Текст книги "Нежный ангел"

Глава 14

Адама разбудил запах кофе. Почувствовав этот запах, он на мгновение мысленно вернулся в лучшие времена, туда, где жизнь была спокойной. Голова еще болела, в памяти были провалы, и когда он осторожно вытянул руки и ноги, то обнаружил, что от вчерашней переделки, в какую они попали, остались напряжение и слабость.

Опасность. Он быстро открыл глаза и резко вскочил на ноги. Его сердце тревожно стучало. Занавески были задернуты, и комната тонула в мягком свете лампы и слабо горящего камина. Энджел стояла, наклонившись над столиком перед окном, и разливала кофе по чашкам.

Он облегченно вздохнул, протер затуманенные сном глаза и попытался смирить бешеный стук сердца.

– Ты не погналась за ними? – хрипло спросил он.

Энджел повернулась, держа в руке чашечку с кофе.

– Ты представляешь, оказывается, можно попросить того человека за стойкой внизу, и он пошлет за любой едой, какую только пожелаешь, а потом ее принесут прямо в номер!

Она говорила так, будто это самая невероятная новость, какую она когда-либо слышала, как будто не существовало ничего более важного, чем это открытие. Энджел дала ему кофе, и он, держа чашку в руках, оглядывал комнату, пытаясь вспомнить, что же произошло вчера.

Она все привела в порядок, и нигде не осталось никаких следов того, что с ними случилось. На столике вместе с кофейником стояли тарелки с едой и одна использованная тарелка, означавшая, что она уже позавтракала. Адам потягивал горячий, крепкий кофе и недоуменно качал головой.

– Ты не перестаешь меня удивлять, – пробормотал он.

Она повернулась к нему.

– Тебе лучше?

– Почему же ты не погналась за ними? – спросил он с любопытством.

– Я принесла тебе супа.

– Я бы сейчас съел большой бифштекс с кровью.

– Возможно. Но суп тебе полезнее.

Она села рядом с ним на кровать, держа в руках тарелку с супом.

– Вот. Поешь немного.

Адам взял у нее тарелку и поставил ее на пол.

– Тебе не нужно за мной ухаживать, Энджел, – заявил он уверенно. Он мог бы добавить еще кое-что, но сейчас, когда он смотрел не отрываясь в ее глаза, он видел: она знает, что он хочет сказать. Он не ее отец, да у него и нет желания занять его место в ее жизни. Ему не нужно это от нее, он просто не допустит такого. И хотя, возможно, ему следует дать ей это понять более мягко, хватит уже играть в эти игры.

Даже если ставки слишком высоки.

Энджел торопливо отвела глаза, и когда она заговорила, в голосе ее слышалось смущение:

– Я знаю.

Он сделал еще один глоток. Ее волосы были приведены в порядок и теперь блестели на свету. Две верхние пуговицы лифа сломались, видимо, во время схватки с преступниками, но она, казалось, невинно оставалась в неведении по поводу нескольких дюймов тела, которые обнажали расходящиеся кружева, просвечивая через ткань сорочки. Она сидела рядом с ним, случайно или намеренно, и ее открытая шея приковала его взгляд. В своем воображении он ощущал тепло ее маленькой руки, от которой к его плечу шли невидимые токи.

– Я задал тебе вопрос, – напомнил он.

Было видно, что она встревожилась.

– Какая разница?

– Большая.

Она могла легко обмануть его, могла сказать, чтобы он не лез не в свое дело. Она могла вовсе отказаться ему отвечать. Но каким-то странным образом все те слова, какие она использовала раньше, больше не казались ей простыми. И к тому же сказать ему правду уже больше не казалось ей признанием своей слабости, как она считала совсем недавно.

– Может быть, мне совсем не улыбалось рисковать жизнью, – вздохнула она. Она сложила руки на коленях и посмотрела на них, а потом опять взглянула на него. – Что ты говорил обо мне, помнишь? Что я ищу драки? Так я сумела доказать, что могу позаботиться о себе сама… Но доказывать это сейчас не было для меня очень важно. Я просто подумала, что гораздо важнее – остаться здесь, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. – Она повела плечами и произнесла с подчеркнутым равнодушием:

– Думаю, сейчас они уже далеко отсюда, и крест тоже.

Может быть, это и к лучшему. С тех пор как я впервые взяла в руки этот крест, эта тусклая тяжелая штука приносила мне одни несчастья. Я бы никогда не повезла папу сюда, через полстраны, если бы не была уверена, что смогу продать крест, и вот теперь он… – Ее голос прервался. – Теперь он умер. Я и сама чуть не погибла дважды. А ты… – Она взглянула на него, надеясь на то, что он увидит в ее глазах всю глубину того, что она испытывает. Она не привыкла откровенничать, ей было трудно позволить себе стать такой уязвимой. – Мне жаль, что ты пострадал, Адам. Это я виновата, и… мне очень жаль.

Адам протянул руку и нежно взял Энджел за подбородок. Ему так много хотелось ей сказать, так много нужно было объяснить, о многом хотелось ее расспросить… Но ему не следовало прикасаться к ней. Потому что в тот миг, когда он почувствовал шелковистость ее кожи под своими пальцами, в тот миг, когда он посмотрел в ее блестящие глаза, все слова вылетели у него из головы. Все, на что он теперь был способен, – это смотреть на нее, ощущать тепло ее кожи и любоваться ею.

Она не возражала и не пыталась отодвинуться. Он перевел взгляд на небольшой, едва заметный синяк в уголке ее рта, и ничего не смог с собой поделать – он наклонился и нежно поцеловал это пятнышко. Он почувствовал, как она затаила дыхание, и ее губы раскрылись навстречу его губам. Он ощущал ее вкус, и ему хотелось ощущать его снова и снова. Он хотел собрать весь ее вкус на кончик своего языка, проследить очертания ее губ, жадно целовать рот, но тогда он уже не сможет справиться со своим желанием.

Он опустил руку и отодвинулся от нее, стараясь рассуждать спокойно.

– Я лучше пойду.

Куда он пойдет? Ни его номер, ни другой отель, ни даже Нью-Мексико – ни одно место на земле не будет достаточно далеко, чтобы он смог выбросить Энджел из головы.

Он отодвинул кофейную чашечку и уже начал подниматься, когда она спросила его просто и искренне:

– Почему?

Он взглянул на нее и вдруг понял, что не может придумать ни одной причины. Конечно, существовали тысячи причин, и она знала о них так же хорошо, как знал о них он, но ни одна из них не казалась важной в этот момент. Может быть, дело было как раз в этом?

Он не мог оторвать от нее взгляда. Не мог просто встать и уйти.

– Мы пережили вчера тяжелый день, Энджел.

Она кивнула.

Он с трудом заставил себя продолжить:

– За эти два дня тебе пришлось многое испытать. Думаю, что сейчас в твоей душе поселилось ощущение пустоты и потери. Но может быть, скоро ты взглянешь на все по-другому. Может быть, совсем по-другому ты взглянешь и на меня.

– Я смотрю на тебя по-другому каждый раз, когда тебя вижу, – ответила она.

Ему было так трудно не коснуться ее, когда она стояла так близко. Ему было трудно не обнять ее, когда каждая клетка его кожи трепетала от потребности чувствовать ее рядом.

Ему было так трудно не поцеловать ее, когда он видел в ее глазах, как она этого ждет.

Он повернулся, чтобы найти свою рубашку. Затем он проговорил неуверенно:

– Все изменится, если я останусь здесь. И может быть, ты возненавидишь меня за это.

– Ты думал, что я скажу «нет»? – Ее голос был тихим, удивленным.

Адам повернулся, сжимая в руке рубашку, и пристально посмотрел на нее. Она сидела на кровати, стиснув руками колени, глядя на него с каким-то нерешительным изумлением, и едва заметное смущение разрумянило ее щеки.

– Раньше… когда ты спросил, хочу ли я стать твоей женщиной, ты был уверен, что я скажу тебе «нет».

Она осеклась, потому что он посмотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше. А она засомневалась, что может сказать это в принципе: вряд ли такой человек, как Адам, готов к тому, чтобы захотеть это услышать сейчас, если он вообще когда-нибудь захочет это услышать. Но также она была уверена в том, что ее чувства не изменятся, и если она не заговорит о них сейчас – то когда же? Все вокруг изменилось. А они, быть может, изменились слишком быстро. Или, возможно, у них ушло слишком много времени на то, чтобы измениться… Может быть, это началось в тот самый день, когда он обнял ее в туннеле, и тогда, в его объятиях, она впервые поняла, что такое надежность. Перемены пугали ее уже тогда и продолжают пугать теперь. Но больше всего она боялась того, что однажды он просто исчезнет из ее жизни, и она никогда не узнает, чем бы могла обладать, если бы он с ней остался.

Она с силой сжала колени, ее щеки пылали, но она не видела другого выхода. Она откровенно скажет ему обо всем.

Торопясь, она продолжила:

– Ты думаешь, это из-за моей матери, думаешь, я хочу доказать, что я могу быть такой же плохой, как она… и, возможно, я действительно плохая, но я не чувствую себя такой, когда ты рядом. Или, может быть, ты думаешь, что теперь, когда папа умер, я одинока и испугана, и, может быть, так оно и есть, но разве ты не видишь, что я всегда была одинокой и испуганной… пока не встретила тебя. Ты сумел изменить мое отношение ко всему, и я…я хочу быть с тобой. Но может быть… – Она тревожно ловила его взгляд:

– Но может быть, ты не хочешь меня?

Кровь Адама перекатывалась по венам тяжелыми, медленными волнами, и на гребне каждой из них вырастал новый импульс желания, восторга и беспомощности. Она, сидевшая на кровати, выглядела такой маленькой, такой уязвимой – и предлагала ему себя! Она не сознавала, что делала. Но ни за какие богатства в мире он не согласился бы уйти от нее теперь.

Его рубашка упала на пол, и он подошел к Энджел. Он сел рядом с ней, коснулся ее лица, а потом запустил пальцы в ее волосы и хрипло проговорил:

– Я хочу тебя.

Тьма в ее глазах сменилась светом, она сделала короткий вдох, и для возбуждения ему уже не нужны были поцелуи. Даже один взгляд на нее, даже простое поглаживание ее кожи будили в нем вихрь желаний. Он обнаружил шпильки, которые удерживали ее волосы, и вынул их неловкими, как будто распухшими пальцами. Ее волосы, черные и блестящие, как изящный атлас, волнами рассыпались по ее плечам, он брал их пряди в ладони, вдыхая их аромат, упиваясь их красотой. Он слышал ее нежное дыхание и ощущал, как ее ладони в невинной ласке скользили вверх по его обнаженным рукам. От ее прикосновений жар острыми иглами пронзал его кожу.

Заниматься с женщиной любовью всегда было для Адама самым простым, самым естественным делом на земле. Он получал удовлетворение и наслаждение, и ни одна из женщин, с которыми он спал, ни разу не пожалела о том, что его узнала. Раньше он считал, что этого достаточно. Но с Эндхел все обстояло по-другому, и он с удивлением обнаружил присутствие легкой нервозности в своем желании.

Самому получить наслаждение было просто, и до сегодняшнего дня для него только это и имело значение. Но Энджел должна получить больше, чем другие. Он не хотел, чтобы она потом жалела об этом. Он не хотел, чтобы она его возненавидела. Он боялся ее потерять – вот в чем было дело.

Он отогнул ткань платья, где оторвались две верхние пуговицы, и кончиком пальца провел по узкой полоске шеи, который теперь обнажился. Он почувствовал, как она напряглась, когда он расстегнул следующую пуговку, и тогда он остановился и поднял взгляд на ее лицо.

– Тебе необязательно это делать, Энджел, – прошептал он. То, как он произнес это, было нечто средним между шепотом и бормотанием, и его голос звучал хрипло и прерывался. – Не делай это только потому, что я заставляю тебя, или потому, что ты думаешь, будто я хочу, чтобы ты это делала.

Ее щеки горели, губы приоткрылись, она часто дышала.

Ее глаза искали его глаза со смесью любопытства и небрежения.

– Все это так… странно.

– Да. – Он ласкал изгиб ее шеи. – Думаю, да.

Она опустила глаза и расстегнула следующую пуговицу, а потом еще одну и еще, пока ее лиф не распахнулся от шеи до талии и не показалась кремовая прозрачная ткань ее сорочки. Адам, боясь дышать, бережно и осторожно через голову снял с нее лиф платья и отбросил прочь.

Он видел очертания ее грудей, ее бледно-розовую кожу и то, как поднималась и опускалась ее грудь с каждым вдохом. Завязки на ее сорочке были невероятно крошечными; они дважды выскальзывали из его дрожащих пальцев, прежде чем он сумел развязать бантик, который стягивал ткань.

У него отчаянно билось сердце и на лбу выступил пот, когда он положил пальцы на ее плечи и медленно потянул одежду вниз, к ее талии. А затем, глубоко вздохнув, заключил ее в объятия и положил на постель.

Энджел охватил жар от его объятий, от прикосновения его обнаженной кожи к ее коже, жестких волосков на его груди – к ее груди. У нее перехватило дыхание и закружилась голова, когда она опустилась на подушки, окутанная его жаром и его силой, и ей казалось, что ее рассудок переполнился слишком большим количеством эмоций, с которыми она уже не могла совладать. Сначала она стеснялась, но теперь, запертую в тайной интимности прикосновений, ее унесло куда-то туда, где ее наверняка ждало счастье.

Он взял в ладони ее груди, и она задохнулась, ошеломленная странностью этого прикосновения и того отклика, который оно вызвало в ней. Головокружительный, бросающий в дрожь прилив тепла, напряжение внизу ее живота, какое-то непонятное томление… а затем она почувствовала его губы там, ощутила его поцелуи, жадные и жаркие, и удовольствие было таким, какого она никогда раньше не испытывала. Да, удовольствие, но также и нарастающая жажда чего-то, что она не могла определить словами, вызвали у нее тихий стон.

Стыдливость и застенчивость были забыты, и ее руки ласкали его спину, исследуя гладкую поверхность и налитые мускулы его плеч. Как странно и захватывающе было узнать мужчину с этой стороны, быть с ним так близко, что, казалось, их кожа слилась воедино, чувствовать, как его прикосновения зажигают огонь в ее крови, и позволять его поцелуям уносить прочь ее мысли, ее прошлую жизнь.

, Она не возражала, когда его неловкие пальцы справились с пуговицами на ее юбке. Или когда он поднялся, чтобы стянуть с нее платье и белье, и теперь она лежала обнаженная рядом с ним. Ее сердце учащенно билось, вызывая головокружение и страстное желание, от которого тело ее содрогалось. Он прошептал ее имя и нежно погладил ее ноги, и от этой ласки она ослабела. Он прижимал ее к себе, и прикосновение мягкой ткани его фланелевых брюк к ее голым ногам и обнаженному животу показалось ей странным. Он начал расстегивать брюки, и она отвернулась.

Она думала, что уже познала пик дивного наслаждения, что в простом объятии она уже достигла с ним величайшей близости, но ничто не могло подготовить ее к ни с чем не сравнимому ощущению, когда он прижал ее к своему обнаженному телу. Неведомая и чуждая природа мужского тела, открытого для того, чтобы женщина могла увидеть его, коснуться его и познать – мускулистые бедра и твердые икры, плоские участки и острые углы, места гладкие и покрытые волосами, его дыхание, биение его сердца все стало вдруг частью ее существа. Она была охвачена им, опьянена им, беспомощна перед чудом совершить открытие, познавая его.

Как нежен он был, когда обнимал ее, когда его пальцы ласкали те ее места, которые были так чувствительны, и едва ли это было ей привычно, и весь он олицетворял собой свернувшуюся в спираль силу и скрытую мощь. Страстное желание накатывало на нее волнами жара, он поднимался из глубин ее тела в потаенные места и горел там. Она искала его губы и трепетала от его поцелуев; жар сделал ее равнодушной ко всему, кроме нарастающего желания внутри ее.

Когда ноги Адама стали нежно раздвигать ее бедра, она напряглась, сопротивляясь ему, но мудрый инстинкт взял свое, и она начала уступать его настойчивому призыву. Она чувствовала на своей щеке его учащенное горячее дыхание, она видела, как сверкали его глаза и как его лицо потемнело от желания. Он что-то шептал ей, но из-за шума в голове она его не слышала.

Он резким толчком вошел в ее тело, и она тихо вскрикнула, но это не был грубый толчок. Он был сильным и странным, что доставило ей неожиданное удовольствие, но что это было – ее неискушенный разум не мог определить. Она вцепилась в его спину, прижимая к себе, она задышала с трудом, когда он устремился в нее еще глубже и начал медленно двигаться в ней.

В этот раз она так много узнала, много такого, о чем даже не подозревала раньше, пока Адам не научил ее тому, что это было естественно. Каково это – стать частью другого существа, не просто телом, но разумом и сердцем? Что означает что-то разделять с кем-то, свободно дарить что-то, желать дарить так же отчаянно, как она желала получить… зависеть от другого, слиться с другим, впустить другого человека в глубину своей души и знать, что в ней есть место, которое никогда не будет принадлежать никому, кроме него, которое, когда его нет там, всегда будет пустовать.

Как это случилось, что ужасная агонизирующая боль нарастала и нарастала, пока ей не захотелось кричать от наслаждения – и как эта боль могла показать ей, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, – внезапно рассеется и превратится в мерцающие волны наслаждения, такого сильного, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, – все изменилось навсегда. Ее переполняла радость, желание сказать ему сотню, тысячу вещей, и сознание того, что ничего не нужно говорить. Он обнимал ее. Он целовал ей руки и гладил ее волосы. И она заснула в его объятиях, спокойно и безмятежно.

* * *

Когда Энджел проснулась, она долго лежала с закрытыми глазами, гадая, не должна ли она почувствовать себя плохо. Ей было интересно знать, должна ли она испытывать стыд или сожаление, или могут ли ее теперь причислить к той же категории, что и девушек из таверны, на которых она смотрела с таким презрением и к которой принадлежала ее мать. Ее интересовало, думал ли Адам о ней что-то похожее.

В конце концов она решила, что, возможно, она и принадлежит к числу этих девушек, и он, возможно, именно так о ней и думает, но это не имело для нее очень уж большого значения, как она опасалась. Потому что он нежно обнимал ее и, пока он ее обнимал, ей было все равно, кем она стала или что о ней подумают другие.

– Ты хорошенькая, когда спишь, – улыбнулся он. – Я давно уже не сплю и все это время любуюсь тобой.

Было так странно лежать обнаженной, накрывшись простыней, и слышать рядом мужской голос. Она почувствовала легкое волнение и, открыв сонные глаза, не смогла удержаться от вопроса:

– Как ты догадался, что я проснулась?

Он наклонился и нежно поцеловал ее взъерошенные волосы.

– Я согрел для тебя кофе, оставшийся со вчерашнего дня. Хочешь кофе?

Она увидела, что он уже надел брюки и лежал на одеяле, прижимая ее к своей обнаженной груди. На его животе виднелся синяк, и это напомнило ей о том, что случилось. Но теперь ей казалось, что это случилось так давно, что как будто этого и не было вовсе. Но это все же было на самом деле, и червячок страха в ее груди испортил совершенство чудесного дня.

Она села, прикрывая грудь простыней, и рукой пригладила волосы. Она никогда не спала с распущенными волосами, как какая-нибудь распутница.

Она нерешительно взглянула на него и подумала, что, наверное, это самое трудное – после всего, что было, не знать, что делать и что говорить, не знать, чего он от нее ожидает. Жаль, что он не снял одежду и не лежал сейчас под одеялом вместе с ней – тогда бы она придумала, что делать.

Но он просто нежно взглянул на нее и произнес:

– Сегодня мы должны многое успеть сделать, Энджел.

Она огорчилась. Он сказал совсем не то, что она хотела услышать.

– Например?

– Например, нам надо найти священника и пожениться.

Энджел, до этого момента напряженно рассматривающая складки простыни, которые она старательно расправляла, устремила на него изумленный взгляд:

– Что?

Он улыбался, наматывая прядь ее волос на свой указательный палец.

– Ты же говорила, что хочешь быть моей женщиной, – ласково напомнил он ей. – Ты думаешь, я пошел бы на то, что у нас было с тобой, если бы не хотел на тебе жениться?

У Энджел закружилась голова. Пожениться! Выйти замуж! Выйти замуж за Адама! Она станет замужней дамой, будет вести хозяйство, и у них будут дети… У них с Адамом будут дети. Респектабельность, надежность, постоянство – все то, о чем она раньше и не мечтала, потому что раньше ей просто не приходило в голову, что когда-нибудь все это у нее будет. Он хотел не попользоваться и бросить ее, как тот бандит попользовался ее матерью; он не собирался держать ее рядом и спать с ней, пока она ему не надоест. Он хотел на ней жениться. Жениться на ней.

Должно быть, он принял ее молчание, вызванное бесконечным изумлением, за сомнение, потому что быстро добавил:

– Послушай, я не говорю, что могу многое тебе предложить. Большую часть жизни я скитался, потом представлял закон, и не более того. Но у меня там, в Нью-Мексико, есть маленький домик – на вид так себе, но, я думаю, женские руки могут там все исправить – и еще есть хороший земельный участок, который постепенно превращается в одно из лучших ранчо на этом берегу Миссисипи. Ты не будешь богата, но и нуждаться ни в чем тоже не будешь. Я сделаю все, чтобы…

– Ах, Адам. – Эти слова были произнесены очень тихо и прерывались на каждом новом слоге от восторга, от безмерного счастья, которое переполняло ее и грозило перелиться через край. Она закрыла глаза и судорожно обняла его. – Я и не дум ала…Я не знала, что ты…Я очень хочу выйти за тебя замуж!

Он глубоко вздохнул и крепко обнял ее. От этого пылкого объятия влюбленного мужчины Энджел испытала такую невероятную радость, что почти перестала дышать.

– У нас будет много детей, – прошептала она, – и они никогда не будут голодными, брошенными и одинокими. У нас будет настоящий дом с настоящими тарелками и скатертью на столе и стеклянными окнами. У нас будут стеклянные окна?

Его сильные и нежные пальцы заблудились в ее волосах.

– Стеклянные окна, – повторил он хрипло. – И столько детей, сколько ты захочешь.

Но вдруг она заколебалась, потому что легкая тень сомнения омрачила ее восторг и вернула к реальности.

– Может быть… – Она заставила себя немного отодвинуться и посмотреть на него. – Может быть, тебе не следует так торопиться? – спросила она. – Может быть, я не буду такой уж хорошей женой. Я совсем не умею себя вести, я привыкла делать все по-своему, и я никогда не жила на одном месте больше полугода. Может быть, я поставлю тебя в неловкое положение перед твоими утонченными друзьями?

Лицо Адама медленно расплылось в счастливой улыбке, и Энджел охватила безмерная радость.

– Ты отлично впишешься в круг моих друзей. К числу моих лучших друзей принадлежит твоя сестра, и она так на тебя похожа, что ты даже не поверишь.

Ее сестра. Ее мать. Ее ожидает целая семья, если она выйдет замуж за Адама. И даже если не выйдет, они будут ее ждать. Перспектива встретиться с ними и даже постараться полюбить их была уже не такой ненавистной, как ей казалось раньше. Она все еще не знала, как ей к этому относиться, но пока она с Адамом, может быть, это не будет так уж плохо? Ничего не может быть плохо, пока она с ним.

И за все, что он подарил ей, она должна была ему еще Одну вещь. Она не хотела поднимать этот вопрос, она хотела стереть прошлое, как стирают пыль, но если она не скажет все сейчас, подобно пыли, с первым сильным бризом этот вопрос возникнет снова. Поэтому она вздохнула и, не отрывая от него взгляда, четко произнесла:

– Я хочу тебе кое-что сказать. Этот крест… Я не крала его. Я знаю, ты думаешь, что я украла его, но я этого не делала. Я честно выиграла его в покер. Я даже не знала, чем владела, пока… ну, пока не начались все эти неприятности в Грин-Ривер.

Что-то погасло в глазах Адама, когда ему тоже пришлось вернуться к неприятной действительности. Он спокойно произнес:

– Я знаю, что ты не украла его, Энджел. И сейчас я должен признаться, что не собирался похищать его у тебя. Думаю, ты понимаешь это, правда? Я нашел крест случайно, но когда увидел его, я сразу понял, что он принесет нам несчастье. Поэтому я отнес его к ювелиру, чтобы узнать его стоимость.

Игла неуправляемой жадности уколола Энджел.

– Что он сказал? – нетерпеливо спросила она.

Адам облокотился на спинку кровати, держа в объятиях Энджел, уткнувшуюся щекой в его плечо.

– Он сказал, – проговорил он равнодушно, – что ему нет цены. Во всяком случае, он стоит больше денег, чем он видел за всю свою жизнь. – Энджел судорожно вздохнула. – Он сказал, что эта вещь из какой-то церкви. Она была украдена скорее всего в одном местечке в Сьерра-Неваде под названием Милагрос. Это бедная заброшенная деревушка, никто точно не знает, где она находится. Но церковь стоит там с тех самых пор, как триста лет назад через эту деревушку проходили испанцы, и, как рассказывают, один испанский солдат вез этот крест с собой аж из самого Старого Света для того, чтобы он охранял его в бою или что-то вроде этого. Когда он и его солдаты были высоко в горах, после дождей внезапно началось наводнение, и они все чуть не погибли. Солдат призвал на помощь силу креста, чтобы она их защищала. Наводнением чуть не снесло половину горы, но это произошло рядом с солдатом и его товарищами, и они не пострадали. Он назвал это место «Миракл» – «чудо», выстроил там церковь и оставил в ней свой крест. Этот крест под присмотром священника должен был охранять деревню от бед. Это легенда. Пока крест находится там, он будет охранять эту деревню. Но если церковь когда-нибудь лишится своего креста, произойдет нечто ужасное. Думаю, это что-то вроде проклятия.

Энджел, пытаясь спокойно разобраться во всем, какое-то время молчала. Самое большое впечатление на нее произвела не эта глупая чепуха о всяких там чудесах и испанских священниках, а тот факт, что бесценный предмет много десятилетий валялся в захудалой церквушке, о существовании которой никто и не подозревал.

Наконец она заговорила:

– Ну что же, я надеюсь, что те бандиты получат по заслугам. Я имею в виду, если крест и правда проклят. – Ее слова не прозвучали так уверенно, как ей бы хотелось. Ей по-прежнему было больно думать, что ее крест – ее крест – находится в руках тех грязных подонков.

Адам немного помолчал. Затем он отстранил Энджел от себя и сел на край кровати.

– Не совсем так.

Он поднялся, прошел через комнату и открыл ящик комода. Занавеси были задернуты, и номер тонул во мраке.

Энджел не видела, что у него в руках, пока он снова не сел рядом с ней и не раскрыл ладонь.

В руке у него лежал крест.

У нее остановилось дыхание, она стала ловить воздух ртом и потянула руку к кресту… но вдруг остановилась и отдернула руку. «Это невозможно. Как ему удалось?..»

Она вопросительно посмотрела на него, и он объяснил:

– Я заказал его копию. Я думал… – Он выглядел несколько смущенным и торопливо отвел взгляд. – Я решил, что, возможно, будет нелегко уговорить тебя отказаться от твоей затеи, поэтому собирался положить копию в Библию, пока не придумаю, что делать с настоящим крестом. Я только вчера его получил. Бандиты забрали копию. Этот крест настоящий – все время находился здесь, как видишь, целый и невредимый.

Большую часть того, что он сказал, она пропустила мимо ушей. Ее охватила невероятная радость. Она взяла крест и долго смотрела на него не отрываясь, считая рубины, любуясь тусклым мерцанием жемчужин, вспоминая каждую черточку налета и каждую зазубрину. Чтобы убедиться в его подлинности, повинуясь импульсу, она попробовала его на зуб, а затем громко рассмеялась. Это он!

Это ее крест! Он вернулся к ней! Он настоящий! Он принадлежит ей!

– Ах, Адам!. – вскричала Энджел. Она от восторга подпрыгнула на кровати, прижав крест к груди, потом прижала его к щеке. – Ты самый умный мужчина на всем белом свете! Ты сделал это, ты перехитрил их всех, и теперь он наш!

Мы теперь богаты! – Она бросилась Адаму на шею, смеясь и обнимая его и чуть не плача от счастья.

Но к ее удивлению, Адам напрягся, взял Энджел за руки и слегка отстранил ее от себя. Его взгляд был спокойным, когда он взглянул на нее.

– Нет, – произнес он решительно. – Мы не богаты.

Мы вернем его туда, откуда он был украден.