Текст книги "Термитник 2 – роман в штрихах"

33. Слава

Слава пришла, как всегда, неожиданно. Когда он уже перестал её ждать и уснул прямо на стуле, уронив голову на обеденный стол с остатками ужина. Засыпая, подумал: «Ну сколько можно… управы на неё нет…» Уже почти в полночь Слава тихонько щёлкнула входным английским замком, сняла туфли на модной пробковой платформе и на цыпочках прошла в спальню. Но не рассчитала расстояние, и он, очнувшись, цепко схватил её за руку и притянул к себе. «Ну, и чего тебе не хватает, – спросил сиплым спросонья голосом. – Что не так? Почему надолго исчезаешь и шляешься неизвестно где? Неужели все они лучше меня?» Она попыталась освободиться, но неудачно вывернула кисть руки и вскрикнула. «Что? Больно? А думаешь, мне не больно? Когда же ты поймёшь, что ты не просто мой менеджер по пиару, а талисман – вместе со своим именем!» Слава зажмурилась от боли, но промолчала.

Когда он проснулся, Слава лежала на шёлковом голубом ковре со свернутой набок шеей. И не дышала. В уголках рта видна была засохшая пенка странного оранжевого цвета. Что произошло этой ночью в квартире некогда знаменитого актёра, не смогла определить даже судебная экспертиза. Установили, что огромная доза снотворного в початой бутылке водки не дала бы ему возможности проснуться и совершить преступление. Нелепый и странный выверт головы погибшей объяснили её внезапным и неудачным падением.

Но именно загадочная смерть юной и прекрасной Вячеславы Роговской в квартире полузабытого актёра принесла ему настоящую славу. Много месяцев все ток-шоу на ТВ были посвящены этой громкой истории. Вопросы задавались одни и те же: что могло заставить столь юную красавицу не просто работать на это испитое чудовище, но ещё и жить вместе с ним! Следствие определило это по огромному шкафу с её личными вещами, а так же с атрибутами жёсткого садо-мазо: плётками, ошейниками и кожаным бельём с железными шипами. Слава, да, Слава… жалко, конечно… но работу свою знала хорошо. Даже смертью своей его прославила.

34. Мальчики

«Мама, а откуда ты нас взяла, если всё время живёшь с тётей Линой? И зачем тебе мы с братом, если ты мужчин не любишь?» – это он спросил её в третьем классе. И она не растерялась. Готова была, как ей казалось. «Знаешь ли, Миша…» – «А я не Миша. Я Сеня! Ты потому нас и путаешь, что мы тебе не родные, да?». И вот тут она заплакала. В это трудно было поверить, но этих близнецов родила она сама по договору с бездетной парой, чтобы уйти от родителей и купить, наконец, квартиру для себя с Линой. Они подружились с ней насмерть в последних классах школы. И никто им больше не был нужен. Кроме этих крепеньких, как пеньки, шкодливых мальчишек.

Деньги за близнецов ей тогда выплатили, а забрать не захотели.

Богатый дяденька к тому времени родил девочек-двойняшек от секретарши, бросил бездетную, совершенно спившуюся жену и уехал из страны. Но, да, да, да… деньги ей выплатил сполна и акции на их имя положил до совершеннолетия. Процентов с акций хватало на многое. Дети ни в чём не нуждались. Лина закончила технический вуз и работала. А она, Вероника, увлеклась материнством. Отдала детей в испанскую школу у Никитских ворот. Водила мальчиков на плавание, на гитару, на танцы фламенко. Ведь отец их жил в Испании, вдруг захочет их потом к себе позвать, а они уже почти готовые испанцы! Сюрпри-ии-з…

Что там случилось со временем, почти никто не понял. Что-то лопнуло, брякнуло, стукнуло. И оказалось, что двойняшки-девочки совсем и не его дочки.

И что мальчики – это единственное, что у него есть. Не зря, не зря учила она их испанскому. Пригодится при получении большого наследства.

И нужно ли что-то ещё тут говорить – или это необязательно…

35. Лев Мокрицын

И если ты уже родился с прозвищем вместо фамилии, то или смирись, или бунтуй. Допустить, чтобы его дразнили мокрицей, он не мог. Упор сделал на то, что он Лев, а значит, хозяин прайда, даже если это просто школа или факультет в институте.

Любовь там или дружба, это не для него. Только прайд из самых верных, и он глава его. Ну, то есть, банда, по-вашему, по-человечьи.

Лев ведь не терпит соперников. Без всяких колебаний он непременно уничтожит чужой помёт. Только свои последыши – физически там или ментально, без разницы, да… Ну и подросшего родного сынка, если что, изгонит за пределы своей территории… не хватало ещё… Никого не должно быть рядом сильнее или умнее его. И что в итоге?

Лев Эмануиллович Мокрицын – генерал полиции, следак по особо важным – для него самого – делам, был вызван на ковёр в отдел собственной безопасности к генералу Цаплиной, специалисту по особо личным делам оборотней в погонах. И больше его никто, никогда и нигде не видел.

Цапли они такие: им что мокрица, что лягушка – цап! – и нету. Тут вам не там! В болоте львам делать нечего. Знай своё место.

36. Нежная Жанна

Роман с самого детства был большой гурман. С тех пор, как впервые пришёл с родителями в ресторан при единственной гостинице в их маленьком шахтёрском городке и попробовал там салат «столичный» с куриной грудкой и непрожаренный кусок говядины с кровью под иностранным названием «бифштекс». Что именно возбудило его вкусовые рецепторы: незнакомый до этого вкус майонеза в салате или сладковатый вкус крови в мясе, теперь уже не объяснить и не вспомнить. И сейчас в Париже с аппетитом всасывая в себя содержимое уже второго ведёрка мидий, и тогда в Венеции, втягивая в себя сочное мясо лобстера, он не обращал внимания на то, что его жене, нежной, изысканной Жанне, явно не нравятся эти плотоядные звуки страстного поглощения пищи. Что её коробит это сопение, это похрюкивание, причмокивание, цыкание зубом. При её тонком, музыкальном слухе это было мучительное испытание. Ох, как же часто Жанне хотелось всё бросить и никогда больше не видеться с этим раздобревшим, добрым и хорошим, но таким невыносимым в житейских мелочах человеком. Вот, например, недавно он спустился со второго этажа их дома в новом костюме от Армани, в хорошей обуви от Кавалли, и в носках – разного цвета. И она заплакала не только потому, что они уже опаздывали в оперу, а потому, что один носок был розовый! Как вынести эту его вечную рассеянность, небрежность, неаккуратность, эти шумные втягивания в себя жидкой пищи и даже чая, скажите мне, как?! Только любя, любя, – сказал бы приходской священник, да где его теперь найдёшь, в пандемию, когда храм на Рю Дарю закрыт для прихожан.

А потом, сменив носки и едва успев к третьему звонку… как это забудешь… он уснул в третьем акте «Набукко», в нереально авангардной постановке модного оперного режиссёра. Сначала посапывал, потом захрапел… Хорошо, что пустые места были и впереди, и сзади. Зрители и тут, как сейчас было принято, сидели в шахматном порядке. Голоса певцов в полупустом из-за ковида зале отзывались двойным эхом, от этого стоял ровный шум, как при большом ветре, и никто не услышал, что в музыкальный фон вплетается чьё-то хрюканье и причмокивание.

Зато потом в ресторане после спектакля он оживился и заказал полкарты самых изысканных и дорогих блюд. В честь их общей подруги, исполнившей партию страстной и властной Абигейль. Именно за этим праздничным ужином излишне впечатлительная и нежная Жанна неожиданно узнала, что у её пузатенького и лысоватого Романа, признанного всеми знакомыми ресторанного гурмана, есть вкус не только к хорошей мишленовской еде, но и к хорошеньким оперным певицам. Что он, как настоящий гурман, давно снял сливки с её подружки, которой, как оказалось, совершенно наплевать, какого цвета у него носки и насколько шумно он втягивает в себя пищу.

37. Фамильное клеймо

Анжела Праведникова вышла замуж за Димона Шайтанова. И от большой любви и короткого ума поменяла фамилию. С этого всё и началось.

Вроде бы ординарное замужество. А вся жизнь так сложилась, что хоть давай ей орден за мужество!

Эти Шайтановы (шайтан их забери!) были в основном люди яркие, с кипящим темпераментом, бьющим через край. А в семье Анжелики все были тихие и спокойные, ну, сущие праведники, если не ангелы.

Тем, кто их знал, будет странно услышать, что именно эта тихая и вечно словно бы сонная жена много лет истязала своего мужа притязаниями на семейное господство. И если он хотел лететь на Фиджи, потому что там нашли неизвестный науке вид игуаны, а он работал младшим научным сотрудником в Зоомузее и хотел увидеть это чудо своими глазами, да и доклад научный потом написать, то оказывался на Занзибаре, где ничего интересного для него, как учёного, не было. Зато жена была счастлива на песчаных океанских отмелях шевелить плавниками. Не ангельский, не ангельский характер был у Анжелы. И нисколько не демонический у Димона. Один раз он её ослушался – и чем дело кончилось? Ещё до женитьбы привез из Вьетнама в печени амёбу. А потом через годы клеща притащил из тайги. С тех пор болел, не переставая. И жена со временем превратилась в усталую и сварливаю сиделку. Орала на него, когда памперсы ему меняла. Словно бесы её мучили. Праведником-то муж оказался и даже страстотерпцем. Претерпел много от жены своей, которой со сменой фамилии словно стёрли из памяти сердца добрые дела предков. И поставили новое фамильное клеймо.

38. Роберт не робот

Иногда такая радость попрёт изнутри с самого утра, аж горло перехватит. А откуда это взялось, непонятно. Ведь ничего хорошего. Гаражи их кооперативные город сносит под реновацию. И ничем не компенсирует. Оказалось, что старый отставной полковник, выдвинутый народом в председатели, оформляя когда-то общие на всех документы, что-то напутал. Главным тогда было, что им разрешили строить эти гаражи на пустыре, прямо за домами. А теперь по замыслу новых, молодых и зубастых хозяев города тут будут высотные «человейники». Роберт в ту пору, в начале девяностых, был школьником, но хорошо помнит, как радовался отец, что его загнанная «лошадка» теперь не будет ржаветь зимой в сугробах. Теперь ему самому столько лет, сколько было тогда его отцу, амбициозному учёному-технарю, сумевшему организовать на новой социальной волне своё научно-техническое ООО. Ответственность там оказалась настолько ограниченной, что все заработанные деньги сгорели во время подлого подставного дефолта девяносто восьмого года. И это обрушило отца, подкосило. Выручила всех мать, которая смогла оформить в городских структурах лицензию на частный лицей с математическим уклоном. Так они и выжили.

Сам Роберт давно уже жил в подмосковном посёлке бизнес-класса. Но родителей изредка навещал. Они так и остались жить в Крылатском, на высоком этаже.

Старость вроде бы не брала их. А тут – бабах – эти снесённые под корень гаражи. Дались они ему! – подумал об отце Роберт, который давно забыл, а то и вовсе не знал, что такое «вложить душу» в материальный объект и привязаться к нему как к живому.

Но взять отца с его проблемами на плечи и понести – он не мог.

Полнота и радость жизни распирала его широкую, накачанную грудь, несмотря ни на что. Но вот когда он припарковл свою машину у родительского подьезда рядом с машиной скорой помощи и понял, что туда загружают не его отца, а всего лишь тело…

Роберт – не робот. Сердце у него всё-таки было. Вот оно-то и взорвалось внутри. Последний инфаркт отца откликнулся в его сыне первым. До последнего ему еще предстояло дожить.

Эх, гаражи… этажи… миражи…

39. На морозе

«Ну, ладно, давай этого очкастого урода. А что, ни одной толстовки без этого дурацкого принта у вас нету? Да не знает внучка никакого Джона Леннона. У неё другие кумиры: эти жучки из Тик-Тока», – сказал здоровенный мужик в белом овчинном полушубке, притопывая валенками на морозе и не выключая мотор старенького снегохода из серии «Буран».

А ей-то, Люсе, каково в её временной торговой «палатке с обогревом», как обещали хозяева нелегального вещевого рынка. А весь обогрев оказался – обогревателем у ног.

«Давай-давай, не тяни, пока эти ваши псы-рыцари не нагрянули и не разогнали! Неспокойно тут у вас. В наших лесах безопаснее будет», – сказал мужик, командир партизанского антиковидного отряда, бывший мэр этого разрушенного пандемией промышленного сибирского посёлка, поправляя за плечом автоматическую винтовку Токарева, чтобы было удобнее снять рюкзак и достать оттуда убитого зайца. Довольные обменом, они улыбнулись друг другу, но через респираторы нового поколения улыбку было не видно.

40. Дядя с дирижабля

«Ну, мама, ну разве ты не видишь, что этот дядя словно сошёл с дирижабля! Густые усы с острыми концами и клетчатые штаны. Только котелка и тросточки не хватает. Я видел такую картинку в старом журнале в кабинете отца. Он же занимался историей воздухоплавания. Плавания, мама, в небесах… Да, ты права, он и сейчас там плавает, один, без нас.

Но этот дядя с дирижабля нам не подходит. Смешной, мультяшный какой-то. Ты же не хочешь, чтобы я смеялся над ним по утрам за завтраком. Или пуще того, боялся бы его по вечерам

Ты знаешь, я вчера ночью видел, как он рылся в бумагах на отцовском столе. Было такое яркое полнолуние, что и свет не нужно было зажигать. Я на кухню шёл за молоком. Ты же приучила меня молоко пить перед сном.

А как он туда зашёл? Ты ему разве давала ключ от кабинета? Ах, ключ в тумбочке валялся в спальне. На тебя это не похоже. Ты говорила, что кабинет отца – святыня, и ты все его записи отдашь в госархив под опись.

Я тебе слово даю, что когда стану большим, никогда не женюсь. Всегда буду с тобой. Ты никогда не будешь одна. Только давай этого дядю с дирижабля прогоним. Как не можешь? Почему?

Потому что… что? Что ты сказала? Завтра утром за мной приедут и заберут в военное училище? Но ведь у меня плохое зрение! И зубы… Папа говорил, что таких не берут в элитные военчасти! Значит, этот клетчатый постарался… Значит, ты выбрала его, мама».

Подросток замолчал, удручённо глядя в окно, за которым, напевая весёлый мотивчик, суетился и потел, переворачивая жирные колбаски в зоне барбекю, толстенький лысоватый дяденька в бриджах с подтяжками и с пышными, какими-то реликтовыми усами. Мать вышла к нему в сад.

И подросток сначала услышал их смех, а потом только одну фразу:

– Не пей вина, Гертруда… тебе теперь нельзя…

Скорая приехала через 12 часов после вызова. В новые ковидные времена это ещё быстро. Но увезли на ней, как ни странно, не мать, а этого пышноусого весельчака, нечаянно хлебнувшего из фамильного кубка, принадлежавшего некогда отцу мальчишки.

41. Русская шпионка

– Она сумасшедшая! Представляешь, она просто так не может! Ей обязательно по любви нужно!

– Ну так полюби её!

– А когда? Разъезжаемся же скоро. Заканчивается семинар.

– Ну, она, как оказалось, дружить тут со всеми собралась. Не понимает, что все мы сьехались на время из разных городов и даже стран. Какая тут дружба, одни деловые контакты. Какая любовь – случайные связи без особых последствий.

– Не скажи. Сладкая парочка – Джессика с Адамом – три года назад именно здесь впервые в койку упали. А теперь у них своя лаборатория прямо тут, в Голландии. Она ему кредиты за оборудование помогла выплатить. И он наконец-то реально воплотил свои светодиодные разработки. А она монетизировала их. И до сих пор, обрати внимание, пожирают друг друга глазами. Он все ещё коленки ей поглаживает во время заседаний.

– И есть за что! Поощрительные ласки. Ты доклад её слышал? Они претендуют на нобелевскую номинацию по физике! При её-то фамильных связях возможно всё.

– Слушай, почему в этом конгресс-центре в мужском туалете одна кабинка всегда намертво заколочена? Перерыв уже заканчивается. Дай-ка я дерну все же за ручку. Ого… кто это? Звони, звони в полицию. Или нет, сначала медикам! У них здесь на всё один номер… 112, кажется…

– Как она тут оказалась? Подслушивала? Русская шпионка или ждала кого-то? Может, у неё тут свидание с кем-то было? Мы бы все ушли, а она…

– Ну да. Не хотел тебе говорить, но я видел, как она ночью выходила из номера Адама, когда Джессика улетала на два дня к больной матери.

– Что ж ты молчал-то! Смотри, в себя пришла… ну теперь уж её спросят обо всём где надо, что она делала на этом научном конгрессе, не имея даже научной степени!

– Ну ты и мстительный! «Так не доставайся же ты никому!» Тут что-то не то и не так. Опять, скажут, эти русские учёные ещё более новый «новичок» применили.

– И не смешно даже. Врачи, смотри, уже приехали. Пойдём доклады слушать. Гляди, она уже и глаза открыла.

– Говорю же, сумасшедшая… любовь ей подавай! Вот, прям, разбежался! И запомни, нас тут не было.

– А видео камеры!! Ты что…

– Их уже два дня починить не могут. После того, как ураган электричество вырубил на всех этажах. Ты же сам в лифте тогда три часа просидел. У них вся техника полетела. Забыл, как доклад с бумажного листа читал, а не с монитора! Такого никакие русские шпионки сотворить не смогут, что сейчас в Европе с энергокризисом творится.

А что она делала в мужском туалете голландского конгресс-центра, её уже не мы спрашивать будем. Не уполномочены. Погоны не те.

42. Ария Германа

«А вот и я! Я снова с тобою, мой друг!» – с улыбкой сказал Герман и прошёл в комнату, не снимая обуви. «В Лондоне обувь никто не снимает, – смущённо пропищала Лиза. – Не принято». Её отец сверкнул из-за накрытого стола недовольным взглядом, а мать скривила губы в натянутой улыбке. «Там очень чистые улицы, – весело добавил визитёр. – Их частые дожди до блеска отмывают!» Но родителей семнадцатилетней Лизы интересовали не отмытые до блеска улицы в чужой стране, сами там не раз бывали, а отмытая репутация их беременной дочери. Её лицо уже пигментными пятнами пошло! А Германа всё нет… Но вот явился собственной персоной. Сопляк, однако, – почти синхронно сверкнуло в глазах у довольно молодых, цветущего вида, предков бестолковой дочери.

Закуска была отменная, но Герман всё равно быстро захмелел. И очнулся в далёкой охотничьей избушке в лесных мещёрских далях. «Был у нас любимый кот, – тихим голосом сказал бородатый Нил Нилыч, отец его очередной и случайной девицы. – Лизонька так плакала, прям рыдала. Пришлось похоронить вот тут, прямо у забора. Ну, чтоб было где поминать». И добавил: «Я, мальчик мой, посмотрел твои документы. Пока ты спал почти трое суток, тебе исполнилось восемнадцать. Родители твои далеко, в Лондоне. Пока что тебя не хватились. Знают, что разгильдяй. Так вот, если не женишься на дочке, – мужчина помолчал, – закопаю, где кота!» «Так я и сам хотел!» – пророкотал юным баском растерявшийся пацан. И с ужасом уставился на большое фото кота в глянцевой чёрной рамке, прибитое к стенке стильно обставленной в русском духе избы.

43. Пора валить

«И надо мной летает НАТО. Оно мне надо?» – как бы между делом мелькнула в голове юного Германа посторонняя мысль и тут же вылетела, словно и не было её.

Обнаружив себя обручённым, а потом и срочно женатым во время весенних каникул в Москве, он вернулся в Лондон к родителям, чтобы попытаться объяснить ситуацию, в которую попал со своей случайной подружкой Лизой и её бородатым, богатырского вида отцом. Про любимого кота своих новых родственников, похороненного у ограды загородного дома, он рассказывать не стал. А вот что забирает документы из колледжа и возвращается в Москву, сказал. И неожиданно нашёл понимание. «А я думал, ты совсем балбес, – неожиданно мягко сказал отец. – Бежать отсюда надо. Не любят нас тут. Активы грозятся заморозить. Европа в упадке. Деньги им наши нужны. Тут с этим просто. Они ещё в XI веке загрузили всех евреев на корабли и выслали с острова на континент! А богатства присвоили. Припасли на будущее для своих Крестовых походов. Вот мы теперь вроде этих евреев – в любой момент могут всё отнять и выслать.

Так что этот твой русопятый тесть Нил Нилыч, – продолжил отец, – почти что прав. Избяная, посконнная Россия – это подводная лодка в автономном плавании. В ней есть всё для спасения, а потом, глядишь, и всплывёт. Ты понял, о чём я, сын? Твоя когда рожает? Ну, пацана родите, глядишь, и капитаном на этой подводной лодке станет».

Герман знал эти нечаянные всплески патриотизма у своего отца, давно отчисленного из правящего класса России за неуспеваемость.

Такие, как он, уже устали ждать в своём сытом и богатом, но скучном до зевоты, дальнем зарубежье, когда сменится директор школы или хотя бы завуч. И вот, вроде бы, замаячило нечто. Говорят, что государь давно в коме. Недаром двойник словно молодильными яблоками объелся, аж лоснится весь! А речи, речи… да монитор это, как у всех этих! Короче, торжество геронтологии, как у наших бывших генсеков. Причём, во многих, глядишь ты, странах…

«Так что давай, сын, вали отсюда, пока не поздно. А я подскажу, где сундук в Подмосковье зарыл с золотом партии. На дедовской старой даче, у забора, за туалетной будкой. Ну, это там же, где кота! Ты же помнишь». И Герман проснулся. Над крышей их дома у Гайд-парка стоял шумный стрёкот, похожий на стрельбу из чапаевского пулемёта. Это над ночным Лондоном опять летал полицейский вертолёт, выхватывая лучами прожектора кучки бегущих чёрных подростков, одетых во все чёрное.

И все это одномоментно отражалось на экранах никогда не выключающихся гаджетов.

«Пожалуй что и правда пора валить, – с тоской подумал трудно обучаемый, лондонский русский мажор. – В Москву, – вентилятором зажужжало в его голове, выдувая все прочие мысли, – в Москву…»

«В пампасы… в глушь… в Саратов…», – добавила бы его нечаянно случившаяся молоденькая и довольно начитанная жена Лиза. Но она была далеко, и у неё как раз начались родовые схватки.