Текст книги "Где дали безбрежные… Роман"

Глава 10
Где ты, Стаська?

– Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее.

Голос автоответчика своим спокойствием и размеренностью заставлял сердце захлёбываться от навалившейся тревоги. «Ну, где она может быть?.. вне зоны доступа… провалилась в яму?.. в подземном переходе?..» – Артём отпихивал, как воздушные шары, страшные предположения, которые рисовало услужливое и жестокое воображение. «Только не… только не…» – молил он неизвестно кого, боясь назвать беду по имени. Он вспомнил, как она, смеясь, говорила ему, когда он спросил, доедет ли она одна:

– С недавних пор охота за мной инопланетных сущностей приобрела грандиозный размах. Если и в этот раз мне удастся улизнуть от них, то я найду тебя, как бы ты ни старался спрятаться.

В последний раз они созванивались, когда она уже ехала в автобусе. Но автобус давно и благополучно доехал и отправился в обратный рейс. Артём уже в который раз обошёл небольшой посёлок, утопающий в зелени, заглянул во дворики и раскрытые двери магазинов, в местный травмпункт. Безрезультатно. Вернее, результат был – не было Стаськи. Ещё раз выслушав издевательство равнодушного автоответчика, он поехал домой. Стаськина мама на работе, волновать её раньше времени незачем. Обзвонить всех друзей! Больницы! Милицию! Может быть, её украли бандиты, инопланетяне… Господи, это уже сумасшествие! Самого́ в психушку отправят. Артём заставил себя думать, что приедет сейчас домой, а Стаська как ни в чём ни бывало придёт и будет плести ерунду, как она вышла не на той остановке, заблудилась и, испугавшись, уехала обратно. А он даже ругать её не будет, только блаженно внимать этой небывальщине и трогать её за руку, убеждаясь, что она жива.

Полдня Артём провисел на телефоне. «Не знаю… не звонила… не видела… не слышала… не поступала… не заявляли… в списках отсутствует…».

– Как сквозь землю провалилась! Где ты, Стаська?

***

Анна Константиновна слушала Артёма молча. У неё с утра возникло предчувствие чего-то неотвратимого, нависшего над ней тяжёлой каменной глыбой, готовой сорваться. Она гнала его и понимала, что не в силах предотвратить неведомое, нежданное, и от этого перехватывало дыхание. С приходом Артёма пелена неизвестности всколыхнулась и показала свой лик: Стаська… её девочка, умница и красавица, такая самостоятельная, смелая и решительная… и совершенно беззащитная. Она слушала Артёма, которому её дочка была дорога, как он мужественно предполагал возможные причины её отсутствия и молчания, как озадачил всех знакомых и друзей, службы спасения, как организовал поисковую сеть, понимала, что он всё сделал правильно и даже больше, чем смогла бы она… и чувствовала бесполезность и бессмысленность поисков. Необъяснимость случившегося пугала своей таинственностью. Она вдруг ощутила бесконечную пустоту целого мира, в котором не было её Стаси, бессмысленность света и тени, летнего зноя и зимней стужи, дождя и ветра, и лиц, лиц… а жизнь, такая долгая без… зачем?

– Завтра я приду с конкретным решением, – пробилось в сознание Анны Константиновны сквозь шум в висках. – Я обязательно найду её. Может быть, мне остаться? Подежурю на телефоне, а вы поспите?

– Спасибо, родной. Разве тут уснёшь?

– Анна Константиновна, дорогая, мы права не имеем на отчаяние. Она жива, ей нужна наша помощь, – Артём стоял у двери, высокий, сильный, с потемневшими глазами, со спокойной, стальной решимостью в голосе. И маленькая женщина рядом с ним казалась потерянной девочкой, заблудившейся в лабиринтах страха, готовой схватиться за соломинку, за призрачную надежду. Нет, нет, раскисать – ни за что! Встряхнуться! Думать и действовать! Как хорошо, что есть Артём! Верный, надёжный. Такой не отступится, не испугается, не бросит. Она заставила себя выпрямиться. Приподнявшись на цыпочки, поцеловала Артёма в щёку:

– Спасибо. Ты самый лучший. За меня не беспокойся. Буду ждать тебя завтра. Придумай что-нибудь. И не надо меня щадить, беречь в стороне. Мне будет гораздо легче, если я сама буду что-то делать. Ты даже не представляешь, на что я способна ради своей девочки.

– Я тоже.

***

Артём, прости меня, не могла раньше сообщить. Так неожиданно и стремительно всё произошло. Случайно встретила Сашу Томникова, он оформлял документы экспедиции, задержался в городе. Он и Настя-лингвист должны были вылететь в этот день на встречу с Никитиными в пос. Усть-Нера. Настя сломала ногу. Сашка в панике. Через два часа самолёт. И тут я навстречу. Ты знаешь, как я мечтала о такой экспедиции. Одним словом, мы уже в Якутии, в команде Никитина. Завтра на рассвете выезжаем на маршрут в окрестности Индигирки, у нас есть проводник из местных. Связи не будет. Не волнуйся за меня. Умоляю, успокой маму. Простите меня, непутёвую.

Стаська.

Артём смотрел в монитор, в который раз перечитывая сообщение, и не верил своим глазам. Невероятные события сменяли друг друга, как кадры фантастического фильма, и у него в этом фильме не было роли. На роль наблюдателя он был не согласен. Адрес! Ага, вот…[email protected]… так, дальше… заблокирован. Лихорадочно прокручивая в голове варианты возможных шагов, Артём уже собирал рюкзак, автоматически проверяя, что всё необходимое уложено, рассовано по кармашкам, не забыто. Снова сел за компьютер и застучал по клавиатуре, набивая письмо начальнику по электронке: … по семейным обстоятельствам… Что дальше? Забежать домой к маме, к Анне Константиновне, всех успокоить и – пулей в аэропорт.

***

Сидя уже в салоне самолёта, Артём стал успокаиваться и обдумывать план действий. Экспедиция официально зарегистрирована, и след её не должен затеряться. Теперь, когда поиски приобрели конкретный характер, в душе поселилась твёрдая уверенность, что Стаська найдётся. Он придвинулся к иллюминатору. Взбитые горы пышных облаков, политые розовым и апельсиновым, плавились, как гигантское мороженое на небесном блюде. Стаська любила мороженое. Она смешно щурилась, слизывая лакомство с ложечки, и Артём, наблюдая за ней, думал, что никому на свете не позволит обидеть этого взрослого ребёнка. А потом мысли, цепляясь одна за другую, забегая вперёд, отставая, расталкивая друг друга, напоминали ему, что придёт время, когда появится другой человек и отодвинет его в сторону, потому что он, Артём, станет третьим лишним. Никому не отдам… – успел подумать Артём, и сознание его, подхваченное туманной волной, полетело легко и свободно, находя давно закрытые страницы беспокойной памяти, освобождая от запретов, смешивая прошедшее и настоящее, явь и мечту, сбывшееся с тем, что никогда не может случиться ни при каких обстоятельствах.

У самой кромки ручья, торопливо бегущего по разноцветным камешкам, несмело вскидывал загорелые ладошки маленький костерок. Мальчик с золотистой головкой протягивал сухие прутики, подкармливая ненасытного огненного зверька. Рядом с ним на валуне, прогретом полуденным солнцем, сидела девушка, расчёсывая водопад пламенных кудрявых волос. Они о чём-то тихо переговаривались, и их смех вплетался в песенку ручья, уносясь к далёкой незнакомой реке. Артём вышел из-за деревьев и направился к костерку расспросить дорогу. Услышав шаги, девушка и мальчик обернулись одновременно и уставились на Артёма удивлённо, но без испуга. Синий взгляд из-под золотистых вихров, его невозможно забыть или спутать с другим. И неважно, сколько прошло лет, сколько забыто лиц и имён, сколько перелистано событий, этот мальчик, надёжно спрятанный в глубоком омуте души, беседовал с братом всегда, неведомый и незримый другим, потому что ушёл из этого мира давно и невозвратимо.

– Ванечка?

– А мы заждались тебя, Тёма.

Он был такой же, как одиннадцать лет назад: добрые, с лукавинкой глаза будто видели то, что не дано другим, наклон головы, не по-детски спокойная уверенность. Только лицо, прежде бледное, с заострёнными скулами и подбородком, теперь было загорелым, румяным и светилось изнутри необъяснимой жизненной силой. Он протянул Артёму кулачок и разжал перепачканные в золе пальчики. На ладони лежал красноватый камень в мелкую золотисто-белую крапинку. И вдруг над головой прогремел выстрел. Невысокие сопки с густыми островками елей повторили эхом и унесли дробящийся и затихающий вдали звук. На белой рубашке Ванечки быстро расцветало ярко-красное пятно. Он улыбался и тихо оседал на песок. Артём рванулся подхватить его, ударился головой о спинку кресла и открыл глаза. Отлетевший сон казался реальнее происходящего вокруг, и руки ещё хранили тяжесть падающего братишки.

Никому на свете, даже Стаське, Артём не признался бы, что чувствует брата живым, хотя выплакал все слёзы, видя, как вырастает холмик на его могилке. Этого невозможно было ни объяснить, ни понять. Ванечку он чувствовал всегда рядом, мысленно говорил с ним и знал совершенно точно, что не сам придумывает за брата ответы, а слышит его, и ответы удивляют взрослой основательностью, такое Артёму и в голову бы не пришло. Иногда ощущение присутствия было так остро, что неодолимо хотелось обернуться… Он знал: так мучает его больная память, незаменимая утрата. И всё же…

Глава 11
Живой камень

У каменной гряды, уходящей заснеженными вершинами в серые рваные клочья туч, остановились люди. Четыре охотника, одетые в кожаные штаны и меховые безрукавки, изрядно вымокшие под недавним ливнем, казались очень похожими. Одна женщина кроила шкуры и шила одежду всем четверым, вымачивала в кобыльем молоке, а потом растягивала на камнях и сушила на жгучем солнце жилы горных козлов, чтобы шнуровка, стягивающая на груди рубашки и кожаные штаны по бедру, была упругой и крепкой. Старший охотник, перешагнувший сороковую веху, как называли старейшины племени полный круг в природе – пробуждение земли, цветущий срок, медонос, срок долгих ночей, был крепким мужем с широким разворотом плеч, сплетённый из железных мускулов, которые не могла скрыть одежда, с серебряными нитями в длинных чёрных кудрях и окладистой густой бороде. Синие глаза на смуглом обветренном лице походили на ожившие драгоценные камни, оправленные в строгую бронзу. Он опустил у ног увесистый мешок и кивнул молодым спутникам, чтобы они последовали его примеру. Статные юноши, видимо, погодки, с готовностью сбросили заплечные мешки. Молодая сила всё же уступала отцовской выносливости и соразмерности движений, чуть заметная медлительность и осторожность поступи выдавали их крайнюю усталость. Только жаловаться они не собирались. Каждый мечтал стать таким, как отец, лучшим охотником племени, самым ловким в состязаниях, которые устраивали старейшины с пробуждением земли, чтобы воины и охотники в противоборстве вернули телу проворство и гибкость, утраченные за срок долгих ночей, разогнали кровь, разогрели мускулы, соединили своё дыхание с дыханием рождающейся вехи. Уважаемый человек в племени, отец часто приглашался на сход старейшин, и его советы ценили. Пройдёт время, прольются длинные кудри серебряным дождём на плечи, закроет грудь седая борода, и он займёт почётное место среди мудрейших людей племени. А пока ещё он силён и зорок, и витой лук не знает промаха, пока возвращается с охоты с тяжёлой добычей. Сыновья уже сейчас во многом походили на отца, и только опытный глаз заметил бы, что рядом с спокойной уверенностью родителя их порывистость и нетерпеливость иногда напоминала возню щенков, подражающих вожаку стаи.

Племя Медведя, не очень многочисленное, своё главное жизненное становище расположило в пещере громадного каменного утёса, неприступной скалой поднимавшегося над бурливой стремительной рекой, вырастающей из хрустальных высокогорных ручьёв. В срок долгих ночей всё племя жило в пещере, которую так заносило снегом, что охотникам приходилось вырубать целые коридоры, чтобы выбраться наружу. Пещера была необъятной, так что ютиться не приходилось, а с пробуждением земли и особенно в цветущий срок отдельные семьи строили в предгорной долине зелёные шалаши, и там кипела деятельная жизнь до самых холодов. Добытую дичь разделывали, коптили мясо и, перемежая душистыми травами, укладывали в дубовые бочонки, на плоских камнях растягивали выделанные шкуры, готовя тёплые пушистые одеяла для студёного снежного времени, женщины собирали ягоды, грибы, лесные орехи, сушили их или заливали мёдом, добытым у горных пчёл в цветущих живичных зарослях. Да мало ли что нужно успеть сделать, чтобы племя без ущерба пережило суровый срок долгих ночей. И вились дымки костров в долине, пока золотая и багровая листва, похожая на прощальный закат, не покидала родительские ветви и не устилала шуршащим ковром морщинистые склоны холмов и предгорий. И только тогда всё племя вновь возвращалось в пещеру, затворяя просторный вход скальными обломками и завешивая плотными шкурами так, чтобы ни злые колючие ветры, ни коварные враги не проникли за порог, не нарушили мира священного очага.

Охотники остановились на отдых всего в нескольких полётах стрелы от дома, но вход в пещеру загораживала высокая каменная спина утёса, вынуждавшая путников поворачивать на обходную дорогу, по которой и приходили в племя гостевые, торговые люди, сопровождающие деревянные повозки, гружённые плетёными корзинами и коробами с товарами или гостинцами. Небольшие жилистые лошадки, привычные к опасным горным тропам, уверенно ступали по твёрдой, укатанной дороге, давно освобождённой от камней и лесной поросли. Но поворачивать в обход охотники не торопились. Расположившись на успевших проветриться гладких валунах, они неспешно закусывали разложенной на чистых белёных холстинах и влажных пряных листьях приготовленной снедью, незаметно оглядывая цепкими прищуренными глазами знакомые окрестности, чтобы убедиться в отсутствии видоков. Племя Медведя ведало тайной тропой, петляющей между скалистыми выступами и теряющейся в колючих зарослях живицы, малины и густой поросли зелёных пушистых ёлочек, глубоко проникших упрямыми корнями сквозь щели и трещины утёса и закрепившихся в самых непроходимых, но теперь обжитых местах. Тропа вела в узкий каменный проход, скрытый от глаза случайных путников, и шла до самой пещеры, только не к главному входу, куда подкатывали повозки, а с обратной стороны. Этот выход из пещеры племя Медведя хранило в тайне и пользовалось им в исключительных случаях, намеренно позволяя лесной поросли загуститься и спрятать тропинку. Аккуратно собрав остатки трапезы и половчее устроив тяжёлые мешки за плечами, охотники друг за другом зашли за каменный выступ и пропали.

О приближении людей волхва известил Остроух, молодой кобель, чёрный и лохматый, с единственной белой отметиной на лбу в виде падающей стрелы, который почуял их появление чуть ли не в начале тропы. Волхв Баюр несколько вех назад, ещё мальчишкой, был принесён в пещеру охотниками израненным, без сознания. Они нашли его высоко в горах, недалеко от ледника, с которого он и сорвался в лощину, разбившись о камни. Старый волхв Шилак долго ходил за ним, отпаивая целебными отварами, вправляя кости, накладывая лубки и втирая травяные мази. Худенький светловолосый отрок выжил, но был так слаб, что погиб бы на первом переходе, покинув племя Медведя. Тем более что искать племя Харлиссов (так называли серебристую лису), перекочевавшее с высокогорной долины на зеленеющие луга к морю, по занесённым метелью горным тропам было не по силам и возмужавшим воинам, а уж ему… Мальчик стал сиротой две вехи назад, когда его родителей вместе с маленькой сестрёнкой накрыл камнепад. Потом камнепады всё чаще повторялись, и хоть никто больше не погиб, вождь решил покинуть горы и откочевать на юг. Маленький Харлисс остался помогать старому волхву, спасшему его от смерти, а потом остался у Медведей насовсем. Баюр искренне привязался к мудрому Шилаку, неторопливо и обстоятельно открывающему своему ученику тайные силы растений, камней, воды. Мальчишка и сам не заметил, как увлёкся составлением целебных сборов и творением заклинаний, подолгу искал в округе недостающие компоненты к снадобьям, с завидным тщанием подбирал для заклинаний слова в языке, ставшем родным. Старый Шилак только ухмылялся в седую бороду, подмечая в юнце сокрытый для других волшебный, драгоценный дар Богов – прозрение живительной силы всего сущего в природе. Шилак давно ушёл на сверкающую вершину Каймана, где его дожидались родичи и сверстники, завершившие земное кружение вех. А на холме, где в каждый цветущий срок трава вымахивает по пояс, на месте погребения волхва был врыт высокий столб, как того требовал обычай. По верхнему краю столба были вырезаны знаки и фигуры, движущиеся вслед за Солнцем, заговорённые волхвом ещё при жизни на защиту племени от козней тёмных сил и призывающие расположение Солнца и Звёзд.

Молодому волхву поначалу недоставало советов наставника, к тому же он замечал, что его юность и неопытность рождают сомнения соплеменников в его способностях. А суровые взрослые мужчины так и вовсе с презрением смотрят на парня, у которого в изголовье не лук с колчаном висит, а пучки сухих трав и бусы из разноцветных камней. Но Баюр знал, что Богиня Кайли, плетущая нити судьбы, заповедала его жизненный путь и не простит ему малодушия, захоти он перечить. Он станет могучим волхвом, и никто не посмеет смеяться над ним. Своё призвание он почувствовал вдруг, неожиданно, будто засветилось что-то внутри, до сих пор дремавшее, когда Шилак посвящал его в секреты волховства: «Животворящая сила земли наделяет особыми свойствами все свои создания, будь то травы, деревья, родники или камни. Разгадаешь сокрытую силу земных детей – и они станут тебе преданно служить, подберёшь верные слова для заклинания – и станет оно ключом от кладовых земли, где таятся могущественные силы. Богата земля детьми, и секреты их неисчислимы». Свои разгадки старый волхв передал Баюру, настал черёд молодого искателя. «Наблюдай и сравнивай, изменяй состав, испытывай срок, когда сила взыграет. Ибо целительная сила может обернуться губительною, если не узрел, как да при каком свете – Солнца или Луны – ею пользоваться. Но главное – слушай! Ты – тоже сын земли, и ты в родстве со всеми её детьми. В каждом из нас её голос слышен. Она и обережёт, и силу даст». «А другие? Не слышат голос?». «Всем от рождения заповедано слышать голос матери-земли, но люди почти утратили дар, только в деле своём ведо́мы голосом. Вот тебе, к примеру, не тягаться с охотником: он слышит лес, горы, зверьё, он связан с ними земной пуповиной. Только голос этот не о сокрытой силе, а о явленной. И лишь немногие сохранили земной дар слышать и чувствовать своих безмолвных братьев-сестёр». И непонятен был Баюр соплеменникам, застававшим его уединённым, сосредоточенным, только рукой махали: «Блажной!».

Пока не пришла беда.

Однажды в конце срока долгих ночей, когда съестные припасы подходили к концу, охотники наткнулись в горах на подземное озеро. В глубинной горной пещере, куда вели узкие каменные коридоры, озёрная гладь отливала чернёным стальным блеском и не ведала света ни солнечных лучей, ни звёзд. Озеро было полно непуганой рыбы, легко поддавшейся обрадованным изумлённым охотникам, которые, наполнив до отказа походные сумки добычей, вернулись в родовую пещеру устраивать пир. Пока женщины выпекали рыбу на углях, Баюр, услышав об озере и выпытав путь, отправился его проведать. Как до сих пор, облазив все закоулки окрест, он не наткнулся, не нашёл диво подземное!

Найти его, в самом деле, было не просто. Только случай толкнул охотников сунуться в узкую скальную щель и открыть неведомые кладовые подземья. Запалив факел и обходя каменный берег чёрного, тускло мерцающего озера, он заметил, как в одном месте, более пологом, рыба выбрасывалась на камни и издыхала. Погрузившись в оцепенение, он прислушивался к подземным звукам и с закрытыми глазами узрел, как горная река, проникая в глубинные недра, питала пещерное озеро, безжизненное, стоялое, как чистые ручьи вместе с рыбой, вливаясь в мёртвую воду, становились пленниками Богини Смерти. И вспомнил волхв сказки Шилака о мёртвой и живой воде. Вгляделся Баюр в пологий камень, куда выбрасывалась рыба, бегущая от гибельных объятий всесильной Богини, и услышал, как сильными толчками пульсирует жизненная сила камня, рождая в его красноватом теле белые и золотистые точки-отметины. Не живая вода, а живой камень! Животворную силу камня рыба почувствовала, только без воды всё равно дышать не смогла. Понял тогда волхв, что следует ему поспешить, ибо спасать (если удастся!) придётся всё племя.

Баюр перешагнул порог пещеры, сгибаясь под тяжестью заплечного мешка, когда трапеза подошла к концу. Воздав должное вкусной обильной еде, его соплеменники, ощутив непреодолимую сонливость, провалились в болезненное забытьё. Временами кто-то пытался встать, но затухающее сознание путало мысли, и волхва не узнавали, отвечая на его вопросы несвязным беспомощным бредом. Подбросив дров в затухающий очаг, Баюр принялся готовить в огромном котле рвотный отвар и, боясь опоздать, стал выкладывать на груди спящих сколотые на берегу озера пластинки красноватого в золотисто-белую крапинку камня. За этим занятием и застали его возвратившиеся домой старейшина и трое воинов, которых вождь посылал к соседям с поручением. Выслушав волхва, они немедленно включились в работу, строго следуя его указаниям. Вспоминая тот день, чуть не ставший последним днём племени Медведя, Баюр прекрасно осознавал, что в одиночку ему не удалось бы спасти всех. Могучие воины легко поднимали ослабевших людей и выносили их из пещеры, помогая освободиться от ядовитого угощения. А камень действительно оказался чудодейственным: он очищал дыхание и многократно усиливал целебную силу снадобий, снимал болезненный жар, подпитывал живительной силой онемевшие тела, изгоняя хворобу. Не удалось спасти молодого пса, который наглотался вкусной прожаренной рыбы, пахнущей пряными травами, а почуяв смерть, ушёл подальше от жилья. Его нашли охотники, когда растаял снег, и ещё раз ужаснулись ожидавшей их участи и подивились мудрости юного волхва. Даже Шилак не сумел бы справиться с внезапным мором, поразившим всё племя одновременно.

После этого случая отношение к Баюру резко изменилось, от недоверия не осталось и следа, ему всячески выказывали почтение, к которому он не привык и ужасно смущался, а охотники, принося в пещеру добычу, неуверенно косились в его сторону.

Камень жизни, так неожиданно открывшийся ему, продолжал оставаться загадкой. Баюр чувствовал сокрытую в нём силу, но как разгадать её? А главное, употребить на пользу людям, а не во вред? Вождь, носивший родовое имя основателя племени – Медведь, передававшееся по наследству, велел освободить для Баюра заднюю каморку в пещере, почти примыкавшую к потайному ходу, а смешливые синеглазые девы, заплетавшие чёрные, как ночное небо, густые волосы в четыре косы, вымыли каморку, застелили каменный пол душистым сеном и перенесли туда пожитки волхва. Каморка оказалась вовсе не маленькой, а заботливые девичьи руки сделали её уютной. Теперь Баюр мог без помех предаваться размышлениям и испытывать действие новых составов или находок, совершенствуясь в нелёгком волховском искусстве. А ещё он решил записывать свои догадки и открывшиеся тайны на тонко выделанной коже отточенным пером утки, благо пернатая дичь в племени не переводилась. Чернила он изготовил сам: сок чёрной бузины, росшей в изобилии по склонам горных хребтов и в сырых ущельях, настоянный в мёртвой воде с дубовой корой и ядовитым корнем змееголовника, вываривал на костре у скального обрыва, пока чернила не приобрели однородную, слегка вязкую суть. Баюр был доволен результатом. Когда-то отец учил его письменам и искусству составлять из фигур и знаков слова и смыслы. Горный трезубец – жизнь, тот же трезубец перевёрнутый – смерть, круг – целый, круг в круге – вечный… Отец, мать, маленькая сестрёнка погибли давно, самого его спасли чудом, умер Шилак – много смертей дорогих людей было в его жизни. Не то чтобы он боялся смерти, просто она не была обычной потерей, она была болью, горестью, безнадёжностью. А кто же любит беду и не стремится её побороть? И вот выпала ему судьба если не предотвратить лихо, то хотя бы отсрочить, заслонить от него, и не жалко было потратить на это всю свою жизнь. И работа в его каморке не прекращалась, иногда поесть забывал, только видел, как синеглазые девы заботливо приносили блюдо со снедью, оставляя у порога, чтобы не тревожить волхва.

Остроух ткнулся мокрым носом в ладони Баюра, чихнул и снова выбежал к тайному ходу. Один за другим они появились перед волхвом: отец Арклисс и три сына-погодки – Рисвер, Сангрей и Лазвил. Каждый с поклоном поставил перед ним свой мешок. Три дня они собирали в верховьях Эльканы камни по заказу волхва. Бурная река несла в своих водах и выбрасывала на отмель подхваченные на бегу находки, а путь её лежал мимо копей, где добывали самоцветы. Часто повреждённые, исцарапанные или надколотые камни просто сваливали недалеко от берега. Восторженное лицо Баюра успокоило охотников, до последнего сомневавшихся, верно ли исполнили заказ, и глаза засветились на довольных обветренных лицах.