Текст книги "Как я свалила из Германии обратно в Россию"

Лидия Штерн
Как я свалила из Германии обратно в Россию

Эта книга посвящается всем женщинам России, ближнего и дальнего зарубежья, разделившим судьбу Анны.

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Дорогой читатель!

Перед вами книга о sandwich-generation поколении, чьи юность и становление личности пришлись на девяностые годы прошлого века. Волею судьбы это поколение оказалось между двух эпох – уходящей советской и новой, непонятной и во многом враждебной.

Особенно тяжело в то время пришлось женщинам. Многие, очень многие из них, не выдержав жизни на развалинах Союза, искали тогда счастья на золотом Западе. Все по-разному, но с одинаковой надеждой на лучшую, достойную жизнь. О подлинной цене их иллюзий эта книга.

Весь материал, вошедший в издание, документален, биографичен. Его составили подлинные встречи автора с женщинами, живущими как в России, так и за рубежом.

Глава 1
Как выжить?

Питер, сентябрь 1996 г.

Я сидела в гостиничном номере и бессмысленно смотрела в стену. Одно было очевидно: так дальше жить нельзя.

Разведясь с первым мужем в начале девяностых годов, я и не предполагала, что на меня навалится столько проблем. Проживание в тесной питерской коммуналке, где за тонкой стенкой можно было слышать все подробности жизни соседей, брань алкашей, а вечерами громко работающий телевизор – «all inсlusive».

Но и это было еще не все. Я понятия не имела, что в государственных учреждениях начнут задерживать зарплату, а выдача алиментов на сына будет так умопомрачительно строго отслеживаться бывшим мужем – не дай бог лишнего заплатить! Во время задержки зарплаты задерживались и алименты на сына, назначенные судом. Как жить? Если занимать деньги, то при инфляции девяностых они уже через день обесценивались…

Но я не падала духом. На выручку мне приходили советская смекалка и умение экономить. Советский образ жизни, давший трещину в самом основании, разваливался по частям болезненно долго, и этот процесс невозможно было остановить. Но что-то хорошее все еще поддерживало фундамент прогнившей и разрушающейся системы.

Да и сын у меня был настоящий ангел: никаких сцен или просьб купить игрушку, никаких истерик. Саша спрашивал так, как спрашивают только любящие и заботливые близкие люди: «Мам, а у тебя есть деньги купить мне ту машинку, которую мы сегодня видели в «Детском мире»? Конечно, приходилось выкручиваться с ответом: не «до следующей зарплаты» – таких понятий уже не было, – а «до реальной выдачи денег». Потому что советские и вновь образующиеся, уже российские, банки делали на нас и наших детях свои деньги.

Когда отец забирал Сашу к себе, в Архангельскую область, я пыталась успевать работать в нескольких местах – чтобы поправить свое экономическое положение.

В Комитете природы на улице Желябова, где я трудилась, уже месяц не выдавали зарплату, и все в кабинете сидели понурые и совершенно деморализованные. В это же время в стране зарождался и рос со скоростью сорной травы на плодородной почве частный бизнес. Как-то раз я сказала себе: «Сколько еще ждать, пока кто-то придет и поможет? Надо действовать!» И… ушла в частную фирму, где из ничего создавали что-то. Видео. Фильмы.

Политические сюжеты. Разную чепуху, любые репортажи – лишь бы платили бабки. И их платили. Как это ни прискорбно, все это отражало в себе, как в зеркале, наполненность новой эпохи – девяностых годов двадцатого века. Путч 1991 года и баррикады перед горсоветом на Иссакиевской площади. Очереди в сберкассы за деньгами и в магазины за дешевыми продуктами. Первые частные ларьки на Сенной. Жалкий вид наших пенсионеров, всю жизнь проработавших на родную державу и оставшихся в это время перемен нищими.

К счастью, в провинцию, в глухие российские деревни, подобные перемены приходят не сразу, а спустя время. Но если они приходят, то уже окончательно и бесповоротно, и тогда трещит и разлетается на куски сам фундамент…

Помимо частной фирмы, я тогда работала еще в Доме радио – журналистом одной из программ, которую днем монтировали, а вечером вели в прямом эфире перманентно пьяные ведущие. Они постоянно приглашали меня в буфет, где сидели до последнего, пока не сваливались под стол. Но мне-то было не до буфетов. После многочисленных интервью, обзора культурной жизни города я монтировала с оператором свои материалы и мчалась по улицам Питера забирать сына из садика.

Мое тело не знало покоя, а душа жила в постоянном напряжении. Приходилось часто менять работу или трудиться сразу в нескольких местах, как это делали многие одинокие женщины, те, кто вынужден был самостоятельно кормить и обеспечивать своих детей. За шесть лет в Питере я успела поработать не только в частной фирме и на радио, но и в информационном агентстве «Интерфакс», в горсовете, в Законодательном собрании на Иссакиевской.

Для журналиста Законодательное собрание – это не только океан информации. Работа в центре этой пульсирующей артерии власти – это еще и огромная, ни с чем не сравнимая школа жизни. Особенно для молодой, привлекательной женщины! Ты видишь власть в ее неприукра-шенном виде и утрачиваешь иллюзии.

Тех, кто в нашей стране дорывался до власти, частенько охватывал синдром вседозволенности. В советское время злоупотребления были не просто нормой, а стилем жизни. На Западе власть имущие из-за каких-то проблем, отвечая требованиям своих избирателей и приняв вину на себя, часто уходят в отставку. У нас же страна богатая. На всё. И на холопство, и на откровенное барство.

В один из летних рабочих дней в здании областного совета ко мне подошел первый помощник губернатора Бердюкова. С особой вежливостью он сообщил, что губернатор хотел бы поговорить со мной и дать интервью. Я очень удивилась и обрадовалась! Как выяснилось позднее, уже не «товарищ» (старая коммунистическая школа), но еще и не «господин» (наклевывались новые титулы). Бердюков рассчитывал совсем на другое…

Лишь когда меня пригласили в приемную губернатора и первый помощник пропел мне с улыбочкой в ухо, что Владислав Григорьевич уже ждет, до меня начало доходить, в чем дело. После короткого разговора, мало похожего на интервью (зря тяжелый советский диктофон тащила!), губернатор пригласил меня на обед. Естественно, без первого помощника. Конечно, старая партийная школа и «моральная устойчивость» власть имущих формировали и стиль поведения, и определенные манеры. От этого никуда не деться. Харизматичный щедрый человек, милая беседа… Но когда время подошло к вечеру, из уст губернатора прозвучал вопрос, не требующий ответа: «Ну что, красавица моя, поехали?»

Ответить отказом, закричать, возмутиться – значит потерять работу. Я поняла, что попала в ловушку. Я находилась в полном распоряжении этого вальяжного, властного человека, для которого нормальным было иметь загородный коттедж для особых встреч с приставленной к нему государственной секретной охраной (!) и кучей прислуги. А те могли и баньку натопить к его приезду, и свежее бельишко постелить, как в гостинице, – если вдруг ему захочется провести время с очередной любовницей. Все делалось по сигналу. По звонку. Он же губернатор! Разве ему можно отказать? Работу терять не хотел никто.

Но если во Франции восемнадцатого века мэтрессу или любовницу в благодарность одаривали домом или содержанием, то для партийных работников советского разлива было нормой брать лучшее, в том числе и красивых женщин, и использовать по своему усмотрению. А после – не благодарить. И не спрашивать: «Что я могу для тебя сделать?» Брать, пока они имеют власть, брать, сколько успеют и смогут унести.

И когда у меня на горизонте появился надоедливый депутат Олег Самсонов из областного совета, я даже не знала, как реагировать и что отвечать на его знаки внимания. Наученная опытом общения с власть имущими и вынужденная соблюдать осторожность, я теперь разделяла работу и личное и не подпускала к себе всемогущих рыцарей. Но свежий кавалер ходил за мной по пятам, как тень. Наверняка ведь женатый, думала я. И что ему надо?

Я вспомнила, как Самсонов не давал мне прохода, бродил за мной как завороженный, а в перерывах заседания Законодательного собрания даже провожал в женский туалет. Мне казалось, что все правительство области знает об этом. Самсонов названивал по телефону, умолял поговорить, просил понять, что он ни жить, ни спать без меня не может, даже, бедный, потерял аппетит!

Конечно, как и предполагалось, Самсонов был женат. Но, стоя передо мной на коленях, Олег дал обещание, что мы будем вместе во что бы то ни стало. Настолько сильна его любовь… И я не выдержала, смягчилась, поддалась словам и обаянию этого человека…

Глава 2
Что предпринять?

Гостиничный номер принадлежал Самсонову. Каждый депутат областного совета имел право на отдельные апартаменты. Свои, просторные, с высокими потолками, Олег с удовольствием превратил в место свиданий, и меня это вполне устраивало. Я приходила сюда отдохнуть от коммунального стресса, а иногда и поработать в тишине.

Наша связь продолжалась уже полгода. Несколько раз я порывалась уйти, но в результате все равно оставалась с Олегом. Наверное, его спокойный и веселый нрав уравновешивал мой взрывной и импульсивный характер, своим легким отношением к жизни Самсонов успокаивал меня. Но и только…

Я вздохнула, подошла к гостиничному окну и отодвинула светло-серые, цвета питерского неба, шторы. Окна номера выходили во двор-колодец, сдавленный со всех сторон домами, мрачный и беспросветный.

«Как моя жизнь… – подумала я. – Все эти бессмысленные, пустые метания между коммуналкой, посредственным любовником и вечными поисками работы – участь мелкой рыбешки в аквариуме…» При этом я совершенно не ощущала себя как рыба в воде. Мне хотелось изменений, движения к чему-то большему, пусть даже это будет связано с риском.

«Главное не топтаться на месте», – думала я. Надо что-то предпринять. Что-то… Но что?

Внезапно меня осенила мысль: газеты… Там масса нужных объявлений…

На следующий день я купила пачку газет и, выпив чаю, стала подробно просматривать объявления. Парочку интересных обнаружила. При этом я чувствовала, что вошла в азарт, и чем непонятнее был смысл предложенного, тем больше это меня интриговало.

Из Законодательного собрания Ленобласти позвонил Самсонов – он уже во второй раз избирался в депутаты по своему округу. Я выслушала его любовные излияния и «окончательное решение», что от жены он не уйдет, потому как «она такого не переживет». Я чувствовала: новая, двойная, роль любовника и мужа доставляет Самсонову наслаждение, и в этом для меня было что-то противное. Олег сказал, что еще на парочку часов задержится, и добавил, что о-о-о-чень меня хочет и чтобы я его, разумеется, ждала.

Отгоняя грустные мысли, я продолжала исследовать газеты дальше. Одно из объявлений заинтересовало меня, и я решила сразу позвонить.

В телефоне звучал довольно приятный женский голос, да и предложение казалось на удивление перспективным. Условились о встрече здесь, в номере, чтобы все спокойно обсудить, разумеется, без свидетелей – лишний раз оправдываться перед Самсоновым мне было ни к чему. В конце концов, менять он ничего не собирался, лишь с удовольствием проводил со мной время, что не мешало ему требовать очистить номер, если вдруг в город приезжала жена. Тут уж он не церемонился.

Я чувствовала, что спонтанно придуманный план должен удаться. Странное ощущение правильности действий и подстегивало меня, и успокаивало одновременно.

Встреча с Тамарой (так звали посредницу из газеты) состоялась ровно в шесть часов вечера. Плотная, невысокого роста женщина лет тридцати пяти, по виду провинциалка (как потом выяснилось, родом из Челябинска), крепкой, тяжелой походкой вошла в комнату. Поступи этой соответствовала и деловитость: Тамара знала, чего хотела. Подбирая подходящий для Европы живой русский товар, она зарабатывала в среднем сто долларов в день…

– Ух, ты! – у меня перехватило дыхание…

– Я и не представляю, как можно жить на другие деньги! – парировала дородная женщина.

Позднее, когда я увидела напичканную дорогими вещами, увешанную и устланную коврами квартиру Тамары, мне захотелось смеяться и плакать одновременно. После обнаженной десятиметровки в питерской коммуналке это бесстыдное изобилие поражало.

Посредница угадала Анины мысли:

– Я обязана принимать своих гостей, как в Европе.

«Своих гостей или свой товар?» – Меня разобрал смех. Я чувствовала – здесь мне душно, это не мой мир. Но нужно было во что бы то ни стало изменить жизнь, и я промолчала.

Тем более что таким товаром была теперь и я сама.

Вернувшись в гостиничный номер, я с грустью подумала о сыне – он гостил у родственников в Архангельской области. Что будет с ним? Когда теперь мы увидимся? Но прервала себя и стала мысленно продвигаться к реализации своего плана. Чтобы убедить турагентство, занимающееся визами в Германию, что товар-де подходящий, мне необходимы были эротичные фотографии. И я уговорила дурака Самсонова принести фотоаппарат, чтобы сделать пару классных снимков на память.

Ничего не ведающий депутатик с присущей ему коммунистической страстью в делах эротики фотографировал, припевая: «Ну какая у меня девочка замечательная, а какие формы!» Много одежды не потребовалось: светлое белье, телесного цвета колготки и тонкий белый шарф, имитирующий коротенькую юбку. Немного косметики, улыбка на лице – остальное было делом природы. В свои тридцать четыре года я выглядела на десять лет моложе и была уверена в успехе дела.

На внезапный, не такой уж наивный вопрос Самсонова: «А для чего тебе нужны фотографии?» – Я игриво улыбнулась и, чтобы увести разговор в сторону, напомнила Олегу, что у него сегодня заседание в правительстве. Тот со стахановской энергией отпарировал: «Вначале секс! Давай… Давай быстренько… А потом и на заседание! Не для того же я мою девочку фотографировал, чтобы так просто убегать!» И не успела я оглянуться, как он уже стоял передо мной без штанов…

Фотографии были готовы через пару дней, отданы посреднице, и я должна была на последние деньги оформить себе загранпаспорт. К счастью, это не составило особого труда: уже через неделю я получила документ.

Автобус в Германию шел из Москвы. У Самсонова было какое-то мероприятие в думе, и он вызвался проводить меня на вокзал. Особой тоски на лице Олега не было, но все же он счел своим долгом намекнуть, что «бросят его на произвол судьбы».

На душе у меня было пусто и холодно…

Ночь перед отправлением я провела у сестры, жившей с семейством на окраине Москвы. Долго не могла уснуть. Колотило от волнения, и я просто не вылезала из туалета. Наверное, это было психосоматическое расстройство.

Наутро я купила «Имодиум» в аптеке и сухари в продуктовом магазине. Это был мой паек на дорогу в неизвестность, в путешествие, которое хоть и приносило столько беспокойств, но обещало перемены. А перемены всегда к лучшему – так я думала тогда.

Глава 3
Живой товар

Автобус шел через Белоруссию с пересадкой в Бресте, на границе. После двух дней и ночей в салоне пахло потом, немытым телом, вонючими, будто никогда не стиранными мужскими носками. К этому примешивался микс из алкоголя, лука, табака и вареных, а скорее, уже тухлых яиц.

Уже к концу первого дня путешествия – еще даже не стемнело – водителям пришлось закрыть туалет, потому что, по их словам, «наши граждане просто не умеют им пользоваться». Уголок задумчивости был забит бумагой, ватой, газетами, а может быть, и тухлыми яйцами.

– Как теперь без параши, а? Хреново! – раздался сиплый голос одного из пьющих с «камчатки».

– А так! Будете ждать остановок, – уверенно ответил водитель.

– Ни х… себе! – автоматом отреагировал все тот же сиплый.

Салон автобуса пестрил разнообразием лиц, манер и сословий. Здесь были и немцы, и казахи, и русские из Сибири. Все они ехали проведать своих на новой Родине. Поначалу все были незнакомы и присматривались к друг другу, волнение и напряжение висело в воздухе. Но потом все улеглось, и публика стала потихоньку расслабляться…

Уже через несколько часов слышались смелые голоса, особенно с «камчатки», где распивали истинную русскую… И шум пустых бутылок стал постоянным спутником всех пассажиров автобуса.

Сидящие в хвосте без остановки пили и болтали так, что их громкая речь и привычный мат росли подобно грибам в лесу после хорошего дождя. И чем ближе подъезжал автобус к ухоженной и стильной загранице, тем более выпуклым и уродливым казался контраст пьющих и матерящихся русаков с мелькавшей за окнами картинкой – ухоженными, отштукатуренными зданиями, подстриженной травой, безупречными цветочными клумбами.

Вначале я увидела Польшу, в которой было все же больше порядка и чистоты, чем в растрепанной и разорванной властями и распадом Союза родине. А потом – и Германию…

Маленькие, чистенькие, будто с картинки сошедшие домики постепенно становились все богаче и разнообразнее, чем дальше автобус продвигалcя на Запад. Чистота и красота улиц, фонтанов, цветов пьянила, обещая в уже создаваемых на ходу фантазиях так много необычного и нового – сказочного…

«Наконец-то после долгого, непреходящего внутреннего напряжения и страха я приближаюсь к долгожданной золотой стране…»

Одновременно с радостью росла и тревога. Ведь, как ни крути, я ехала в неизвестность. Еще в Москве я поняла, что ситуация не так благостна, как ее расписывала Тамара. Вместо Евгении, русской и, как утверждали, весьма симпатичной особы, меня встретил грек, жених Евгении, Кириякос (как потом выяснилось, один из центральных сутенеров греческой компании). Сама заказчица живого товара в это время находилась на «важном тайминге» в загсе, где заключался фиктивный брак между русской девушкой, работавшей в баре, и ее будущим мужем, живущим в Германии.

Прибытие автобуса ожидала толпа народа. Друзья и родственники сидящих в салоне улыбались и махали им руками. Мне не улыбался никто.

Я огляделась и увидела стоящих неподалеку двух молодых мужчин. Один из них, согласно описанию, и был женихом Евгении: темноволосый, привлекательный, но с холодными, стеклянными глазами. Его напарник – невысокий и коренастый – отличался бандитской выправкой и накачанными мускулами.

Я сама пошла им навстречу (если бы я только знала, куда иду!), затем, подчинясь жестикуляции Кириякоса, села в спортивный «Мерседес», по всей видимости, последний писк автомобильной моды и техники. Мою дорожную сумку коренастый грек бесцеремонно бросил в багажник другой машины.

Через центр они поехали к окраине Гамбурга. Заводы, фабрики – огромные промышленные территории. Присмотревшись к работникам в белых халатах и перчатках, я поняла, что они заезжают на территорию мясокомбината. Из больших цехов вывозили огромные туши обработанного мяса со штемпелями для отправки в торговлю.

В офисе, куда они приехали, их ожидала еще одна пара молчаливых греков. Кириякос указал мне на стул, а сам расположился в нескольких шагах. По всей видимости, этот офис был местом получения и передачи товара, а также выяснения всяких формальностей между дельцами.

Почему-то тут не зажигали свет. Никто ничем не занимался. Молчали или приглушенно переговаривались между собой. Иногда перезванивались по сотовому. Я сидела у окна, и когда мне становилось скучно разглядывать серые стены, я переводила взгляд на уже покрытые желтизной с красным окатом листья деревьев за окном.

В окружении охраны я просидела на офисном стуле не меньше часа. Меня отпустили только в туалет, но и туда за мной последовали два грека. Мне было даже смешно: зачем меня так охранять? Я здесь все равно ничего и никого не знаю. Хорошо, хоть в уборную греки не заходили, а молча стояли в коридоре.

Еще через несколько долгих часов до Кириякоса дошло, что его заложница, наверное, голодна. Он протянул мне завернутый в фольгу сэндвич. Хуже и суше этого бутерброда я еще ничего не ела в своей жизни. А может быть, мне просто так казалось. Состояние мое было непонятным: смешение усталости, транса и напряжения. В то же время я пыталась контролировать, насколько еще позволяли силы, происходящее вокруг.

Наконец греки о чем-то договорились, и стало понятно: мы снова должны ехать. Как потом выяснилось, домой к Евгении и Кириякосу.

Квартира их находилась за городом, в многосемейном доме, с удобным, встроенным гаражом в подвале. Выйдя из машины, я попыталась что-то спросить у Кириякоса, но тот предупредительным жестом указал мне: «Тихо!» Вероятно, чтобы соседи не заподозрили, что через эту квартиру проходит конвейер по продаже иностранных девушек.

Кириякос потребовал у меня паспорт. Я показала ему документ, но грек ловко выхватил его из рук, сказав на искалеченном английском, что паспорту лучше быть у него, тем более я еще не отдала деньги за билет. Щелкнув замком, он запер паспорт в ящике секретера.

Вечером появилась Евгения со своей подопечной – новоиспеченной женой, девушкой двадцати двух лет, разумеется, без мужа – ведь брак был лишь фикцией. Заказали по телефону еду из греческого ресторана, отметили заодно удачную сделку в загсе и приезд новенькой.

Уже ночью снова поехали – греки впереди, я и Беттина, так звали вышедшую замуж девушку, на заднем сиденье. Нас везли в Северную Вестфалию. Здесь, в самой большой немецкой земле, располагалась уйма клубов и борделей, куда греческая мафия поставляла девушек для работы.

Ехали около трех или четырех часов. Все это время Беттина рассказывала о тонкостях жизни в борделе, о своем «муже», которого впервые увидела в загсе, и еще о всяких мелочах. При всей привлекательности девушки я, как ни старалась, не могла найти следов счастья на ее лице… Наконец все прибыли в одиноко стоящий на трассе бордель, где баркипером-шефом был невысокого роста, с бегающими глазками моложавый турок.

В заведениях «красного милье», как называли отрасль, относящуюся к сексу, работала интернациональная публика. Владельцем такого заведения мог быть немец или араб, но весь персонал секс-работниц в девяностые годы состоял только из девушек родом из восточной Европы – Прибалтики, Польши, Украины и, конечно, необъятной России. Реже встречались представительницы Чехии, Венгрии и Румынии.

Девушки, приехавшие сюда за заработком, ожидали лучшей жизни, чудес, богатства, которыми, по их мнению, был переполнен золотой Запад. То, что они получали на самом деле, было поистине ужасно.