Текст книги "Где дали безбрежные… Роман"

– Нет. Но судьбой его интересовался.

– Сомневались в нём? – предположила девушка.

– Просто жизненные пути бывают непредсказуемо извилистыми, иногда мы не властны над обстоятельствами.

– Что вы хотите этим сказать? – Стаська совсем запуталась. Сохранил или нет? Третьего не дано. Благодарить за верность слову или клясть негодяя? Все остальные отговорки – пустое словоблудие.

Баюр рассказал, что ему было известно: как Николай похоронил сына и остался с внуком, взрослым внуком, студентом-медиком; как впал в детство, как, путая грани прошлого и настоящего, реального и воображаемого, разговаривал сам с собой и с невидимым собеседником. Понятно, с каким: с волхвом. А внук ухаживал за седым ребёнком, лечил и, как мог, вытягивал из него ожившие воспоминания. Потом похоронил его. Рассказал, как внук, будучи уже врачом, ездил по отдалённым селениям и расспрашивал эвенков про шаманов-отшельников.

– А где он сейчас? – у Яна мелькнула сумасшедшая догадка, но он её отогнал. Это уж слишком! Такого не может быть.

– Никто не знает. Сначала уехал в Якутск и там работал в какой-то научно-исследовательской лаборатории, потом исчез. Присылали запрос в Усть-Неру. Здесь раньше он заведовал больницей. Его квартира и сейчас опечатана. Пропал…

Ян со Стаськой переглянулись.

– Его фотографии, наверняка, сохранились, – подозрительно заметил Ян, – любопытно было бы взглянуть на них. Как давно он пропал?

– Да уж года три прошло.

Девушка ахнула, не выдержав роли осторожного и вдумчивого следователя, выплеснула подозрительное совпадение:

– Доктор Корбринн появился в Академии три года назад. Он следил за нами. Хотел убить.

– Убить? – этого Баюр не ожидал.

– Да, стрелял из пистолета, но промахнулся, – подтвердил Ян. – Мы были в пещере, рассматривали картину.

Волхв невольно улыбнулся, поддавшись воспоминаниям.

– Фотографию мы найдём, – сказал он. – А картина моя сохранилась?

– Эта картина – тоже загадка. Почему не тускнеют, не осыпаются краски? – Ян лукаво посмотрел на Баюра.

– Ну, теперь-то ты понял?

– На мёртвой воде?

– Выварил, до вязкого состояния.

Ян подбросил ветку в костёр, и в золотисто-серое ночное небо вырвался рой красных танцующих ос. Ковбой подвинулся ближе к ногам волхва, зевнул, показав драконьи зубы, способные перекусить молоденькую берёзку на краю поляны, и улёгся на вытянутые лапы.

– Откуда у вас этот пёс? – спросил Баюр, почёсывая Ковбоя за ухом, отчего тот блаженно жмурился. – Это порода сторожевых псов, которых разводили Медведи. Других собак они не держали. Когда, спасая от гнева Богов, я телепортировал племя в этот мир, всех собак забрали с собой.

– Первый раз мы увидели его на берегу озера, с пришельцем, – ответила Стаська. – Пёс работал связным. И мы подумали тогда, что он участник телепортации, то есть из другого мира. Ян, ты и сейчас так думаешь?

– Не знаю, а ты?

– Я думаю, если Медведи разводили эту породу, они могли в знак дружбы подарить щенка другому племени, например, рыбакам на берегу. Или просто не удалось всех забрать с собой. Их порода могла сохраниться до нашего времени. Теперь я не знаю, из какого он мира. По-моему, ему везде хорошо и он везде дома.

– Если бы он был из рыбацкого посёлка, как ты заподозрила, то он непременно убежал бы к хозяину. И потом, если он был из местных, какой смысл было его убивать? Не-ет, он отсюда, из этого мира.

– Ладно. Что дальше? – Стаська подавила зевок. Спать хотелось так, что она боялась свалиться с бревна, на котором сидела, но стыдно было в этом признаться. Ещё даже не стемнело. В это время только малых детей убаюкивают.

Ответил волхв:

– Спать. Уже заполночь. Темнее не будет: сезон белых ночей. Вы уже путаетесь в мыслях. Утром решение само придёт.

Глава 20
Химилгэк! Хавун!

Мост через бурливую, стремительную Куйдусун был позади, впереди – холмистая редколесная тайга с шелестящими берёзами и молчаливо застывшими елями. В бассейне реки, рассказывал Сашка, встречается множество проток, островков, меандров, можно рыбачить, охотиться, поэтому в тайгу с собой много припасов не берут, в основном – крупу, муку и так, по мелочи.

Артём с интересом оглядывал окрестности и с наслаждением вдыхал таёжные запахи. Дорога была пока ещё просторной, лёгкой, исхоженной вдоль и поперёк. Странно, думал он, такая богатая и красивая сибирская земля почему-то до сих пор остаётся редконаселённой. Вряд ли только зимние морозы тому причиной. Может быть, страшная слава каторжных рудников и острогов, издавна протянувшихся через всю тайгу до самого Сахалина, отпугивает поселенцев? А времена сталинского правления вообще превратили Сибирь в беспрерывную зону, опутанную колючей проволокой. Слова Сибирь и каторга стали чуть ли не синонимами. Сознание, отравленное страхом, жуткими легендами, заставляет сторониться этого края. Туристы, экспедиции, жители, особенно Восточной Сибири, считаются экстремалами, любителями острых ощущений. Куда как безопасней путешествовать к тёплому морю с европейским сервисом. Но где ещё можно вдохнуть этот особенный простор, ощутить это необъяснимое родство со всем, что рядом с тобой живёт щедро и ярко.

Сашка, вооружившись ножом, по дороге срезал грибы, складывая их в пакет. Грибов было много, искать не приходилось, только не ленись наклоняться. Он насвистывал «Гибралтар» («Наутилус» бы удивился такой интерпретации) и чувствовал себя в тайге как любимый внук, наконец-то вырвавшийся в гости к бабушке.

– К вечеру будем у оленеводов, их стойбище должно быть вон там, в долине. Хорошее место: рядом речка, озерцо и обширные пойменные луга – богатая трава, на всё лето хватит.

– А осень когда наступает? – спросил Артём, глядя под ноги и придирчиво разбирая, куда наступать. Они были уже в лесу, шли без тропы, а в густой траве того и жди, что провалишься в какую-нибудь нору или скрытую застоявшуюся лужу. Не хватало ещё подвернуть ногу. Какой из него тогда путешественник?

– В августе. Самое красивое время в тайге. Но задерживаться уже нельзя. Холод наступает быстро, в конце месяца уже снег, дороги леденеют. Не успеешь перегнать оленей на зимнее пастбище – половину стада потеряешь, – Сашку отсутствие тропы ничуть не смущало, он шёл размашисто и уверенно, будто для него скатертью был выстлан путь.

– Что значит зимнее пастбище?

– С подснежным кормом: ягель, лишайники, полукустарниковые растения – хамефиты.

– Знаешь, мне показалось, что в Якутии русских больше, чем коренных жителей, потомков древних племён.

– Их и правда больше. Особенно в городах и крупных посёлках. Эвены, юкагиры, словом, тунгусы в основном предпочитают жить родами, обособленно. Да и цивилизация сюда, можно сказать, пришла с русскими. Вот Якутск, например, был основан в семнадцатом веке русскими казаками. Бытует легенда, как однажды у Тыгына (это был большой военачальник) появилось двое необычных работников (пленники, наверное) – светловолосые и синеглазые, – Сашка взглянул на приятеля и рассмеялся, – как ты.

– И ты, – не остался в долгу Артём.

– Ну, вобщем, как мы с тобой. Несколько лет они работали на Тыгына, а потом сбежали. Через три года приплыли на больших плотах и привели с собой множество беглых, таких же, как они. Прибыли к Тыгыну с поклоном, расстелили на земле воловью шкуру и попросили земли с её величину. Засмеялся Тыгын и разрешил:

– Отмеряйте.

Тогда хитрецы изрезали воловью шкуру на множество тончайших нитей и, растянув их между кольями, огородили огромное пространство. Быстро построили неприступную крепость. Узнал Тыгын, рассвирипел, велел сыну Чаллаайы собирать воинов и сам повёл на казаков. Только казаки ожидали такого исхода: крепость обнесли высоченным частоколом из толстых брёвен и вырыли ров. Подготовились к осаде. Задумался Тыгын: силы неравные, погубит он своё войско, казаки всё его богатство к рукам приберут, а самого заставят на себя работать. И тоже сделал хитрый ход: дружески приветствовал соседей, поздравил с новосельем. Он знал, что с сильными соседями куда выгоднее и безопаснее дружить, чем враждовать. Вот так казаки и заложили основы будущего Якутска.

Ребята, петляя между деревьями, обходя гнилостные ямы, отороченные по краям болотным мхом, уходили всё дальше, на пути встречались поваленные прогнившие стволы, буреломы, заросли таёжных кустарников, которые приходилось обходить стороной. Иногда появлялась тропинка, которая выравнивалась и весело бежала между травянистых возвышенностей, потом тонула в низинках, хлюпая застоявшейся влагой. Крепкие удобные берцы, раздобытые где-то Сашкой, надёжно берегли ноги, и Артём в который уже раз благодарно посматривал на неожиданно свалившегося на него товарища.

– Если к вечеру выйдем к оленеводам, – прикидывал Артём, – значит, придётся заночевать в стойбище?

– Экономия времени: не придётся тратить дневное время на разговоры, – белобрысый проводник и тут всё рассчитал. – Побеседовать можно вечером у костерка, а утром – опять в путь.

За берёзой, причудливо изогнувшей надломленный ствол, тропинка задумчиво остановилась, а потом разбежалась косым зигзагом в разные стороны. Сашка уверенно свернул направо, в этих местах ему не нужны были компас и карта, и если бы ему завязали глаза, похоже, он не заблудился бы и тогда.

– Охотиться здесь нельзя. Только по лицензии и в сезон. А дичи много. Ты охотой не увлекаешься? – будущий геолог говорил громко и шёл, не оборачиваясь.

– Ездил несколько раз с друзьями, не увлёкся. Мне кажется, что охота оправдана при необходимости, когда нужна еда, шкура. А как спорт я охоту не признаю, – Артём поморщился и отмахнул рукой, жестом добавляя веса своему мнению, хотя друг его не видел. Так, увлёкшись телефонным разговором, многие люди подчас, не отдавая себе отчёта, хмурятся, удивлённо вздымают брови и обиженно надувают губы, машут руками, грозят пальцем или как-то ещё визуально выражают свои чувства, будто при очной встрече.

– Это хорошо: правильная позиция. Только почему-то те, у кого еды навалом, специально приезжают издалека, тратят бешеные бабки, чтобы поохотиться. Барская спесь. Стрелять зверей для забавы!

Невысокие ели, уступая путникам тропинку, то расходились редкими одинокими вдовами, то собирались тесными группками, указывали на них костлявыми пальцами, гадали и сплетничали. Птицы надрывались со всех сторон, но на глаза не показывались, только предупреждали сородичей о приближении людей, как патрульная служба по рации. Солнце уже не палило так жарко, как днём, а с надеждой поглядывало за молчаливые сопки, где его ждал знакомый покойный приют. Почуяв приближение прохлады, из травы и спутанных кустов поднимались стайки комаров со злорадным хоровым зудением.

– Ты её любишь? – вдруг ни с того ни с сего спросил Сашка.

– Кого? – от неожиданности Артём вздрогнул.

– Ну, эту, Стаську свою.

– С чего ты взял?

– А зачем бы ты гонялся за ней по Сибири?

– Я же тебе объяснил! – тоже мне, знаток человеческих душ! Люблю, конечно, но совсем не так, как он подумал. А как? Попробуй, объясни! В жёны бы не позвал, но и допустить не мог, чтобы Стаську обнимал какой-то незнакомый хлыщ и называл своей.

– Да понял я. И всё же… – разобраться в чужих отношениях нелегко, но порой всё же проще, чем понять самого себя. Сашка и вопрос-то задал скорее для приятеля, чтоб поднапрягся и определился. А не скажет – так не беда! В чужую душу не влезешь, да и делать ему там нечего. Сами разберутся.

– Она мне как сестра, – буркнул Артём, закрывая тему.

Вдалеке послышался собачий лай, а за зелёной чертой таёжных елей потянулся к небу кудрявый сизый дымок, то свивая, то выпрямляя послушный локон. Ещё раз нырнув в сырую низину, ребята вышли на холм, с которого видна была вся долина, протянувшаяся на юг до потемневших сопок. Кружевная пена облаков обнимала добежавшее до финиша солнце, рассеянно бросающее по сторонам разноцветные летящие лоскутки, как фантики от конфет.

Артём никогда не видел такого огромного скопления оленей: белое с пятнами море шевелилось и расплёскивалось в зелёной траве, красивые животные несуетно и плавно поворачивали головы в короне молодых, растущих рогов. К осени эта корона, взамен сброшенной по весне старой, станет ветвистой и крепкой.

На вышедших к стойбищу путников уже посматривал невысокий загорелый мужчина в камуфляже с зажатым в руке свёрнутым арканом. Собаки-пастухи крутились рядом, довольные, что не оплошали и вовремя предупредили о приближении чужих. Сашка приветно помахал оленеводу и стал спускаться, на ходу поясняя:

– Константин Николаевич, он приходил в Томтор к дядьке Тимофею.

Деревянный домик оленевода под плоской крышей был достаточно крепким и строился, видимо, не на один сезон. Полог на двери откинулся, и на пороге появился мальчик лет пяти с взъерошенными чёрными волосами и такими же чёрными раскосыми глазками.

– Привет, Кирюха, – кивнул ему Сашка и протянул руку лодочкой Константину Николаевичу. – Знакомьтесь вот, Артём. Как нынче сезон?

– В этом году хорошо, – заулыбался тот, кивая незнакомому гостю и пожимая протянутую ладонь. Корма знатные. Погода стоит.

– Семью с собой взял?

– Только жену с мальцом. Старшие остались.

– Не помешаем вам? Заночевать надо, – на всякий случай спросил Сашка, хотя ответ знал наверняка.

– Ночуйте. Хорошо, что пришли: места много, а вечерами скучно.

С маленькой ступеньки, а вернее, порожка спустилась круглолицая разрумянившаяся женщина, приветливо поздоровалась, любопытно оглядев прибывших. Гости сбросили рюкзаки, расправили уставшие плечи. Сашка вручил ей раздувшийся пакет с грибами, отряхнул руки:

– Я смотрю, ты один. А где напарники?

Артём по примеру друга тоже огляделся, людей поблизости не было.

– В посёлок подались. Завтра вернутся.

– Говори, чем помочь, – засучивал рукава доброволец, готовый на любую работу.

– А всё на сегодня. Олени скоро полягут. Ночью собаки сторожат. Собаки – умные. Сейчас ужинать будем.

В стороне от дома, у самого холма, бежала узкая, но быстрая речушка, вымывая среди голышей песчаное русло. Весь берег почти до самого дома был покрыт галькой и россыпью тонких пластинчатых камней, похожих на щебень, в удобном месте сделана лунка и оборудован очаг для костра, обложенный по краю небольшими булыжниками, загораживающими огонь от ветра. Над костром уже варилось в котле мясо, и запахи, разносившиеся по воздуху, заставляли желудки беспокойно урчать, не давая о себе забыть.

– Не гоже сразу спрашивать о деле, – вразумлял Сашка Артёма, перейдя на шёпот. – Разговор надо вести неспешно, издалека. Интерес проявлять сначала к хозяину и его близким (оказывать уважение дому), а потом уже спрашивать то, зачем пришёл. За ужином хвали хозяйку. После ужина будем вопросы задавать. Таков порядок.

Хозяйка, Фатима, уставила скатерть, расстеленную прямо на траве, блюдами и мисками с угощениями. Маленький Кирюха бегал в дом за ложками, хлебом, ребята помогали управиться с котлом, натаскали из речки воды. Варёная оленина, приправленная диким луком и чесноком и ещё какими-то травами, была нежной и до того вкусной, что Артём и без всяких Сашкиных инструкций от души хвалил ужин. Ржаные лепёшки с вареньем из морошки показались Артёму намного вкуснее изысканных пирожных в элитных кафе, и он откровенно в этом признался.

– Морошка не с сахаром варится, а в меду горных пчёл, оттого такая душистая. Отгоняет хвори и силу даёт, – счастливая хозяйка не могла нарадоваться на гостей: уважительные, весёлые, простые. Она подливала им брусничный морс и рдела от похвал.

Когда убрали посуду и остатки ужина, Константин Николаевич устроился на поваленном бревне возле костра и пригласил парней:

– Ну, спрашивайте, не просто так ведь сюда забрели.

– Ищем мы экспедицию, – начал Артём. – Этнографическую. Она направлялась в район озера Лабынкыр, насколько мне известно. Учёных интересуют местное население, древние обычаи, сказания. Точный их маршрут я не знаю (да они, наверное, его будут менять сообразно обстоятельствам). По крайней мере, из Томтора они направились к озеру.

– Проходили здесь. В стойбище не задержались, расспросили дорогу, перекусили у реки и сразу отправились.

– А вы никого не запомнили? – Артём с надеждой смотрел на оленевода. – С ними должна быть девушка, тоненькая такая, рыжие кудри.

– Не приметил. Да нет, вроде, не было, – оленевод с сожалением поглядел на расстроенное лицо парня.

– Не может быть… – глупо пробормотал тот и даже отпрянул от собеседника, будто перед самым его носом захлопнули с таким трудом найденную дверь. А с чего взял, что так легко разыщет? Или встречу назначил? Э-эх! Неужели всё зря? И что же теперь делать?

– Они говорили, что кто-то у них на лодке плывёт к озеру, с вещами. А встречаются на берегу.

– Давно они были? – деловито поинтересовался геолог, прикидывая в уме силы, время, тропинки-дороги, которые могут сократить расстояние.

– Третьего дня.

– Опаздываем, – досадовал Сашка. – Утром пораньше встанем, я знаю короткий путь. – Да, кстати, Артём, ты не пробовал связаться с ними по мобильнику?

– У них отключены телефоны.

Константин Николаевич снял с костра котелок, дымящий таёжным травяным ароматом, разлил в кружки:

– Телефоны в тайге – вещь ненадёжная. Связь пропадает, появляется незнамо как. Местные жители говорят: Хозяин тешится, ну, играет, значит, или злится, мстит за обиду какую-нибудь.

– А рация?

– Вот рацией в основном и пользуются путешественники, если связь нужна. А что вам озеро? Легенда манит?

– Какая легенда? – Артём перестал выбирать размякшие травинки из кружки и уставился на оленевода. Сандра тоже, помнится, говорила, что это озеро чем-то особенное, якобы мимо никто не проходит, все к нему стремятся.

– Я потом тебя развлеку, по дороге, – вмешался Сашка, – и даже покажу, когда придём к озеру. Расскажи лучше, Константин Николаевич, о местных жителях. Где их можно найти? Твои друзья, – обратился он к Артёму, – ищут ведь с ними встречи?

– Да, и ещё с шаманом.

– Эвены и юкагиры иногда кочуют в этих местах, даже ставят яранги, задерживаются, но недолго. Ищут что-то или кого-то. А шаманов я у них не видел. Знаю одного. Отшельник. Живёт на болотах, в тайге. Может, ваша экспедиция к нему собирается? Так это в другой стороне.

Оленевод поболтал в кружке оставшийся чай, присмотрелся к содержимому и, не вылавливая настоявшихся травинок, одним махом опрокинул в рот. Помолчали. Шумел над долиной лес, роняя хвоинки в без устали бегущую речушку, где-то вдали тоскливо вскрикнула птица. Константин Николаевич вздохнул и начал рассказывать. Неспешно, задумчиво. И эта напевность и размеренность речи околдовывала слушателей, обволакивала. И всё, что он говорил, казалось не древними легендами, а настоящей живой правдой. Как будто и случилось всё при нём, на его глазах.

– Очень давно, говорят, здесь жило много тунгусских племён. Самый сильный и смелый охотник в племени – гатакта выбирался вождём – сонингом. И в каждом племени был один или два шамана. Шаманы лечили больных, правили обряды, предсказывали погоду и узнавали «убийцу» соплеменника. У них считалось, что, если человек умирает (даже дома), то душу его непременно забирает враг, член другого племени, который «съедает» её, продлевает свою жизнь и могущество. Тунгусы верили в духов. Дух – не только хозяин дома, тайги, гор, реки, но всего живого. А и слово для них было живым. Мухун, мухулкэн турэн – дух слова, с ним умел говорить шаман. Мухун мог сделать всё, что желает произнёсший слово. Когда шаман творил таинство, он говорил с Мухуном на непонятном языке, и тот подсказывал ему заклинания, проникнуть в смысл которых не мог никто. Даже шаман. Вот так. Однажды шаман, живший у эвенов из рода Эджен, передал сонингу заклинание Мухуна, которое надо выкрикивать перед сражением, призывая победу. Сонинг вышел на поединок, поднял над головой меч и выкрикнул: «Химилгэк! Хавун!» Ослабели руки противника, перестал его слушаться верный меч, и сонинг зарубил его. С тех пор заклинание ни разу не подводило в бою и сохранилось до наших дней. Только что оно значит, и по сей день не ведает никто. Шаманы разных племён никогда не доверяли друг другу, у каждого были свои секреты, открыть которые значило потерять силу и власть.

– А сейчас шаманы тоже живут в деревнях? – Артём так увлёкся, что забыл про чай, и тот остывал рядом на камнях, а сверху на него оседал летящий от костра пепел.

– Много времён миновало с тех пор. Советы ни религию, ни колдовство, ни шаманство не признавали. Конечно, власть не смогла бы до всех дотянуться. Но шаманы стали уходить из родов. Были такие, что селились в глуши, становились отшельниками. И сейчас есть.

– А вы бывали у шамана? – Артём вспомнил, с каким энтузиазмом говорили о шаманском искусстве на вечере у Никитиных. Теперь он понимал знакомых этнографов. Ему чудились всамделишное колдовство, заклинания духов в дыму дурманящих трав, звон бубна.

– Нет, не хожу, – разочаровал его оленевод. – А вы ложились бы, если завтра рано вставать, – Константин Николаевич поднялся, отряхивая колени.

Белые ночи опять обманули непривычного к ним Артёма. Он спохватился, что, дома, наверное, давно бы уже спал. Ишь, как скулы сводит зевота. А нос так и норовит уткнуться в коленку.

Ребята уговаривать себя не заставили и, накрывшись одеялами, повалились на приготовленную постель. Вкрадчивый говорок реки словно досказывал ещё не услышанные легенды, рождая видения древних воинов в остроконечных и лопоухих шапках, неслышно шевелящих губами, и только непонятный клич «Химилгэк! Хавун!» звонко разносился над молодым кедровником, согласно кивающим гибкими верхушками. Спали прямо у костра на расстеленном Фатимой войлоке и так крепко, что не слышали, как утром оленевод обходил стадо, как хозяйка разжигала костёр.

Вскочив, но ещё не проснувшись, отправились на шатких ногах умываться. Сон растаял, когда они окунули лица в ледяную кусачую воду реки. Ощущение разбуженной бодрости так понравилось Артёму, что он разделся до пояса и, окатив себя ледяной водой, с удовольствием растёрся. Земное тяготение сразу ослабило хватку, и тело стало лёгким, подвижным.

Позавтракав и тепло распростившись с хозяевами стойбища, не забыв пригласить их в гости в Томтор, ребята, не мешкая, отправились в дорогу. Пройдя редколесный холм, они вышли на зелёную пустошь, раскинувшуюся на сотни метров и огороженную вдали неровной тёмной щёточкой елей, стерегущих горизонт. Чуть заметная тропинка, огибая заросшие кочки, терялась в траве, но Сашка уверенно шёл по ней, ни разу не сбившись с пути.

– Э, слышь, следопыт, трава шевелится, там кто-то есть, – Артём, подняв ногу, боялся её опустить, чтоб не раздавить кого-нибудь.

– Это тарбаганы, суслики. Осмелели. В это время на них никто не охотится. Вот к августу нагуляют жирок, подновят шкурку, тогда…

– Их едят?!

– Да нет. Шкурки сдают, а жир топят. Он лекарственный, очень ценится. А ты что, уже проголодался? Для тебя могу изловить, – Сашка издевательски расхохотался.

– Да пошёл ты! – огрызнулся уязвлённый приятель и тут же вспомнил: – Кто-то легенду обещал про Лабынкыр. Давай, не отлынивай.

– Щас, щас, вот выйдем к озёрам…