Текст книги "Пророки"

Глава 8
Сон Эви

Все начиналось, как обычно, – сырой лес, туман и снег. Джеймс стоял на краю опушки в форме цвета хаки, угрюмый и очень бледный. Эви открыла рот, чтобы произнести его имя, но во сне она была немой, безголосой. Джеймс молча поманил ее за собой.

Лес постепенно редел, и они вышли к небольшому лагерю. Молодой парень с погонами сержанта начал выкрикивать какие-то приказы, и лес ожил – все потушили сигареты, побросали алюминиевые кружки с кофе, надели противогазы, заняли позиции и замерли в ожидании.

У них над головами клубились тяжелые, темные облака. И вдруг вспышки молний одна за другой пронзили сумрак – первая, вторая, третья! Кто-то оттащил ее в глубокую траншею, и, поскальзываясь на гладкой, утоптанной земле, среди ходов, похожих на гигантскую разросшуюся могилу, Эви спряталась от врага, которого не могла увидеть. Молчание было просто уничтожающим, будто вселенная перестала дышать, и Эви с каким-то странным, отстраненным восторгом наблюдала, как небо разорвала очередная вспышка ослепительного света. Ударная волна с небывалой силой впечатала ее в землю, как рука злобного великана.

В воздухе клубился дым, смешанный с хлопьями пепла. Спотыкаясь и падая, Эви на четвереньках выбралась из траншеи и рухнула на солдата, кости которого были размолоты, словно кто-то покрошил его, как печенье. Глаз не было, а рот раскрылся в дикой улыбке. Кровавые потеки покрывали его вмиг иссохшие, ввалившиеся щеки. Завопив, Эви бросилась вперед, на поляну, где бездыханные тела солдат были разбросаны, как сорванные и забытые полевые цветы. Деревья обуглились и почернели, превратившись в мертвые остовы. То тут, то там Эви видела тени солдат, сливавшиеся с густым туманом, но стоило только повернуть голову в их сторону, как все исчезало. Эви отчаянно звала Джеймса. И наконец на тропинке она увидела его, живого и невредимого! Она бросилась к брату, хотя он махал руками, пытаясь предупредить о чем-то. Джеймс повторял какие-то слова, но Эви не могла их услышать. Его глаза. Что-то начало происходить с его глазами. И вдруг его руки свело судорогой, а голова запрокинулась назад. Последовала еще одна яркая вспышка.

Эви проснулась вовремя и успела уткнуться в подушку, чтобы не разбудить весь дом воплями. Вентилятор у кровати работал на полную катушку, но она вся была в ледяном поту. Дрожащими руками нащупав выключатель ночника, Эви некоторое время моргала от света. Обнаружив, что находится в непривычном месте, она еще больше растерялась. Стало не хватать воздуха. Тогда она открыла окно и по ветхой пожарной лестнице выбралась на крышу, на прохладу и простор. Джерихо оказался прав: отсюда открывался великолепный вид. Манхэттен развернулся перед ней, как бархатная мантия чародея, усыпанная бриллиантовыми звездами. Даже в этот час по городу разносился шум поездов. Нью-Йорк оказался таким же неуемным и беспокойным, как она сама. На карнизе сидел голубь и, воркуя, клевал какие-то крошки.

– Детка, мы с тобой возьмем этот город штурмом, – сказала Эви себе и вытерла слезы, из-за которых огни города сливались в одну размытую яркую кляксу. – Не раскисай, старушка.

Эви запрокинула голову, позволила ветру поцеловать себя в щеки и раскинула руки, будто собираясь обнять весь Манхэттен. Она пообещала себе, что, начиная с завтрашнего дня, жизнь пойдет по-другому. Они с Мэйбел будут ходить по магазинам, в кино. По субботам станут ездить на Кони-Айленд, мочить ножки в Атлантическом океане, а потом кататься на американских горках «Молния». Вечерами она будет блистать на вечеринках так, будто в жизни нет никаких мертвых братьев и страшных снов. Все будет замечательно.

Эви обхватила себя руками, словно боясь, что вот-вот рассыплется на куски. Потеревшись носом о рукав ночнушки, она замурлыкала любимую мелодию.

– И городской суете не разрушить парней и девчонок мечты, остров Манхэттен они превратят в землю счастья, любви, красоты.

Поезд с грохотом пронесся мимо, спугнув с карниза зазевавшегося голубя.

* * *

Город жил своей жизнью – в каньонах из стекла, бетона и кирпича, залитых неоновым светом. Люди встречались, люди расставались, спешили по делам и бездельничали. Под землей грохотало метро. Надрывались автомобильные гудки. Светофоры меняли зеленый на желтый, красный и все по-новой.

В Гарлеме слепой Билл Джонсон лежал на койке в приюте христианской миссии и ждал, когда к нему придет сон. В комнате было так жарко, будто он снова стоял на хлопковом поле в Миссисипи и чувствовал затылком неумолимый раскаленный взгляд солнца. И сейчас он мог видеть этот плотный, как масло, свет в своей памяти, остававшийся таким, даже если он пробивался сквозь тучи или отражался в полированных боках дорогих авто, на которых ездили люди, больше похожие на тени.

Мэйбел Роуз читала при свете ночника, стараясь не обращать внимания на крики спорящих в соседней комнате родителей. В конце концов она отложила книгу, перевернулась на спину и принялась смотреть в потолок, представляя себе, как несколькими этажами выше Джерихо так же лежит в постели и мечтает только о ней.

На африканском кладбище ветер играл листьями между старых могил, сдувал их к холму с одиноким домом. Рядом со сломанной статуей ангела мелькнула длинная тень. Слепые глаза ангела не видели, как незнакомец вытер окровавленные руки, а глухие уши не слышали жуткую мелодию, которая много лет назад вызывала холодок в сердцах. Она долго висела в воздухе, пока не растворилась в городском гаме и бешеных джазовых ритмах.

Мисс Адди стояла у большого окна, глядя на Центральный парк и замок Бельведер, залитые лунным светом. Слегка покачиваясь на каблуках, она принялась напевать песню, знакомую с детства.

– Чай почти заварился, – к ней подошла мисс Лилиан и тоже стала смотреть в окно. – Посмотри, как луна освещает Бельведер. Красота.

– Согласна. – Мисс Адди прижала ладонь к стеклу, будто собираясь сжать Бельведер в кулаке. – Сестрица, ты чувствуешь, что-то изменилось?

Мисс Лилиан кивнула с торжественным видом:

– Да, сестра.

– Они идут. – Мисс Адди снова стала смотреть в парк и не покинула своего поста до тех пор, пока свет луны не поблек, небо не загорелось рассветом и нетронутый чай, забытый на столе, не остыл.

Глава 9
Четыре всадника Апокалипсиса

Первая неделя в Нью-Йорке оказалась именно такой, как Эви рассчитывала. Днем они с Мэйбел ездили в кинотеатр смотреть на Дугласа Фэрбэнкса, Бастера Китона и Чарли Чаплина. Когда выдался особенно теплый денек, они поехали по Кульвер-авеню на Кони-Айленд. Там, окунув ножки в холодные воды Атлантического океана, они прогулялись по аллеям с игральными автоматами и аттракционами, не обращая внимания на зазывавших их «пляжных Ромео». После того как Мэйбел разбиралась со школьным заданием, а Эви – со своим рекомендованным дядюшкой чтением, они ходили глазеть в Гимбелз, примеряли дорогие пальто, меховые шубы и шикарные шляпки-клош, в которых выглядели как звезды киноэкрана. Потом шли в кондитерскую «Чок-фул о’натс», где брали обжаренный арахис или останавливались у «Хорн и Хардарт», где Эви каждый раз дивилась на автомат для сандвичей и по-детски радовалась, получая свою порцию из-за стеклянной дверки, нажав на кнопку и опустив монету в прорезь.

По вечерам они с Мэйбел спускались в вестибюль Беннингтона и, попивая коктейли с содовой, замышляли великие приключения. Как-то раз вечером, когда Мэйбел отправилась помогать родителям на очередном митинге, Эви навестила Тету и Генри. Ей открыл Генри, в смокинге поверх незастегнутой шелковой рубашки и мешковатых марокканских штанах-афгани. С первого же взгляда становилось ясно – они с Тетой не могут быть даже дальними родственниками: рыжая веснушчатость Генри составляла разительный контраст с смуглой красотой Теты. Но было также понятно, что они не любовники – просто близкие друзья.

Вальяжно опираясь на дверной косяк, Генри выразительно поднял бровь и, лениво растягивая слова, заговорил:

– Я так понимаю, вы пришли не по поводу протечки в трубах?

Эви прыснула и сказала, что может заклеить течь жвачкой «Даблминт». Генри широко распахнул дверь и торжественно сказал «Entrez, mademoiselle!»[28]28
  Входите, мадемуазель! (фр.)


[Закрыть]. Тета лежала на диване в шелковой мужской пижаме. На ее кукольной головке был изящно повязан шарф с узором из павлиньих перьев.

– О, привет, Эвил. Как дела?

Они выпили по стопке джина, который Тета стянула с вечеринки в гостинице «Уолдорф-Астория», а потом стали придумывать глупые песенки, и Генри аккомпанировал им на укулеле. Никто не жаловался, что у Эви совершенно не было слуха. Потом они до рассвета играли в карты, и с восходом солнца Эви прокралась в квартиру Уилла с ощущением, что на Манхэттене все возможно и буквально за углом ее поджидает чудо – только нужно как следует выспаться.

Первые брызги желтой и красной осенней краски коснулись верхушек деревьев в Центральном парке, и ленивое солнце бабьего лета поднялось над городом. Эви с Мэйбел и Тетой, наряженные во все лучшее, втиснулись в забитый трамвай: они ехали в кино. Втроем они примостились на заднее сиденье и теперь оживленно болтали.

– Эви, как там дела у Джерихо? – спросила Мэйбел и закусила губу. Она пыталась казаться непринужденной, но совершенно не умела держать марку, и Эви поняла, что бедняга просто с ума сходит.

– А кто такой Джерихо? – поинтересовалась Тета.

– Ассистент моего дяди, – объяснила Эви. – Высокий светловолосый парень.

– Он само совершенство, – сказала Мэйбел, и Тета удивленно вздернула вверх свои брови-ниточки.

– Ты что, сохнешь по нему?

– Еще как, – вмешалась Эви. – И теперь моя святая обязанность свести двух этих голубков. У нас случился затяжной пуск, но я уверена, мы все нагоним на операции «Джерихо».

– Да? – Тета серьезно окинула взглядом Мэйбел. – Тебе первым делом нужно сходить в парикмахерскую, детка.

Мэйбел рефлекторно прикрыла рукой длинную косу, уложенную завитком на затылке.

– Ой. Не думаю, что я смогу…

– Ну, если ты боишься… – Тета подмигнула Эви.

– Не все обязаны быть храбрыми, – поддразнила Эви, покровительственно похлопав Мэйбел по руке.

– Я могу остричь волосы в любое время, если только захочу сама, – возразила Мэйбел.

– Это совсем не обязательно, пирожок. – Эви невинно похлопала ресницами.

– Особенно если ты боишься, – подколола Тета.

– Я стояла лицом к лицу с разъяренными толпами на митингах и участвовала в пикетах. Как я могу бояться похода к парикмахеру! – Она фыркнула.

– Прекрасно. Тогда давайте поспорим на деньги. Ставлю доллар, что ты не пострижешься сегодня же.

– Два доллара, – добавила Эви.

Мэйбел побледнела. Но потом вздернула подбородок точно так же, как ее мать-идеалистка.

– Прекрасно! – сказала она и сделала знак водителю, чтобы он остановился.

Мэйбел нервно поглядывала на витрины салона «Эсквайр», где висело объявление: «СТРИЖЕМ! Станьте звездой киноэкрана!» и фотография хорошенькой девушки в диадеме с перьями.

– Мэбси, ты с такой прической будешь выглядеть просто сногсшибательно! – сказала Эви. – Джерихо точно оценит.

– Джерихо – мыслитель и ученый. Он не обращает внимания на чушь вроде стрижек, – с дрожью в голосе сказала Мэйбел.

Тета подновила губную помаду, разглядывая себя в отражении витрин.

– Даже у ученых есть глаза, детка.

Эви взмахнула рукой, раскрывая воображаемый занавес.

– Ты только представь, как врываешься в музей совершенно другим человеком – Чаровница Мэйбел! Мэйбел-Флэппер! Мэйбел Горячая Джаз-Крошка!

– Мэйбел, Которой Пора Решиться Или Мы Опоздаем На Фильм! – добавила Тета.

– Я сделаю это.

– Молодчина! – сказала Эви. Она подтолкнула Мэйбел к входу. Потом они с Тетой подошли к витрине и приблизили лица к стеклу, чтобы лучше видеть происходящее внутри. Мэйбел сказала что-то парикмахерше, и она пригласила ее в кресло. Затем Мэйбел испуганно покосилась в сторону подружек. Эви помахала ей рукой и ободряюще улыбнулась.

– Она не станет, – сказала Тета.

– А я думаю, станет.

– Ладно. Тогда увеличиваем ставки. Десять баксов.

Это уже была солидная сумма, но Эви не умела останавливаться.

– По рукам!

Они пожали друг другу руки и снова приникли к витрине. Мэйбел сидела в кресле, и парикмахерша обматывала ее полотенцем.

– На твои десять долларов я куплю самые шикарные колготки в Нью-Йорке, Тета.

Тета хитро ухмыльнулась:

– Еще не все кончено, детка.

Мэйбел вцепилась в подлокотники, когда парикмахерша принялась настраивать кресло, поднимая его повыше. Затем она поднесла ножницы к голове Мэйбел, та вытаращила глаза, выскочила из кресла, сорвала полотенце и выбежала на улицу, рванув дверь так, что колокольчик зазвенел, как в санях Санта-Клауса.

– Вот черт! – прошипела Эви.

Тета протянула раскрытую ладонь.

– Я буду носить эти колготки с огромным удовольствием, Эвил.

– Простите. Я… я просто не смогла, – лепетала Мэйбел, пока они шли по Таймс-сквер. – Я увидела ножницы и подумала, что вот-вот упаду в обморок.

– Все в порядке, Мэбси. Не всем быть Зельдами, – примирительно сказала Эви и взяла ее под руку.

– Если я хочу заполучить Джерихо, я должна сделать это такой, какая я есть.

– И ты это сделаешь! – подбодрила ее Эви. – Как-нибудь.

На пересечении 42-й и Пятой авеню они стали махать полицейскому, сидевшему в стеклянной будке над светофором. Он коснулся рукой козырька, и девушки радостно засмеялись, стоя среди мельтешащей толпы, ревущих автомобилей и двухэтажных автобусов. Через сточные решетки вырывались клубы пара, будто части огромного механизма. Пока пешеходы ждали зеленого света, чтобы перейти дорогу, к ним подкатил безногий инвалид в старенькой раздолбанной коляске, одетый в грязную военную форму. Он погромыхал жестяной кружкой.

– Подайте тем, кто служил Родине.

Эви достала кошелек и бросила в кружку доллар.

– Пожалуйста.

– Спасибо, – проскрежетал инвалид. Затем посмотрел на Эви и прошептал: – Пришло время! Пришло время, будьте осторожны.

– Если ты будешь верить каждой душещипательной истории, которую тебе расскажут на улице, то к следующей неделе останешься без гроша, – предупредила Тета, когда они перешли на другую сторону улицы.

– Мой брат ушел на войну и не вернулся.

– О боже, детка. Прости меня.

– Ничего. Это было очень давно, – покладисто ответила Эви. Ей не хотелось, чтобы их дружба складывалась на таких трагических нотках. – Ой, посмотрите на то платье! Это же последний писк!

В кинотеатре на Стрэнде они купили билеты по двадцать пять центов, и билетер в белых перчатках и красной ливрее проводил их на балкон, с которого открывался шикарный вид на огромную нарядную сцену с золотым занавесом. Эви еще не видела ничего подобного. Сиденья были обиты плюшем, стены украшали фрески и лепнина. Огромные мраморные колонны подпирали золоченые балконы и ложи, а внизу стоял огромный вурлицер[29]29
  Электроорган со специальным звукосветовым устройством, использовавшийся в кинотеатрах.


[Закрыть] и поблескивала инструментами оркестровая яма.

Освещение стало ослабевать и затем погасло. Светилась только будка киномеханика. Занавес медленно раздвинулся. Эви слышала тихое щелканье пленки, когда она перематывалась с одной бабины на другую. На экране появилась надпись: «Новости Патэ. Женева, Швейцария. Седьмая генеральная ассамблея Лиги наций». Скучные мужчины в костюмах и шляпах стояли перед красивым зданием. «Ассамблея приветствует Германию в Лиге наций».

– Мы хотим Руди! – закричала Эви. Глаза Мэйбел расширились от ужаса, но Тета довольно ухмыльнулась, и Эви поняла, что своими бунтарскими замашками попала в точку. Мужчина четырьмя рядами ниже шикнул на нее.

– Лучше работу найди, Дедушка Время, – пробурчала она, и девушки сдавленно захихикали.

На экране между тем мужчина с внешностью кинозвезды обходил фабрику и пожимал руки рабочим. На экране появилась новая надпись: «Американский бизнесмен и изобретатель Джейк Марлоу устанавливает новый рекорд производства».

– Этот Джейк Марлоу настоящий сердцеед, – с одобрением промурлыкала Эви.

– Моим родителям он не нравится, – шепнула Мэйбел.

– Твои родители не любят никого из тех, кто богат.

– Они сказали, что Марлоу не разрешает своим рабочим вступать в профсоюзы.

– Это же его компания. Почему он не может управлять ею, как считает нужным?

Раздраженный мужчина спереди подозвал билетера. Девушки немедленно притихли и приняли невинный вид. Киножурнал наконец закончился, и начался фильм. «“Метро” представляет фильм Рэкса Ингрэма по литературному шедевру Винсенте Бласко Ибаньеса “ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА”». Они затаили дыхание, полностью захваченные фильмом и игрой Рудольфа Валентино. Эви представляла себе, как она на экране целует кого-нибудь столь же прекрасного, как Валентино, как ее лицо будет выглядеть на обложке журнала «Фотоплей». Она поселится на голливудских холмах в доме в мавританском стиле, где повсюду будут лежать тигровые шкуры. Вот почему Эви так любила смотреть кино: она представляла, что живет совершенно иной, блистательной жизнью. Но затем в фильме появились военные сцены. Эви обескураженно смотрела на солдат в окопах, молодых парней, по-пластунски ползущих в грязи на поле боя, погибающих от взрывов. У нее закружилась голова, она вспомнила Джеймса и свои страшные сны. Почему они не оставляют ее в покое? Когда все это прекратится? Почему Джеймс не хотел с ней разговаривать? Она готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы снова услышать его голос.

В конце фильма все сидели с мокрыми от слез лицами: Мэйбел с Тетой оплакивали погибшего киногероя, Эви – своего брата.

– Таких актеров, как Руди, больше не будет, – сморкаясь, прохлюпала Мэйбел.

– Верно сказано, сестрица, – промурлыкала Тета, и они вышли на закатное солнце. Увидев искаженное гневом лицо Эви, Тета остановилась. – Что стряслось, Эвил?

– Сэм Лойд, – прорычала Эви. Она бросилась в сторону скопища людей, наблюдавших за карточной игрой «Монте».

– Кто это? – спросила Мэйбел у Теты.

– Не знаю. Но уверена, что теперь он покойник.

– Следите за дамой червей, ребята. На нее поставим деньги. – Сэм разложил карты на картонной коробке и так быстро перемешал, что глаза не в состоянии были уследить за движением. – А теперь, сэр, да, вы. Не хотите ли попробовать отгадать? Первый раунд – пробный, все бесплатно. Чтобы вы поняли, что я играю честно.

Эви рывком перевернула коробку, рассыпав деньги и карты.

– Узнаешь меня, Казанова?

Сэм на мгновение остолбенел, потом улыбнулся:

– Моя любимая монашка! Как поживает ваша настоятельница, сестрица?

– Не смей меня так называть. Ты украл мои деньги!

– Кто, я? Я что, похож на вора?

– Еще бы!

Толпа с интересом следила за их перепалкой, и Сэм нервно огляделся. Затем сдвинул берет набекрень.

– Куколка, мне очень жаль, что тебя обчистили, но это был не я.

– Если ты не хочешь, чтобы я прямо сейчас позвала копа и сказала, что ты мной воспользовался, отдай мои двадцать долларов.

– Послушай, сестрица, ты не сможешь…

– Вот именно что смогу! Ты знаешь о Музее американского фольклора, суеверий и оккультизма?

– Знаю, и что…

– Ты найдешь меня там. Лучше верни мои двадцать баксов, если не хочешь проблем.

– Или? – поддразнил ее Сэм.

Эви заметила, что Сэм повесил свою куртку на пожарную колонку. Она быстро схватила ее и просунула руки в рукава.

– Верни немедленно! – прорычал он.

– Двадцатка, и она снова будет твоей. Музей. До скорой встречи! – Весело смеясь, Эви убежала.

– Кто это был? – спросила Мэйбел, когда они с Тетой нагнали Эви и все вместе зашли в кафетерий.

– Сэм Лойд. – Эви почти выплюнула ненавистное имя. Она рассказала им о знакомстве на вокзале, о внезапном поцелуе и о краже двадцати долларов.

Тета глотнула кофе, оставив идеально ровный след помады на чашке.

– Он выглядит как человек, способный на более серьезные действия, чем кража двадцати баксов. Если ты понимаешь, о чем я говорю. Будь с ним поаккуратнее, Эви, не своди с него глаз.

– У меня глаз не хватит за каждым таким чучелом следить, – проворчала Эви.

– Поищи в карманах. Может быть, твои деньги там, – предположила Мэйбел.

– Ого, Мэбси! Какая неординарная идея. Так вот в чем заключается прогрессивное образование, которое ты получаешь в колледже Литл-Рэд? – Эви похлопала по многочисленным карманам куртки, но не нашла ничего, кроме мотка бинта, полпачки леденцов и почтовой открытки с карандашным пейзажем: высокие горные пики в окружении густого леса. На оборотной стороне было написано по-русски. Она знала, что может прочитать любую из вещей, чтобы узнать о мерзком проходимце побольше, но он не был достоин ее головной боли. Эви была уверена, что Сэм придет за курткой: уже наступал конец сентября, погода могла испортиться в любой момент.

Когда Эви вернулась в музей, дядя Уилл и Джерихо сидели за столом с неизвестным мужчиной. У него были карие глаза грустного щенка, которого никто не купил детям на Рождество, и нос, сломанный несколько раз и так и не выправившийся. Значок детектива болтался, приколотый к его пиджаку.

– Дядя! Тебя замели? Нужно внести залог?

– Терренс, это моя племянница, Эви О’Нил. Эви, это детектив Маллой.

Теплая улыбка Маллоя составляла разительный контраст с грустными глазами. Он протянул ей руку.

– Я старый друг твоего дяди еще с тех давних времен, когда работал на правительство.

– Ого! Когда это было, дядя? – удивилась Эви.

Уилл не обратил на вопрос никакого внимания.

– Я помню, что предлагал сходить в китайский квартал поужинать, но боюсь, теперь мне придется ненадолго уехать с детективом Маллоем в центр.

– Так все-таки нужно внести какой-то залог, – сказала Эви.

– Нет никакого залога. Полиция обратилась ко мне за помощью. Произошло убийство.

– Убийство! Боже мой. Дайте только переобуться, – восхищенно сказала Эви. – Я на минутку.

– Ты никуда не поедешь, – отрезал Уилл.

Эви, прыгая на одной ноге, поменяла туфли на новые «оксфорды», полуботинки на шнурках.

– Не поехать на настоящее место преступления? Да ни за что!

– Не стоит, мисс. Леди лучше не смотреть на такое, – заметил Маллой.

– Меня не так-то легко напугать. Обещаю, буду жесткой, как Аль Капоне. – Эви уже зашнуровала первый ботинок.

– Ты останешься здесь. – Дядя повернулся к ней спиной.

– Ты же все равно обещал взять нас с Джерихо в китайский квартал. Нет никакого смысла оставаться и ждать тебя здесь.

– Евангелина…

– Обещаю, я не буду безобразничать. Буду сидеть в машине и ждать, пока вы закончите, – заканючила Эви.

Уилл обреченно вздохнул.

– Терренс, ты не против?

– Не против. – Детектив открыл ей дверь. – Только потом не жалуйтесь, если у вас будут ночные кошмары, мисс.

Эви издала жуткий ведьминский хохот.