Текст книги "Термитник 2 – роман в штрихах"

16. Чашка чая

Он разбил любимую чашку. И его тут же разбил инсульт. Говорила же мама: никогда не мой посуду, для этого жена есть. Но ему очень хотелось есть. Вышел на кухню, а там, как всегда, вся посуда грязная, чаю не попьёшь.

А жена спит и в ус не дует. В полном смысле. Потому что у неё давно появились тёмные усики над верхней губой, как у её бабушки ассирийки. Видел же, когда женился, её родню. Думать надо было! А сейчас поздно. Язык во рту окаменел, позвать жену он не мог. Его резко качнуло, и он намеренно упал боком на гору посуды в раковине. Тарелки соскользнули на пол, загремели, но разбудили только любимую охотничью собаку. Она заскреблась в дверь кухни, а потом громко залаяла, чего с ней в доме никогда не бывало. На этот лай и приползла его тучная, заспанная жена и вызвала скорую.

Скорая приехала не скоро. После долгого лечения он уехал в военный санаторий в Пятигорск. Там физиотерапевты научили его ходить заново и не ходить под себя. Дома он теперь мог вполне нормально держать в левой руке чашку с чаем. Правая осталась в норме. И хорошо, что речь не восстановилась. А то бы он высказал наконец-то жене всё, что накопилось за многие годы. Напомнил бы, как не спал ночами, меняя мокрые пелёнки сыновьям. А потом шёл, усталый и сонный, дежурить на сутки в ракетный бункер, подвергая опасности весь, без преувеличения, подлунный мир.

Как в девяностые, имея за плечами два военно-технических образования, ездил на жалких «жигулях» за товаром к её ассирийской родне на юг России. И сам же потом перепродавал в Лужниках. Это когда им зарплаты по три месяца не платили. Когда полк их расформировали и всех специалистов-ракетчиков в отстойники нового капитализма отправили. И что жена сказала бы ему в ответ на это? Жалко, он только онемел, а не оглох и не ослеп. При чём тут Ельцин со своим Гайдаром? Многое от семьи зависит. Иная жена из его блестящего ума извлекла бы, без малого, академические дивиденды. И пусть бы у него теперь не было ни торговой фирмы, ни капитала на Кипре, который однажды чуть не обнулили кипрские же власти, а были бы генеральские погоны и творческие технические разработки в ракетной области.

Какая всё-таки жалость, что думать и вспоминать после инсульта он не перестал. Жизнь его остановилась не сейчас, когда разбилась его любимая фарфоровая чашка, а тогда, когда женился не по любви, а из благородства – по залёту. Сыновья, конечно, красавцы. Но в мозгах одни монеты. Может, и неплохо это. «Мать прокормят, когда меня не станет», – подумал он и уронил на белый пушистый ковёр дешевую небьющуюся чашку с чаем, купленную его слишком уж экономной женой.

17. Путь в Париж

Военный переводчик Марат Сиразиев не любил тех, кому служил и кого обслуживал переводами со всех диалектов арабского на русский и французский. Элита, интеллектуал, барский сынок с младых ногтей, хотел работать в Париже, в крайнем случае в ООН или ЮНЕСКО, а вот поди ж ты, влип, женившись не на дочке нужного человека, которую ему сватали, а на яркой красавице Ларисе, троечнице с факультета славянских языков, родом из казачьей станицы на Кубани. На их московской свадьбе шумная казацкая родня, все эти тёти-дяди, братья-сёстры, сватьи и кумовья, в подпитии шумным хором затянувшие «Розпрягайтэ, хлопци, конэй!» – ввергли в шок истеблишмент дипкорпуса, коллег и сотоварищей отца и деда ослепшего от любви жениха.

А вот уж когда молодые поехали к её родне в станицу, было уже поздно пить боржоми. Лариса родила. И он оставил её «батька́м», чтобы помогли выходить якобы недоношенного семимесячного сына. Эти семь месяцев его и насторожили. Для недоношенного их младенец был слишком большим и здоровым. И сомнения в отцовстве изгрызли душу молодого дипломата. Дом в станице оказался приземистым и небольшим. Но рядом с ним уже поднялись под крышу стены нового дома, строящегося на валюту, заработанную Маратом в его первых заграничных командировках. По двору важно ходили гусак с гусынями да петух с хохлатками.

Посмотрел Марат на это хозяйство из окна своего «мерседеса», да и газанул до Краснодара и до Москвы без оглядки. Только его и видели. Видели-видели потом в парткоме, уже на излёте советской системы, где с него успели снять стружку за развод и в наказание отправили на службу в нищую арабскую страну, где жили не народы, а племена, тысячелетиями воюющие между собой. «Это же не люди, а зверьки! Они ничего не знают и не умеют – только убивать», – с тоской думал молодой военный специалист и блестящий переводчик, совершая намаз в полуразрушенной мечети на окраине пустыни. Хотя где у пустыни окраина, а где начало, один только Бог знает.

То, что он принял ислам, не знали даже родители. Не знали они и того, что он уже год как был в плену. Но не у этих полудиких племён, а в плену любви к дочери местного шейха. И пустыня его сердца заросла новыми цветами – в основном опийными маками. Вот и его самого словно опием опоили. После свадьбы шейх отправил их в Париж, где молодая жена должна была закончить магистратуру в Сорбонне и где её отец подарил молодым совсем небольшой дворец рядом с Булонским лесом.

18. Псалмы могильщика

«Могильщик пел вместе со мной. Он знал католическую службу.

Он так обалдел от моего заупокойного пения, что заплакал. Думала, слезы у него от ветра, оказалось, что от молитв. Пела я и на латыни, и на нашем церковном. Униаты мы, у нас и то, и то в почёте. Слышу, подпевает. Хотя ведь привык хоронить. А сердце не окаменело. Жаль, плохо английский знаю, не смогла с ним поговорить. Но общий язык мы нашли. Он и без слов понял всё, когда я стопку водкой наполнила, накрыла кусочком хлеба и поставила на надгробие, как у нас в народе принято. Это не так, как у иудеев: камень нужно на могилку класть – так мне в Иерусалиме сказали. У нас с языческих времен мёртвых кормят, потому что не верят в смерть, наверное. Могильщик потом и выпил со мной и пирожком закусил, не побрезговал, хоть и местный. Он ведь и не могильщик вовсе по большому счёту. Смотритель этого закрытого кладбища. Скучно ему тут, это я и без слов поняла. Когда пришла, номер могилы ему показала, от руки написанный. Он и потащился за мной, прихрамывая, аж на самый дальний край. Тут и был похоронен мой Володя, старший сын. Его не просто машина сбила. Его сначала впечатало в стенку дома, а потом, вторым заходом, нанизало на железные штыри ограды полуподвальной квартиры, каких много в центре Лондона. Сама теперь это видела. Ходили мы туда, где мой сын искал работу, а нашёл свою смерть. Женщина, немолодая уже, а туда же, за руль. Сказали нам, что она со стоянки возле английского храма по ошибке включила заднюю передачу и рывком задний ход дала. А он просто на тротуаре стоял, у заборчика этого со штырями, острыми как копья. Сын с автобусом туристическим приехал, да и остался в Лондоне нелегально. Тогда многие так делали. С Украины мы, из Мукачево. Никакой работы там давно уже не стало. Вот только сейчас, почти через десять лет, смогла добраться до него. Его тогда церковь английская похоронила, возле которой это случилось. А у меня тогда ни паспорта зарубежного, ни денег. Но младший подрос. Поработал в Польше, теперь это свободно. Купил мне всё: и паспорт венгерский – дед у меня был венгр, и билет. И сам со мной поехал. Вот он идёт. Ходил за цветами, чтоб посадить. Этот наш могильщик, что пел псалмы со мной, сказал ему, поливать их будет. Хорошо тут у вас. Кладбища зелёные, ухоженные. Уходить не хочется…»

19. Пуанты

Что нашли в кармане у арестованного? Кружевной носовой платок с инициалами убиенной. Она лежала тут же в комнате, на ковре, неловко подвернув ногу под себя в позе, которая показалась судмедэксперту анатомически невозможной. «Она балерина. Известная, – сказала соседка, вызванная в качестве понятой. – Да эти балетные и не так ноги за голову забросить могут!» – добавила неприязненно. Юноша, почти мальчик, не мог стоять, его шатало и трясло. И оперативники разрешили ему сесть. Он и сел – мимо стула. Подхватить не успели. Ударился затылком о край старинного резного комода и потерял сознание. «Кто это?» – спросили соседку. «Она говорила, что племянник. Он часто приходил. А в последние несколько дней, похоже, что и ночевал тут. Выходил рано утром, ещё до зари, выгуливал её собачку. И вот именно вчера утром он нечаянно уронил поводок, и эта балованная такса Клякса, так её звали, сбежала от мальчишки. Зря вы его подозреваете. Он очень нежный. Знаете, он даже плакал, когда собачка убежала. Я в окно видела, рано встаю. То ли её жалел, то ли себя, потому что Инга эта Воронина никого не любила, кроме таксы». Понятая подписала протокол осмотра и ушла. Судебный врач сунул мальчишке под нос нашатырь и привёл в чувство этого нежного подозреваемого в убийстве с отягчающими. Бригада уехала. И труп, и преступника увезли. Дверь опечатали. Квартира словно оглохла от внезапной тишины. И могло показаться, что мебель и вещи облегчённо вздохнули после пережитого шока. Потому что в тишине стали слышны вздохи, скрипы и даже чьи-то сдавленные рыдания. Со всей очевидностью заскрипели дверцы огромного старинного шкапа, и оттуда буквально вывалился довольно большой упитанный мужчина. Он с грохотом упал на голый паркет, ведь ковёр увезли вместе с балериной и пятнами крови как главный вещдок.

Соседка снизу, та самая, что была понятой, услышав шум в опечатанной квартире, тут же позвонила участковому, благо он жил в том же доме. Печать на двери оказалась нетронутой, но из-за нее слышались странные, клокочущие звуки. Это рыдал отец нежного мальчика, обнимая пуанты Инги Ворониной. Он так и выпал с ними в обнимку. Да, убил, в страшном гневе, потом струсил и спрятался, когда услышал скрежет ключа в замке. И теперь он оплакивал и жалел и убитую им балерину-педофилку, и жалкого, глупого своего мальчишку, и самого себя – в первую очередь.

20. Полнолуние

Искали. Искали. А найти так и не смогли. Все знали, что он любил ездить на рыбалку в дальнюю тихую заводь именно в полнолуние. Всегда один. Остановить его было невозможно. Да и некому. Большой начальник в военном ведомстве, он мог так распределить дела, так расставить по важным точкам преданных ему подчинённых, ждущих от него за верность повышения по службе, что в ночь полнолуния мог отключить спутниковую связь и исчезнуть с горизонта без особых последствий. За ним стеной стояла военная династия: отец и братья – высший офицерский состав, если что. А что – что? То, что он с детства был полнолунным лунатиком, семья не просто скрывала от посторонних. Даже от жён! Не говоря уже о дальней родне и сослуживцах. Это был своего рода семейный заговор во имя продвижения их клана на высокие этажи госструктур. Но даже семья не знала всей правды. Не знала, насколько всё сложно и непредсказуемо в душевных глубинах их сына и брата. Настоящий «оборотень в погонах» – он видел себя в полнолунных видениях то матёрым волком, то хитрым лисом, то зайцем русаком, за которым гонятся именно эти лисы и волки. То клыкастым диким вепрем, то гордым самцом оленем в пору гона, забившим копытами соперника. Как потом оказалось, начальника соседнего отдела, на должность которого сам когда-то претендовал. Да так ведь и занял эту должность после внезапной смерти не старого ещё генерала, лоб которого на похоронах был покрыт широкой лентой с изречением из Писания, закрывшей глубокую вмятину на лбу, у самого виска, странно напоминающую по форме след копыта.

В ночь исчезновения полнолуние было особым: невероятная красная суперлуна. Такая бывает раз в столетие. Об этом астрономическом событии уже много дней истерически трындели все мировые СМИ. Как ни прячься, как ни таись, а шило в мешке не утаишь. Запоздалый рыбак видел странное и списал потом это видение на палёную водку, купленную на станции Пузыри. Он видел, как высокий, совершенно обнажённый человек… шёл по воде! Огромная красная луна словно катилась перед ним, расстилая по озёрной глади багровую ковровую дорожку, чётко видную на тёмной заводи реликтового озера, где по ночам ловились такие крупные щуки, жерехи и пудовые сомы! И случилось непоправимое: рыбак испуганно завопил, и голый, которому до другого берега оставалось рукой подать, вдруг словно оступился, развернулся всем телом, сделал шаг назад и внезапно провалился в чёрную водяную, безлунную бездну. И исчез навсегда с пьяных глаз единственного очевидца, которого никто никогда не нашел бы, не разболтай тот на весь лесной посёлок о своём видении. Об этой заводи на озере знал только младший брат лунатика. Но он в это время был в командировке в Сирии, в зоне боевых действий. Вернулся в Россию зимой. Стояли крещенские морозы. Озеро было покрыто льдом. И все же поисковая группа военных специалистов-разведчиков нашла кое-что в глубоком сугробе под заснеженными ивами. Это был тщательно сложенный генеральский мундир и прочие личные вещи, совершенно задубевшие на морозе. Важная находка для сверхзасекреченного военного ведомства. Нашли там и записку: «Сегодня видел себя рыбой. Не распознал, какой именно, но большой и глубинной, это точно. Ну… я пошёл…» Военные начальники с облегчением вздохнули: значит, не сбежал на Запад, значит, не выкрала его иностранная разведка. Утонул и ладно. Лишь бы секреты своего лунатического хождения по воде не продал и никому не выдал.

Но главное, что пьющего рыбака под это дело выпустили из психушки, где он долечивал свой хронический алкоголизм. Сочли его вполне здоровым.

21. Прототип

Как это делается: автор пьёт чай, глядя в сад на цветущие розы. И вдруг в голове возникает образ полуголого, неряшливого мужчины на разобранной и неопрятной постели. И становится понятным, что это очередной герой. И сами собой возникают в сознании строки: «Дрожащими от тремора пальцами он продолжал тыкать по буковкам в телефоне почти вслепую, потому что очки ещё ночью завалились под кровать и достать их оттуда он при всем желании не смог бы. Приходится ждать рыжую Люську. Она вот-вот откроет дверь своим ключом. И очки подаст, и в туалет сводит, и постель поменяет, и чай крепкий заварит. Такой, как он любит, крепчайший, почти чифир, из трёх элитных сортов, доставленных по Amazon из Германии, где его пьют только понимающие в этом толк арабы. Интересно, почему это почти все Люськи в его жизни были рыжие? Эта уже пятая, если считать ещё и рыжую кошку Люсю. Была и такая когда-то. Когда была семья. Бездетная, правда. Но ведь семья же». И вот тут автор задумался. Но не одумался, а продолжил: «Люська явно опаздывала, и ему пришлось, вцепившись в ходунки, самому дойти до туалета. Что с ним случилось, таким, казалось бы, нерушимо здоровым, он так и не осознал, продолжая ежедневно натюкивать в смартфон свои юморески для дуэта популярных смехачей. Методом тыка в плоский экран он отправлял им очередной скетч. И тут же телефон послушно брякал, оповещая, что деньги за его работу пришли на карту. Оказалось, что физическая немощь, сокрушившая его тело, не повлияла на способность творить смешное и прикольное.

Мужчина дошёл уже до прихожей, как вдруг увидел, что входная дверь приоткрыта. Это было так необычно. Люся была очень аккуратна во всем, служила ему без нареканий. Некое смутное беспокойство заставило его выползти на шатких ходунках на лестничную площадку. Он совершенно не знал, что делать дальше. Лифт был на ремонте, и самому спуститься с пятого этажа не представлялось возможным».

Не знал, что дальше делать с этим героем, и автор. Он вышел в сад с кружкой крепкого сладкого чая, увидел сияние листвы, услышал её шелест и с досадой подумал(а): «Ну почему нельзя просто жить! Любоваться и наслаждаться жизнью, каждой её минутой! Ну, зачем ему(ей) этот нелепый, одинокий дядька?! У него и прототипа-то никакого толком не было!» А с другой стороны, автору самому было интересно узнать, предположить или догадаться, куда это подевались рыжая домовитая Люська. И главное, как она могла забыть в замке связку ключей, гроздью свисающих, как заметил герой, а с ним и автор, снаружи обитой металлическим листом двери…

22. Из жизни троллей

Оставшись без работы задолго до пандемии, Олег Садовников перешёл на дистанционное обслуживание некоторых полуофициальных сайтов, устроившись работать там троллем по обслуживанию интересов заказчиков в социальных сетях. Его компьютерный талант оценили и монетизировали невидимые виртуальные хозяева. И он за пару лет прилично заработал и вложил деньги в элитное жильё, ибо после развода с Полиной остался практически «без порток». Он знал, что помешательство его бывшей жены на здоровом образе жизни, агрессивное вегетарианство, отвратившее от неё нескольких мужей и возлюбленных, предполагают полное отсутствие интернета и спутниковой связи. Только простой кнопочный телефон без геолокации. Но где она сейчас, он мог легко догадаться: в их первой испанской квартирке на побережье Андалусии, отошедшей ей по суду. Её страсть к бегу на длинные дистанции по твёрдой песочной полосе бесконечного пляжа, что может быть привлекательнее для этого безумия под ужасной, на слух для нормальных людей, аббревиатурой ЗОЖ! И Олег с удовольствием создал в Инстаграме, Фейсбуке и Телеграм-канале сразу несколько заказных ложных аккаунтов на имя Полины Градской. Все равно она его не увидит. А ему это нужно для работы. Заказали ему её. Потом, когда шум в сети поднимется, что Градская – «штучка гадская» – и пьёт, и наркоманит, она уж точно никого не заманит в свои сети. Он догадывался, что анонимный заказ поступил от жены нового хахаля Полины. Ну, значит, заслужила. Ему ли не знать.

И никому не надо знать, как он долго и безуспешно лечился от импотенции после долгого, разорительного развода, пока случайно не встретил на своей же лестничной площадке рыжую Люсю, медсестру, работавшую сиделкой у соседа-писателя, которого полгода назад разбил инсульт. Люся возилась у соседской двери с большой связкой ключей, он вышел на шум, решил ей помочь. А в результате помогла ему она: полюбила, обогрела, накормила и вернула ему мужскую силу. Может, тестостероновые таблетки помогли, а может, просто любовь и забота с жареным мясом впридачу, ну очень вредным для здоровья, согласно, будь оно неладно, этому новомодному ЗОЖ.

И пусть эта его бывшая бегает теперь сколько хочет, пусть не ест ничего съедобного и морит голодом очередного сожителя. Ему хорошо и уютно с рыжей Люсей. А уж той-то как подфартило: переехала к любовнику, и клиент рядом, в соседней квартире, не нужно время на дорогу тратить, в подмосковных электричках трястись! Так что этот ужасный ЗОЖ и ей пошёл на пользу: подарил заморыша, а на выходе очень даже ничего из себя мужичок получился. Вполне пригодный для улучшения демографической ситуации в стране. А тролль он или не тролль, главное, нас с ним теперь не тронь!

23. Пойми меня

В перестройку, но ещё до перестрелки, их вечерняя газета набрала невиданную популярность в городе, где жителей было давно уже больше миллиона. Газету выписывали, её покупали. Журналисты вели смелые расследования и с дерзостью, невиданной доселе, разоблачали тёмные пятна сталинизма-коммунизма. А всё потому, что незадолго до этого газетного бума к ним пришёл новый молодой редактор. Как с луны свалился! Аня просто ослепла от его рубашек и – правда что – ослепительной белизны. Одет был всегда с иголочки. Никаких тебе джинсов-самостроков, других тогда и не было, и растянутых свитеров, как на прочей журналистской братии. Только пиджаки, галстуки, брюки со стрелкой, идеальная обувь. Хоть на обложку модного журнала. До глянцевых тогда ещё дело не дошло. Никаких Плейбоев на русском в киосках и в помине не было. Ну и влюбилась. И показалось, что впервые. Что с того, что давно была замужем за своей первой школьной любовью, и сын подрастал, скоро десять. Что толку… Оказалось, что любовный трепет, а скорее даже горячка, обходила её стороной все эти годы. Первое, что сделала, купила раскладной диван для мужа и отселила его на ночь в маленькую комнатку без окон: храпит, дескать, не даёт ей выспаться. Старинные дома в центре города строились ещё до первой мировой – с высокими потолками, чёрным ходом для кухарки и комнаткой для прислуги. Аня и родилась, и выросла в этой квартире. Отец, главный инженер номерного завода, смог получить служебное жильё, где и жил в одиночестве после смерти Аниной матери. И оставил им это родовое гнездо с весёлыми словами: «Плодитесь и размножайтесь!» Размножаться Ане расхотелось после первых же ранних родов. Её узкие бедра долго не выпускали в мир крупного младенца, он едва не задохнулся, родился с асфиксией и потом заметно отставал от других детей в развитии. Родители мужа забрали малыша в свой старый избяной дом в пригороде, да так и не захотели с ним расставаться. Получается, что всё у Ани было хорошо аж с младых ногтей. Но, как оказалось, не было любви. У неё даже температура поднималась, жар бросался в голову, когда новый редактор вёл утренние и вечерние летучки. И вокруг неё буквально все его обожали, горели перестроечным энтузиазмом и болели разоблачительным рвением. А её муж Никита готов был дежурить по экстренным выпускам и день, и ночь. В каморку возвращаться ему не очень-то и хотелось. Но «романчик завить» с молоденькими практикантками, смотрящими ему в рот, ведь он был признанное «Золотое перо» Вечорки, ему и голову не приходило. Прикипел к своей Ане чуть не с первого класса. Да и работа накрыла его с головой. А его Аня чуть не умерла от нахлынувшего на неё восторга, когда ей сказали, что главный берет её с собой в командировку на север области, где на большом химкомбинате рабочие выгнали директора и парторга и теперь выбирают «своего парня». Это было ещё в новинку, огромную страну лихорадило, но горячка распада ещё не накрыла её от края и до края. И вот ночью в гостинице ополоумевшая от гормональной атаки Аня пришла к нему в номер. День был трудным, комбинат бурлил, неостановимое производство было под угрозой полного коллапса. И Аня с редактором до седьмого пота опрашивали, записывали и посылали срочные телексы и факсы в редакцию. Вернулись почти в полночь. После душа Аня всё же влезла в джинсы, натянула короткую футболочку и, не осознавая зачем и куда идёт, без стука вошла в его номер. Как в полубреду или в тумане. Он только что вышел из ванной в полотенце, обернутом вокруг бёдер, и был хорош собой как греческий бог. Почти не удивился и сказал: «Ты всё-таки очень похожа на мальчика. И как мне жаль, что ты не мальчик… пойми меня правильно…» «Пойми меня, пойми меня…» Эту фразу он повторял и потом в карете скорой помощи, когда отвозил потерявшую сознание Аню в местную больницу. Врачи констатировали невиданной скачок давления. И диву давались, как помолодели инсульты и инфаркты в эти непростые для всей страны времена.