Текст книги "Где дали безбрежные… Роман"

Глава 16
Колокольная башня

– Давай руку.

– Я сама, – Стаська, стараясь не шуметь, поднималась по широким деревянным ступеням крутой лестницы, ведущей на смотровую площадку Колокольной башни. Санни ветром пронеслась мимо неё наверх и теперь смотрела сверху вниз, нетерпеливо приседая на передние лапы и еле сдерживаясь, чтобы не загавкать, крепко помня о хозяйском запрете.

Когда Ян ушёл в Академию, разрешив им погулять, у Эрни тут же созрел план вылазки:

– Я знаю, куда мы пойдём. Оттуда всё как на ладони.

Колокольная башня находилась недалеко от Северных ворот, через которые Ян привёл Стаську в город. Она помнила медовый колокольный звон, встретивший их при входе, но тогда башню не заметила, не до того было. Храмов в городе не было, и о существовании религии или поклонении каким-либо Богам она так и не удосужилась спросить, а вот Колокольная башня возвышалась рядом с площадью и не уступала своим величием городской ратуше. Сложенная из природных камней разных форм и размеров, издали она была похожа на нарядный сувенир, стилизованный под средневековый за́мок. Почти у самой стены из декоративно уложенных скальных обломков вытекал ручей, миниатюрным водопадом летящий по каменным выступам и убегающий журчащей змеёй через лужайку за цветущий кустарник.

– А зачем Колокольная башня? – шёпотом спросила Стаська, когда они с Эрни, подобравшись поближе, залегли в кустах и наблюдали за тропинкой, которую приводил в порядок седой смотритель, выравнивая покосившиеся оградительные камни.

– Мама рассказывала, – так же шёпотом отозвался нетерпеливо сопящий следопыт, – её построили давно, когда город был рыбачьим посёлком. Колокол считали священным, его голосом разговаривали с Богами. Поэтому он звонил, когда рыбаков провожали в море, прося для них защиты и хорошего улова, и когда рыбаки возвращались – в благодарность. Потом уже вырос город, башню хотели снести, но старики воспротивились, сказали, что колокол – оберег, он хранит город, не накликать бы беды. Спорить не стали. Башню отреставрировали, поставили смотрителя. Ну чего он там возится? И так уже все камни, как облизанные.

– А теперь звонят в колокол? – Стаська тоже досадливо наблюдала за стариком, злясь на его неуёмную старательность. Но выйти из-за кустов у него на глазах было страшновато. Вдруг погонит, да ещё нажалуется кому следует.

– Звонят. Когда важные гости с визитом приезжают, делегации разные. В праздники. Ну и штормовое предупреждение – для рыбаков. За городской стеной на побережье – рыбачьи посёлки. Щас увидишь.

Вельхор, смотритель Колокольной башни, ещё немного потоптался на лужайке, налаживая поливные разбрызгиватели, потом вышел за живую изгородь и направился к бревенчатому срубу, стоящему в стороне, среди сосенок. Лишь только дверь сторожки смотрителя закрылась за его спиной, Эрни пулей полетел к башне. Стаська и Санни – за ним. Массивная дверь в башню была не заперта, она открылась без скрипа. В центре, вокруг каменного столба, плавно изгибалась лестница с широкими удобными ступенями, выводя на смотровую площадку к колоколу.

– Не вставай во весь рост, Вельхор заметит, – шипел на неуклюжую девчонку Эрни.

Смотровая площадка была огорожена кованой ажурной решёткой чуть выше пояса, прочной и надёжной, под красной крышей висел огромный колокол с тяжёлым литым языком. Запрокинув голову, Стаська увидела над великаном несколько колоколов поменьше. Они несимметрично повисли над братом-покровителем, разные по толщине и размеру и, как показалось Стаське, из разных металлов. Верёвки, тянущиеся от языков и язычков, обнявшись внизу, безмятежно спали в большом металлическом кольце. Упёршись коленями в дощатый пол, заговорщики смотрели сквозь ажурную решётку на открывшуюся панораму, чувствуя себя птицами, с высоты полёта обозревающими окрестности. Королевство Арканти расположилось на живописном полуострове. Всю его территорию с башни, конечно же, было не разглядеть, но то, что открылось глазам, захватывало дух. Аккуратные застройки, разделённые сетью улиц и переулков, стройные линии зелёных аллей, покровительственно окружённые крепостной стеной (давно утратившей своё стратегическое назначение и сохранявшейся как памятник старины и визитная карточка города учёных), не претендовали на захват свободной территории за оградой. А через ворота, названные по сторонам света, уходили широкие дороги, на которых мельтешили игрушечные машины и автобусы, козявочные люди. Через Северные ворота Стаська пришла в город. Из Восточных ворот, с которыми она тоже успела свести знакомство, дорога вела через луговые просторы к лесу, разделяясь на две косы: одна сворачивала налево и шла вдоль лесной границы, другая, пересекая лес, выходила к Элькане, за которой начинался горный массив. Южные ворота выводили к морю, дорога шла под уклон, чуть сворачивая в сторону, где Элькана ещё не разливалась так широко, как при впадении в морскую стихию, там она взбиралась на мост, широкий, высоко поднимающийся над беспокойной рекой, любительницей опасных игр, и бежала дальше, в рыбацкий посёлок. Самые дальние, Западные ворота, служили только пешеходам: дорога обрывалась скалистым краем, за которым синело безбрежное пространство, далеко-далеко, за туманной дымкой, сливающееся с небом.

– Давным-давно в скалистом уступе были вырублены широкие ступени до самого побережья, – пояснял Эрни, – поэтому западная дорога удобна и вполне безопасна, но только пешком. Там море выбрасывает на песок красивые раковины и множество ракушек с моллюсками. Мы с мальчишками жарим их на костре.

И вдруг… Словно в спину ударило:

– С чего бы вдруг такой интерес к местным видам? Давно не бывало, а тут зачастили…

Стаська с Эрни вздрогнули. Тихий старческий голос грянул, как гром средь ясного неба. Вельхор заметил их ещё в кустах, только не мог взять в толк, что же им здесь понадобилось. Тихо поднявшись на смотровую площадку, он присел на деревянную скамейку в углу и наблюдал, как они, передвигаясь на четвереньках, разглядывают окрестности. Ошарашенные следопыты сидели на полу и во все глаза таращились на старика, ожидая нагоняя, а тот, будто не замечая их столбняка, продолжал рассуждать:

– Вот на днях приходил учёный из этой, как её, Академии. Важный такой, с биноклем. Да смотрел всё в одну точку, на Восточные ворота, на горы, в ту сторону, вобщем… Потом быстро скатился по лестнице, на колёса и умчался. Теперь вы…

– Да мы просто… красотой любуемся, – первым опомнился Эрни. Ему в отличие от Стаськи выкручиваться из скользких ситуаций приходилось гораздо чаще, и язык был натренирован сочинять небылицы.

– На четвереньках? – седые усы дрогнули в усмешке.

– Боялись, что увидишь и заругаешься.

– Дедушка, вы сказали, что приходил учёный, – Стаську бросило в жар от потянувшейся ниточки. – Вы его знаете?

– Знать не знаю, но в городе раньше видел.

– А как он выглядит?

– А зачем вам? – подозрительно сощурился Вельхор.

Стаська открыла рот, ещё не придумав, как извернуться, но Эрни острым локтем пнул её в рёбра, чтобы помалкивала:

– Я задание выполняю, составляю план местности. Летняя практика, – не моргнув глазом соврал мальчишка, с неподкупной честностью глядя в лицо старика. – Это сестра моя, помогает мне. У нас руководитель строгий, лично всё проверяет. С биноклем? Он может! Лишь бы вывести на чистую воду. А потом ещё и заданий прибавит. До осени не разгребёшь.

Морщинки смотрителя разгладились, он едва заметно усмехнулся. В городе все знали, что с окончанием учебного года у гимназистов начинается практика при Академии (по договорённости с директором), к каждой кафедре прикрепляется мобильная группа детей, которые выполняют посильные задания, освобождая учёных от рутинной работы, и постигают азы исследовательского поиска.

– Что, не доверяет тебе? – подмигнул мальчишке старик.

– Первое правило учёного: сомневайся во всём, – заученно отбарабанил сорванец, не иначе повторяя назидание старшего брата. – А меня приучает к научной точности. Усатый такой, седой, в очках.

– Не-ет… Молодой, без очков. Чёрный костюм, на лацкане, вот тут, значок… эмблема какая-то… звезда шестиконечная. Спортивный такой, сильный. Как закрутил педалями, аж ветром сдуло, ещё малость и взлетел бы.

– Значит, не мой, – с облегчением вздохнул «практикант».

– А больше никого не было. А вы… это… если надо, приходите. Да не прячьтесь, не съем.

***

Ян пришёл домой, когда солнце, завершив дневной маршрут, тонуло между небом и морем, далеко раскинув по волнам сияющие сети, сотканные из мигающих огней… Ужинали втроём, родители с делегацией уехали в Кантар. Стаська старалась вовсю, запекая в духовке мясо по-капитански, обжаривая овощную смесь и картофельную соломку. Это были её коронные блюда, которые все хвалили. Эрни, видимо, тоже нравились, судя по его блаженной рожице и скорости, с которой он расправлялся со своей порцией. Ян ел аккуратно и добросовестно, кажется, совсем не ощущая вкуса и не понимая, что он ест. Он молчал и о чём-то напряжённо думал. Стаська начинала нервничать:

– Ян, не молчи…

Пристально глядя на Эрни, он наконец проговорил:

– Крепко запомни, братишка: то, что ты сейчас услышишь, – страшная тайна, очень нешуточная.

Эрни замер и перестал жевать, уставившись круглыми глазами на старшего брата, таким серьёзным тот не был даже тогда, когда учил вызывать призраков. А что может быть страшнее? Потом Ян повернулся к Стаське и долго смотрел ей в глаза, словно собирался объясниться в любви. Сердце девушки споткнулось и упало в колодец, летело и летело в беспросветную темноту целую вечность, а дна не было.

– Камень… – выдохнула Стаська и не узнала своего голоса.

– … тот самый, что на картине волхва… Колдовство какое-то, – Ян оторвался от Стаськиных глаз, встал из-за стола и отошёл к окну. Помолчал, что-то задавливая в себе, снова заговорил. Голос ровный, размеренный, словно на лекции: – Предварительный… экспресс-анализ… обнаружил уникальные способности восстанавливать, возвращать утраченные жизненные функции. Эркобон, карликовый реликтовый экземпляр, полузасохший, который давно собирались вынести из лаборатории, да руки не доходили, ожил, распрямился. Я оставил в кроне маленький скол камня, пока работал с растворами, РЭМом. А когда уходил, его было уже не узнать. Не удивлюсь, если к утру он зацветёт.

– РЭМом? – переспросила Стаська.

– Растровый электронный микроскоп, – спохватился Ян, вспомнив, что говорит не с коллегой из своей лаборатории. Более того – с гуманитарием.

– А что анализ? Удалось что-нибудь выяснить?

– Что-нибудь удалось… Любое вещество имеет кристаллическую решётку – правильное периодическое расположение атомов и других частиц, что в свою очередь определяет геометрические константы кристалла. Расположение частиц и структура обусловливают его свойства, функциональность. Рентгеноструктурный анализ позволяет выделить изоморфные и полиморфные вещества. Полиморфные вещества в различных условиях (например, смене температур, давления, сухой или влажной среды) могут образовывать разные по симметрии и по форме кристаллы, а значит, менять свойства вещества. Таким образом, полиморфная модификация активизируется, когда изменяются условия пребывания кристалла. Ему можно создать определённую среду для трансформации, то есть управлять им. А камень волхва не просто полиморфный. Я обнаружил у него не одну кристаллическую решётку, а многослойную. Представь могущество полиморфного камня при наличии кристаллических решёток, помноженных на бесконечность.

– Ты хочешь сказать, что это волшебный камень? – ахнула девушка. Учёные объяснения посеяли в её голове заросли чертополоха, через которые в здравом уме не продерёшься. Она только и уразумела, что возможности камня безграничны и эти возможности использовать как вздумается чревато.

– Наверное, в древности его и считали волшебным. Хотя даже сегодня аналогов ему я не знаю, – до Яна вдруг дошло, что научная терминология плохо ложится на образ мыслей филолога, и сменил стиль рассуждений на общедоступный. – Его сила даёт неограниченную власть человеку, доброму или злому, смотря, в чьи руки попадёт. На владельца камня ложится колоссальная ответственность. Волхв это понял, поэтому хранил секрет камня. Я назвал его vitidis – камень жизни. Человек, владеющий им, – бессмертен.

– А вода? Или что там, в кувшине?

– Вода… Ты будешь смеяться, – Ян обернулся и, увидев ошарашенное Стаськино лицо, сам чуть не расхохотался, – это вода, которая в мифологии известна как мёртвая. Она способна уничтожить все болезнетворные вирусы, мумифицировать органические вещества, сохраняя их пластические свойства. Кожаные рукописи волхва потому и сохранились, что он пропитал их этой водой.

– Но где он всё это взял? Ведь не создал же сам?

– В том-то и дело, – Ян вернулся на своё место за столом и, положив руки на скатерть, крепко сцепил пальцы. – И камень, и вода находятся где-то рядом. Скорее всего, под землёй. Или в глубинных потаённых пещерах. Старинные письмена (помнишь, я говорил тебе?) упоминают нашествие метеоритов (гнев Верховного Владыки) и последовавший за ним потоп, смывший всё, что было на поверхности, в море. После этой катастрофы тайные кладовые волхва могли быть разрушены, возможно, камень похоронен под скальными обломками, которые потом (за столетия!) отгородились лесом и так далее. А вода тем более могла исчезнуть под землю и вытечь где-нибудь, затеряться. Я думаю, что стихия не была случайной. Возможно, она была следствием мощного излучения витидиса. По закону физики: каждое действие имеет своё противодействие. А между тем…

– …пещера не пострадала от стихии. В каморке волхва вековая пыль. Вещи на своих местах, где были оставлены хозяином. А на столе – горы витидиса. Как это стало возможным? – Стаська смотрела на золотую голову Яна, склонённую над сцепленными кулаками, и ждала, что он сейчас всё расставит по полочкам. Он самый умный, смелый, талантливый, такой… такого нет больше нигде, ни в каких мирах, ни параллельных, ни суперпараллельных! Может, не беда её, а судьба, что она оказалась рядом с ним?

– Возможно, утёс стал преградой потоку. А может быть, витидис. У волхва на столе – целый склад. Что, если он обладает ещё и способностью ставить преграды, отталкивать, влиять на внешние раздражители?

– Если пещера не пострадала, значит, племя, которое в ней обитало, должно было уцелеть. Но ты говорил, что никаких признаков обитания археологи не обнаружили. Такое впечатление, что пещеру покинули. Перед потопом. Но как? Куда?

– Картина! – осенило Яна. – Витидис в руках волхва! Он не убивает гидру, а телепортирует её.

– В иной мир… – Стаська чуть не задохнулась, представив себе настоящее, не сочинённое, не книжное волшебство. – Излучение витидиса должно быть очень мощным. Может, оно и вызвало метеоритный дождь? А племя? Тоже телепортировалось?

– Не исключено… – Ян размышлял. Можно ли верить в то, что сейчас говорится? В то, что он, учёный, сам говорит?

– Может быть, в наш мир? Живут себе из поколения в поколение, а мы – их потомки? И вот вернулись на прародину?

Эта мысль всех развеселила.

– Вот поэтому-то мы все одной крови, – сквозь смех назидательно говорил Ян, – а узы крови непобедимы.

– А я знаю, куда они телепортировались! – задохнулась Стаська от вспыхнувшей догадки. – В Сибирь! В тайгу!

– Почему?

– В начале 20 века произошло событие, которое до сих пор остаётся загадкой для учёных. Тунгусская катастрофа. Сколько экспедиций, исследований… больше ста гипотез, трактующих тунгусский взрыв. Волхв, если он и впрямь бессмертный, как ты говоришь, мог использовать витидис снова. А может быть, камнем завладел другой человек…

– Другой мог использовать камень только в случае, если тайна витидиса раскрыта. А судя по тому, что какие-то пришельцы ищут камень, она до сих пор хранится.

– Но камня у них нет. Значит, волхв его не отдал.

– Я даже думаю, что они не знают, как он выглядит, – оживился Ян. – Вспомни ящик пришельца: образцы пород и самоцветов, какие-то расчёты. Зачем бы они шпионили в Академии, вынюхивая научные секреты, если бы знали, как выглядит камень? Просто шли бы в горы и искали…

Всё это время Эрни, замерев, слушал разговор, переводя взгляд с Яна на Стаську, не понял и половины, запутавшись в вопросах-ответах, но вмешиваться не решался. Однако открытие на Колокольной башне не давало покоя, жгло язык, его так и подмывало вклиниться, спросить. У этой рыжей от волнения всё вылетело из головы. И наконец, он не выдержал. Совершенно не к месту и не в тему выпалил:

– Ян, кто из молодых учёных в Академии носит на лацкане пиджака шестиконечную звезду?

– К чему это ты? – не понял брат.

Тут Эрни и Стаська наперебой стали рассказывать Яну о своём приключении на Колокольной башне.

– Как неожиданно ниточка потянулась, – присвистнул Ян. – Это доктор Корбринн. Он сейчас в Кантаре в составе Почётной делегации. Пойдём, я покажу его тебе на фотографии.

Глава 17
Доктор Корбринн

Зал заседаний в Думском Соборе располагал участников конференции пологим амфитеатром, заключая в скобку кафедру с руководителями делегаций всех академий королевства и трибуну с докладчиками. Он был таким громадным, что без труда вмещал представительных учёных из разных городов Арканти, ежегодно прибывающих в столицу себя показать и послушать коллег, а заодно повидаться с давними друзьями. Находился он в высокой башне со спутниковой антенной на круглом куполе, венчающем грандиозное сооружение. Соседних помещений у зала заседаний не было, только квадратная опояска благоустроенного балкона, парящего высоко над городом и служащего для проветривания кипящих мозгов учёных в перерывы между заседаниями. Поднимались в зал и соответственно выходили из него по четырём симметрично обращённым друг к другу лестницам.

На лицевой стене, за кафедрой и столом с опытно-эксперементальными образцами, реактивами и приборами жизнерадостно светился огромный монитор, демонстрируя диаграммы, схемы, таблицы, сосредоточенные лица, склонившиеся над микроскопами. Докладчики сменяли друг друга на кафедре, шорох обсуждений в амфитеатре колыхался и вибрировал то одобрительно, то возмущённо. Поглощённые спорными теориями и предложенными разработками проблем, учёные мужи напряжённо следили за формулами и расчётами, находя уязвимые стороны предположений коллег и формулируя новые гипотезы.

Доктор Корбринн прислушивался к репликам в аудитории, фильтруя информацию, как старатель, вымывающий драгоценные крупицы, застрявшие в бесполезном песке, ловя отголоски единственной интересующей его темы. Три года он торчит в Королевской академии, добросовестно исполняя обязанности учёного, доктора, и, кажется, ходит рядом с разгадкой тайны, за которой сюда прибыл, только не даётся она ему – дразнит, издевается, манит и ускользает.

Учёба в Якутском университете не дала ему глубоких знаний, не подвигла к научной деятельности не потому, что образовательный уровень факультета был невысок, просто Виктор Кондратьев не особенно стремился стать учёным, не манили его ни исследовательская деятельность, ни бдения в лабораториях. Ему нужен был диплом, без которого невозможно занять сколько-нибудь высокого положения в социальной структуре общества. Ему достаточно было азов фундаментальных научных знаний по медицине, чтобы сделать карьеру, стать солидным начальником.

Его дед, бывший политкаторжанин, находясь в сталинских лагерях в Верхне-Индигирском районе, во время войны вместе с другими заключёнными строил Колымскую трассу на участке Магадан – Хандыга. Условия работы заключённых были такими, что выживали немногие, и слава о Колымской трассе как о дороге, построенной на человеческих костях, нисколько не грешила против истины. В тайге вдоль Колымской трассы и по сей день сохранились так называемые «прорабства», пункты содержания заключённых, полуразрушенные, местами обвалившиеся. Они располагались через каждые двадцать – тридцать метров, чтобы полуживые «строители» не расходовали лишние силы, добираясь до ночлега. Виктор ещё не забыл рассказы стариков, как они с ватагами мальчишек-сорванцов, устраивали в «прорабствах» боевые штабы и играли в войну, на которой никто из них не был, но которая каждую семью одарила горькой памятью – либо о смерти, либо о без вести пропавшем отце, брате. Его дед, Николай Кондратьев, был крепким и выносливым мужчиной, и на строительстве трассы не погиб, бригада же, в которой он работал, поредела больше чем наполовину. Новая партия заключённых, прибывшая в Оймяконский улус, где располагалось тогда строительное управление, была определена им на замену. Трасса – важный стратегический объект – требовала новой, неистощённой рабочей силы, а оставшихся в живых доходяг отправили в лагерь Аляскитовый, где добывали вольфрамовую руду. Шахты этого лагеря были камерами смертников: люди не выдерживали и года – погибали от лёгочной болезни. Окаменевали лёгкие.

Однажды Николай Кондратьев, который уже харкал кровью, во время перегона из шахты в барак свалился в сугроб без сознания. Конвоиры на этом руднике не были такими внимательными, как в других зонах, видимо, потому что знали, аляскитовые доходяги – все смертники, и если сбегут (хватит сил и воли сбежать), то всё одно подохнут. Их даже не искали – конец был слишком очевиден. Очнулся Николай, когда мороз вознамерился превратить его в ледяную мумию. И такой финал был далеко не редким в зоне. Однако измученный, полуживой человек заставил себя выползти из сугроба и встать. В барак он не пошёл. Терять ему было нечего, и он, проползя под колючей проволокой, огораживавшей лагерь, направился в горы. Никакими иллюзиями неожиданно свалившаяся свобода его не питала, он инстинктивно шёл подальше от пропахшей смертью зоны в горы, в белую ледяную бесконечность, где замирала всякая жизнь, где тоже была смерть, но смерть на свободе. Он шёл по ледяным склонам хребта Сунтар-Хаята целую вечность, не чувствуя ног, только слыша шорох своего дыхания, словно сухой иней, сыплющийся в копилку вечности, пока не свалился, обессилев, на ледяной тропе. Последнее, что ему открылось, прежде чем он сомкнул глаза и провалился в сладкое смертное оцепенение, – бездонный чёрный купол с россыпью ярких звёзд, равнодушно и холодно льющих прозрачное серебро с необозримой высоты.

С трудом разлепив глаза, уже умерший Николай Кондратьев увидел каменный свод пещеры, освещённый жарким пламенем костра. Он не чувствовал рук и ног, своего тела и не мог понять, жив он или уже на том свете. До самого подбородка прикрытый тёплой звериной шкурой, недвижный и безмолвный, он мог только видеть чью-то подвижную тень у костра, слышать негромкие звуки переставляемых предметов и вдыхать дурманно-живительный травяной запах, как в пору забытых давно сенокосов, запах счастливого деревенского детства. Вдруг прямо над собой он увидел склонившегося незнакомого мужчину с светлыми волосами до плеч, перетянутыми поперёк лба плетёным кожаным ремешком и вправленным в него красноватым камнем. Мужчина смотрел на него добрыми синими глазами и поддерживал голову, помогая выпить душистый травяной настой. «Ангел», – подумал Николай, погружаясь в сон и чувствуя, как тёплая живительная волна заливает грудь, просачивается в онемевшие руки, разогревает потерянные в небытии, отходившие свой век ноги. Он спал долго и так сладко, как давно ему не выпадало. А проснувшись, снова увидел своего спасителя.

– Ты ангел? – сумел прошептать он одними губами.

Незнакомец улыбнулся:

– Можно сказать и так. Зови меня Баюр.

Николай Кондратьев прожил у Баюра в пещере до самой весны. Всё это время лекарь отпаивал его травяными настоями, заправленными мёдом горных пчёл, на этом же мёде готовил ржаные и овсяные болтушки, потом понемногу стал давать отварное мясо, а к весне Николай уже ел всё вместе с Баюром, без диеты. Поначалу бывшего зэка изматывали частые приступы кашля с кровавой мокротой. Наполовину окаменевшие лёгкие сулили ему если не скорую смерть, то жалкое и опять же недолгое существование калеки. Однако Баюр не сдавался и настойчиво лечил отчаявшегося пациента, почему-то обкладывая грудь пластинками невзрачного камня, похожего на тот, что был вплетён в кожаный ремешок на его лбу. Николай не противился, хотя знал, что от его болезни лекарства не существует. Но как-то вдруг заметил, что кашель стал реже тревожить и уже не был таким надсадным, а кровь и вовсе пропала. Странному доктору не нужны были рентгеновские снимки, одним наложением рук он мог определить больные участки в организме, а весной объявил, что лёгкие Николая здоровы. Баюр был не особенно многословен, но долгое время, проведённое вместе, поневоле заставило обоих разговаривать. Тогда-то Николай и понял, сложив обрывки фраз из разных бесед, оброненных слов и связанных с ними поступков, что лекарь его – человек нездешнего мира, а рождение его затерялось в вихре давно отшумевших веков. Не имея никакого корыстного интереса, а лишь восторг перед распахнувшейся таинственной бездной мирозданья, он признался своему спасителю в невероятной догадке, и Баюр её подтвердил.

– Ты уйдёшь домой, как только подсохнут дороги, и мы никогда больше не увидимся. Я странствующий волхв, подолгу не задерживаюсь нигде. У меня своя миссия, определённая мне судьбой. Тебе посчастливилось соприкоснуться с великой тайной, выжить на пороге небытия. Храни её.

Дед Николай прожил долгую жизнь. Уже реабилитированный, проходя медицинские комиссии, повергал врачей в изумление. Выжить после вольфрамовых рудников было само по себе чудом, но совершенно здоровый организм, какой редко встречается и у людей благополучной судьбы, был необъяснимо фантастичным. Он никогда не клял выпавшую ему долю и не радовался своему удивительно долгому веку: мало счастья похоронить собственного состарившегося сына. Он просто и без ропота нёс свой жизненный крест, то ли наказание, то ли награду, ни с кем не делясь секретами. А за год до смерти неожиданно впал в детство. Подолгу разговаривал со своим невидимым таинственным спасителем, не замечая никого вокруг, вспоминал дни, проведённые вместе в пещере, заново осмысливал сказанное волхвом, шутил и счастливо смеялся. Виктор, уже оканчивающий университет, будущий медик, наблюдал за дедом. Сначала из профессионального интереса – задавал вопросы, и дед с наивной откровенностью отвечал на них, а потом… Камень жизни, дающий власть и бессмертие, захватил его без остатка, всего, и определил судьбу: найти и обладать.

Похоронив деда, он несколько лет пытался нащупать след волхва. Открыто поиски вести было нельзя, приходилось ездить по отдалённым посёлкам, стойбищам, к оленеводам (что добавило ему уважения как доктору, радеющему о здоровье населения), под разными предлогами разузнавать о шаманах-отшельниках, странных случайных гостях. Приметы волхва Виктор знал, его образ был таким ясным, что он ни минуты не сомневался: узнает этого человека сразу, даже чуть промелькнувшего в толпе. Однако встретиться с волхвом ему было не суждено.

Виктор не был хорошим врачом, но умел хорошо устраиваться в жизни. Он заведовал Центральной больницей Оймяконского улуса в Усть-Нере, когда в его кабинете по весне раздался телефонный звонок. Очень вежливо, но настойчиво его приглашали приехать в Якутск вместе с главным бухгалтером больницы Т. С. Приходовой, везущей в Главное управление финансовый отчёт. Он понял, что его хотят видеть люди, наделённые большой властью и не любящие эту власть афишировать, и что дело, по которому его хотят видеть, не имеет никакого отношения к финансовому отчёту. Он понял, что звонок каким-то непонятным образом связан с его поисками волхва. Тайной своей он не собирался делиться ни с кем, но она помимо его воли как-то всплыла другими путями и вызвала интерес каких-то властных структур. Виктор решил максимально использовать неожиданно открывшиеся возможности, согласиться на любое сотрудничество, позволяющее ему приблизиться к своей цели, использовать чужую информацию и находки, а достигнув желаемого, стать свободным от всех обязательств, быть единственным обладателем и повелителем камня жизни. «Властелин камня», – усмехнулся про себя Виктор, вспомнив, как с замиранием сердца смотрел знаменитый фильм «Властелин колец» и думал: что было бы, если…

Тогда в закрытом кабинете вежливый человек с генеральской выправкой, с уверенными манерами хозяина, привыкшего повелевать, с ничего не выражающим, непроницаемым лицом (он назвал себя Антоном Александровичем) говорил просто, с подкупающей откровенностью (Виктор нисколько не обманывался насчёт этой «откровенности»):

– Вы ищете редкий камень, обладающий уникальными природными свойствами. Задача не из лёгких, и в одиночку с ней не справиться. Мы давно занимаемся его поисками, некоторые успехи на этом пути довольно оптимистичны и приближают нас к цели (Виктор внутренне содрогнулся, но тут же понял: блефует, иначе какого черта они решили его пристегнуть к этому делу). Есть все основания предполагать, что поиски камня следует перенести в иное пространственное измерение (генерал покосился на молчаливо застывшего истукана-медика – истукан сохранял стерильное выражение лица, лишённое эмоций, не дрогнул, не шевельнул пальцем; это было хорошо: хозяин ценил сдержанных людей, умеющих управлять собой). Мы выбрали вас, Виктор Михайлович, по нескольким причинам: во-первых, вам не нужно объяснять, что представляет собой объект поиска; во-вторых, вы учёный, врач, вам легче внедриться в профессиональную среду и не вызвать подозрений; в-третьих, вы уже включились в поиск, и мы, можно сказать, объединяем усилия (Виктор мог бы добавить в-пятых и в-шестых, что таким образом господа генералы убивают сразу несколько зайцев: избавляются от опасного конкурента, добывают «объект поиска» руками одураченного энтузиаста, которого ликвидируют по завершении операции). Вы автоматически включаетесь в состав Директории, которая будет распоряжаться добытым объектом, и наделяетесь равными правами в реализации перспективных планов. Всем необходимым мы вас обеспечим: информацией, документами, оружием, связями…

Эти хитрые бестии, как понял Виктор, были из среды околонаучных паразитов, они не горели исследовательским поиском, их не интересовал и позитивный прогресс общества, они были пенкоснимателями, обращающими научные открытия или научные просчёты в средство достижения своих корыстных интересов. Себя Виктор не причислял к их компании, хотя и действовал с ними заодно (пока они были ему полезны).

Контакты учёных из параллельных миров держались в строгом секрете, но нет таких секретов, в которые рано или поздно было бы невозможно проникнуть. Очные встречи были чрезвычайно редкими, возникали по мере необходимости и ни в каких планах и отчётах не значились. А самим процессом перемещения, как понял Виктор, заведовали гости, местные только принимали и провожали коллегу. Поэтому приходилось быть начеку, запастись терпением и не упустить редкую возможность. Виктора Михайловича Кондратьева устроили в экспериментально-исследовательский центр при Якутском государственном университете, спектр научных изысканий которого был довольно широк, и указали на неприметную лабораторию, не занимающую видного положения в иерархии разработок приоритетных проблем и направлений. В лаборатории занимались исследованиями энергетических полей. Ждать пришлось долго, около восьми месяцев, когда прибудет коллега из параллельного мира. Доктора Карлайля встретили радостно, но тихо. Виктор не слышал, о чём говорили учёные за закрытой дверью в лаборатории, но внимательно следил за прибором, регистрирующим напряжённость энергетического поля. Завершив визит, доктор Карлайль один, без сопровождения (чему Виктор был очень рад), отправился в город. Миновав суетные улицы, он устремился в городской парк, выбирая безлюдные аллеи. Бесшумная тень следовала за ним, но доктор не испытывал тревоги: беседа с коллегами в лаборатории ещё не остыла в его голове, и он мысленно продолжал её, подбирая новые аргументы, намечая способы решения проблем и планируя дальнейшие исследования. Сеанс телепортации прошёл успешно: доктор Карлайль не заметил пристроившуюся за его спиной почти вплотную незнакомую фигуру. Виктору везло необыкновенно: иной мир оказался лугом с высокой травой, которой сразу воспользовался шальной лазутчик, мгновенно скрывшись в непроглядном зелёном океане. Доктор Карлайль, оглядевшись (он так и не заметил свой контрабандный багаж), вышел на дорогу и направился в город. Придя в себя, Виктор рванул в том же направлении —разыскивать домик в жилом квартале, сверяясь с планом «генерала», где его уже ждал посредник с документами, рекомендательными письмами, одеждой. Потом, уже работая в Королевской академии, Корбринн ещё не раз встретится с ничего не подозревающим доктором Карлайлем, и успешность первого шага рискованной операции ляжет отсветом симпатии на милейшего коллегу.