Текст книги "Vox Humana. Собрание стихотворений"

Запись о «вторнике» «неоклассиков» 16 ноября 1926 года

16 ноября 1926 <года>

Я глубоко сожалею, что недостаточно умна для словесного турнира с Ф.К. Сологубом.

Я вошла (сегодня очередной в этом «сезоне» – вторник «неоклассиков») в его тепло натопленную спальню-кабинет со старинной мебелью красного дерева и синим сукном на письменном столе. Спиной к двери, в жестковатом екатерининском кресле уже сидел М.В. Борисоглебский[2]2
  Михаил Васильевич Борисоглебский (1896–1942; наст. фам. – Шаталин; репрессирован, погиб в тюрьме) – поэт, беллетрист, историк балета, художник, в 1924–1927 гг. был секретарем Правления Союза писателей (ЛО) при Ф. Сологубе, подробнее о нем см.: М.В. Борисоглебский и его воспоминания о Федоре Сологубе. С. 88–115.


[Закрыть]. Разговор шел о Булгакове: перед моим приходом М<ихаил> В<асильевич> рассказывал о нашумевшей пьесе последнего «Дни Турбинных», которую М<ихаил> В<асильевич> видел в Москве и которая, по его словам, производит впечатление потрясающее[3]3
  Пьеса М.А. Булгакова «Дни Турбиных» (1926; при жизни автора на родине не печаталась, впервые: М.: Искусство, 1955) была поставлена на сцене МХАТ Ильей Яковлевичем Судаковым (1875–1933) при участии К.С. Станиславского; премьера состоялась 5 окт. 1926 г.; постановка имела шумный успех у зрителей и принесла автору широкую известность, несмотря на разгромную кампанию в критике, обвинившей его в апологетике белого движения (см. библиографию: Смелянский A.M. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1989).


[Закрыть]. Ф<едор> К<узьмич> слушал холодно и только заметил, что рассказы Булгакова он знает и они ему нравятся[4]4
  До 1926 г. вышли в свет сборники рассказов М. Булгакова: «Дьяволиада» (М.: Недра, 1925), «Рассказы библиотеки „Смехач“» (Л.: Смехач, 1926), «Трактат о жилище» (М.; Л.: Земля и фабрика, 1926); его проза регулярно появлялась в московских газетах «Гудок», «Рабочая газета», «Медицинский работник» и в ленинградском «Смехаче». В личной библиотеке Сологуба книг М. Булгакова, по-видимому, не было; см.: Шаталина Н.Н. Библиотека Ф. Сологуба (Материалы к описанию) // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 435–522.


[Закрыть], но что пьесы, которые дают 40 аншлагов и «толпа на них валит», ему обычно уже по этому одному нравиться не могут.

Когда мы на минуту остались одни, Ф<едор> К<узьмич> вдруг круто спросил: «Стихи пишете?» – «Мало». – «Напрасно, – наставительно заметил он, – надо писать много». В этот вечер он не раз возвращался к этой теме и, между прочим, рассказал, как однажды спросил его Александр Александрович (Блок), сколько у него за последний год написано стихов. «50», – наобум ответил Сологуб, на что Блок решительно произнес: «Мало».

С приходом Н.Ф. Белявского и В.В. Смиренского разговор принял другое, несколько неожиданное направление: спорили Ф<едор> К<узьмич> и я о разнице между «учителем» и «педагогом». Ф<едор> К<узьмич>, многие годы своей жизни бывший школьным учителем[5]5
  Ф. Сологуб преподавал 25 лет, причем в течение десяти лет в провинции: в 1882–1885 гг. в Крестцах Новгородской губ. и 1885–1889 гг. в Великих луках Псковской губ. – в народных училищах, в 1889–1892 гг. в Вытегре Олонецкой губ. в учительской семинарии.


[Закрыть] (я думаю, что для человека его склада и ума это должно было быть ужасно), упорно утверждал, что учителю педагогом быть незачем, для него важна методика, а не педагогика, я же уперлась на том, что «с современной точки зрения» учитель не педагогом быть не может, и даже высказала мнение, что, уже само по себе, накопление и передача знаний есть одновременно самовоспитание или воспитание человека. Последнее слово осталось, конечно, за Ф<едором> К<узьмичом>.

Е.Я. Данько, а за нею и В.П. Калицкая[6]6
  Вера Павловна Абрамова-Калицкая (в первом браке Гриневская – жена писателя А.С. Грина; 1882–1951), состояла в секции детской литературы Союза писателей; автор воспоминаний «Федор Сологуб в Вытегре», опубл. К.М. Азадовским в сб.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 261–289.


[Закрыть] перевели разговор на тему о пособиях членам Союза писателей. В<ера> П<авловна> рассказала, что снова посетила Чарскую – и нашла ее в положении ужасном[7]7
  Обсуждение на «вторнике» 16 нояб. 1926 г. тяжелого материального положения писательницы Лидии Алексеевны Чарской (наст. фам. – Чурилова; 1875–1937) побудило Сологуба написать статью о Чарской (датирована: 30 ноября 1926; текст статьи опубл. Е.Э. Путиловой, см.: Ф. Сологуб и Л. Чарская // Русская литература. 1995. № 4. С. 159–168, с публикацией писем). Ср.: «Калицкая, которая в ослеплении перед гением Федора Кузьмича и в уверенности, что его гениальность непреложна для всех на свете, потащила в прошлом году статью Сологуба о Чарской, где он восхваляет Чарскую и называет ее чуть ли не великой писательницей-революционеркой (я не преувеличиваю), прямо к Сейфуллиной – с просьбой напечатать эту статью в „Звезде“, в уверенности, что Сейфуллина с руками оторвет это гениальное произведение» (Данько Е.Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. С. 197; см. также: Данько Е. О читателях Чарской // Звезда. 1934. № 3).


[Закрыть]. У Чарской туберкулез в третьей степени, муж ее безработный и тоже туберкулезный, средств к существованию никаких. Она всё время лежит, оживляется редко, и оживление это нездоровое, нервное. Между прочим, она рассказала В<ере> П<авловне>, сколько ей платили в прежнее время – и это разом разрушило мои представления о ее «высоком авторском гонораре»: так, за «Княжну Джаваху», создавшую ей наибольшую популярность, Вольф[8]8
  Имеется в виду роман Л. Чарской «Княжна Джаваха» (1903), купленный издательством товарищества Вольф (основано Маврикием Осиповичем Вольфом; 1825–1883).


[Закрыть] заплатил ей – и это при продаже рукописи в собственность! – 200 рублей. И только в самое последнее время, перед войной и революцией, она стала получать 1000 р. за книгу, опять-таки при ее продаже в собственность.

В<ера> П<авловна> защищала Чарскую, уверяя, что та «непрактична», на что Сологуб едко заметил, что «практичность» здесь ни при чем. И рассказал, как однажды пришел к нему Е.В. Аничков[9]9
  Евгений Васильевич Аничков (1866–1937) – историк литературы, критик, прозаик.


[Закрыть] и передал, что И.Д. Сытин дает (Ф<едору> К<узьмичу>) за «Мелкого беса»… в собственность!.. 500 рублей[10]10
  Иван Дмитриевич Сытин (1851–1934) – книготорговец, владелец издательства, основанного в 1883 г.; Сологуб пытался договориться с ним об издании «Мелкого беса» (см. об этом в письме Сологуба к Г. Чулкову от 18 янв. 1907: РГБ. Ф. 371. Карт. 4. Ед. хр. 76. Л. 17).


[Закрыть]. «Я, конечно, не сказал Е.В. Аничкову, что он дурак, потому что он был очень милый человек, – но при чем же здесь практичность?!»

За чаем Борисоглебский разразился совершенно необычной историей. В день праздника милиции (это было совсем на днях, кажется, числа 12-го) на углу Морской и Невского стоял важный, представительный милиционер – «тип старого городового» – и опрашивал облюбованных им прохожих – «русские они или евреи?». Человек, шедший перед поэтом Вольфом Эрлихом[11]11
  Вольф Иосифович Эрлих (1902–1937; репрессирован) – поэт, член Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов с 1924 г. Инцидент произошел 12 ноября в день празднования девятой годовщины рабоче-крестьянской милиции, по этому случаю на площади Урицкого (с 1923 по 1944 гг. так называлась Дворцовая пл.) был устроен парад.


[Закрыть], оказался, к счастью своему, русским и на свой ответ услышал снисходительное: «Проходи». С Вольфом же дело приняло скверный оборот. На вопрос постового: «русский ты или жид», он ответил в первый раз: «А зачем это Вам?», во второй: «еврей». Тогда милиционер, по-видимому, вконец опьяненный своим милицейским праздником и «административным», а может быть, и «патриотическим» восторгом… дал Вольфу Эрлиху «в морду» – и при этом со всего размаха. Потом повел его в милицию, нещадно лупя всю дорогу, а приведя, обвинил Вольфа в нападении первым. Однако дело выяснилось, милиционер тут же был обезоружен и уведен, и говорят, что дело будет направлено в суд.

Другая сенсация, приготовленная нам Борисоглебским, оказалась еще кошмарнее: секретарь М<осковского> о<тделения> В<сероссийского> С<оюза> п<исателей>, беллетрист Вагин был неизвестно за что арестован и затем, также таинственно, расстрелян…[12]12
  Имеется в виду беллетрист Петр Вагин (наст. имя.: Петр Иванович Карамышев; 1877–1926?) – автор сборников «У порога. Рассказы» (М., 1922), «Бессмертие. Сказки» (М., 1922), «Леэна. 16 диалогов с обрамлениями» (М., 1925).


[Закрыть] Ходят слухи, что он был убит во время допроса; версия такая: допрос сопровождался мордобитием, и Вагин, человек горячий, осмелился дать сдачи. За это его на месте.

Воцарилось молчание. Кто-то тихо произнес: «Страшные вещи творятся кругом». «Я знаю еще два случая», – выговорила я со сжимающимся горлом. Меня просили рассказать. И я рассказала о «двойной гибели» так, как слышала это от мужа[13]13
  Ф.Ф. Дидерихс участвовал в велосипедных гонках и соревнованиях по лаун-теннису; 7 августа 1925 г. Аверьянова писала Смиренскому: «Дидерихс выиграл теннисный „матч“ в Тярлеве, здоров <…>» (РО ИРЛИ. Ф. 582 – Вл. В. Смиренского).


[Закрыть].

В годы военного коммунизма был арестован известный теннисист Аленицын: в ЧК – теперь это называется иначе – он повесился на шнурках от сапог. Весть эта достигла А.Л. Рафаловича, также теннисиста. Рафалович был возмущен: «как мог совершить такой поступок молодой, здоровый человек, при этом спортсмен»… Рафалович был экономистом. Без всякой задней мысли давал он сведения экономического характера за границу. Полгода спустя после гибели Аленицына он также был арестован – и в той же тюрьме повесился на подтяжках[14]14
  Александр Аполлонович Аленицын (18837–1922) – один из сильнейших теннисистов России в первой четверти XX в.; «… один из кумиров дореволюционного лаун-тенниса. В конце сентября 1922 года он был арестован по ложному обвинению в шпионаже. Его нервы не выдержали этого потрясения, и он повесился в тюремной камере в ночь на 5 октября 1922 года в Петрограде. Александру было всего 39 лет» (Фоменко Б.И. История лаун-тенниса в России. М., 2000. С. 54), см. также о нем: Российский теннис. Энциклопедия / Сост. Б. Фоменко. М., 1999. С. 11. Алексей Л. Рафалович (погиб в 1923?) – экономист, в 1911 и 1912 гг. входил в десятку лучших теннисистов России (упоминается в статье «Классификация сильнейших теннисистов России» в кн. «Российский теннис. Энциклопедия», с. 79); кандидат в члены Руководящего комитета ВСЛТК – Всероссийского союза лаун-теннисных клубов (портрет А. Рафаловича см.: Фоменко Б.И. История лаун-тенниса в России. С. 24).


[Закрыть].

«Повесили», – мрачно сказал Сологуб. Я подумала, что и у моего мужа была эта мысль…

Помню еще, как муж мой рассказывал об аресте теннисистки Натальи Алексеевны Сувориной: она служила в одном учреждении, где могла доставать белые газеты[15]15
  Наталья Алексеевна Суворина (1902?–1921) – дочь А.А. Суворина, внучка А.С. Суворина, скончалась в тюремной больнице. Об аресте Н.А. Сувориной вспоминал А.В. Амфитеатров в кн.: «Горестные заметы» (Берлин, 1922), см.: С. 14–15. Следует отметить, что дядя арестованной, Борис Алексеевич Суворин (1879–1940, с 1918 в эмиграции) был видным деятелем русского тенниса, одним из основателей (вместе с А.Д. Макферсоном) КЛТК – «Крестовский лаун-теннисный клуб» (1894) и ВСЛТК (1908) и устроителем первого матча между российскими и английскими теннисистами (подробнее о нем см.: Российский теннис. Энциклопедия. С. 87).


[Закрыть]. Однажды она дала их почитать Бруно Шпигелю – известному и сейчас теннисисту[16]16
  Бруно Альфредович Шпигель (1897–1940) – теннисист, тренер, член «Петроградского кружка любителей спорта» и затем «Парголовского общества любителей лаун-тенниса».


[Закрыть]. У того был обыск; нашли газеты; и он показал на Н.А. Суворину… Ее арестовали. Из тюрьмы она так и не вышла, умерла от дизентерии…

Е.Я. Данько поразила меня вестью о том, что еще в прошлом году сослан в Уральск Виталий Бианки[17]17
  Виталий Валентинович Бианки (1894–1959) – детский писатель-анималист, в январе 1926 г. был сослан в Уральск, в 1928 г. в Новгородскую область, освобожден из ссылки в 1929 г.


[Закрыть]. Оказывается, он был когда-то эсером и даже в белой армии, но имел по возвращении сюда покровительство Лилиной[18]18
  Злата Ионовна Лилина (урожд. Бернштейн; 1882–1929) – первая жена Г.Е. Зиновьева, в 1920–1924 гг. возглавляла Петроградский Губсоцвос, зав. Отделом учебников Главсоцвоса при московском Госиздате РСФСР; в 1924–1926 гг. – зав. Ленгубоно.


[Закрыть] и ее честное слово, что с ним ничего не случится. Теперь, однако, Лилину «убрали», а с нею и старые грехи ее «протеже». В. Бианки находится в ужасных для интеллигентного человека условиях: без книг, без правильно доходящих писем. «Черта оседлости» оторвала его от природы, а ему, зоологу, писавшему из личной практики все «звериные» и «лесные» истории в отделе детских журналов, это невыносимо – тяжело. В<ера> Н<иколаевна> приехала сюда[19]19
  Вера Николаевна Бианки (урожд. Клюжева; 1894–1972) – жена писателя.


[Закрыть], чтобы иметь возможность посылать ему книги: никакие письменные ходатайства в учреждениях, с которыми он был связан, не действовали.

Во время чая вошел Ю.Н. Верховский[20]20
  Юрий Никандрович Верховский (1878–1956) – поэт, переводчик, историк литературы, в 1920-е гг. входил в ближайший круг Ф. Сологуба. См.: Письма Ю.Н. Верховского к Ф.Сологубу и Ан. Н. Чеботаревской / Публ. Т.В. Мисникевич // Русская литература. 2003. № 2. С. 121–140.


[Закрыть]. Его пышная шевелюра и густая черная борода – сильно «поповская» внешность, и только не по-священнически умное лицо ее спасает – разом разрушили мое воображаемое представление об его облике. Перешли в кабинет. Доклада, в собственном смысле этого слова, не было; помню немногие мысли Верховского: «поэзия Ломоносова, параллельная Елисаветинскому стилю в архитектуре, раскрывается нам во всей полноте только тогда, когда мы ее мысленно свяжем со стилем этой эпохи». Это очень хорошо, очень верно.

Потом Борисоглебский вернулся к своему «коньку» – «Дням Турбиных». Он сказал пламенную речь, любопытным местом которой явился рассказ о том, как Блюм (из Главреперткома) ни за что не хотел разрешить эту пьесу[21]21
  Владимир Иванович Блюм (1877–1941; псевд. – Садко) – театральный и музыкальный критик, редактор журналов «Вестник театра» (1919–1921), «Новый зритель» (1924–1926), сотрудник «Жизни искусства»; один из деятелей Реперткома, о сопротивлении Блюма прохождению в МХАТ «Дней Турбинных» см. примеч. в книге: М.А. Булгаков. Пьесы 1920-х годов. Л., 1989. С. 522, 530.


[Закрыть] и, чтобы добиться своего, согнал на закрытый просмотр до 1000 коммунистов, из которых половина была – женщины-делегатки в красных платочках; и как, не успев просмотреть и трех картин, вся эта публика ревела и обтирала слезящиеся морды!.. Блюм был в отчаянии, но пьеса всё же была разрешена к постановке, хотя Совнарком ограничил ее существование только 1 сезоном и только в Московском Художественном театре[22]22
  Пьеса М.А. Булгакова «Дни Турбиных» за первый сезон 1926 / 27 г. в Московском Художественном Театре прошла 108 раз; снята в апреле 1929 г., возобновлена в феврале 1932 г., поскольку пользовалась исключительной любовью Генерального Секретаря ЦК ВКП(б).


[Закрыть], на всю Россию…

Верховский, разбирая формы современного искусства, заметил, что «большой формой» для драматургии явится мелодрама, к которой она сейчас приближается. Сологуб возразил, цитируя успех «Дней Турбинных», что «большой формой, пожалуй, явится историческая хроника, наподобие шекспировой». Он связывал свое предположение еще вот с чем: «придрался» к словам Борисоглебского, что «Дни Турбинных», безусловно, не смогут быть так же глубоко воспринятыми зрителями, не перенесшими нашей революции, как нами, ее перенесшими, и оттого произведение, могущее «устареть», не является высокохудожественным… по форме же и трактовке сюжета «Дни Турбинных» представляются ему именно исторической хроникой – и ничем иным. А если публику привлекает не историчность, а «общность переживаний» с рампой и только-то. грош ей, пьесе, цена.

На этом ставлю точку, оттого что всё переврала и спать хочу смертельно.

Приложение 2

Деятельность Л.И. Аверьяновой в качестве переводчицы Интуриста и Ленинградского отделения ВОКС'а – Всесоюзного Общества культурной связи с заграницей (основано в 1925 г.) до настоящего времени не изучена, хотя, несомненно, заслуживает пристального внимания. Работа с зарубежными гостями занимала в ее жизни важное место и продолжительное время – в общей сложности около десяти лет (1927–1936). Думается, что анализ документов как самого ВОКС'а, так и связанных с его деятельностью структур, за период занятости поэтессы в этой организации, помог бы прояснить неизвестные или всё еще остающиеся загадочными стороны ее биографии. Подобное исследование – задача будущего, и, тем не менее, мы сочли целесообразным воспользоваться несколькими документами архива ВОКС'а в качестве иллюстрации профессиональной жизни Л. Аверьяновой и характеристики круга ее общения. В частности, немалый интерес представляет циркуляр о посещаемых объектах и лицах, их курирующих. Приводим сведения из циркуляра, составленного уполномоченным ВОКС'а М.А. Орловым от 17 окт<ября> 1936 г. на имя Заведующей Секретной Частью ВОКС'а тов. Куресар:

«<…> ставлю Вас в известность о положении дела в отношении советских работников, которые при посещении наших объектов показа иностранцам их принимают и беседуют на местах. <…> Сопровождают иностранцев и присутствуют при беседах гиды Института или сотрудница ВОКС тов. Выговская М.И. Кроме того, обращаю Ваше внимание на то, что на всякого обслуживаемого Лен. Отделением ВОКС иностранца составляется формуляр с точным указанием фамилии, имени, профессии, страны, города-местожительства, откуда прибыл, даты прибытия, где остановился, когда и куда выехал и точного изложения программы его пребывания, с кем, где и когда виделся и беседовал. Оригинал этого формуляра регулярно высылается т. Тепляковой и из них можно также черпать конкретные данные. с кем, когда обслуживаемые нами иностранцы беседовали».[23]23
  ЦГАЛИ СПб. Ф. 4. Оп. 1. Ед. хр. 15.


[Закрыть]

В документе выделены группы: 1) Академики, 2) Профессора, 3) Архитекторы, 4) Режиссеры. В последней рубрике перечислены также писатели, художники, научные сотрудники, директор Публичной библиотеки и т. п. Общий список занимает 2,5 страницы, 44 пункта, в которых означены имена ответственных лиц, с адресами и телефонами. В частности, в списке значатся:

Академики: Самойлович Александр Николаевич – Институт Востоковедения АН, Орбели Леон Абгарович – Всесоюзный Институт Медицины и Физиологический Институт АН, Орбели Иосиф Абгарович – Директор Государственного Эрмитажа, иранист, Иоффе Абрам Федорович – Физико-Технический Институт, Мещанинов Иван Иванович – Директор Института Антропологии и Этнографии АН, Державин Николай Севастьянович – Отдел Общественных наук АН, Вавилов Николай Иванович – Всесоюзный Институт Растениеводства, Всесоюзная С / Х академия им. Ленина, Вавилов Сергей Иванович – Государственный Оптический Институт;

Профессора: Самойлович Рудольф Лазаревич – Директор Всесоюзного Арктического Института, Ундриевич Вацлав Станиславович – Директор Института Советского права, Бродский Исаак Израилевич – Директор Академии Художеств, Радлов Николай Эрнестович – Академия Художеств и Зам. Председателя Союза Художников, Никольский Александр Сергеевич – Председатель Союза Архитекторов, Ильин Лев Григорьевич – Главный архитектор Ленинграда;

Творческая интеллигенция: Радлов Сергей Эрнестович – Директор Государственной Драмы, Державин Константин Николаевич – Помощник Начальника Комитета Искусств, Брянцев Александр Александрович – Директор ТЮЗ'а, Гринфельд Натан Яковлевич – Директор Театра Оперы и балета им. Кирова, Ваганова Агриппина Яковлевна – народная артистка, Кацнельсон Леонид Григорьевич – Директор Ленфильма, Иохельсон Владимир Ефимович – секретарь Союза Композиторов, Тихонов Николай Семенович – Председатель Союза Писателей, Толстой Алексей Николаевич, Федин Константин Александрович, Чуковский Корней Иванович, Петров-Водкин Кузьма Сергеевич, Пахомов Александр Федорович, Васильев Борис Александрович (китаист), проф. Мушкетов Дмитрий Иванович (геолог) – Директор Горного Института, Шамсонов Семен Михайлович (испанист), Вольпер Александр Христофорович – Директор Публичной библиотеки, Селиванов Владимир Иванович – Ученый секретарь Государственной Академии Материальной Культуры.

Далее в инструкции следует «Список советских работников по обслуживанию иностранцев на объектах».

В публикацию вошли отчеты сотрудников ВОКС'а, связанные с пребыванием в Ленинграде американской журналистки Э. Эванс, гидом которой была Л. Аверьянова. По нашим предположениям, эта история каким-то образом сказалась на дальнейшей судьбе переводчицы, – фактически обслуживание Эванс стало ее последней или одной из ее последних работ в ВОКС'е, после чего она, по всей вероятности, была уволена (ее имя в документах Ленинградского отделения ВОКС после 1936 г. не встречается).

Краткие сведения о зарубежной гостье: Эрнестина Эванс (1889–1967; Ernestine Evans) – журналистка, редактор, литературный агент; была замужем (в 1935 г. развелась) за Кеннетом Дюраном (1889–1972; Kenneth Durant) – журналистом, главой американского отделения советского информационного агентства ТАСС (1923–1944). Отчеты секретных служб, опубликованные в Англии в 2005 г. (данные из Wikipedia), сообщают, что Эванс переехала в Англию в 1925 г., после того как Дюран был выдворен из США из-за связей с различными подставными коммунистическими организациями. В качестве журналистки Эванс часто выезжала за границу. В очерках для ежеквартального литературного журнала «Virginia Quarterly Review» она подробно описывала свои путешествия по Европе и СССР, сочетая политические обзоры с художественной критикой. В 1929 г. в Нью-Йорке у нее вышла книга о творчестве Диего Риверы – первая англоязычная монография о художнике.

В связи с публикацией материалов уместно привести фрагмент из дневника Александра Яковлевича Аросева (1890–1938; расстрелян; в 1927–1928 гг. полпред СССР в Литве, в 1929–1933 гг. полпред в Чехословакии; в 1934–1937 гг. председатель ВОКС), – запись от 5 сентября 1936 г.: «На службе много работы и много игры. Теперь ко мне приходят все, и каждый друг на друга доносит».[24]24
  Два взгляда из-за рубежа: Переводы. М., 1990. С. 119–120; см. также: Куликова Г.Б. Пребывание в СССР иностранных писателей в 1920–1930-х гг. // Отечественная история. № 4 / 2003. С. 43–59.


[Закрыть]

Отчеты о пребывании Э. Эванс в Ленинграде осенью 1936 г. печ. по: ЦГАЛИ СПб. Ф. 4. Оп. 1. Д. 15 (Отчеты и переписка с ВОКС'ом о пребывании иностранцев в Советском Союзе. 31 июля – 17 дек. 1936 г.). Л. 57–63.

Из отчетов и переписки ВОКС'а

С 5 / XII по 7 / XII1936 г., по просьбе леди Мюриель Пэджет. я сопровождала американскую туристку Эрнестину ЭВАНС, журналистку, проживающую на квартире леди Пэджет. Красная ул. № 65. Эта туристка жаловалась на недостаточное обслуживание со стороны ЛПВОКС,[25]25
  Ленинградское Правление Всесоюзного Общества культурной связи с заграницей.


[Закрыть] куда она обратилась с просьбой устроить ей 1) посещ<ение> пьесы «Салют, Испания»[26]26
  Героико-романтическая пьеса А. Афиногенова «Салют, Испания!» (1936) – отклик на события гражданской войны в Испании; с осени 1936 г. шла в театрах страны. В Ленинграде премьера спектакля состоялась 23 нояб. 1936 г. в Театре драмы им. Пушкина (режиссеры – Сергей Радлов и Николай Петров, автор музыки – Дмитрий Шостакович, художник – Николай Акимов; в роли Матери – Екатерина Корчагина-Александровская), спектакль имел оглушительный успех.


[Закрыть] 5 / XII (исполнено), 2) Институт Народов Севера[27]27
  Институт народов Севера им. Н.Г. Смидовича в Ленинграде (1930–1941) – высшее учебное заведение, основанное для подготовки педагогических и научных кадров для коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока; возник из преобразованного Северного факультета, располагавшегося в здании бывшей Духовной академии на Обводном канале, 7. В 1930 г. факультет был реорганизован в самостоятельный Институт народов Севера (ИНС).


[Закрыть] (7 / XII исполнено) и 3) фабрики и заводы, не входившие в компетенцию ВОКС'а, о чем она знала заранее.

Кроме того, в дальнейшем, ЭВАНС требовала еще показа ей «Дома Художественного Воспитания Детей», но удалось установить, что она о таком желании в ВОКС даже и не заявляла, хотя имела возможность это сделать своевременно.

ЭВАНС высказывала большое недовольство сотрудницей ЛПВОКС Марией Ивановной Выговской, жалуясь на ее плохое знание англ<ийского> языка и на нежелание устраивать какие-либо показы без ведома т. Вильм.[28]28
  Ада Васильевна Вильм — Заместитель Уполномоченного ВОКСа в Ленинграде.


[Закрыть] ЭВАНС рассказала сама, что отказалась говорить с Выговской и считала себя вправе вести разговор подобным тоном, в частности будучи вполне уверена, что как бы она ни вела себя в советском учреждении, советская власть никогда не посмеет отказать ей в визе на следующий приезд в СССР, который намечен на весну или осень 1937 г.

Относительно М.И. Выговской ЭВАНС еще высказалась, что ее неспособность и злостное нежелание что-либо сделать для иностр<анных> туристов заставляет считать, что Марии Ивановне В<ыговской> протежирует директор ВОКС т. Орлов, креатурой которого она является, либо Выговская имеет влиятельных родственников-коммунистов, которые и устроили ее на работу в ВОКС, для чего она непригодна.

О письме, полученном из московского ВОКС'а на имя ЭВАНС с извинениями за конфликт с ЛПВОКС в прошлом году, по поводу той же Выговской, Эванс заявила, что письмо московского ВОКС'а состояло из «самых низких и подобострастных выражений» (object apologies), но что Выговская, вопреки ожиданиям ЭВАНС, с работы снята не была.

Переводчица Лидия Аверьянова

[Секретно]

9 декабря

№ 252

Председателю Всесоюзного Общества

Культурной Связи с заграницей

тов. АРОСЕВУ А.Я.

Копия: Уполномоченному НКИД в Ленинграде

тов. ВАЙНШТЕЙН Г.И.

Дорогой Александр Яковлевич.

Хочу поставить Вас в известность о возмутительно наглом поведении некой американской корреспондентки Эрнестины ЭВАНС, живущей в Финляндии и приехавшей в СССР в Ленинград на несколько дней.

Эрнестина ЭВАНС приезжает не впервые. В 1935 г. она была в Ленинграде с 24 по 30-ое октября и уже тогда себя вела вызывающе. Она не просит ей то или иное устроить для посещения, а требует – нагло крича.

В этот свой приезд она остановилась в Английской Миссии у лэди Мюриэль ПЭДЖЭТ <так!>, и уже в этот раз они обе позволили себе более чем не корректное поведение, они просто были наглы.

Прилагаемые в копии 2 заявления тов. ОВЕРКО и тов. ВЫГОВСКОЙ – полностью воспроизводят их манеру держать себя. Интерес также представляет и отчет переводчицы АВЕРИЯНОВОЙ <так!>, работавшей с ЭВАНС. Прошу обратить ваше внимание в отчете АВЕРИАНОВОЙ на ссылку ЭВАНС на какое-то «извинительное» письмо ВОКС'а по поводу ее протеста и жалобы в 1935 г. на тов. Выговскую, жалобу, которую. с ее слов, она якобы посылала в Москву в 1935 г.

Во-первых, должен сказать, что мне ничего не известно о ее жалобе ВОКС'у (если она была), ни об ответе ВОКС'а ей.

Уверен, что если бы и то и другое имело место, то Правление ВОКС'а меня поставило бы в известность, так как это касалось обслуживания в Ленинграде и нашего сотрудника. Прошу дать распоряжение всё же это заявление ЭВАНС в части ее претензий в 1935 г. проверить и, если была какая-либо переписка, то выслать мне копиями. Ее претензии к тов. ВЫ-ГОВСКОЙ совершенно неосновательны, так как ей всё было устроено, что было возможно в 1935 году.

Считал бы желательным иметь возможность указать и ПЭДЖЭТ, что тон, который она себе позволяет последнее время, совершенно неприемлем, но ПЭДЖЭТ сегодня до Марта-Апреля уезжает в Англию, и, может быть, Вы нашли бы уместным поставить в известность о поведении ПЭДЖЭТ тов. Майского,[29]29
  В. Майский (Иван Михайлович Майский; наст. имя и фам.: Ян Ляховецкий; 1884–1975) – историк, публицист, академик АН СССР (1946); дипломат; на дипломатической работе с 1922 г.; в 1929–1932 гг. – полпред в Финляндии; в 1932–1943 гг. – посол в Великобритании. В феврале 1953 г. Майский был арестован и исключен из состава членов Академии наук СССР, обвинен по ст. 58 УК РСФСР; во время допроса с истязаниями, который вел Л. Берия, «признал» себя английским шпионом (см.: Бережков В.М. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993. С. 360–362); в 1955 г. реабилитирован, восстановлен в рядах членов Академии наук. См.: Майский И.М. Воспоминания советского дипломата. 1925–1945 гг. М.: Наука, 1971.


[Закрыть] который просит ее и ее гостей обслуживать, и который, наверное, найдет «дипломатический» метод ей объяснить недопустимость ее тона.

Как только Ада Васильевна узнала о телефонном звонке ПЭДЖЭТ, тоне ее разговора, она немедленно поставила в известность тов. ВАЙНШТЕЙНА (НКИД)[30]30
  НКИД – Народный комиссариат по иностранным делам (1917–1946), с 1946-МИД СССР.


[Закрыть] и, конечно, ПЭДЖЭТ не звонила.

По согласованию с НКИД, для ЭВАНС на 5 / XII было устроено присутствие на спектакле «Салют Испании» <так!> и на 7-ое декабря посещение Института Народов Севера, но всё это было сделано, кончено, после того, как она 5-го к концу дня прислала корректное письмо, прося ей устроить вышеупомянутое.

7-го она выехала обратно в Финляндию.

Хорошо бы о выше изложенном поставить в известность и тов. АСМУСА,[31]31
  Эрик Адольфович Асмус (1901–1937) – в 1935–1937 гг. полпред в Финляндии.


[Закрыть] нашего полпреда в Финляндии, принимая во внимание, что и ЭВАНС живет в Финляндии.

С товарищеским приветом

Уполномоченный ВОКС'а

Орлов

ПРИЛОЖЕНИЕ: на 3-х листах

А.В.

3 экз.

1 – Председ<ателю> ВОКС'а т. Аросеву

1 – Уполном<оченному> НКИД в Л-де – т. Вайнштейн

1 – дело