Текст книги "Пророки"

– И все эта чокнутая О’Нил. Сама понимаешь.

– Она никогда не знает, когда пора остановиться.

– В этот раз она точно перегнула палку. Для нашего города она считай что мертва. Норма этого так не оставит.

Эви дождалась, пока сплетницы уйдут, и проковыляла к зеркалам. Тушь поплыла, оставив черные синяки под ее глазами, и мокрые кудряшки повисли паклей. Головная боль на этот раз была просто невыносимой, и выглядела Эви точно так же, как себя чувствовала. Хотелось заплакать, но слезами горю не поможешь.

В комнату вихрем влетел Гарольд, накрепко закрыв за собой дверь.

– Как ты разнюхала? – зарычал он, больно схватив ее за руку.

– Сказала же… твое кольцо…

Его рука сжалась, как тиски.

– Прекрати придуриваться и лучше расскажи честно! Из-за твоей выходки Норма грозится расторгнуть помолвку. Я буду требовать публичных извинений, чтобы смыть этот позор!

Ее мутило и шатало – все из-за попытки прочесть кольцо. По ощущениям смахивало на алкогольное отравление и страшнейшее похмелье, какое только можно было вообразить. И вдруг Эви осенило: Гарольд Броуди вовсе не гламурный плейбой. Он просто трус и подлец. Ничто не заставит ее извиняться перед таким выродком.

– Пошел к черту, Гарри.

Словно почуяв неладное, Дотти и Луиза уже барабанили в дверь дамской комнаты.

– Эви! Что с тобой? Открой!

Гарольд выпустил ее руку, и Эви почувствовала, как под кожей наливается свежий синяк.

– Нет, мы с тобой еще не закончили, дорогуша. Бизнес твоего папочки зависит от моего отца. Так что начинай продумывать извинительную речь.

И тут Эви стошнило прямо на его щегольской костюм.

* * *

– Эви, что такое? – Голос папы пробудил ее от нерадостных воспоминаний.

Она потерла ноющий лоб.

– Все в порядке, па. Прости, что заварила эту чертову кашу.

Он даже не сделал ей замечания по поводу ругательств.

На станции папа не стал глушить мотор, когда отправился провожать Эви до платформы. Затем дал чаевых носильщику, чтобы он позаботился о ее чемоданах и проконтролировал, что их выгрузят в Нью-Йорке и доставят в дом дяди. Эви оставила при себе только щегольскую расшитую сумочку и легкий саквояж из шотландки.

– Ну что ж. – Папа покосился на машину, порылся в кармане и вручил Эви десятидолларовую купюру. Она аккуратно спрятала ее за ленту своей фетровой шляпки. – Это тебе на булавки.

– Спасибо, па.

– Я не умею нормально прощаться. Ты знаешь.

Эви выжала из себя беззаботную улыбку.

– Ага. Да все в порядке, па. Мне ведь семнадцать, а не семь. Все будет хорошо.

– Ладно.

Они постояли в неловком молчании.

– Смотри, чтобы тачка не уехала без тебя, – пошутила Эви, кивнув в сторону кабриолета.

Папа легонько чмокнул ее в лоб и, выразительно посмотрев на носильщика, удалился. Наблюдая за тем, как «линкольн» превращается в точку на горизонте, Эви почувствовала болезненный укол печали и еще кое-что. Жуть. Это было самое подходящее описание. Она не могла избавиться от этого чувства с тех самых пор, как несколько месяцев назад у нее начались кошмары.

– Приятель, я чувствую мурашки, мурашки бегут у меня по спине… – тихонько пропела Эви и поежилась.

Пара «синих чулок», сидевших по соседству, с осуждением уставились на короткое, до колен, платье Эви. И она решила задать им на орехи как следует. Задрав юбку и беспечно напевая, Эви собрала чулки гармошкой и дала им съехать вниз, чтобы показались голые коленки. Ее манипуляция тут же достигла требуемого эффекта: «синие чулки», квохча о «распущенной молодежи», удалились вдоль по платформе. Нет, скучать по этому захолустью она точно не будет.

Небольшая кремовая машинка с фырчанием затормозила у платформы, по инерции проехав несколько метров. Из нее показались две изящные фигуры. Эви довольно ухмыльнулась и замахала руками:

– Дотти! Луиза!

– Мы узнали, что ты уезжаешь, и решили проститься лично. – Луиза перегнулась к ней через поручень.

– Хорошие вести разносятся быстро.

– В этой дыре? Быстрей молнии.

– Вот и замечательно. Мне слишком тесно в Зените. А в Нью-Йорке меня поймут. Вот увидите, обо мне станут писать во всех газетах и пригласят в дом Фицджеральда на коктейль. Ведь, в конце концов, я тоже Фицджеральд по матери. Мы можем действительно оказаться дальними родственниками.

– Кстати о коктейлях. – Хитро улыбаясь, Дотти извлекла из сумочки безобидный на вид пузырек с аспирином. Тот был наполовину заполнен прозрачной тягучей жидкостью. – Вот, немного огненной воды на прощание. Извини, что так мало – папа теперь помечает бутылки.

– Да, и еще последний номер «Фотоплей»[11]11
  Один из первых американских глянцевых журналов о кинематографе.


[Закрыть] из салона красоты. Тетушка Милдред даже не подозревает, какой милый подарок тебе сделала.

Глаза Эви заблестели от слез.

– И вы даже не чураетесь меня, новой городской прокаженной?

Луиза с Дотти кисло улыбнулись, соглашаясь с новым статусом Эви. Да, они все равно приехали, хотя Эви стала изгоем.

– Вы просто ангелы высшего порядка. Будь я папой римским, я бы вас канонизировала.

– Кстати, папа римский наверняка с удовольствием предал бы тебя анафеме.

– Нью-Йорк! – Луиза мечтательно покрутила нитку бус в руках. – Норма Уолингфорд сожрет себя от зависти. Она просто с ума сходит после твоей выходки. – Дотти довольно захихикала. – Давай, колись: откуда ты узнала про Гарольда и горничную?

Эви слегка поникла.

– Это была удачная догадка, и только.

– Но как…

– Ой, глядите! Поезд уже подошел! – Эви уклонилась от лишних расспросов и крепко обняла подруг, благодаря их за верность. – Когда мы встретимся в следующий раз, я уже буду суперзвездой. Буду катать вас по Зениту в шикарном авто с водителем.

– Когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь скрываться от суда за гениальное преступление! – засмеялась Дотти.

Эви ухмыльнулась:

– Главное, чтобы они хорошенько запомнили мое имя.

Проводник в синей форме пригласил пассажиров в вагон. Эви прошла в свое купе. Там оказалось душно и пыльно, поэтому она забралась на сиденье, чтобы открыть окно, не снимая своих модных шелковых «Мэри Джейнс»[12]12
  «Мэри Джейнс» – знаменитые туфли на плоской подошве, с закругленными носами и ремешком на застежке.


[Закрыть].

– Может, вам помочь, мисс? – спросил ее еще один проводник, помоложе.

Посмотрев из-под полуопущенных ресниц, которые она успела щедро накрасить утром, Эви обрушила на беднягу всю силу своей ярко-красной улыбки в стиле «Коти»[13]13
  Знаменитая парфюмерно-косметическая фирма со штаб-квартирами в Нью-Йорке и Париже.


[Закрыть].

– Будь так добр, милый? Это было бы шикарно.

– В Нью-Йорк едете, мисс?

– Ага, точно. Я выиграла конкурс красоты «Мисс пляжное изящество» и теперь еду на съемку в «Ванити Фэйр».

– Это просто нечто!

– Совершенно согласна. – Она еще раз похлопала ресницами для закрепления результата. – Окно?

Молодой человек с легкостью открыл задвижки и распахнул окно.

– Пожалуйста!

– Благодарю, – промурлыкала Эви. Она была в ударе. В Нью-Йорке можно будет превратиться в кого угодно, стать кем в голову взбредет. Большой город – идеальное место для больших мечтателей, которые хотят стать звездами. Только там можно развернуться на полную катушку.

Высунув голову из окна, Эви помахала подругам. Встречный ветер заиграл ее коротко остриженными кудрями, и сонный город стал медленно уплывать назад. На мгновение страх взял свое, и Эви захотелось вернуться назад, под кров и защиту отчего дома. Но это было лишь временным помутнением. Дом уже давно был мертв – много лет подряд. Нет, она не станет сожалеть. Она станет великой и прекрасной. Настоящей супер-звездой. Гордостью Нью-Йорка.

– До скорого! – прокричала она.

– Увидимся!

Фигуры подружек стремительно превращались в уменьшающиеся за завесой дыма цветные пятна. Эви послала им воздушный поцелуй и изо всех сил постаралась не плакать. Она медленно махала удаляющимся крышам Зенита, под которыми люди, чувствуя себя в полной безопасности, самым обычным образом обращались со всевозможными вещами, даже не подозревая о том, сколько чужих секретов их окружает и каково это – каждую ночь просыпаться от ужасных кошмаров про мертвых братьев. Эви почувствовала легкий укол зависти.

– Мисс, вы собираетесь стоять там всю дорогу? – поинтересовался проводник.

– Нет, только хотела как следует попрощаться, – ответила она. Затем повернулась к городу и сложила пальцы, как в благословении, пародируя королеву-мать. – Прощайте, сосунки! Счастливо вам прогнивать дальше!

Глава 3
Мемфис Кэмпбелл, Гарлем, Нью-Йорк

Утром в Гарлеме безраздельно царила Игра в цифры[14]14
  Вид подпольной лотереи, в которой принимались любые, даже самые низкие ставки на непредсказуемое число, например, биржевую котировку или номер на скачках. Была особенно популярна в бедных районах. Контролировалась мафией.


[Закрыть]. На север от 130-й улицы и до 140-й, от Амстердам-авеню на Вест-Сайде и до Парк-авеню, сновало множество букмекеров, а точнее сказать, «счетоводов», готовых принять ставки, выписать чеки и бумажки своим клиентам. Эти сочетания цифр, таящие в себе столько надежд, направлялись затем к банкоматам, в подсобки табачных лавок, парикмахерских, подпольных баров и подвалы. Все должно было завершиться к десяти утра, когда расчетная палата на Уолл-стрит опубликует заветное Число и кто-то сорвет куш – поднимет ставки из расчета один к тысяче, а все остальные, как обычно, останутся ни с чем. В Гарлеме крайне редко везло кому-нибудь, но местные все равно продолжали играть, храня надежду, что когда-нибудь фортуна улыбнется им.

Семнадцатилетний Мемфис Кэмпбелл, ссутулившись, стоял, опираясь на уличный фонарь у входа в метро на пересечении Ленокс-авеню и 135-й улицы, и поджидал своих спешивших на работу клиентов. Не забывая стрелять глазами по сторонам – вряд ли копам пришлось бы по нраву его занятие, – он выписывал чек за чеком, приговаривая: «Да, мисс Джексон, пятнадцать центов на прачкин день»[15]15
  «Прачкин день» – сленговое название числовой комбинации 4-11-44, ставшей популярной после выхода в Нью-Йорке книги по североафриканской магии худду, якобы привлекающей удачу, – «Нумерологический сонник тетушки Салли». На обложке была изображена прачка-афроамериканка с лотерейным билетом, на котором значилось 4-11-44.


[Закрыть], «Двадцать два, одиннадцать, сорок четыре. Записал», «Доллар на дату смерти, соболезную по поводу кончины вашего двоюродного дяди», «Совершенно с вами согласен, сэр, надо быть идиотом, чтобы не поставить на число, которое увидел во сне».

Их окружали разнообразные числа – шарады, ожидающие разгадки, вот-вот готовые пролиться золотым дождем, возможность сделать деньги из ничего – цифры попадались в молитвословах, на рекламных щитах, в датах смерти, днях рождения и свадьбах, боксерских поединках, скачках, номерах рейсов и поездов, вещих снах… Особенно во снах.

Но Мемфис не любил задумываться о своих снах. Особенно в последнее время.

Когда рабочий час пик миновал, он отправился в жилой квартал, надежно спрятав чеки в специальный потайной кожаный кармашек под носком – на случай обыска. Перед салоном красоты «Делюкс», славившимся отменным сервисом и свежими слухами, он остановился.

– …И тогда я заявила ей: я, может быть, и профессиональный парикмахер высшего класса, но не волшебница! – рассказывала хозяйка салона, миссис Джордан, хихикающим клиенткам. – Приветик, Мемфис. Как дела?

Все женщины тут же подобрались и приосанились.

– Божечки мои, этот мальчик хорош, как юный фараон, – заметила одна из посетительниц, кокетливо обмахиваясь журналом. – Золотце, у тебя уже есть девушка?

– В каждом квартале! – прыснула миссис Джордан.

Мемфис прекрасно осознавал силу своего обаяния. Рост под метр девяносто, косая сажень в плечах, высокие точеные скулы – спасибо дальнему предку из племени Таино. Дружище Флойд из салона «У Флойда» всегда идеально подстригал его, а портной, мистер Левайн, отлично подгонял костюмы по его ладной фигуре. Но что бросалось в глаза в первую очередь, так это фирменная улыбка Мемфиса. Если ему требовалось сразить всех наповал, он всегда начинал с улыбки: сперва робкой, затем широкой и ослепительной. В сочетании с преданно-щенячьим взглядом она иногда могла растрогать даже непреклонную тетю Октавию.

Сейчас Мемфис воспользовался своим тайным оружием.

– Прошу прощения, дамы. Немного задержался.

– Ничего страшного. – Миссис Джордан не отрывалась от работы. Сейчас она разглаживала плойкой длинные волосы клиентки. – Запиши за мной обычный номер, как всегда. Я взяла его из «Нумерологического сонника тетушки Салли». Когда-нибудь я точно разбогатею.

– Когда-нибудь ты точно разоришься, – фыркнув, поддела ее полная женщина с последним выпуском «Амстердамских новостей».

Миссис Джордан недовольно махнула раскаленными щипцами в ее сторону:

– Все сработает, вот увидишь. Я права, Мемфис?

Он кивнул:

– Не далее как на прошлой неделе я слышал историю о парне, который год подряд ставил на один и тот же номер. В итоге он выиграл огромную сумму.

Мемфис снова вспомнил о своем страшном сне. Может быть, он действительно что-то значит? Может быть, это шутка Морфея и на самом деле хорошее предзнаменование?

– Кстати, миссис Джордан, в соннике нет ничего о перекрестках или грозе?

– Ой, кажется, шторм к деньгам. Число шторма – пятьдесят четыре.

– Опять ты ошибаешься! Шторм – это к надвигающейся смерти. И цифра другая, одиннадцать.

Дамы принялись судачить о толковании снов и нумерологии. Они так и не пришли к единому мнению. Вот почему Игра была так популярна – слишком неоднозначны могут быть мнения, а сколько открывалось возможностей и вероятностей!

– А что значит символ: глаз и молния под ним?

Миссис Джордан задумалась, зажав локон клиентки в раскаленной плойке.

– Этого я не знаю. Но может быть, кто-нибудь другой тебе расскажет. А в чем дело, милый?

Мемфис только сейчас понял, что стоял, нахмурившись. Он снова принял невинный вид и натянул улыбку, которую все так привыкли видеть.

– Пустяки, просто я видел что-то подобное во сне.

Женщина в парикмахерском кресле подскочила.

– Ай! Фифи, ты прожжешь мне скальп своей плойкой!

– Вовсе нет! Это у тебя слишком чувствительная кожа.

– Хорошего вам дня, дамы. Надеюсь, ваш номер сегодня выпадет. – Мемфис поспешно откланялся.

Серые утренние облака над Гарлемом свивались в тонкие ленты, открывая чистое синее небо. Мемфис прошел мимо лавки Ленокса, где они с Исайей любили поужинать гамбургерами и поболтать с владельцем, мистером Регги. Он перешел улицу, чтобы обойти подальше похоронное бюро Меррика, но от воспоминаний нельзя было убежать. Они засели где-то глубоко в груди и в любой момент могли выбить почву у него из-под ног…

Мама лежала в открытом гробу со скрещенными на груди руками, вся укрытая ландышами. Исайя растерянно спросил у него: «Когда мама проснется, Мемфис? Она ведь пропустит вечеринку и не пообщается со всеми этими людьми, которые пришли повидать ее».

Отец, сидя на черном лаковом стуле, невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь свои огромные ладони трубача. Многие плакали, и кто-то запел «Легка на ход колесница Света, что явилась и несет меня домой».

Ему запомнился холод, исходящий от влажных комьев земли в его руках, которые надо было бросить в могилу. Тихий стук от удара земли о деревянную крышку гроба, перечеркивающий все на свете.

Потом отец собрал их вещи, освободил квартиру на 145-й улице и отправил Мемфиса с Исайей жить в потрепанную комнатку тетки Октавии всего в нескольких кварталах от прежнего места. Сам он уехал в Чикаго на поиски заработка, пообещав вернуться за ними, как только все устроится. Прошло уже два года, десять месяцев и пятнадцать дней. Они продолжали жить у тетки.

Взяв бутылку молока с прилавка, Мемфис сделал большой жадный глоток, будто надеясь смыть прошлое. Он не мог избавиться от ощущения невыносимого беспокойства, будто мир вот-вот разлетится в клочья. Это было определенно связано со сном.

Уже две недели подряд он видел одну и ту же картину. Перекресток. С поля вдалеке к нему летит огромный ворон. Небо резко темнеет, на дороге поднимаются тучи пыли, и надвигается что-то страшное. И потом тот самый символ. Ему даже становилось страшно ложиться спать.

Вдруг в его голове родилась новая фраза. Мемфис знал, что если тут же не запишет ее, потом наверняка забудет. Поэтому он остановился и записал новорожденную строфу на двух пустых бланках для ставок. Затем спрятал их в другой карман, отдельно от остальных бумаг. Потом, когда появится время сходить на кладбище – а он любил писать именно там, – можно будет перенести их в специальную записную книжку в кожаной обложке, где он хранил все свои стихи и истории.

За углом Мемфис увидел слепого Билла Джонсона с гитарой на коленях. Рядом на земле валялась шляпа, на изношенной подкладке мутно поблескивала какая-то мелочь.

– Мне встретился путник на темной тропе, на ладони его – странный знак… – негромким хриплым голосом напевал музыкант. – Путник на темной тропе, на ладони его странный знак. Он сказал – скоро шторм грядет, и землю окутает мрак.

Вдруг он окликнул проходящего мимо Мемфиса:

– Мистер Кэмпбелл! Это ведь вы?

– Да, сэр. Как вы догадались?

Старик смешно сморщил нос.

– Может быть, Флойд неплохо владеет ножницами, но этим парфюмом он способен мертвого из могилы поднять.

И он хрипло расхохотался. Затем порылся в шляпе, ощупывая монетки, и нашел два десятицентовика.

– Сделайте для меня ставку, мистер Кэмпбелл. Один. Семь, девять. Прямо сейчас. Сделайте это для меня, – с нажимом сказал он.

Мемфису захотелось возразить старику, что лучше придержать деньги для чего-нибудь более достойного. Все знали, что Билл ночевал в доме миссии Армии Спасения, а когда погода была теплая, то и на улице. Но он не имел права никого учить, поэтому просто положил деньги в карман и выписал чек.

– Да, сэр. Сделано.

– Просто нужно, чтобы удача наконец мне улыбнулась.

– Нам всем это нужно, – грустно сказал Мемфис и зашагал прочь.

За его спиной старый музыкант снова взял гитару и запел об одиноком путнике на темной дороге, о страшном обете, данном под безлунным небом. Хотя они находились в центре города, мимо спешили прохожие и грохотали трамваи, внутри у Мемфиса все сжалось от необъяснимого предчувствия.

– Мемфис! – окликнул его знакомый счетовод с противоположной стороны улицы. – Ты бы поторопился, уже почти десять, приятель!

Мемфис вмиг позабыл обо всех своих снах и предчувствиях. Швырнув пустую бутылку из-под молока в мусорку, он поудобнее перехватил ранец и стремительно зашагал к «Хотси Тотси»: вот-вот должны были объявить сегодняшний выигрышный номер.

И тут с уличного фонаря громко каркнул ворон. Слепой Билл перестал играть и напряженно прислушался. Птица каркнула еще раз. Потом расправила блестящие угольно-черные крылья и полетела вслед за Мемфисом.

Глава 4
Музей Зловещих Страшилок

Помахав проводникам и кондукторам рукой на прощание, Эви сошла с поезда. Они резались в покер от самого Питтсбурга и до станции «Пенсильвания». В итоге Эви разбогатела на двадцать долларов, список адресов в кожаном молескине пополнился еще тремя, а на золотистых волосах у нее теперь красовалась фуражка проводника, лихо заломленная под немыслимым углом.

– До встречи, ребята! Шикарно провели время.

Кондуктор, паренек лет двадцати двух, выглянул на лестницу.

– Ты же правда напишешь мне, милая?

– Конечно! Как только исправлю свой неразборчивый почерк, – солгала Эви. – Тетушка меня уже ждет. Она ведь абсолютно слепая, так что мне лучше поспешить. Бедная моя тетушка Марта!

– Ты же вроде говорила, что ее зовут Гертруда.

– Гертруда и Марта! Они близняшки, и обе слепые, бедные старушки. До встречи!

С бешено стучащим сердцем Эви поспешила дальше, прочь с платформы. Наконец-то Нью-Йорк.

Дядя Уилл прислал ей какую-то необычную телеграмму: Эви следовало выйти с вокзала и на Восьмой авеню взять себе такси до Музея Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма, что недалеко от Центрального парка, на шестьдесят восьмой улице. Тогда ей показалось, что в этом нет ничего сложного. Теперь, ощутив на себе всю сутолоку и неразбериху станции «Пенсильвания», Эви подрастерялась. Она уже дважды успела свернуть не туда, окончательно запуталась и в итоге пришла в зал ожидания с огромными, во всю стену окнами и гигантскими часами, ажурные стрелки которых неумолимо напоминали о том, что время может уходить – как и поезда.

Неподалеку, вокруг экстравагантной красотки, несмотря на жару одетую в соболиную шубу в пол «а-ля-рюс», собралась толпа зевак.

– А кто это? – тихонько поинтересовалась Эви у одного из восхищенных зрителей.

Он пожал плечами:

– Без понятия. Но ее пресс-секретарь заплатил мне доллар за то, что я буду таскаться следом и пялиться на нее так, будто она сама Глория Свенсон[16]16
  Американская киноактриса, суперзвезда эпохи немого кино.


[Закрыть]. У меня еще никогда не было таких легких денег.

Эви поспешила дальше, пытаясь подстроиться под бешеный ритм Нью-Йорка. В результате она так увлеклась, что столкнулась с мальчишкой-газетчиком, продававшим «Дэйли Ньюс».

– Валентино был отравлен? Прочтите новую версию! Раскрыт новый заговор анархистов! Преподаватель решил стать обезьяной, чтобы доказать теорию эволюции! Все свежие новости в одном издании! Всего лишь два цента! Газетку, мисс?

– Нет, благодарю.

– Чудная шляпка. – Он залихватски подмигнул, и Эви вспомнила, что у нее на голове фуражка проводника.

Эви решила воспользоваться большим зеркалом, висевшим у аптечного киоска, и сменила фуражку на элегантную шляпку-клош, затем повертела головой туда-сюда, чтобы убедиться в собственной неотразимости. Повинуясь странному наитию, она перепрятала двадцатидолларовую купюру в карман своего легкого летнего плаща.

– Не могу обвинять такую красотку в том, что она занимает место, но все-таки позвольте и мне на мгновение посмотреть в зеркало.

От мужского голоса, прозвучавшего за ее спиной, исходила какая-то необъяснимая опасность. Эви посмотрела на незнакомца в зеркало. Первым делом обратили на себя внимание пышные, блестящие черные волосы с непокорной челкой, которая то и дело спадала на глаза янтарного кошачьего оттенка. Роскошные брови напомнили ей соболью шубу фальшивой старлетки, красовавшейся на вокзале пять минут назад. А его шальную улыбку иначе как волчьей и назвать было нельзя.

Эви осторожно повернулась к нему.

– Разве мы знакомы?

– Пока нет, но я искренне надеюсь это исправить. – Он протянул ей руку. – Сэм Лойд.

Эви присела в жеманном книксене.

– Мисс Евангелина О’Нил из рода О’Нилов Зенита.

– О’Нилов Зенита? Я чувствую, что одет неподобающим образом. Где мой смокинг? – Он снова по-волчьи оскалился, и Эви почувствовала себя не в своей тарелке. Странный парень не отличался высоким ростом, но его сухое, крепкое тело казалось собранным, как пружина. Рукава его рубашки, деловито закатанные до локтей, обнажали жилистые руки, а брюки были заношены и вытянуты на коленях. Пальцы покрывали темные размазанные кляксы, словно он подрабатывал башмачником и выпачкался в гуталине. В довершение образа на шее у него красовались очки-авиаторы. Ее первый нью-йоркский поклонник был экстравагантен до невозможности.

– Что ж, мистер Лойд, была рада встрече, но мне…

– Сэм, – сказал он тоном, не терпящим возражений, и так стремительно подхватил ее багаж, что Эви даже не успела заметить движения его руки. – Позвольте мне помочь.

– Я вполне могу сама… – Она потянулась к чемодану. Но парень отвел ее руку.

– Мне придется настаивать. Иначе матушка четвертует меня за то, что я вел себя не как джентльмен.

– Ладно. – Эви нервно заозиралась. – Но только до двери!

– Куда вы направляетесь?

– Вы задаете слишком много вопросов.

– Тогда попробую угадать. Вы из новых девушек Зигфелда[17]17
  Флоренз Зигфелд – знаменитый американский конферансье, создавший серию постановок на Бродвее. За популярными артистками шоу закрепилось прозвище «девушки Зигфелда».


[Закрыть]?

Она покачала головой.

– Модель? Актриса? Принцесса? Вы слишком хороши, чтобы быть «просто девушкой».

– Вы серьезно или издеваетесь?

– Я? Я настолько серьезен, что постоянно страдаю от этого.

Он ей откровенно и бессовестно льстил, но Эви даже нравилось. Она всегда наслаждалась повышенным вниманием к своей персоне. Похоже на шампанское – веселые пузырьки покалывают и одурманивают, и никогда не знаешь меры, хочется еще и еще. Но с другой стороны, Эви не хотелось выглядеть легкой добычей.

– Тогда вам следовало бы знать, что я приехала сюда, чтобы уйти в монастырь. – Эви закинула удочку.

Сэм оглядел ее с ног до головы и горестно покачал головой:

– Какая тяжелая утрата для мира – такая юная, симпатичная девушка.

– Служение Господу нашему не может быть утратой.

– Ну конечно! Теперь говорят, раз у нас появились Фрейд и двигатель внутреннего сгорания, то Бог умер.

– Он не умер, просто очень устал.

У Сэма слегка задергались уголки рта, словно он с трудом сдерживал улыбку, и Эви снова почувствовала покалывание веселых пузырьков. Этот парень с хитрой улыбкой всезнайки посчитал ее забавной.

– Что ж, это благое дело, – с вызовом согласился он. – Все эти службы и покаяния. Кстати, в какой монастырь вы направляетесь?

– Тот, в котором носят черное и белое.

– У него есть название? Может быть, я о нем слышал. – Сэм картинно склонил голову. – Я очень набожен.

Эви сделала вид, что хочет что-то сказать, но слегка поперхнулась.

– Это… монастырь Святой Марии.

– Понятно. Но какой именно монастырь Святой Марии?

– Тот самый, который первым приходит в голову.

– Слушайте, возможно, прежде чем посвятить свою жизнь Господу, стоило бы прошвырнуться по городу? Я знаю все злачные места и могу стать шикарным гидом.

Сэм взял ее за руку, и она почувствовала легкое волнение и в то же время растерянность. Эви не успела пробыть в городе и пяти минут, и вот уже какой-то молодой человек – бесспорно, очень интересный и привлекательный – пытался пригласить ее на свидание. Она испытывала странную смесь страха и восторга.

– Слушайте, открою вам один секрет. – Он воровато оглянулся по сторонам. – Я работаю вербовщиком для самых крупных воротил этого города. Зигфелда. Шуберта. Уайта. Я всех их знаю лично. Если я не представлю им такой талант, как вы, меня просто вздернут за неоправданное головотяпство.

– Вы считаете меня талантливой?

– Уверен на сто процентов. У меня чутье на эти вещи.

Эви скептически изогнула бровь:

– Я не пою, не танцую и не умею играть на сцене.

– Вот и я о чем. Настоящая дива, с какой стороны ни подойти. – Он расплылся в улыбке. – В монастыре Святой Марии будут в восторге от таких способностей.

Эви прыснула, сама того не желая.

– Ладно. И что же такой проницательный профессионал разглядел во мне особенного? – жеманно спросила она и посмотрела на Сэма снизу вверх сквозь полуопущенные ресницы – прямо как Колин Мур[18]18
  Американская актриса, звезда немого кино.


[Закрыть] в «Девушках нового времени».

– В вас есть что-то эдакое, – увернулся он, не ответив ничего конкретного и разочаровав Эви. Сэм уперся рукой в стену над головой Эви, преградив путь, и наклонился к ней. Она вся задрожала: не то чтобы она не знала, как вести себя с парнями, но это был всамделишный нью-йоркский парень. Эви не хотела устраивать сцен и выглядеть как полная деревенщина: ведь она была современная девушка, способная постоять за себя. Но если бы ее родители оказались сейчас рядом, то на ближайшем поезде увезли бы ее назад в Огайо.

Эви ужом проскользнула под рукой Сэма, попутно выхватив у него свой чемодан.

– Боюсь, наше время истекло, и мне нужно спешить. Мне даже показалось, что я видела, как главная монахиня прошла в дамскую комнату.

– Главная монахиня? Ты имеешь в виду, мать-настоятельница?

– Именно! Сестра… сестра, м-м-м…

– Сестра Бенито Муссолини?

– Точно!

Сэм Лойд прыснул:

– Бенито Муссолини – премьер-министр Италии. И он фашист.

– Я знаю, – возразила Эви и покраснела, как рак.

– Я в этом не сомневался.

– Что ж… – Эви на мгновение заколебалась и затем протянула руку. Хитро ухмыльнувшись, Сэм рывком притянул ее к себе и звонко чмокнул в губы. Она отскочила в сторону, как ошпаренная, смутилась и покраснела. Раздался громкий гогот прохожих, чистильщиков обуви и продавцов. Должна ли она отвесить ему пощечину? Он точно ее заслуживал. Но разве так поступали рафинированные завсегдатаи Манхэттена? Или лишь небрежно поводили плечом, словно услышав старую и неинтересную шутку, над которой уже лень смеяться?

– Нельзя осуждать парня за то, что он поцеловал самую симпатичную девушку в Нью-Йорке, не так ли, сестрица? – Его улыбка совсем не была похожа на раскаяние.

Эви быстро и решительно дала ему коленом в пах, и он повалился на пол, как мешок с картошкой.

– Нельзя осуждать девушку за то, что у нее такая быстрая реакция, не так ли, приятель?

Она развернулась и поспешила к выходу. Полным боли голосом Сэм крикнул ей вслед:

– Удачи твоим монашкам. Бедные сестрички монастыря Святой Марии еще не знают, что их ждет!

Эви послала ему воздушный поцелуй и направилась на Восьмую авеню. Как только город предстал перед ней во всем великолепии, все мысли о Сэме как ветром сдуло. По рельсам вниз по улице гремел трамвай. Машины с фырчанием огибали толпы людей, и все кипело и клубилось в хаотичном движении с ужасающей грацией какого-то немыслимого кордебалета. Эви даже вытянула шею, чтобы получше разглядеть эту красоту. Где-то в поднебесье на металлических лесах и фермах балансировали человеческие фигурки – это поднимались к небу новые и новые иглы небоскребов, словно бросающих своими шпилями вызов земному притяжению и здравому смыслу. Вот в облаках проплыл изящный дирижабль, легкая серебряная клякса на синем куполе неба. Эви показалось, что она попала в прекрасный сон, и стоит только моргнуть, как прекрасная картинка поблекнет и исчезнет. Тут из-за угла вынырнуло такси, и Эви села в кабину.

– Куда вам, мисс? – спросил водитель, щелкнув счетчиком.

– В Музей американского фольклора, суеверий и оккультизма, пожалуйста.

– А, в музей Зловещих Страшилок? – Водитель хмыкнул. – Это правильно, стоит сходить туда, пока это возможно.

– Что вы имеете в виду?

– Поговаривают, что музей не окупается. А городская администрация давно уже точит зуб на землю. Там хотят построить новый жилой комплекс.

– Боже мой. – Эви достала фотографию, которую ей вручила мама, и еще раз на нее посмотрела. Дядя Уилл, высокий и тощий светловолосый джентльмен, стоял перед музеем – огромным особняком в викторианском стиле, с башенками, высокими окнами и затейливой кованой оградой.

– Но я лично считаю, что ребята из администрации прогадают. Людям не очень-то захочется жить в подобном месте – ведь все, что там выставлено, вряд ли так уж безобидно.

Артефакты. Магия. Эви нервно побарабанила пальцами по дверце.

– А вы слышали о субъекте, который заправляет этим местом?

Эви перестала барабанить:

– Что именно?

– Об этом типе. Он ведь идейный.

– Какой?

– Отказался от военной службы из моральных соображений. – Водитель выплюнул эти слова как ругательство. – Когда была война, он не пошел на фронт за наших. – Он с осуждением покачал головой. – Говорят даже, с большевиками якшается.

– Даже если это и так, мне лично он ничего не говорил, – невозмутимо сказала Эви, разглаживая морщинки на перчатке.

Водитель пристально посмотрел на нее через зеркало заднего вида:

– Вы знакомы? Что такая приличная девушка может иметь общего с таким хмырем?

– Он мой дядя.

В машине воцарилась мертвая тишина.

Спустя некоторое время такси вырулило на боковую улицу около Центрального парка и подъехало к музею. Затерявшийся среди стали и блеска Манхэттена, дом и сам походил на музейную реликвию, объект вне эпохи и географических координат. Известняковый фасад изъели время, непогода и плющ.

Эви перевела взгляд с мрачной, грязной картины перед собой на то великолепие, что некогда было запечатлено на фотографии.