Текст книги "Безумное пари"

Глава 21

Пираты, которые упали в воду, вскарабкались на борт своего корабля по штормтрапам, предназначенным как раз для этой цели, и следили за ходом битвы на захваченном корабле с настоящим, пусть и немного «подмоченным», энтузиазмом. Неожиданный поворот событий заставил их позабыть свою обычную осторожность, и никто не заметил, что корабли стремительно относит течением к берегу и что французский военный корабль мчится к ним на всех парусах. Крик тревоги, вырвавшийся из груди какого-то пирата, привлек внимание его товарищей, и они повернулись в сторону, куда указывал его дрожащий палец. Именно их дружный крик наконец проник сквозь неразбериху и шум битвы, заставив воюющие стороны замереть. Когда пираты увидели приближающийся французский корабль и поняли, что товарищи собираются бросить их на произвол судьбы, их охватила паника, и они, отпихивая друг друга, начали торопливо карабкаться обратно на свой корабль, выпуская свои жертвы даже несмотря на то, что уже занесли руку для удара. Для них плен означал верную смерть.

В этой дикой свалке пират, который руководил поисками Кейт, внезапно сгреб ее в охапку, перекинул через плечо и бросился к своему кораблю. К этому времени сознание частично вернулось к Чарлзу, и он отважно попытался перехватить его, но мужчина ухватился за одну из веревок, с помощью которых были сцеплены корабли, и перелетел над водой на свой корабль, благополучно оказавшись вне досягаемости Чарлза. Безжалостно переброшенная через плечо мужчины, словно мешок с зерном, Кейт практически висела вверх тормашками, и маленький пистолет, который она спрятала в платье, со стуком упал на палубу пиратского корабля, когда ее захватчик тяжело приземлился на дощатый пол. Теперь, что бы ни ждало ее впереди, она была беззащитна перед этим.

Предоставив своих раненых и не успевших перебраться на корабль товарищей самим себе, пираты обрубили последние веревки, удерживающие корабли вместе, и предприняли отчаянную попытку развернуть судно, прежде чем французский военный корабль успеет догнать их. Оставшиеся на борту пираты либо попрыгали в море, либо были заколоты матросами, воспрянувшими духом и приободрившимися при виде спасающихся бегством пиратов и в то же время подстегиваемыми чувством стыда за то, что им не удалось спасти Кейт.

Командир проходящего мимо французского корабля крикнул им, спрашивая, нужна ли им помощь.

– Нет! – крикнул в ответ первый помощник капитана, который теперь командовал кораблем. – Но у меня на борту англичанин, которого мне нужно передать вам.

Он хотел, чтобы сначала поймали пиратов. Он снова бросил взгляд на тело капитана и нахмурил лоб. Почему его убили? Почему он разговаривал с Рейсули? Дело явно было нечисто, и он хотел во всем разобраться. Это был его долг перед экипажем.

– Сюда направляется еще один корабль! – крикнул в ответ французский командир, в то время как корабли стремительно удалялись друг от друга. – Передайте его им. Я иду за пиратами.

Первый помощник капитана принялся сновать среди матросов, выясняя, кто ранен. Казалось чудом, что капитан и юный Марк были единственными убитыми во время атаки. У многих были разбиты головы, а у некоторых на теле зияли довольно отвратительные раны, но жадность пиратов к превосходным рабам помешала им причинить серьезный вред экипажу. Поэтому, покрытые кровоподтеками и изрядно потрепанные, они смогли вернуться к своим обязанностям на корабле. Новый капитан решил не останавливаться в Алжире, а вместо этого отправиться в Триполи. Кто-то предал англичанина, и у него было такое чувство, что ему, равно как и его экипажу, сейчас нежелательно появляться в Алжире.

Не подозревая, что их собираются передать французам, Чарлз перерезал путы Бретта. К счастью, Бретт все еще был без сознания, но, когда он узнает, что случилось с Кейт, ничто не облегчит его страданий. В какой-то степени было бы лучше, если бы он погиб вместо Марка. Чарлз находился на службе у Бретта восемь лет, и он не предвидел, да и сейчас с трудом в это верил, что Бретт так сильно влюбится, но он успел узнать о нем одну вещь: Бретт не мог смириться с неудачей или поражением. Как он будет жить, зная, что потерял ее? Как он будет жить с мыслью, что не сумел защитить Кейт? И самое главное: как он будет жить, зная, что, возможно, она не умерла?

У Чарлза не было ответа на эти вопросы, и он знал, что у Бретта тоже не будет.

Алжир представлял собой огромное скопление сверкающих побеленных зданий, господствовавших над укромным портом. Склон холма в старой части города был сплошь утыкан белыми кубовидными домиками, ютившимися по канонам османов и под зеленым флагом ислама. В лабиринтах Медины, где нависающие крыши закрывали небо, оставляя видимой лишь ярко-голубую полоску, испанские, итальянские, берберские, английские, греческие и арабские купцы собрались, чтобы заниматься торговлей. Торговые корабли всевозможных стран стояли на якоре в лазурных водах бухты, а маленькие лодочки, выстроившиеся в ряд между берегом и кораблями, доставляли людей с борта на берег и обратно.

Французский корабль, на борту которого находился Бретт, недавно вернулся в порт, где его встретила огромная любопытная толпа. По городу пронесся слух, что этим утром корабль, находившийся в пределах видимости с берега, подвергся нападению пиратов. При упоминании о пиратах население города, привыкшее к таким вещам, затрепетало от страха и волнения: людям не терпелось увидеть любого человека или корабль, которому удалось победить Рейсули. Толпы людей собрались в порту и выстроились вдоль улиц: их длинные халаты слились в однородную бело-серую массу, а их тюрбаны пестрели на белом фоне, как засахаренные фрукты на рождественском пироге. То там, то сям мелькало закрытое паранджой лицо, указывая на присутствие женщины, но их было мало.

В этом загруженном порту было всего два пирса весьма незатейливой конструкции. Как только судно было пришвартовано и сходни спущены на берег, элегантно одетый мужчина среднего роста и хрупкого сложения вылез из закрытой кареты и взошел по сходням на борт. После того как он обменялся парой фраз с дежурным матросом, его проводили в каюту капитана. Прошло довольно много времени, прежде чем он постучал в каюту Бретта.

Чарлз открыл дверь в своей обычной бодрой манере, несмотря на то что треть его головы и лица закрывала повязка. Бретт, который пренебрег повязками, лежал на своей койке, повернувшись на бок, чтобы не давить на две огромные шишки, образовавшиеся у основания его черепа. Его запястья и щиколотки были закованы в кандалы, которые были крепко привинчены к стене..

– Я Кеннет Уиггинс – английский консул в Алжире, – представился мужчина. – Боюсь, прием, оказанный вам в этой стране, был довольно грубым, – вкрадчиво сказал он тихим, хорошо поставленным голосом, который, казалось, был неспособен подняться до крика от гнева или любого другого проявления страсти.

Бретт внезапно сел в постели и, несмотря на мучительную боль в глазах, вперил в Уиггинса нетерпеливый взгляд.

– Они поймали их? – резко спросил он.

– Прошу прощения? – сказал Уиггинс, которого ужаснула смерти подобная внешность Бретта.

– Пиратов, – уточнил Бретт. – Они поймали пиратов?

– Я не знаю. Они еще не вернулись. Примите мои извинения, что вас спас французский корабль, но, как вам известно, у нас здесь нет регулярного флота. Мы видели ваше судно с крыши консульства, но ничего не могли сделать. Да и ни один из наших кораблей не подоспел бы вовремя.

– Вы должны выяснить это для меня. Я должен знать.

– Непременно, – ответил Уиггинс по-прежнему довольно холодно. – Но вы, несомненно, можете дождаться их возвращения.

– Моя жена сейчас на этом чертовом корабле, кретин! – с дикой яростью заорал на него Бретт. – Они украли мою жену!

– О, понимаю, – пробормотал Уиггинс. Его бледная кожа приобрела сероватый оттенок. – Это в корне меняет дело. – Он умолк на мгновение, глубоко задумавшись, а затем снова устремил взгляд на Бретта. – Меня не уведомили, что вы везете с собой жену. Мне сказали, что вы холост.

– Мы поженились во Франции незадолго до отъезда. Мы не хотели разлучаться сразу после свадьбы.

– Понятно, но довольно неблагоразумно, – ответил Уиггинс. – Это неподходящее место для юной леди.

– Я знаю! – крикнул Бретт. – Вы думаете, я не проклинаю себя за эгоистичность каждую минуту с тех пор, как очнулся? Просто снимите с меня это, – сказал он, погремев цепями, которые удерживали его. – Я ничего не могу сделать, пока прикован к стенам этого треклятого корабля!

– Не уверен, что могу сделать это, по крайней мере не сейчас.

– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил Бретт.

– Похоже, человек, который взял на себя командование вашим кораблем, дал капитану французского корабля довольно путаное описание цели вашего приезда в Алжир. Настолько путаное, что тот решил посоветоваться со своими властями, прежде чем решить, отпускать вас или нет.

– Это невыносимо! Они не имеют права, – вспылил Бретт.

– К тому же вы, похоже, усугубили свое и без того трудное положение тем, что набросились на капитана, когда он отказался передать командование кораблем в ваши руки, – продолжил Уиггинс так же невозмутимо, как всегда.

– Я всего лишь хотел отправиться вслед за Кейт, пока корабль пиратов не скрылся из виду, – неистовствовал Бретт, натянув цепи, как собака – поводок.

– Вы, несомненно, могли бы попытаться поговорить с капитаном, прежде чем кидаться на него с кулаками.

– Я так и сделал, но этот чертов олух продолжал пререкаться со мной, а у меня не было времени его убеждать. Если бы оба корабля отправились за ними в погоню, мы бы наверняка уже их поймали.

– Возможно, но нельзя же рассчитывать на то, что француз позволит, чтобы у него отобрали корабль, особенно когда человек, претендующий на место командира, является англичанином.

– Я вижу, вы прекрасно подходите на должность дипломата, – презрительно заметил Бретт. – Вы один из тех, кто будет стоять в сторонке и разглагольствовать о политике, пока головорезы сжигают, грабят и насилуют всех на своем пути в каждой деревне графства.

– Все не могут быть людьми дела, – тихим, успокаивающим тоном произнес Уиггинс: его отстраненный взгляд не выражал никаких эмоций. – Кроме того, кто-то же должен спасать вас, бесстрашных воинов, от последствий ваших неосмотрительных поступков.

– Говорите, если это необходимо, но вытащите меня отсюда! – крикнул Бретт. – С каждым упущенным часом у этих варваров появляется все больше возможностей скрыться.

– Я незамедлительно сделаю все, что в моих силах, – сказал Уиггинс, поднимаясь на ноги, – но, боюсь, это займет некоторое время. Что касается пиратов, то, если французский корабль не помешал им сойти на берег, они скроются где-нибудь в деревенской глуши, и следующее, что мы должны будем сделать, это найти место, куда они увезли вашу жену. На это уйдет еще больше времени.

– Но вы не можете позволить им держать ее в плену, старина! Она такая же гражданка Англии, как и вы.

– Будь она самой королевой, я не смог бы сделать ничего сверх того, что я делаю сейчас, – сообщил ему Уиггинс. – У меня есть свои каналы, но здесь на все требуется время. Простите меня за вопрос, но ваша жена хорошенькая?

– Она красавица! – прогремел Бретт. – Самая красивая женщина на свете!

– Тогда дела не так уж плохи.

– Как вы можете такое говорить? Она сейчас одна в пустыне в окружении этих дикарей.

– Если она молода и красива, то она слишком ценный товар, чтобы причинять ей вред. К тому же ее стоимость так велика, что ее можно продать только на крупнейших рынках рабов, так что у нас есть время. Если она действительно так красива, как вы говорите, то у нас есть еще больше времени. Они попытаются заинтересовать одного из доверенных лиц султана, чтобы тот принял участие в торгах.

– Вы должны найти ее, – сказал Бретт – его голос с требовательного внезапно перешел на умоляющий. – Она убила трех человек. Возможно, они захотят отомстить.

– Она убила трех человек! – эхом повторил Уиггинс – его голос утратил свою невозмутимость. – Как такое возможно?

– Она застрелила двух пиратов и перерезала яремную вену Рейсули одним ударом кинжала, – ответил Бретт, не в силах скрыть гордость в голосе.

– Рейсули! – повторил Уиггинс. Его голос поднялся еще на одну октаву. – Вы хотите, чтобы я поверил, что ваша жена убила самого опасного пирата в Средиземноморье?

– Можете спросить любого на нашем корабле, – сказал Чарлз, который впервые за время беседы подал голос. – Они все это видели.

– Ваш корабль не останавливался в Алжире, – сказал Уиггинс, к которому вернулась часть его самообладания. – Капитан французского корабля не знает, куда они направились.

– Значит, кто-то на самом деле продал сведения о нас, – сказал Бретт. Его лицо потемнело от ярости.

– Весьма вероятно. За деньги можно купить любые сведения, но это больше не наша забота. Я выясню, что можно сделать насчет вашего освобождения. Я также прикажу начать расследование, чтобы выяснить, куда они увезли вашу жену и что они собираются с ней сделать. До тех пор вы действительно не можете ничего сделать, даже если бы вы были свободны, так что лягте и попытайтесь держать себя в руках в присутствии ваших захватчиков. Своим несдержанным поведением вы только навредите как себе, так и нам.

– Бесчувственный болван, – прошипел Бретт, когда Уиггинс вышел. – Не сомневаюсь, что он с великой радостью оставил свою жену в Англии. Его, наверно, хватил бы апоплексический удар, если бы она обнажила перед ним свою грудь.

Но вскоре Бретт позабыл о Уиггинсе. Местонахождение и безопасность Кейт занимали все его мысли. С той самой минуты, когда он очнулся и обнаружил, что прикован цепями к стене, он постоянно шаг за шагом перебирал в уме события той битвы с того момента, когда прозвучал сигнал тревоги, до того, как его оглушили во второй раз, пытаясь понять, что можно было сделать по-другому, где он совершил ошибку, но не мог придумать, что они должны были сделать, чтобы победить пиратов. Им еще повезло, что они так легко отделались, ведь, не приди французский корабль им на помощь, их всех отправили бы на какой-нибудь рынок рабов. Но Бретту было трудно испытывать благодарность к французам за их вмешательство, ведь именно командир французского корабля отказался отправиться вслед за Кейт и теперь удерживал его, не давая последовать за ней.

Он изо всех сил старался поверить заверениям Уиггинса, что Кейт ничто не угрожает, и большую часть времени ему это удавалось, но тут он вспоминал о ее красоте, и тревога за нее сводила его с ума. Он не знал, что Рейсули пытался ее изнасиловать, – Чарлз решил, что не стоит ему об этом говорить, – поэтому ему не составило труда поверить, что Уиггинс знает, что может произойти, потому что он был знаком с этими людьми и их привычками. Это страх заставил его попытаться захватить командование французским кораблем, и страх был причиной того, что он рвался на свободу, натягивая цепи, так что его кожа покрылась кровоточащими ссадинами, и именно от страха ему становилось дурно, когда он представлял, что может произойти с Кейт. Ему не оставалось ничего другого, кроме как поверить в то, что она в безопасности. Иначе… Он не мог посмотреть в лицо этому «иначе».

Он закрыл глаза и откинулся на подушку, но не мог расслабиться. Воспоминания об утрах, когда он просыпался и испытывал благоговейный трепет при виде великолепной красоты Кейт, словно видел ее в первый раз, о днях, когда они играли друг с другом как старинные друзья, о вечерах, когда они резались в карты или делились друг с другом мнениями по поводу бесчисленных вопросов, и о ночах в ее объятиях, когда ему не хотелось, чтобы наступал рассвет, сыпались на него градом. Снова и снова он видел любовь в ее глазах, ощущал нежность ее кожи, вдыхал запах ее волос и кожи, упивался вкусом ее губ, слышал, как она произносит его имя, и мысль о том, что он может больше никогда этого не испытать, причиняла ему нестерпимые муки.

Но именно чувство беспомощности было самым тяжелым испытанием для его нервов. Никогда прежде он не был пленником, и только здравый смысл удерживал его от бессмысленных попыток разорвать цепи, связывающие его. Его гордый дух бунтовал при мысли, что кто-то посмел посадить его под замок, и он с трудом сдерживался, чтобы не дать клятву отомстить французу-капитану, хотя он и понимал, что, будь он свободен, он все равно был бы столь же беспомощен. Уиггинс был прав: если бы корабль французов не взял их в плен, прежде чем они достигли берега, они бы сгинули безвозвратно, исчезли без следа в бесчисленных городах и деревнях, которые они и им подобные пополняли таким образом каждый год. Броситься сломя голову в деревенскую глушь означало поставить под угрозу свою жизнь и жизнь Кейт, равно как и обречь на провал возложенную на него миссию. Разум говорил ему, что сейчас он ничего не может сделать, что лучше всего предоставить события их естественному ходу, а именно: подождать, пока не вернется французский корабль и пока Уиггинс не выяснит, что сможет. Но тут он вспоминал о Кейт, вспоминал ее маленькие причуды, какие-то поступки, слова, то, как она смеялась, попадая в центр мишени, как разбрасывала карты по всей комнате, когда проигрывала ему, и боль становилась такой невыносимой, что он был уверен, что сейчас умрет, если не встанет и не начнет что-нибудь делать.

Бретт откинулся на подушку и попытался выкинуть из головы все, что не касалось его миссии. Да, здесь он тоже ничего не мог сделать, но по крайней мере, думая об этом, он не чувствовал себя так, будто его внутренности вытаскивают наружу раскаленными щипцами.

Кейт третий день подряд просыпалась в незнакомой обстановке, но она сразу почувствовала, что на этот раз оказалась в совершенно другом месте. Даже не успев открыть глаза, она уже точно знала, что здесь тихо, прохладно и она лежит на мягкой, роскошной постели. После всех ужасов и неудобств, которые она пережила за последние два дня, это само по себе служило утешением. Это означало, что она находится в каком-то месте, где ее ценят выше, чем немытый человек, укравший ее с корабля.

Девушка открыла глаза и огляделась. Она находилась в маленькой, но роскошно обставленной комнате. Блестящая парча покрывала стены из мрамора с прожилками, а пол был в два-три слоя устлан коврами. Она лежала на высоком подиуме, на котором возвышалась гора мягких перин и подушек; по бокам он был выложен яркими изразцами, которые обрамляли кедровые планки, прибитые серебряными гвоздиками. На низком столике из оникса стояла чаша с фруктами. Кейт взяла финик и жадно его съела. Ей предлагали много разной еды с тех пор, как пираты украли ее с корабля, но она не всегда знала, что у нее в тарелке, и зачастую одного запаха было достаточно, чтобы ее желудок начал бунтовать. Здесь же наконец нашлось что-то, что она знала и могла есть с удовольствием.

Когда Кейт заморила червячка, ей стало любопытно, где она находится, но единственная дверь, ведущая в ее спальню, была заперта. Совершенно очевидно, что она ни на шаг не приблизилась к свободе.

В сотый раз ее мысли вернулись к Бретту. Она не могла забыть, как он выглядел, когда она видела его в последний раз: бледный, лежащий без чувств на палубе. Был ли он серьезно ранен? Жив ли он? Она не осмеливалась размышлять над последним вопросом. Он должен быть жив. Иначе ее жизнь потеряет смысл. Она приносила ему одни несчастья с тех пор, как он попытался помочь ей. Быть может, он рад, что избавился от нее. Может, он больше не захочет ее видеть после всего, что произошло. Звук поворачивающегося в замке ключа прервал ее мрачные мысли, и дверь открыл огромный чернокожий мужчина, выглядевший не менее свирепо, чем пират, который похитил ее. Кейт охнула и отпрянула, но в ту же секунду маленькая пожилая женщина вынырнула из-под его руки и во шла в комнату, держа в руках охапку одежды.

– Можешь идти, Бисмилла. – Женщина говорила с огромным евнухом по-арабски, но, повернувшись к Кейт, обратилась к ней на английском: – Я вижу, они не соврали, сказав, что вы ослепительно красивы.

– Вы говорите по-английски? – изумленно выдавила из себя Кейт.

– Я англичанка, – ответила служанка. – Мое имя Сьюзен, но теперь меня зовут Олема. Я здесь уже много лет.

– Но как вы попали сюда? Как я сюда попала?

– Вас привезли сюда ночью в паланкине, который тащили два осла. Много лет назад я вышла в свет, чтобы выйти замуж за кузена, но наш корабль был захвачен у берегов Корсики, и меня продали в рабство. С тех пор я здесь. В общем, может, оно и к лучшему. Я должна работать не покладая рук, но обо мне заботятся, и я живу в достатке.

– Но где я? – спросила Кейт. – Вы в Алжире. Это дворец дея. Дрожь облегчения пробежала по телу Кейт. – Но почему меня привезли сюда? Кто меня привез? Мне позволят увидеть мужа? Меня освободят? – Я не могу ответить на эти вопросы, – сказала Олема. В ; лице не было ни намека на то, что ее интересует прошлое ли будущее Кейт. – Мне велели подготовить вас к аудиенции деем. Поэтому я здесь.

– Но вы должны мне помочь.

– Непременно. Я принесла вам одежду, а Бисмилла скоро вернется с водой для купания и ароматными маслами, которыми я натру ваше тело.

– Я имела в виду, что вы должны помочь мне выбраться отсюда и найти моего мужа.

– Из дворца дея невозможно сбежать, – молвила Олема все тем же монотонным и безразличным голосом. – Лучше выкиньте это из головы. Вам нужно подготовиться к встрече с деем.

– Но я хочу пойти к своему мужу, – настаивала Кейт. – Он здесь, в Алжире, я знаю это. Он высадился на берег несколько дней назад, когда пираты украли меня с корабля. Наверняка именно поэтому дей привез меня сюда.

– Я не знаю, как дей собирается с вами поступить.

Это не входит в мои обязанности, – сказала Олема. – Моя обязанность – подготовить вас к визиту в покои дея, и именно этим я сейчас займусь.

С этими словами она принялась раскладывать на постели всевозможные одежды, которые висели у нее на руке. Кейт никогда не видела ничего подобного и не имела ни малейшего понятия, как это следует носить, но, судя по материалу, эти одеяния были слишком прозрачными, чтобы скрыть ее тело от любопытных глаз, если только не предполагалось, что она наденет сразу несколько таких нарядов. Бисмилла вернулся с маслами для купания в сопровождении еще нескольких рабов, которые вошли в комнату, держа в руках подносы с едой, чаши с водой, таз, тапочки и еще несколько вещей, которые Кейт видела в первый раз в жизни.

– Теперь позвольте мне искупать вас, – сказала Олема, когда рабы исчезли. – Дей не любит, когда от человека дурно пахнет.

Кейт позволила раздеть себя. Проведя три дня в одной и той же одежде, она была так рада избавиться от ненавистного абрикосового платья, что отбросила всякую стыдливость. Каким удивительным блаженством было чувствовать, как нежные руки моют ее, пока она лежит в теплой, ароматной воде, наслаждаясь теплом и уютом спальни! Здесь была даже маленькая жаровня, чтобы согревать воздух. Как это было не похоже на медный чан с кипятком, который втаскивали в ее ледяную спальню в Райхилле.

– Расскажите мне о дее, – попросила она, когда ее тело немного расслабилось под нежными руками Олемы, теревшими ее кожу. – Где я?

– Вы в гареме, – ответила Олема, продолжая делать свое дело.

– Где?! – почти крикнула Кейт.

– В гареме, – повторила Олема. – Здесь живут все женщины во дворце. Это единственное место, где нам дозволено находиться.

Значит, Бретт все-таки не преувеличивал. Она действительно оказалась в гареме и не имела ни малейшего представления, когда и как она сможет отсюда выбраться.

– Но кто такие эти женщины, которые здесь живут? – спросила Кейт, не в силах подавить любопытство.

– Здесь живет много разных людей: мать дея, его жены и их домочадцы. Еще наложницы и их слуги. Ну и, наконец, евнухи. Они отвечают за гарем.

– И сколько их всего?

– Не знаю. Несколько сотен – точно.

– И они все принадлежат дею?

– Дей очень богатый человек. У него много жен.

– Они знают обо мне?

– Жены? Возможно, пока нет, но скоро узнают. Наложницы узнали о вас, как только вас привезли прошлой ночью. Ваш приезд наделал много шуму. Люди редко приезжают и уезжают отсюда, и все обо всем сплетничают.

– А в чем заключаются ваши обязанности? – спросила Олему Кейт.

– Раньше я прислуживала старшей сестре дея. Прошлым летом она умерла, и меня приставили к его матери. Но у нее есть собственная служанка, и я ей не нужна. Теперь я буду прислуживать вам.

– Но я не останусь здесь. Я уверена, дей пошлет за моим мужем, как только я объясню ему, что произошло.

– Никто никогда не покидал гарем, – категорически высказалась Олема.

– Но я должна. То есть я выйду отсюда, – настаивала Кейт.

И продолжала настаивать, пока Олема одевала ее в традиционный костюм наложницы, который почти не прикрывал ее прелести. Убранные назад волосы свободно струились по ее спине. На ней была прозрачная блуза поверх лифа, который скорее поддерживал, чем прикрывал ее грудь, и широкие панталоны, которые оставляли открытыми ее живот и щиколотки. Бархатные тапочки отнюдь не способствовали тому, чтобы она чувствовала себя одетой подобающим образом.

– Я не могу никуда идти в таком виде, – запротестовала Кейт. – В своей нижней сорочке я и то выглядела бы благопристойнее.

– Идемте. Нам пора.

Ее протесты не возымели никакого действия на Олему, и вскоре Кейт очутилась в огромной гостиной, размерами напоминавшей кафедральный собор. Сводчатый потолок гостиной представлял собой фреску из переплетенных между собой кедровых реек; мраморный фонтан делал воздух свежим и прозрачным; струи воды, каскадом падающие из одной чаши в другую, наполняли его нежной музыкой. В комнате толпились дюжины женщин, облаченных в столь же необременительные одежды. Они разговаривали, энергично жестикулируя, и поглощали пищу, полулежа на возвышениях, по форме напоминавших длинные диваны, но, как только вошла Кейт, в комнате воцарилась тишина. Судя по устремленным на нее взглядам, ее вид тоже не вызвал у них восторга.

– Вы им не понравились, – объяснила Олема. – Вы красивее их всех, и каждая из них боится, что вы займете ее место в сердце дея.

– Скажите им, что я не хочу занимать ничье место и мне не нужно ничье сердце, кроме сердца моего мужа, и что я не хочу даже знать дея.

– Здесь ваши слова не имеют никакого значения, – резко сообщила ей Олема. – Здесь имеют значение только слова дея, а сегодня он вызвал вас первой, даже раньше своих жен. Но удивительнее всего то, что дей обычно не принимает женщин до ужина. Он делает исключение только для своей матери. А вас он пригласил разделить с ним завтрак.

Кейт почувствовала, как все внутри ее похолодело от дурных предчувствий. Она не знала, что все это значит, но, судя по взглядам вокруг нее, это не предвещало ничего хорошего. Они вышли из огромной комнаты, пересекли открытый двор, прошли через маленький сад, потом через сад побольше, а затем очутились еще в одном саду, который вел к зданию, гораздо больше первого. Двигаясь вдоль по тропинке, они прошли мимо маленькой женщины с блестящими темными волосами и злыми глазами, которые смотрели на Кейт с нескрываемой яростью.

– Кто это? – спросила Кейт. – Почему она на меня так смотрит?

– Это Нушат аль-Заман, первая жена дея. Ее сын является наследником. Она боится вас, потому что вы гораздо красивее, чем когда-либо была она.

– Но почему? Ведь она жена дея.

– У вас светлые волосы. Одно это уже делает вас предметом ненависти. Эти мужчины, как турки, так и африканцы, больше всего ценят женщин со светлыми волосами.

Кейт молчала, но от ее внимания не ускользнуло, что из всех взглядов, с которыми встречался ее взор, только взгляды рабов были любопытными; остальные казались злыми. Она почти испытала облегчение, когда они достигли покоев дея. Их проводили внутрь два чернокожих нубийских евнуха, которые были даже больше, чем те, которых она видела в гареме.

Кейт застыла в дверях, не зная, как требуется вести себя при встрече с деем. Но она пришла в еще большее замешательство, увидев стройного, красивого и относительно молодого мужчину, который полулежал на кровати, заваленной горой подушек, устремив на нее пронзительный взгляд.