Текст книги "Шеннеч – последний"

– Зачем ты хотел иметь солнечный камень?

– А почему бы мне и не хотеть? Я отвез бы его на Землю за большую цену.

– Что делают на Земле с солнечными камнями?

– Строят электронные приборы, чтобы изучать разные вещи, В некоторых случаях длинные волны слишком коротки. И даже мили-волны… А вам-то что?

– На Земле носят во лбу солнечные камни?

– Нет… – протянул он, и голоса или их призраки оставили его.

Был все еще день, когда он проснулся, на этот раз сам. Он сел, чувствуя себя скованным и больным, но все же отдохнувшим. К нему подошла улыбающаяся Джин, держа в руках кусок чего-то, в чем Тревер признал род горных ящериц. Он с жадностью вгрызался в мясо, а Джин между тем сообщила, что он проспал почти сутки.

– Они решили оставить тебе жизнь.

– Уверен, в этом немалая твоя заслуга. Спасибо, Джин.

Она пожала голыми плечами со свежими ранами там, где ее плечи рвали соколы-ящерицы. У нее был измученный и усталый взгляд, какой бывает после тяжелейшего стресса, и глаза ее, даже когда она разговаривала с Тревером, непрерывно следили за Хьюго, который что-то делал.

– Я не могла бы ничего сделать, если бы они не поверили твоему рассказу. Они спрашивали тебя в то время, когда ты так устал, что не мог лгать. Ты очень смутно об этом помнил. И они не поняли твоих ответов, но знали, что они правдивы. И они осмотрели твою одежду. Такой ткани не делают в долине. И та штука, что соединяет ее, – он догадался, что она имела в виду застежку-молнию, – нам не известна. Так что ты, видимо, и вправду пришел из-за гор. И они хотят знать точно, как ты пришел и можешь ли ты уйти обратно тем же путем.

– Нет, – сказал Тревер и объяснил Джин, почему не может. – Я волен ходить здесь, куда хочу?

Она некоторое время смотрела на него, а потом ответила:

– Ты чужой. Ты не наш. Ты легко можешь выдать нас Коринам.

– Зачем я стану это делать? Они же и за мной охотились.

– Из-за солнечных камней, может быть… Ты чужой. Они хотели взять тебя живым. Во всяком случае, будь осторожен. Будь очень осторожен, чем бы ты не занимался.

Снаружи послышался крик:

– Соколы! Прячьтесь, соколы летят!

ГЛАВА 3

Все в пещере тут же замолчали и стали следить за местами, где сквозь трещины в скале пробивался солнечный свет. Тревер представил себе, как соколы кружат по ущелью и ищут. Снаружи грубый камень выглядел весь одинаково. Тревер подумал, что в этом множестве трещин нелегко найти несколько маленьких скважин, которые ведут в пещеру. Но он тоже непрерывно следил с ощущением опасности.

Из ущелья не доносилось ни звука. В полнейшей тишине испуганное хныканье ребенка прозвучало, как громкий крик, но тут же прекратилось. Стрелы солнечных лучей медленно ползли по стенам. Джин, казалось, не дышала. Глаза ее горели, как у зверя.

Черная тень стремительно пересекла солнечный луч и исчезла. Сердце Тревера екнуло. Он ждал, что тень вернется, закроет этот луч, пройдет по нему и превратится в жирно-красного демона с солнечным камнем во лбу. Он ждал целую вечность, но тень не вернулась, а затем во входное отверстие вполз человек и сказал:

– Улетели.

Джин опустила голову на колени. Она вся дрожала. Хьюго обнял ее и что-то говорил, успокаивая. Она рыдала, и Хьюго через плечо взглянул на Тревера.

– Ей здорово досталось.

– Да, – согласился Тревер, глядя на солнечные лучи. – Соколы часто прилетают?

– Их часто посылают в надежде захватить нас врасплох. Если бы они нашли пещеру, они бы выкурили нас отсюда и отвели бы обратно в долину. Но пока что не нашли.

Джин успокоилась. Хьюго похлопал ее по плечу своей огромной рукой.

– Она, наверное, говорила тебе насчет тебя самого. Будь очень осторожен.

– Да, – сказал Тревер, – говорила. Послушай, я еще ничего не знаю о том, как твой народ очутился здесь, и вообще ничего о нем не знаю. Когда мы бежали от Коринов, Джин что-то говорила насчет приземления трехсотлетней давности. Триста земных лет.

– Примерно. Кое-кто помнил достаточно хорошо, чтобы найти след.

– Примерно тогда первые колонисты с Земли стартовали на Меркурий в две или три самые большие долины – шахтерские колонии. Это одна из них?

– Нет, – покачал головой Хьюго. – Рассказывали, что пришел большой корабль с переселенцами с Земли. Это правда, потому что корабль все еще здесь. Так мы и появились. Часть людей на корабле была переселенцами, а часть – каторжниками.

Он произнес последнее слово с той же ненавистью и презрением, какие всегда сопровождали название «Корин». Тревер быстро сказал:

– Когда-то так делалось. Осужденных использовали в рудниках. Но произошло так много беспорядков, что такое использование пришлось прекратить. Значит, Корины…

– Были каторжниками. Большой корабль разбился в долине, но большинство людей осталось в живых. После аварии каторжники убили команду и заставили переселенцев им повиноваться. Так все началось. Вот почему мы гордимся тем, что мы рабы, – потому что мы потомки переселенцев.

Тревер отчетливо видел всю эту картину, тем более, что подобное случалось и раньше. Корабль с эмигрантами шел к одной из колоний и был сбит с курса чудовищными магнитными завихрениями, которые и теперь делают Меркурий кошмаром для космолетчиков.

Они не могли даже позвать на помощь или дать знать о себе: страшная близость Солнца делает невозможной любую форму дальней радиосвязи. А потом каторжники обрели свободу, перебили офицеров и неожиданно почувствовали себя почти в раю с прислуживающими им рабами – переселенцами. И рай этот был довольно-таки безопасным. На Меркурии великое множество долин; все они из космоса выглядят более или менее одинаково, полускрытые темными воздушными одеялами, и только очень немногие из них доступны и безошибочно определены по размеру их постоянных колоний. Вверх и вниз на космическом корабле – вот единственный способ войти и выйти, и если по какому-то случаю корабль не приземлится прямо на эти долины, первоначальные пленники никогда не будут обнаружены.

– А солнечные камни? – спросил Тревер, касаясь лба. – Как насчет них и соколов? И каторжники ведь не пользовались ими, когда приземлились сюда.

– Нет, это произошло позднее, – Хьюго тревожно огляделся. – Видишь ли, Тревер… Это такая вещь, о которой мы почти не говорим. Сам поймешь, почему, если подумаешь, что это сделало с нами. А ты вообще и не должен говорить об этом.

– Но как они вставили эти камни в голову? И зачем? И самое главное – зачем они тратят камни на соколов?

Джин сумрачно глянула на него.

– Мы не знаем точно. Но соколы – глаза и уши Коринов. И с тех пор, как Корины впервые воспользовались солнечными камнями, у нас не стало надежды на свободу.

То, что таилось в подсознании Тревера с ночных вопросов, вдруг всплыло на поверхность.

– Мысли-волны – вот что это такое! Ну, конечно! – Он в возбуждении наклонился вперед, и Джин сердито велела ему понизить голос. – Будь я проклят! С тех пор, как солнечные камни были обнаружены, с ними экспериментировали на Земле, но ученые никогда не подозревали о…

– На Земле тоже есть эти камни? – с отвращением спросила Джин.

– Нет. Только те, что привезены с Меркурия. Близость Меркурия к Солнцу, сверхдозы солнечного излучения и перепады жары, холода и давления создали этот особый вид кристаллов. Наверное, поэтому их и назвали солнечными камнями. – Он кивнул. – Да. Вот, значит, как они работают – прямая мысленная связь между Коринами и соколами через камень. Довольно просто. Вставить их в череп, почти в контакт с мозгом, и не нужно никаких сложных машин, приемников и передатчиков, с которыми с давних пор столько путаются лаборатории. Но, признаться, – он вздрогнул, – мне эта идея не нравится; в ней есть что-то отталкивающее.

Хьюго сказал с горечью:

– Когда они были просто людьми, каторжниками, мы могли в один прекрасный день, надеяться побить их, хотя у всех у них было оружие. Но когда они стали Коринами… – Он указал на темные альковы пещер, – это вот единственная свобода, какую мы теперь можем иметь.

Глядя на Хьюго и Джин, Тревер испытывал глубокую жалость к ним и ко всем так далеко залетевшим детям Земли, ставшим теперь преследуемыми рабами, для которых эта каменная нора означала свободу. Он с ненавистью думал о Коринах, охотившихся за ними с жуткими соколами, что были глазами, ушами и оружием для своих хозяев. Хотел бы он всыпать им…

Он резко одернул себя. Излишние эмоции не приведут к добру. Единственное, что его касается, – это взять назад свой солнечный камень и уйти из этого дьявольского кармана. Он потратил полжизни на отыскание этого камня, и не его дело беспокоиться о незнакомцах, отвлекающих его теперь.

Первым делом надо выйти из пещеры. Это нужно сделать ночью. Не будет часовых на выступах скал, потому что соколы в темноте не летают, а Корины без соколов не ходят. Большая часть народа будет занята в эти короткие безопасные часы: женщины собирают съедобный мох и лишайники, а мужчины носят воду из ручья у развилки и охотятся с каменными топорами и грубыми копьями на горных ящериц, цепенеющих ночью от холода и спящих в расщелинах.

Тревер ждал три ночи. На четвертую, когда отряд Сола собирался за водой, он тоже пошел к выходу.

– Я, пожалуй, спущусь к выходу, – сказал он Джин и Хьюго, – я не выходил с тех пор, как очутился здесь.

Они вроде бы ничего не заподозрили. Джин сказала только:

– Держись поближе к ребятам. В скалах легко заблудиться.

Он вышел в темноту следом за отрядом. Дошел с ними до развилки и затем скользнул в сторону среди наваленных камней и медленно и бесшумно пошел вдоль ручья.

Проведя несколько дней в полумраке пещеры, он обнаружил, что света звезд ему достаточно, чтобы различать путь. Дорога была трудной, и к тому, времени, когда он дошел до того места, где Сол хотел убить его, он был уже весь в синяках и ссадинах и изрядно устал. Тем не менее, он тщательно отыскал место, перебрался через ручей и начал поиски.

Холод усиливался. Скалы, недавно бывшие горячими, теперь покрылись инеем. Тревер дрожал, ругался и ползал, борясь с оцепенением и молясь, чтобы на него не свалился какой-нибудь камень.

Он нашел солнечный камень даже легче, чем если искал бы днем без детектора, потому что увидел во тьме его холодный бледный свет у темного скола скалы.

Он поднял солнечный камень.

Он покачивал его на ладони, гладил его кончиками пальцев. В камне была какая-то холодная отталкивающая красота, сияющая в темноте, – причудливый побочный продукт родовых мук Меркурия, единственный в Солнечной системе. Его радиоактивность была по типу и мощности безвредна для живой ткани, а его удивительная чувствительность позволяла физикам использовать его понемногу в неизвестных областях над первой октавой.

Из чистого любопытства он поднял камень и крепко прижал его ко лбу между бровями. Вряд ли он сработает подобным образом. Наверное, его надо вставлять глубже, в кость…

Он работал, о боже, он работал, и что-то схватило обнаженный мозг Тревера и не отпускало.

Тревер закричал. Тонкий слабый звук потерялся в темной пустоте; он сделал вторую попытку, но никакого звука не получилось. Что-то запрещало ему кричать. Что-то было внутри, перелистывало страницы его мозга, как детскую книжку, и это не было ни соколом, ни Корином, и вообще ни одним человеком или животным, которых Тревер когда-либо знал. Это было что-то спокойное, одинокое и далекое, такое же чужое, как горячие пики, поднимающиеся к звездам, такое же мощное и такое же абсолютно безжалостное.

Тело Тревера конвульсивно дергалось, все физические инстинкты приказывали ему бежать, спасаться, а он не мог. Из его горла вырывался слабый плачущий стон. Он пытался снять солнечный камень, но это ему запрещалось. За страхом пришла ярость, слепой протест против непристойного вторжения в его личный мозг. Стон поднялся до кошачьего воя, он громко и совершенно беззвучно прозвучал в узком ущелье. Свободной рукой Тревер вцепился в другую руку, прижавшую к бровям солнечный камень.

И оторвал камень.

Мозг его чуть не разорвался пополам. И вспышка удивления как перед тем, как был нарушен контакт, затем затухающая искра гнева – и больше ничего.

Тревер упал. Он не полностью потерял сознание, но его сильно тошнило и все его кости как бы размякли. Прошло довольно много времени, прежде чем удалось с трудом встать. Его качало.

В этой проклятой долине было что-то или кто-то, могущее добраться через солнечный камень до человеческого мозга и держать его. Так было сделано с Коринами и соколами, так на минуту было сделано и с ним, и ужас этого чуждого захвата все еще кричал в Тревере.

– Но кто же это? – хрипло прошептал Тревер.

Это явно не человек. Это не мужчина и не женщина и не зверь. Что-то другое, но что именно – Тревер и не хотел знать. Ему бы только уйти…

Тревер обнаружил, что бежит, стукаясь коленями о камни. Он овладел собой, заставил себя остановиться и отдышаться.

Он все еще сжимал в потной ладони солнечный камень, и у него было почти непреодолимое желание выбросить его как можно дальше. Но даже в когтях древнего и чуждого ужаса человек на может выкинуть цель своей жизни, поэтому Тревер держал камень, хоть и с отвращением.

Он говорил себе, что тот, кто добрался до него через солнечный камень, не может сделать этого, пока камень не прижат ко лбу, близко к мозгу. Сам по себе камень и не может повредить ему, если его держать подальше от головы.

Страшная мысль вновь залила Тренера ужасом. Он подумал о Коринах, о людях с навечно вставленными в голову камнями. Значит, они всегда… всегда в чужой власти?

И они хозяева народа Джин.

Он старался прогнать эту мысль. Он хотел забыть все и выбраться отсюда.

Он снова пошел, все еще вздрагивая. Он не мог уйти далеко до наступления дня, и ему придется пролежать в скалах весь день и только на следующую ночь попытаться перелезть через стену долины. Он обрадовался, когда прошел день и первые лучи солнца коснулись пиков гор.

И как раз в этот момент мелькнула тень. Тревер взглянул вверх и увидел соколов.

Их было множество. Они не видели Тревера и не обращали внимания на скалы, в которых он укрылся. Они летели прямо в ущелье, не кружась, не ища, а с уверенной целеустремленностью по тому пути, который только что прошел Тревер.

Он с тревогой следил за ними. Их было куда больше, чем обычно. Они влетели в ущелье и скрылись.

«Они не видели меня», – подумал он… и он был рад поверить этому, но не мог. Тревога его росла, исходя из неизбежного вывода: соколы летели в пещеру. Летели по прямой, не сворачивая ни влево, ни вправо, и у них не было никаких сомнений. Они, или тот, кто управлял ими, теперь знали точно, где найти беглецов.

«Но этого не может быть, – пытался уговорить себя Тревер. – Откуда им вдруг стал точно известен маршрут в пещеру? «

Откуда?

В тревожные мысли Тревера насильно втиснулось понимание того, что он не хотел видеть, И это понимание не уходило, не переставало мучить его, и он внезапно выкрикнул с болью и чувством вины:

– Нет! Не может быть, чтобы они увидели через меня!

Перед ним неумолимо встало воспоминание о страшной минуте, когда что-то схватило его через солнечный камень и как бы перелистывало страницы его мозга.

Мощный чуждый мозг, войдя с ним в этот ужасный контакт, легко читал в мозгу Тревера и нашел в нем секрет пещеры.

Тревер застонал в агонии вины. Он выполз из своего убежища и бросился обратно к ущелью следом за соколами. Может быть, он успеет предупредить…

Он миновал развилку и теперь услышал в глубине каньона звуки, которых страшился: женский визг и хриплые крики ярости и отчаяния мужчин. Перескакивая через камни, падая, задыхаясь, он добежал до отверстия пещеры и замер от ужаса.

Соколы ворвались в пещеру и вытащили из нее рабов. Собрав их в каньоне, они пытались конвоировать их к выходу из ущелья, но рабы пробивались назад.

Черные крылья бились и грохотали в узкой горловине между каменными стенами. Мелькали когти, хвосты били точно кнуты. Люди отбивались, отталкивая и топча друг друга. Некоторые уже лежали мертвыми. Несколько соколов – тоже. И все-таки, под неумолимым натиском соколов, люди вынуждены были идти по каньону.

Чуть в стороне от других Тревер увидел Джин, Хьюго затолкал ее во впадину в стене и, загородив ее собой, с ожесточением размахивал обломком камня, пытаясь сбить сокола. Хьюго был тяжело ранен, так что это ему удавалось плохо.

Тревер испустил дикий вопль болезненной ярости и побежал по склону к ним.

– Хьюго, оглянись! – заорал он. Сокол взлетел, развернулся и ринулся вниз прямо на спину Хьюго.

Хьюго обернулся, но недостаточно быстро, Когти сокола глубоко впились в его тело, Хьюго упал.

Джин закричала, когда Тревер добежал к ним. Он не остановился, чтобы схватить камень, а просто бросился всем телом на сокола, державшегося на спине Хьюго. Под Тревером дико бились крылья, а чешуйчатая шея страшно сопротивлялась рукам Тревера. Но сопротивление оказалось недостаточным: Тревер сломал эту шею.

Но было уже поздно. Джин дико смотрела на человека и сокола, лежавших вместе в пыли. Когда Тревер коснулся ее, она слегка оттолкнула его – не потому, что это был именно он, а потому, что не видела ничего, кроме белых ребер Хьюго, выступивших наружу.

– Джин, ради бога, он же умер! – Тревер пытался оттащить ее. – Надо уходить отсюда.

Была слабая возможность. Черные соколы гнали людей по каньону, и если Треверу и Джин удастся спрятаться за поваленными под утесом камнями, у них будет шанс на спасение.

ГЛАВА 4

Он потянул Джин за собой. Лицо ее было совершенно пустым.

Через минуту стало ясно, что им не добраться до камней и никакого шанса у них не будет. От крылатого вихря, гнавшего людей, отделились два сокола и вернулись назад.

Тревер быстро толкнул Джин за себя и молился, чтобы ему в руки попалась еще одна шея, прежде чем его собьют с ног.

Черные тени метнулись вниз, сверкая солнечными камнями. Соколы падали прямо на Тревера, но в последний момент отвернули в сторону.

Тревер ждал. Они снова налетели, но не на него, а на Джин.

Он успел заслонить ее. И опять соколы воздержались от удара.

Перед Тревером забрезжила истина. Соколы сознательно не наносили ему вреда.

«Кто бы не отдал этот приказ – Корины или Тот – мне не хотят вредить», – подумал он, подхватил Джин на руки и опять побежал к камням.

Соколы тут же напали на Джин. Но он и сейчас смог вовремя увернуться, но не совсем, и кровь потекла из длинных царапин, оставленных когтями ящериц на ее гладких смуглых плечах.

Джин вскрикнула. Тревер снова попытался бежать, но проворная чешуйчатая голова схватила Джин за шею.

– Вот оно как! – злобно прошептал Тревер. – Меня не велено трогать, так они действуют на меня через Джин!

Да, так оно и есть. Ему не донести Джин живой. Он должен идти туда, куда ему велят, или они обдерут ее, как и Хьюго.

– Ладно! – закричал он кружащим над ним демонам – Оставьте ее в покое! Я пойду, куда вы хотите.

Он повернулся с Джин на руках и медленно пошел вслед за рабами, которых гнали по каньону.

Их вели целый день вдоль ручья, вокруг базальтового утеса и по голой выжженной солнцем лаве. Некоторые люди упали и так и остались лежать, несмотря на все усилия соколов заставить их идти дальше. Большую часть времени Тревер нес Джин, но иногда просто волочил ее за собой. А какое-то время он вообще не знал, что делал.

Он был как в бреду. Ненависть его ожила, когда он почувствовал, что Джин вырывают из его рук. Он пытался удержать ее – и тут увидел вокруг себя всадников. Корины на своих зверях, с солнечными камнями между бровями.

Они оглядывали Тренера с любопытством и враждебностью. Их обычно невыразительные лица казались странно злыми и инопланетными из-за мерцающих во лбу камней.

– Пойдешь с нами в город, – коротко сказал один из них. – Женщина пойдет с другими рабами.

Тревер с удивлением уставился на него:

– Зачем мне в город?

Корин угрожающе поднял шипастый хлыст:

– Делай, как приказано! Садись!

Раб подвел к нему оседланное животное и держал на поводу, не глядя ни на Тревера, ни на Коринов.

– Ладно, – согласился Тревер, – поеду.

Он сел в седло и ждал. Глаза его горели точно раскаленные угли от сжигавшей его ненависти. Корины сомкнулись вокруг него. Предводитель отдал приказ, и они поскакали к далекому городу.

Тревер, видимо, по дороге задремал, потому что вдруг оказалось, что солнце уже село, и они подъезжают к городу.

Когда он впервые видел этот город издалека и не мог соразмерить его ни с чем за исключением высоченных горных ликов, он решил, что это просто город, выстроенный из камня. Теперь же он видел его вблизи. Черные тени легли на город и на долину, но на противоположной горной стене на половине ее высоты был еще свет и бросал отблески на темное небо, так что все, казалось, плыло в каком-то странном измерении между ночью и днем. Тревер смотрел, закрывал глаза и снова смотрел. С размерами было что-то не так.

Он быстро взглянул на Коринов с жутким ощущением, что он съежился до размеров ребенка. Но Корины не изменились, по крайней мере по сравнению с ним. Он снова повернулся к городу, стараясь представить в перспективе его картину.

Город поднимался прямо из развалин. Не было ни постепенного перехода к предместьям, ни окруженных садами вилл, ни рядов коттеджей. Город поднялся, как утес, и возник торжественный, массивный, приземистый и безобразный. Дома были квадратные и стояли плотным строем, невысокие, в основном одноэтажные. Но Тревер чувствовал себя перед ними карликом, хотя никогда не испытывал такого перед земными небоскребами. Это ощущение было странным и почему-то пугающим.

Не было ни оград, ни ворот, ни дорог, ведущих в город. Верховые животные только что шли по траве равнины, и вот уже их когти стучат по каменной мостовой, и здания окружают их, неуклюжие, неизящные, кажущиеся печальными и одинокими в призрачном свете.

В домах стояла тишина, не было света в черных амбразурах дверей. Последний свет заходящего солнца просочился через высокие пики и лизнул верхнюю часть стен домов – они были древними. «Почти такими же древними, – подумал Тревер, – как сами пики».

И глядя на оконные амбразуры, на двери, ведущие к ним ступени, Тревер вдруг понял, что в них не так, и скрытый доселе страх взыграл в нем с полной силой. Город и дома в нем, двери и ступени, высота окон – все было совершенно пропорционально, вполне нормально., если люди, жившие тут когда-то, были ростом в двадцать футов.

Он повернулся к Коринам, спрашивая:

– Вы не строили этот город. Кто строил этот город?

Корин по имени Гелт рявкнул:

– Заткнись, раб!

Тревер посмотрел на него, на других Коринов. Что-то в их лицах и манере, с какой они ехали по темнеющим пустым улицам, говорило ему, что они тоже боятся.

– Вы, Корины, – сказал он, – надменные полубоги, ездящие вокруг и посылающие своих соколов охотиться и убивать, – вы больше боитесь своего хозяина, чем рабы вас!

Они повернули к нему мертвенно-бледные лица, горящие ненавистью. Он вспомнил, как Тот захватил его мозг, и какое это было ощущение. Теперь он многое понял.

– Ну, и каково быть в рабстве, Корины? – спросил он. – Быть в рабстве не только телом, но мозгом и душой?

Гелт повернулся, как разящая змея. Но удара не последовало. Рука, поднявшая тяжелый хлыст, внезапно остановилась, а затем упала. Глаза Корина пылали беспомощной злобой под мерцающим солнечным камнем.

Тревер невольно рассмеялся:

– Оно желает видеть меня живым. Значит, я пока в безопасности и могу высказать вам все, что я о вас думаю. Вы все еще каторжники, не так ли? И это после трехсот лет! Ну, неудивительно, что вы ненавидите рабов.

Конечно, не те каторжники. Солнечные камни не дают долголетия. Тревер знал как размножаются Корины: они крадут женщин из числа рабов, родившихся мальчиков оставляют, а девочек убивают. Он снова засмеялся.

– В сущности, не так уж и хорошо быть Корином, а? Вы даже не можете почувствовать вкуса охоты и убийства… Неудивительно, что вы ненавидите всех! Люди порабощены, это верно, но они – не ваша собственность!

Вероятно, им очень хотелось убить его, но они не могли. Это было хозяином запрещено. Тревер смотрел на них в последних искрах света. Драгоценности и роскошные доспехи, тяжелые от золота уздечки животных, оружие – все это выглядело теперь глупым, как бумажные короны и травяные бороды, которые надевают дети, играя в королей. Здесь не было лордов или хозяев. Были только мелкие людишки и рабы. И солнечные камни были эмблемой позора.

Кавалькада ехала дальше. Пустые улицы, пустые дома, холодные окна, слишком огромные, чтобы через них смотрели человеческие глаза, ступеньки, слишком высокие, чтобы по ним взбирались человеческие ноги. Полная тьма, первый удар грома, первый блеск молнии между утесами. Теперь животные торопились и неслись почти галопом, подгоняемые разрядами молний и едким дождем.

Всадники выехали на большую площадь. Вокруг нее стояли плотные ряды домов, освещенные факелами; в безмерно огромных домовых дверях там и сям стояли маленькие фигурки Коринов.

В самой середине площади стояло низкое каменное здание, без окон, с единственной дверью. Корины спешились и привязали своих животных перед этим неосвещенным входом.

– Слезай, – сказал Треверу Гелт.

Красноватая вспышка в небе показала землянину лицо Корина. Тот улыбался, как волк, готовящийся убить. Ударил гром, и дождь превратился в ливень, и Тревера втолкнули в дверь.

Он спотыкался на продавленных плитах в полной темноте, а Корины шли уверенно, как кошки. Тревер понял, что они часто были здесь, и понял также их ненависть к этому месту. Он чувствовал, как их тела источают эту ненависть и страх. Они не хотели идти сюда, но шли. Им было приказано.

Он чуть не упал с неожиданно возникшей перед ним лестницы, но кто-то удержал его, схватив за локоть. Ступени были страшно высокие: спускаться по ним приходилось, как спускается малый ребенок, приседая и вытягивая ногу. От стены шел поток горячего воздуха, но Тревера знобило. Он чувствовал, что твердый камень ступеней стерт до глубоких впадин. Чьи ноги ходили тут? И когда?

Сквозь тьму наползал серо-желтый свет. Они спускались и спускались, казалось, бесконечно долго. Свет стал ярче, и Тревер снова различал лица Коринов. Жара стала невыносимой, но в сердце Тревера все еще царил лед.

Лестница привела их в длинный низкий коридор, такой длинный, что дальний его конец терялся в тени пара. Тревер подумал, что коридор, наверное, пробит в естественной пещере, потому что то тут, то там в каменном полу горели и пузырились мелкие выделения газов, давая мрачный свет и запах серы.

По обеим сторонам коридора шли ряды статуй, сидящих в каменных креслах. Тревер пригляделся к тем, и по его спине поползли мурашки. Статуи мужчин и женщин, а вернее сказать, человекоподобных созданий мужского и женского пола сидели торжественно, нагие, сложив руки на коленях: их глаза, сделанные из тускло-красноватого камня, смотрели прямо вперед; лица спокойные и сосредоточенные, со странной терпеливой грустью, с глубокими морщинами вокруг рта и щек. Статуи были бы, вероятно, футов двадцати вышиной, если бы стояли. И были они мастерски вырезаны из какого-то материала, вроде алебастра.

Гелт схватил его за руку.

– Нет, ты не уйдешь обратно. Ты смеялся, не так ли? И дальше я посмотрю, как ты засмеешься снова.

Его погнали дальше между рядами статуй. Спокойные статуи с удивительно призрачным задумчивым взглядом. Мысли и чувства давно исчезли, но они были когда-то, пусть отличные от человеческих, но такие же сильные. Здесь не было двух одинаковых лицом или телом. Тревер обратил внимание на детали, редко встречающиеся у статуй: искалеченная рука или нога, деформированное или полностью неописуемое лицо, которое не могло предложить художнику подчеркнуть красоту или уродство. И все они, похоже, были стариками, хотя Тревер не мог бы сказать, почему он так думал.

Из главного коридора отходили другие, и насколько они были длинные, Тревер не мог сказать, но видел в них тоже ряды сидячих статуй.

Статуи. Бесчисленное число статуй в темном подземном городе…

Тревер вдруг остановился.

– Это катакомбы, – сказал он. – И это не статуи, а тела умерших.

– Иди, иди, – заметил Гелт. – Иди и смейся!

Они схватили его, и их было слишком много, чтобы с ними драться. К тому же Тревер понимал, что драться надо не с ними…

Кто-то ждал его в этих катакомбах. Тот, кто один раз захватывал его мозг.

Они дошли до конца длинного коридора, и противный свет от пробивающихся газов покрывал последнюю из сидящих фигур, Интересно, они что, так и умирали сидя, или же их приносили потом? Ряды с обеих сторон заканчивались одинаково – последнее кресло против последнего в другом ряду.

Но в глухом конце коридора стояло особняком каменное кресло, повернутое фасадом к мрачному громадному коридору, и на нем сидела человекоподобная алебастровая фигура; каменные руки тяжело сложены на каменных коленях. Фигура не отличалась от других ничем, кроме…

Кроме своих живых глаз.

Корины чуть отступили. Все, кроме Гелта. Он остался стоять рядом с Тревером, склонив голову, угрюмо и мерзко сжав рот и не поднимая глаз. А Тревер пристально смотрел в далекие темные глаза, похожие на два кусочка сердолика на этом алебастровом лице, но они были живыми, чувствующими и полными глубокой, чуждой печали.

В катакомбах было очень тихо. И ужасные глаза изучали Тревера, и ненависть Тревера сменилась странной жалостью, когда он подумал о том, что мозг и разум за этими глазами уже погребены и сознают это.

Долгая жизнь и долгое умирание. Благословение и проклятие моего народа…

Слова не имели звука, а слышались прямо в мозгу Тревера. Тревер вздрогнул. Он хотел повернуться и бежать, поскольку вспомнил мучительный миг в каньоне, но тут же обнаружил, что та самая сила, мягко и крадучись, как скользящая тень, уже вошли в него, и бежать было запрещено.

– В этом радиусе действия не нуждаюсь я в солнечных камнях, – сказал молчаливый голос внутри Тревера. – Когда-то я в них вообще не нуждался. Но теперь я стар.

Тревер смотрел на каменное существо, наблюдавшее за ним, и думал о Джин, о мертвом Хьюго, лежавшем с мертвым соколом в пыли, и ожесточение вновь загорелось в нем.

– Ты ненавидишь меня так же сильно, как и боишься, маленький человек? Ты хотел бы уничтожить меня? – мягкий смех раздался в мозгу Тревера. – Я наблюдал, за многими поколениями людей, которые умирают так быстро. И я все еще здесь, как был еще до их появления.

– Ты не будешь здесь вечно, – огрызнулся Тревер. Такие как ты, умерли… И ты тоже умрешь.

– Да. Но это медленное умирание, маленький человек. Химия твоего тела, как у растений и животных, основана на углероде. И вы быстро растете, быстро увядаете. А мы – другие. Мы как горы, родственные нам; и клетки нашего тела состоят из силикена, как и у них. И наша плоть растет медленно как горы, и твердеет с возрастом. И мы должны так же долго, очень долго ждать смерти.