалось кричать так долго, чтобы выпустить его из себя полностью. Ее голос затихал прежде, чем утихала ярость. Она могла проделать дыру в горле своим криком и рассыпаться на кусочки, как проеденный молью шелк, и все равно из ее рваных ошметков, маленьких клочьев, будет литься этот нескончаемый крик.

Наконец закашлявшись, Минья прервала себя. Горло саднило. Внутри по-прежнему кипел апокалипсис, но так было всегда. Так было всегда.

Минья осела в узком проходе, идущем вдоль окружности всей комнаты. Помещение выглядело загадочно: сферическое, как внутренность шара, но огромное – где-то тридцать метров в диаметре – полностью сотворенное из мезартиума. Дорожка огибала его целиком, а над и под ней было пятнадцать метров пустого пространства. Или не совсем пустого. Прямо в центре, паря в воздухе, как сама цитадель, находилась застывшая на месте сфера поменьше, около шести метров в ширину и высоту.

А еще были две осы: гигантские, ужасные и прекрасные, воссозданные из мезартиума, взгромоздившиеся на изгибе стен.

Ниже шла только огромная чаша воздуха. Минья не привыкла к ее пустоте. Все эти годы она держала тут свою армию, присоединяя душу за душой. Теперь они дежурили вдоль коридоров, в саду и на раскрытых ладонях больших рук серафима, откуда могли заметить любой намек на угрозу, исходящую от Плача.

Сейчас с ней остался только один призрак: Ари-Эйл, новобранец, не считая Сарай. Он был младшим кузеном Богоубийцы и умер совсем недавно. Минья держала его при себе в качестве телохранителя. Она встретилась с ним взглядом. Его глаза выражали ту же жестокость, что и всегда. Как же он ее ненавидел! Все призраки ненавидели, но его ненависть была свежей и воплощала хороший точильный камень, чтобы заострять собственную. Минье достаточно было посмотреть на юношу, и ненависть воспевала в ней – защитная реакция на человеческий взгляд. Ненавидь тех, кто ненавидит тебя.

Это легко. Естественно. Что неестественно, так это не ненавидеть их.

– Что? – рявкнула девочка, вообразив, что увидела в его глазах блеск удовлетворения. – Они не победили меня, если ты об этом думаешь. – Ее голос был истерзан криком. – Я дала им передышку. Чтобы сжечь тело.

Минья вернула ему голос, чтобы Ари-Эйл мог ее оскорбить, а она могла его наказать, но тот лишь сухо заметил:

– Ты сама доброжелательность.

Ее губы дрогнули, и она отвернула призрака лицом к двери. Не хотела, чтобы он наблюдал за ней.

– Не надейся, что твой город теперь в безопасности, – прошептала Минья, и хоть она даровала Ари-Эйлу свободу отвечать, он не пожелал ею воспользоваться.

Минья свесила ноги с края прохода. Ее тельце дрожало. Минуты шли медленно, и в конечном итоге девочка успокоилась, а затем произошло кое-что еще.

Минья опустела.

Другие не понимали: она редко спала. Она могла и даже делала это по необходимости, когда сама начинала чувствовать себя призраком. Но во сне приходилось погружаться глубже, чем было необходимо. В таком состоянии Минья не могла контролировать призраков, только давать набор команд, которым они будут повиноваться до внесения изменений. Но было и еще одно состояние: своего рода опустошение сознания, словно река, которая, перелившись через границы каньона, начала расширяться и замедляться. В нем Минья могла отдыхать, не поддаваясь глубокому притяжению тьмы.

Девочка никогда не слышала о левиафанах. Лазло мог бы рассказать ей, что на западе, где море цвета глаз новорожденного ребенка, люди ловят морских чудовищ, пока те еще молоды, и привязывают к большим понтонам, чтобы они не погрузились глубже. Всю свою жизнь они служат кораблями, где-то около сотни лет, без возможности нырнуть и скрыться на дне. Ее разум такой же. Она сделала его таким: пленником мелководья, который очень редко погружается на дикую и неизведанную глубину.

Минья предпочитала находиться ближе к поверхности, где она могла реагировать, сохранять контроль над всеми ниточками. Ее глаза оставались открытыми и слепо смотрели перед собой. Она выглядела как пустая оболочка – только колебания тела выдавали жизнь. Движение было едва заметным, хрупкие сгорбленные плечи дергались взад-вперед, а губы шевелились, нашептывая слова в тишине снова и снова, пока Минья переживала одни и те же воспоминания, прислушивалась к вечному эху криков.

Всегда и навеки: дети. Каждое лицо отпечаталось в ее памяти, две версии, живущие бок о бок: живые и испуганные рядом с мертвыми и пустыми, потому что она не смогла их спасти.

Это все, кого я могла спрятать.

Вот какую фразу снова и снова складывали ее губы. Из тридцати Минья спасла всего четверых: Сарай, Ферала, Руби и Спэрроу. Она не выбирала, просто схватила тех, кто был ближе всего. Минья планировала вернуться за остальными.

Но затем начались крики.

Ее руки на коленях слабо сжались в кулаки, пальцы беспрестанно двигались, размазывая воображаемую слизь по ладоням. Она помнила ощущение потных ладоней и попытки удержать Сарай с Фералом, пока те пытались вырваться. Руби со Спэрроу были совсем младенцами; Минья держала их одной рукой. Сарай с Фералом были постарше. Их пришлось тащить. Они не хотели идти за ней. Минье пришлось крепко сжимать их крошечные пальчики. Им стало больно, и они заплакали. «Быстрее, – шипела она, потянув их за руки. – Или вы тоже хотите умереть? Хотите?»

На пути лежали трупы Эллен. Дети были слишком маленькими, чтобы переступить через них, им пришлось ползти, путаясь в окровавленных фартуках и пробегая прямиком через призраков. Они, разумеется, не могли их увидеть, в отличие от Миньи, а она не хотела смотреть.

Остальные ничего не помнили. Они были слишком маленькими. Весь этот скользкий, кричащий день забыт, и до чего же им повезло! Минья никогда его не забудет. На какое-то время его могли затмить другие мысли, но они всегда отступали, и тогда представал он, такой же яркий, как тогда.

За все пятнадцать лет после Резни Минья ни разу не видела другого трупа. Теперь же, в яслях ее памяти, между телами Эллен лежала и Сарай. Розовая, голубая, изувеченная, каштановая и алая. Но когда Минья начала переступать через него, глаза трупа распахнулись.

– Монстр, – прошипел он. Слово разлетелось эхом по коридору.

– Монстр, – сказал труп Старшей Эллен.

– Монстр, – вторила Младшая.

И тогда детские крики превратились в слова, и каждый из них кричал: «Монстр!»

7. Привидение

Лазло восстанавливал стену в саду, которую излил на призраков Миньи. Оружие, застрявшее в ней, упало на землю, а мезартиум устремился вверх, преображаясь в гладкую грудь серафима, формируя его отточенные ключицы и шею.

На это ушла секунда. Лазло повернулся к Сарай. Он с восхищением наблюдал за ней в свете солнца – как сияют ее волосы оттенков специй, опускаясь роскошными волнами на голубые плечи, как сияет ее лицо, круглое, с мягкими щечками и полными губами, сужаясь, словно сердце, к маленькому острому подбородку. Ее брови нахмурились от тревоги, в глазах читалась тяжкая и неохотная решимость.

– Ты должен уйти, – мрачно произнесла девушка.

Лазло подумал, что ослышался.

– Что?

– Пойми, Лазло. Тебе нужно уйти, чтобы она не могла тебя использовать.

Это последнее, что Сарай хотелось ему сказать. Он здесь! Больше всего ей хотелось уткнуться лицом в его шею и вдыхать сандаловый аромат, но когда это она получала желаемое? Слишком многое стоит на кону. Ей нужно быть храброй.

– Уйти? – повторил он с растерянным и недоуменным видом. – Без тебя я никуда не уйду.

– Но я не могу уйти. Мы с Миньей связаны, а тебе оставаться слишком рискованно. Ты просто обязан понять! Она не сдастся. Никогда. Сомневаюсь, что она вообще на это способна.

Лазло с трудом сглотнул. Мысль о том, чтобы уйти, душила его.

– Мое место здесь, – сказал он, чувствуя правду этих слов всем своим естеством. С Сарай, которую он любил, и с остальными, как он, а еще с металлом. Он пробудил в Лазло измерение, о котором тот даже не подозревал, наделил его совершенно новым чувством, таким же реальным, как зрение или осязание. Теперь металл – его часть. А Лазло – часть этого. Если он уйдет, то потеряет не только Сарай, но и часть себя.

– Если останешься, – сказала Сарай, – она придумает, как сломить тебя.

– Я не сломаюсь.

Сарай очень хотелось ему верить. Она устала быть храброй.

– Даже если она даст мне исчезнуть. Обещай, что не доставишь ее в Плач, что бы ни случилось.

– Обещаю, – кивнул Лазло и под этой клятвой дал себе еще одну: что больше он никогда не подведет Сарай. Что бы ни случилось. А если две эти клятвы будут противоречить друг другу? Он найдет способ. Иначе и быть не может. – Мы справимся, – заверил он девушку. – Вместе.

Лазло протянул к ней руки, и Сарай не стала сопротивляться.

Остальные зачарованно наблюдали, как она растаяла в его объятиях – сладко, томно и полностью предавшись его власти. Их глаза закрылись, и они прижались лбами, вдыхая нежные слова с уст друг друга. Пара не целовалась, но момент был столь же интимным, как любой поцелуй, и другим стало ясно по уверенным движениям рук Лазло и плавному стремлению к ним Сарай, что они уже делали это прежде. Но когда? Как Сарай могла держать такое в тайне? Возлюбленный, и при этом ни слова!

– Простите, – вмешалась Руби бесцеремонным и настойчивым голосом. – У меня такое впечатление, будто я уже должна это знать. Но… ты кто?

Сарай с Лазло повернулись к ним.

– О. – Девушка закусила губу. – Верно. Это Лазло. Лазло, это Руби, Ферал и Спэрроу. – Она указала на каждого из них. – А еще Старшая и Младшая Эллен.

– Очень рад с вами познакомиться, – искренне произнес он, окидывая их по очереди мечтательным взглядом своих серых глаз. – Я столько всего о вас слышал!

– Неужели? – осведомился Ферал, покосившись на Сарай. – А вот мы этим похвастаться не можем.

– Мы вообще о тебе не знали, – кисло уточнила Руби.

Сарай почувствовала волну вины, но она быстро схлынула. Вздернув подбородок, она сказала:

– Если бы вы навестили меня вчера, когда я была заперта в своей комнате без еды и воды, то я бы, возможно, и рассказала вам о нем.

– Ну-ну, – между ними появилась Старшая Эллен. – Сейчас не время для споров.

Затем она протянула руку Лазло, и он ответил уверенным пожатием.

– Очень приятно, молодой человек. Добро пожаловать. Или, вернее сказать… – Она наклонила голову, окидывая его задумчивым взглядом. – С возвращением?

С возвращением?! Все уставились на женщину, Лазло особенно.

– Вы меня знаете? – поинтересовался он.

– Возможно. Хотя, если это так, ты немного изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Все дети выглядят одинаково.

– Что ты имеешь в виду, Эллен? – спросила Сарай. – Лазло родился здесь?

– Точно сказать не могу, – женщина задумчиво нахмурилась. – Но был один мальчик…

Дослушать они не успели, поскольку в эту секунду воздух пронзил крик, и все, вздрогнув, подняли головы.

Он напоминал женский, высокий и жалобный, но источником была птица. Что ж, не обычная птица, а крупный белый орел, которого прозвали Привидением за фантомную привычку исчезать прямо в воздухе. Птица не была привидением – это все знали наверняка, иначе Минья могла бы ею управлять. Она была с ними столько, сколько они себя помнили, периодически появляясь, чтобы вырисовывать плавные круги в небе над цитаделью, наблюдая за детьми издалека. Птица всегда молчала. Но не сегодня.

Она спустилась ниже, чем когда-либо прежде, и им впервые удалось рассмотреть ее черные глаза, сверкающие, как драгоценные камни. Острый крючковатый клюв снова открылся для вопля, а затем птица взмахнула широкими крыльями и приземлилась на тонкую ветку одной из слив, растущих на краю сада. Ветка прогнулась под ее весом, и несколько плодов упали на город далеко внизу.

Привидение снова вскрикнуло – шея вытянута, глаза напряжены. Все ошеломленно застыли. Сердцебиения Лазло ускорились. Когда он впервые увидел птицу, еще в Зосме, из окна библиотеки, то ощутил близость, ажиотаж – будто страница перевернулась, и история началась. Именно в ту секунду, еще до того, как он познакомился с тизерканцами и Богоубийцей, его усмиренное терпение к серой жизни разбилось на осколки и направило юношу в будущее. Это будущее. Все началось не во дворе, когда воины въехали на спектралах и устроили шумиху во всей библиотеке. Нет, все началось, когда Лазло выглянул в окно и увидел огромную белую птицу, парившую на потоках воздуха.

Но тогда ему не хватало понимания, чтобы объяснить эту близость. Лазло не понимал, кто он. А теперь знал, и вид птицы разбудил воспоминания, которые хранились слишком глубоко, чтобы вытащить их на поверхность. Он был еще младенцем. Как ему такое вспомнить… если это вообще происходило?

Если его догадки верны, именно птица отнесла его в Зосму.

Почему?

Привидение рвануло с ветки. Крикнув последний раз, нырнуло и исчезло из виду. Все подошли к балюстраде и перегнулись вниз, чтобы посмотреть, как птица кружилась и скользила широкой спиралью, пока не обратилась белой точкой на фоне далеких крыш.

– Что ж, – сказала Сарай. – Это что-то новенькое.

– В смысле? – спросил Лазло.

– Раньше Привидение ничего подобного не совершало. Не издавало ни звука и ни разу к нам не приближалось.

– Думаешь, оно пыталось нам что-то сказать? – предположила Спэрроу.

– Например? – поинтересовалась Руби, которая не имела ни малейшего представления.

Как и Лазло. И все же то чувство, та близость придала ему уверенности, что все не так просто. Ведь если он прав, эта птица полностью изменила направление его жизни. Что она такое, гадал он, и непременно бы спросил, если бы в эту секунду Ферал не указал вниз, на город.

– Смотрите, – сказал он, и все тут же позабыли о Привидении.

В Плаче что-то пришло в движение.