Текст книги "Степной принц. Книга 1. Горечь победы"

– Кстати! – вдруг осенило Баюра. – Ты мусульманские обряды знаешь? – и сам ответил, уразумев нелепость вопроса: – Должен знать назубок! Иначе в тех краях даже круглый дурак раскусит тебя в два счёта. Стало быть, придётся и меня научить.

– А сам-то ты какой веры? Крещеный, небось? Православный? – поручик, прищурившись, наблюдал, как волхв расстелил халат на земле, сел на него, подогнув колени, возвёл ладони к небу, готовясь к репетиции намаза. – Не грешно тебе молиться иному богу, не Иисусу Христу?

– Это ушлые политики разделили веру в Бога на разные религии и задурили головы целым народам. Превратили их в своё оружие. Разжигают войны против неверных. Так-то… – он провёл ладонями по щекам и, положив их рядом с коленями, приложился лбом к халату. – Ну, говори, правильно? Уж нас с тобой не обманешь. Бог один на всех, как его ни назови: Перун, Господь, Аллах, Тенгри2525
  Тенгри – так киргизы называют небо, бога.


[Закрыть] – суть одна. Все эти обряды, поклоны – так, шелуха. С Богом говорит душа. И если молитва идёт из неё, Он слышит её голос.

Чокан усмехнулся. Баюр нравился ему всё больше. Даже на религию их взгляды совпадали. Вот только непонятно, как этот прохиндей догадался, что их мысли глядят в одну сторону: «Нас с тобой не обманешь». Из каких-таких, интересно, наблюдений сей вывод проистёк? Однако данный момент не годился для решения ребусов, важнее было научить волхва правильно молиться, чтобы отвести подозрения мусульман. По крайней мере, чтобы «круглый дурак» в два счёта не раскусил. Не теряя времени, он опустился рядом с ним на колени и приступил к обучению.

За этим занятием их и застал Джексенбе, вернувшийся к мазару после объезда ближайшего холма. Его изумлению не было предела. Русский тамыр стал его единоверцем! Об этом он не смел и мечтать. Челюсть киргиза упала так непосредственно и надолго, что возвратиться назад смогла бы только с посторонней помощью.

Чокан с Баюром невозмутимо продолжали творить намаз, невнятно бормоча под нос известные каждому правоверному строки Корана и стараясь не замечать челюсть Джексенбе, которая коварно работала фитилём под бочкой пороха. Ещё один взгляд на неё – и «правоверные» взорвутся хохотом. Оба молельщика ни в коем разе не хотели разочаровать верного друга, признавшись в лицедействе (хотя бы и в благих целях безопасности!), и с облегчением вздохнули, когда излишне впечатлительная часть лица киргиза заняла привычное место.

– И так пять раз в день, – шепнул поручик волхву, поднимаясь с колен. Поднятую бровь новоиспечённого мусульманина он истолковал как вопрос и ответил ей, чтобы примирить с неизбежностью и слегка подсластить пилюлю:

– Сначала со мной, потом запомнишь, в какое время.

Глава 4
Козы-Корпеш

Пора было собираться в путь. Рассвет ещё не наступил, но край степи уже посветлел, прогоняя звёзды с небосвода, как выгоревшая степная трава вынуждает овец перекочёвывать на новые пастбища, а луна, озябнув, подобрала с земли прозрачное серебро, натянула на себя одеялом, став еле видимой, смежила веки. Скоро растает, растворится во сне.

Кони успели отдохнуть, подкормиться и, пока ещё было прохладно, выглядели бодрыми. А люди? Что люди? Они знают волшебное слово «надо», которое помогает выносить и бо́льшие невзгоды, чем недосып и усталость.

Джексенбе так ничего и не сказал по поводу увиденного намаза, но, как приклеенный, держался всё время рядом с Баюром, который, постоянно натыкаясь на него, только ухмылялся.

– И вообще… – завёл разговор Баюр, как только выступили, надеясь побольше узнать (о! конечно же, не всё!) о предстоящем путешествии в Кашгар, чем успел вытянуть из скрытного поручика. Чокан просто обязан посвятить его в тонкости предстоящей операции, если не хочет, чтобы волхв сдуру да невзначай наломал дров. Его спутники не удивились, что начало разговора прозвучало как продолжение нескончаемой беседы, которую каждый сам с собою крутил на все лады в голове. – Какой шайтан занёс тебя в такую даль от Семипалатинска? Твоё место на корабле пустыни, между двух уютных горбов.

– Ещё чего! В караване коней хватает.

– Оно конечно, кавалеристу в седле привычнее…

Чокан ошалело на него уставился:

– Как ты догадался?

– Про кавалерийские войска? Хм… По выправке, как же ещё! Ты погляди на нашего Джексенбе. Никому в голову не придёт увидеть в нём кадрового офицера.

Чокан досадливо поморщился, однако совету внял. Прямая спина плавно перетекла в мягкий изгиб, плечи опустились. Киргиз, не говоря ни слова, полез в седельную сумку, достал войлочную шапку, расправил, протянул поручику. Очень дельный, кстати, совет. Как он сам об этом не подумал! Все мысли были заняты заботой о караване, о маршруте следования, словом, большие проблемы стушевали мелочи. А у восточных людей глаз зоркий, проницательный. Незначительная на первый взгляд оплошность вырастает до размеров сокрушительных разоблачений.

– Ты случаем не числишься агентом сыскного департамента? – огрызнулся Чокан, напяливая киргизскую шапку. Злился он на себя, не на волхва, которому был даже благодарен за подсказку, но издёвка в вопросе прозвучала явственно.

Баюр отлично понял её подоплёку и рассмеялся, не утруждая себя ответом. Окинул оценивающим взглядом преображённого поручика, одобрил:

– Вот так гораздо лучше. Давай не увиливай, повествуй о своих блужданиях. Чтоб до встречи твоего каравана у меня была исчерпывающая информация: кто, куда, зачем, откуда, где, почём, когда и как.

– Ха! – фыркнул Чокан. – Исчерпывающую ему! Эти планы я вынашивал годами! Шлифовал и правил! А ему в два притопа, в три прихлопа изобрази и в рот засунь!

– Ну, ладно, – сговорчиво умерил свой аппетит волхв, – хотя бы в общих чертах. Ты ведь не хочешь выставить меня белой вороной?

Пыхтя от возмущения, поручик, забывшись, снова выпрямился в седле, но глянул на Джексенбе, который, отвернувшись, обозревал голую степь, опомнился и скопировал его осанку.

– Нельзя мне было вместе с караваном выходить из Семипалатинска. Я там часто бывал, многие меня знают. Оттуда идут другие караваны. Купцы любопытны, такую занятную новость будут передавать из уст в уста. Степной хабар2626
  Хабар – весть.


[Закрыть] далеко летит.

– И ты решил…

– Да. Договорился с Мусабаем-караванбаши, с полковником Гутковским. Собственно, Карл Казимирович приезжал ко мне в Верный и проводил через Капал почти до Аксу дожидаться каравана. Там я жил у Гирея, верного человека, несколько дней. Это он побрил мне голову и прятал в своей юрте. Из-за меня задержался, когда весь аул откочевал в горы. Больше я не мог злоупотреблять его преданностью. И так уж по моей милости он лишился трёх лошадей.

– То есть?

– Ворьё, – коротко пояснил Чокан. – Людей осталось мало, весь скот не доглядишь. Слушай, – неожиданно сменил он тему, – у тебя карта есть? Здешних мест? Ну, хоть какая-нибудь?

– Есть.

Поручик сразу повеселел:

– Дай посмотреть.

– Смотри, – указательный палец упёрся в спину Джексенбе.

Чокан нахмурился и замолчал.

– Мой тамыр здесь не заблудится ни ночью, ни в пургу. А ты, видно, заблудился. Говоришь, был на Аксу, направлялся в Семипалатинск, а очутился в противоположной стороне. Как тебя понять?

– Вблизи дорог не заблудился бы. А у меня при себе никаких документов, все казённые бумаги забрал Гутковский, даже подорожную. Без них запросто схватят казаки и представят в приказ как бродягу. Нельзя себя обнаружить, да ещё в таком виде, наделать шуму.

– А в степи безопасней?

– Нет, конечно. Сам знаешь. Я и здесь-то оказался по милости карачей. Ердиген, киргиз из каркаралинского округа, тот, что был со мною…

– Которого убили?

– Да. Сказал, что проведёт меня горными тропами.

– Понятно. Напоролись на туркмен. А те уже увезли тебя невесть куда, так что ты запутался. И если бы мы на вас не наткнулись…

Фраза повисла в воздухе, никто не решился её продолжить. И так было ясно. Варианты, правда, были, но один другого хуже, и выбирать не хотелось. Некоторое время ехали молча, слушая, как надрывается голосистый жаворонок, жужжат снующие туда-сюда крылатые козявки, шумит налетающий порывами ветер.

Наконец, Чокан тряхнул головой, отгоняя невесёлые мысли:

– Ну, теперь ты просвети меня, златокудрый батыр Козы-Корпеш, куда мы путь держим?

Джексенбе лукаво взглянул на побратима, разулыбался. Он сам рассказывал ему ночью у костра это народное предание, красивую и грустную легенду о двух влюблённых. Ещё тогда в горах, когда познакомились. Не пел, просто так рассказал.

– Не зови меня так. Какой из меня Ромео? Да и Джульетты у меня нет.

– Наоборот! – ухватился за внезапную догадку Чокан. – Такая удача! Киргиз Козы-Корпеш был златокудрым. Как ты! Назовём тебя его именем, и все вопросы о цвете волос отпадут сами собой. Легендарного батыра знают все! И всем будет понятно, почему тебе дали такое имя.

Баюр прилива энтузиазма от идеи поручика не ощутил. Она показалась ему шитой белыми нитками. Для наивных дурачков или блаженных. Если только парень не решил позабавиться розыгрышем. Ха! Нашёл простачка! Он холодно и чеканно осадил разошедшегося мифотворца:

– Имена дают младенцам, а у младенцев на голове цыплячий пух. Какого цвета будет шевелюра, догадаться трудно.

Однако Чокана ничуть не смутил «железный» аргумент оппонента, напротив, азарт легендарной стряпни получил подпитку и извергнулся на волхва подробностями национальных обычаев.

– Имя, данное при рождении, иногда заменяется потом другим. За какие-нибудь заслуги, проявленный нрав или выдающуюся внешность, – знаток степных традиций с трудом сдерживал горячечное возбуждение, говорил с расстановкой, стараясь придать своим словам вес. В таких случаях киргизы всегда обращались к жизненным примерам, звучащим дико для слуха европейца (вроде объяснения внезапной смерти бесстрашного барантача, который отправился в набег не на жеребце, как полагается, а на кобыле, за что разгневанные арвахи2727
  Арвахи – духи предков.


[Закрыть] и забрали его душу). И примеры эти принимались как неопровержимые доказательства вины или правоты. – Вот, скажем, мне при рождении дали имя Мухаммед-Ханафия, а мама звала меня Чокан, Чоканым. Это прозвище и стало настоящим именем. И такое случается сплошь и рядом.

Баюр задумался. Идея была не лишена привлекательности. А в зеркале Востока выглядела наивно-естественно, в порядке вещей, ничуть не являясь исключением. Бритую голову, конечно, можно спрятать под малахаем, но в дальнем и трудном путешествии будет ли возможность постоянно заботиться о бритье? А ведь щетина непременно полезет, презирая всякую маскировку. И цветом она будет отнюдь не чёрным. Он взглянул на поручика, оценивая овал его азиатского лица и всех прочих достопримечательностей на нём в сравнении со своими. Не такие уж у него выдающиеся скулы – иные европейские типы скуластостью и круглолицестью его превзойдут с лёгкостью. Цвет? Белолицых киргиз хоть отбавляй. Да это и не проблема. Летнее солнце совершенно бескорыстно подарит коже любой оттенок смуглости, вплоть до гончарного. Нос прямой, глаза большие, не узкие… Ага! Вот он, главный признак азиатчины – наплыв верхнего века, вытянутый параллельно брови!

Джексенбе, заметив, как оценивающе разглядывает тамыр монгольское лицо, решился высказать своё мнение по поводу безумной затеи, с которой он никак не мог смириться:

– Джок! Ничего не выйдет! Не похож!

– Это мы ещё посмотрим, – уступать сомнениям Баюр не собирался. Надо искать выход, а не сдаваться, споткнувшись на первой кочке. Маскарадного опыта у него предостаточно. Правда, изображать француза или поляка не в пример проще. Зная язык, конечно. Тип лица подправлять не надо.

– Вы мне так и не сказали, куда меня тащите, – напомнил Чокан.

Джексенбе с удовольствием повернул разговор от опасных замыслов к привычной и понятной дорожной теме:

– Через два дня будем в Капале.

У поручика вытянулось лицо:

– Так далеко? – потом он помрачнел и решительно заявил: – В Капал мне нельзя.

– Проводим туда Джексенбе, – успокоил его волхв, – а сами поедем по безлюдью.

Впереди слева показалась красновато-сизая проплешина, за ней рваными лоскутами стелилось травяное одеяло и проваливалось в овраг, из которого слышалось журчание ручья. Баюр натянул поводья и свернул в его сторону. Спутники спокойно отреагировали на его манёвр. Пусть проверит, что там, и, не меняя направления, продолжили неспешно свой путь.

Овраг был неглубоким, поверху поросшим травой, а внизу глинистым. Тянулся он далеко и пропадал из поля зрения за очередным поворотом. Спрятаться в нём человеку, тем более лошади, было нельзя. Баюр собрался уже вернуться к приятелям, как вдруг шальная мысль остановила его. Он спешился и спустился на дно, к воде. Присел на корточки, вглядываясь в слоистую отмель. А что? Можно попробовать.

Волнообразные наплывы глины отличались цветом, переходя от карминно-красного и буро-коричневого к более светлым, вплоть до жёлтого и молочно-белого. Перед мысленным взором возникли глаза Чокана. Не раздумывая больше, он торопливо принялся ковырять камешком мягкую, как пластилин, почву. Достал из седельной сумки кусок сайгачьего мяса, выдавил подкожный жирок, старательно растёр с желтовато-матовой массой. Положил липкий сгусток на камень жизни и стал наблюдать волшебное насыщение кусочка грима энергией силы. Кинжал, который помог им освободиться из плена и который Джексенбе вернул волхву после разделки сайгака, занял своё прежнее место в голенище. Теперь он будет служить зеркалом. Преображение не заняло много времени. Да и сколько там нужно грима для век? Главное – ровненько удлинить наплыв.

Собрав волосы и заправив их под войлочную шапку, без которой ни один киргиз не выезжает в степь, он надвинул её на лоб и вскочил в седло.

Догнав своих спутников, поехал рядом, не говоря ни слова.

– Ну, что там? – повернулся к нему Джексенбе. И замер с раскрытым ртом…

Чокан, увидев его перекошенную физиономию, объехал карабаира и тоже заглянул в лицо волхва. После минутного замешательства он принялся безудержно хохотать.

– Великая сила искусства! Какая там белая ворона! Чистокровный, породистый степняк!

Между приступами смеха он умудрялся вставлять язвительные комплименты:

– Да ты настоящий лицедей! Какого актёра потеряла в тебе большая сцена!

Баюр принимал восторги зрителей невозмутимо, как восточный философ. Нахлобучка на веках была непривычна и тяжеловата, тянула вниз. Но глаза закрыть он боялся, чтобы грим (самодельный же!) не осыпался, не потрескался. Однако ради эксперимента стоило. Он попробовал, поморгал, приводя веки в движение. Ничего, держится! Жир ли тому виной или камень жизни, а может, и то и другое – спасибо им!

Остынув, Чокан внимательно осмотрел предмет насмешки и похвалил уже по-настоящему:

– Потрясающе! Вот уж не думал, что главное сомнение в твоей киргизской крови будет так легко устранить.

Зато приуныл Джексенбе. Теперь тамыра отговорить от бредовой затеи нечего и пытаться. Впрочем, и раньше надежды на это было мало. Тогда остаётся одно – помогать.

Солнце начинало припекать. Ветер не приносил прохлады, только сушил горло, и жажда всё сильнее одолевала. Всадники уже начали посматривать по сторонам, отыскивая укромное местечко для привала, чтобы вскипятить чай и сделать передышку. Наконец, глазам открылась низинка с кучкой кустарников. Выбирать особенно было не из чего, решили развести костёр возле них. Хоть какое-то прикрытие. К тому же в ложбинке, огибающей кусты, проложил себе дорожку ручей. Кони сразу припали к воде, их разморило не меньше людей.

Поблизости нашлось немало сухой травы, обломков прошлогодних сучьев, камней, чтоб соорудить очаг. Баюр вручил Джексенбе огниво, оставляя его попечительству приготовление кипятка, а сам отправился искать подходящую зелень для заварки чая. Вернувшись с травками, он застал приятелей за оживлённой беседой на киргизском. У обоих в руках были прутики с наткнутыми кусками сайгатины, которую они разогревали на костре. Это всё, что у них было из еды. После ночной трапезы они хозяйственно порезали оставшееся мясо и запаслись в дорогу. Волхв бросил траву в закипающую воду и прислушался к разговору. В языке он разбирался плохо, но суть тем не менее уловил. Речь шла о взаимоотношениях киргизских родов. Он слышал их названия: албаны, дулаты, бугу, чирик, сарыбагыши и другие. Кайсаки, живущие на огромной степной территории, делились на три орды, или, как они сами называли, – жуза: Малый, Средний и Старший. И каждый жуз состоял из нескольких родов. Их история была запутанная и изобиловала то кровопролитной враждой, то взаимовыгодными союзами одних родов против других. Разобраться в этой изменчивой степной политике, которая возносила одних и низвергала других, сегодня устанавливая одну иерархию, а завтра – противоположную, было под силу не прежде, чем голова лопнет. Однако Чокан и Джексенбе понимали друг друга с полуслова, громоздя гималаи имён отшумевших веков, с высоты которых нынешнее было видней и понятней. Для них. Беседа в равной степени занимала обоих. Волхв, правда, отметил про себя, что поручик больше расспрашивает, делая себе зарубки на память, свои умозаключения тоже высказывает, но далеко не все. Потом, когда Баюр спросит его, чего он извлёк из этой беседы, Чокан откровенно скажет, что выгадывал маршрут каравана, сохранность которого зависела не только от рельефа местности, но и от кочующих по ней племён.

Пить в такое пекло кипяток даже думать было невыносимо, однако облегчение наступило почти сразу, как завершилось чаепитие. Горло перестало саднить и голове стало легко. Кусты мало давали тени, но всё лучше, чем ничего. Друзья решили, что самый зной лучше переждать здесь: сами отдохнут и коней не загубят. По вечерней и ночной прохладе они легче и быстрее преодолеют вдвое больше пути, чем в дневную жару.

Выбрав местечко поукромнее и потенистее среди кустарников, они развалились в надежде отоспаться за прошлую беспокойную ночь, а заодно авансом за следующую. Джексенбе и Баюр договорились по очереди обозревать округу и лошадей, которые облюбовали влажный бережок и мирно пощипывали травку. Чокан заметил, что волхв остротой зрения ничуть не уступает киргизу. Степняки вообще славятся отменной зоркостью. Но волхв! Кстати, очень ценное качество.

Несмотря на вымотанность и прошлую бессонную ночь, большую часть которой провели в седле, спать совсем не хотелось. Может быть, сказалось перенесённое напряжение, но заставить себя забыться никто не мог. Скопившаяся ломота всего тела скоро растаяла, отпустила, и Баюр не стал упускать драгоценного времени, возможно, последнего до встречи с караваном, чтобы прояснить связанные с ним тайны.

– Чокан, а что нам делать, когда начнётся резня? – задал он вопрос без околичностей, в лоб.

– Какая резня? – опешил тот, подскочив от неожиданности.

– Джексенбе говорил, что в Кашгаре. Чью сторону принимать?

– А-а. Ты об этом, – он снова лёг, потянулся, выгнув спину. – Торговые люди в политических переворотах участия не принимают. Их дело – купля-продажа, а под каким флагом – значения не имеет.

– Значит, перевороты… – Баюр прикрыл глаза, борясь с ощущением, что на веках лежит по монетке, какие кладут обычно покойникам. Гадостное чувство. Ладно, надо привыкать.

– Там своя история, которая тянется сотни лет, практически без изменений. Мятежи только именами отличаются, – Чокан сунул в рот былинку, надкусил и, почувствовав горечь на языке, сплюнул. Откладывать этот разговор не стоит, решил он, незнание волхвом обстановки может дорого им обойтись. – Ты знаешь, кто такие ходжи?

– Ну-у… какие-то мусульманские святоши…

– Не совсем, – улыбнулся поручик. – Считается, что они потомки Магомета, их авторитет для верующих не знает границ. Никто из смертных не смеет поднять на них оружие.

– А они? – волхв тоже потянулся, хрустнув суставами, сунул под голову руку.

– Ха! Они делают всё, что взбредёт в голову! Могут убить, могут захватить власть.

– И стать султанами?

– Нет, – опроверг поручик столь примитивный переход кочевников из одного сословия в другое. – Султаны ведут родословную от Чингисхана и его прямых потомков, и тот из них становится ханом, кого выберет народ. Тогда его поднимают на белой кошме и официально провозглашают правителем.

– Ты ведь тоже султан? Белая кость? – и чего бы ему не дождаться выборов, чтобы взлететь на пирамиду власти? Управлял бы степным народом вместо того, чтоб лезть на рожон в чужих землях.

– Да. Мой дед Вали был последним ханом Среднего жуза. Потом, когда он принял подданство Белого царя, ханство было отменено, – подобрав обломок ветки, Чокан, не вставая, замахал ею перед лицом, прогоняя назойливо жужжащую муху, вознамерившуюся сесть непременно на его нос.

– Но султанов-то отменить невозможно. И их в народе по-прежнему почитают? – не уступал Баюр.

– Конечно. Но их власть светская, а преклонение ходжам замешано на религиозных чувствах. И только в Кашгаре сохранилось их древнее право на трон. Так вот, – вернулся чингизид к прежней теме, переворачиваясь на бок лицом к приятелю и опираясь на локоть. – Там ходжи по праву крови из века в век пытаются силой оружия захватить власть.

– Ты хочешь сказать: поднимают мятежи? – уточнил волхв. Нечего кружить вокруг да около, пришло время называть вещи своими именами. Он не поднимал век и чувствовал на них внимательный взгляд дотошного критика. Ничего, пусть оценивает. Впрочем, придирок к гриму не последовало, и разговор продолжился.

– Вот именно. И это многим удавалось. Но ненадолго. Китайские власти присылают войска и устраивают неслыханную резню.

– И ходжу под нож?! – не столько пожалев священную персону, сколько пытаясь уличить приятеля в противоречии, воскликнул прилежный ученик.

Но учитель, вооружённый знанием вековой истории, не споткнулся о камешек, сумел вывернуться:

– Если он не успевает сбежать – берут в плен и сдают Коканду под стражу. С кокандским ханом у них подписан договор содержать ходжей под строгим контролем. Взамен китайцы предоставили им Кашгар в качестве торговой резиденции во главе с ханским аксакалом.

– Так щедро? А у узбеков сало из ушей не закапало?

Джексенбе возмущённо всхрапнул. Ему удалось-таки уснуть. Убаюканный тихим разговором друзей, он лежал на боку с раскрытым ртом, подложив под щёку кулак.

Чокан усмехнулся и кивнул, соглашаясь с протестом сонного киргиза против неравномерной делёжки пирога.

– А ты как думал? Услуга того стоит. В ведении аксакала находятся все иностранцы, все караваны. И не только. Вообще его фигура в Кашгаре довольно значительная, и его влияние затмевает даже власть китайских чиновников. А кроме того, китайский богдыхан ежегодно выплачивает Коканду немаленькую сумму по договору.

Баюр присвистнул:

– Сдаётся мне, что кокандцы выиграли больше китайцев.

– Разумеется, – согласился Чокан, даже не пытаясь шутить. Предмет разговора и впрямь не располагал к смеху. На сей раз от знания обстановки, в которую им предстояло окунуться с головой, зависела не только их жизнь. Всего каравана. И даже больше – успех экспедиции. – Но Поднебесная согласилась на эти условия (даже закрывает глаза на явные нарушения договора противной стороной), ибо не в силах бороться с ходжами своими силами – за ними идёт народ. А с такими уступками границы Кашгарии остаются китайскими.

Баюр встал. Пришла очередь обозревать окрестности. Вокруг ничего не изменилось. Всё то же безлюдье. Та же бесконечная степь – с одной стороны, с другой – играют бликами на солнце снежные пики горных вершин. Лошади, напившись вволю и разнежившись в теньке, лениво пощипывали травку. Рыжая Чокана вообще легла брюхом на сыроватую отмель ручья.

Не отрываясь от созерцания вида безмятежного пространства, волхв прилежно продолжал расспрашивать, восполняя недостаток восточного образования, которое очень скоро может пригодиться:

– Выходит, кашгарцы…

– Уйгуры, – вставил недостающее звено Чокан. – У них тоже есть деления на роды, племена. Но в целом народ зовётся уйгурским. Я немного изучал уйгурский язык.

– Ага, – принял к сведению ученик. – Значит, они боятся китайской резни, а ходжи их не трогают?

– Какое там! Лютуют и те и другие! – сгоряча он повысил голос, и Джексенбе, чутко отреагировав, что-то заворчал невнятное, тем не менее не просыпаясь. Поручик вздрогнул от своей неловкости и снизил тон почти до шёпота: – Но в отличие от китайцев-иноверцев ходжи не просто правоверные, а потомки Пророка. Всё, что они делают, священно! Китайцы (они в основном буддисты) боятся их убивать только из страха народной войны и гнева Коканда, который силён. Ссориться с ним они не хотят, – задумался на секунду, поправился: – Правда, был один случай. Казнили пленного Джангир-ходжу. Кстати, из всех – самого разумного и любимого народом.

– И что?

– Им пришлось сильно раскошелиться перед ханом, унижаться и оправдываться, согласиться на новые привилегии аксакала в Кашгаре. Оплошность удалось замять, но проклятие Пророка над ними осталось.

В отличие от мусульман волхв в проклятие Пророка не верил, но тем, кто жил на пороховой бочке, не позавидуешь:

– Бедные уйгуры. Так и живут под Дамокловым мечом? В постоянной резне и кровопролитии? С какой бы стороны ветер ни подул – они козлы отпущения.

– Некоторые бегут в Семиречье, – вздохнул поручик. – Даже в Верный. Но большинство остаются на месте.

– А если снова придёт ходжа?

– Они встанут на его сторону. Не могут не встать. Даже аксакалы не могут противиться воле Магомета.

– Так. Какие ещё пробелы в моей одуревшей башке остаются дырявыми? Латай, коли начал, – волхв сел на прежнее место, догадываясь, что занавес, скрывающий загадочную нездешнюю жизнь, отдёрнут не целиком, а только приподнят его краешек.

– Последнее восстание было год назад. Его возглавлял Вали-хан.

– Твой родственник что ли?

– Типун тебе на язык, – возмутился ханский внук. – Случайное совпадение имён. Так вот. Восстание было подавлено. Как всегда – кроваво. Ходжу выслали в Коканд под стражу.

– Поня-атно… Европейцам ход туда перекрыт по этой причине?

– В первую очередь. Англичане, к примеру, не прочь вмешаться во внутреннюю политику Поднебесной и прибрать к рукам прилегающую к Индии территорию.

– Ничего не скажешь, уютное местечко ты выбрал для прогулки, – подковырнул Баюр, издевательски ухмыляясь.

– Предлагаешь закрыть глаза на беспокойных соседей степи, завести гарем и наслаждаться жизнью?

– А что? – притворно ужаснулся волхв. – Не завёл ещё? Неужто не женат? Отпрысков аристократов, я слышал, обручают ещё с колыбели.

– Ну, мало ли! Жену себе я выберу сам. А дочь Джантюрина из Малого жуза… колыбельная невеста… обойдётся. В женихах недостатка нет.

Баюр, словно обрадовавшись проступку неуязвимого всезнайки, злорадно припечатал его недостатки. Даже со вкусом перечислил:

– Сразу видно султанскую породу: коварный сердцеед, обольститель, многожёнец!

При всей комичности обвинений Чокан тем не менее, прежде чем расхохотаться, протестующее изумился:

– Да у меня нет ни одной жены!

– Но ведь мечтаешь! – услышал он в ответ резонное разоблачение.

Приняв условия комичной дуэли, поручик состроил надменное лицо, ужав глаза до щёлочек, и высокомерно обронил:

– Мечтают Маниловы. Я намерен возделывать свой сад, где все розы мои, – и нахально подмигнул: – Берегись. Это заразно.

– У меня от восточного разврата прививка, – парировал волхв, не моргнув глазом.

Завозился Джексенбе. Приглушённый смех ли его разбудил или доза отдыха, необходимая для восстановления сил, исчерпала себя, но он вполне осмысленно открыл глаза, пробормотал:

– Веселитесь. Опять.

– Что делать! – развёл руками Чокан. – Козы-Корпеш любит забавные сказки, как дитя – восточные сладости. Пришлось побыть Шахерезадой.

Джексенбе покосился на Баюра, пытаясь по его лицу понять, есть ли хоть капля правды в шутке султана. Но тот выпад поручика пропустил мимо ушей. Кроме имени, которое теперь ему придётся носить и на него откликаться. Оно царапало слух и было похоже на скалистый отрог. Чтобы привыкнуть к нему, нужно взобраться на эту вершину, но и тогда нет гарантии, что путь оказался верен. Волхв сдвинул брови и пожал плечами. Киргиз истолковал его жест по-своему: султан в обычной своей манере строит насмешки. Киргизская мудрость права и на этот раз: «Голове откуда беда? От языка».

Однако голова Чокана придерживалась иного мнения, чем киргизская мудрость, проверенная веками. Она надеялась, что именно язык её выручит, когда припечёт. Вроде той пресловутой кривой, на которую уповают русские. Имя Козы-Корпеша заставило его пристальнее присмотреться к волхву, из которого надо было слепить киргиза. Да так, чтоб никто не усомнился. Иначе… Разоблачать легче, чем обман выдавать за истину.

– Джексенбе, – обратился он к опытному эксперту, изъездившему степь вдоль и поперёк, – тебе не случалось видеть голубоглазых киргиз?

– У кара-киргизов2828
  Кара – чёрный. Так кайсаки зовут киргиз, живущих за Иссык-Кулем у Китайской границы и дальше, среди уйгуров, за то, что они не имеют своих султанов, т. е. белой кости. Русские зовут их дикокаменные, китайцы – бугу.


[Закрыть] видел. Их зовут хакасами или чон-уйсунями2929
  Чон – большой.


[Закрыть]. Волоса красные. Рост… – он встал и поднял руку над головой, отмеряя высоту, но тут взгляд его упал на Баюра, а рука зависла вровень с его лбом, и Джексенбе, догадавшись, к чему клонит султан, прикусил язык…

– Молодец! – похвалил Чокан. – Ценю твою приметливость и память! – и оборотился к волхву: – Ну, что? – в голосе звучало торжество. Будто он лично сию секунду изобрёл новый киргизский род специально для маскировки Баюра. Тот усмехнулся. – Будешь сары-уйсунем3030
  Сары – рыжий.


[Закрыть]! Так зовут хакасов, в которых живёт и киргизская, и уйсуньская кровь. Между прочим, род уйсуней древний. Учёные относят его появление ко второму веку до нашей эры. К югу от Иссык-Куля у них было могущественное государство. Вот так! А письменные источники говорят, что в разные времена голубоглазые жили и в Кашгаре, и в верховьях Енисея. Рост подходящий. Нос прямой, как и положено, разрез глаз…

– С языком беда, – вставил волхв.

– Та-ак… Вот это уже серьёзно. Я вижу два выхода. Либо научить тебя болтать по-киргизски за оставшийся путь (благо, немного ты уже знаешь), либо… придётся прикинуться глухонемым.

– Одно другому не мешает, – рассудил Баюр. – Можно и прикинуться, и научиться.

Внезапно вспыхнувшая идея восхитила поручика. Какие возможности открывались! Дух захватывало! Всё видеть, слышать, когда разговор ведут без опаски быть понятыми, знать, кого и чего следует остерегаться… Но! За кем шпионить в караване? Тратить усилия на притворство, теряя выгоды общения. К тому же навлекать излишние подозрения: глухонемой купец – невиданная птица. Какой караванбаши согласится взять с собой мало того что «исключение», да ещё калеку в трудный путь, доверит коммерцию? Как он будет торговать, заключать сделки? Привлекать к себе излишний интерес и недоверие не входило в их планы. Потеряешь больше, чем приобретёшь. Пришлось скрепя сердце отказаться от заманчивого предложения.