Текст книги "Планета исчезающих слов"

Глава 1 Возвращение домой

Моя мама умерла в год образования 1-го Межгалактического Союза. Его гордо назвали 1-м с мечтой об обновлении и расширении, сразу мыслили глобально. 1-ый Межгалактический – это мамина победа, хоть она всегда говорила «мы», имея в виду всю свою группу.

Учредительное заседание Союза, изменившего всю нашу жизнь, прошло весной, а мама ушла осенью, так что у нас было целое лето и даже немного больше, чтобы вместе порадоваться и почувствовать вкус новой эры. Первые корабли из соседней галактики, первые туристы, робко входящие в здание Космопорта. Открытые границы. Как будто даже воздух переменился.

– На что похоже, мам? – спрашивал я её. Это была наша любимая игра в ассоциации.

– На что-то хрустящее и звонкое. На яблоко!

И мы смеялись звонкому яблоку. Пока она не ослабела совсем, так что могла только улыбаться. Мы оба точно знали, когда она уйдёт. Красная язва протекает у всех одинаково, и все этапы проходят как по расписанию.

Когда стало понятно, что случилось, я хотел сразу рвануть на Юкку – маленькую планету в созвездии Быка, откуда эту заразу привезли. Думал поработать над лекарством там, но мама посмотрела на меня насмешливо и коротко спросила:

– Испугался?

Сейчас уже могу признаться – Да. Мысль – предательство, мысль – побег. Я ничего не ответил, но остался. Ни разу об этом не пожалел. Эти последние месяцы общения представляются мне в образе золотого вина, которое мы пили маленькими глоточками, наслаждаясь и растягивая удовольствие. Понимая, что осталось его совсем мало.

Мы с мамой настолько связаны, что после её ухода дома стало невыносимо, и я всё-таки улетел и на 3 года отключился от привычных реалий, с головой погрузившись в поиски лекарства. Это был мой наркотик, мой способ забить боль.

Весёлая и простодушная Юкка с её знаменитыми двухсторонними восходами оставалась где-то за стенами лаборатории. Я никуда не выходил и ничего не видел, кроме своих реактивов и бесконечных таблиц. Результаты приводили в отчаяние. Землянам не помогало ничего, тогда как местные на эту язву вообще не обращали внимания. Она и называлась у них по-другому, потому что до последней стадии никогда не доходила. Они съедали пару кливилл – очень кислых ядовито-зелёных плодов, похожих на перчики, за три дня выздоравливали и, как ни в чём не бывало, снова начинали распевать свои песни.

Этот забавный народец чуть не вымер полностью, но не от болезни, а во время Большой войны. Смертоносные корабли Орна удалились в уверенности, что сожгли всё живое, но оказалось, что прямо перед их нападением легкомысленная компания местных отправилась поглазеть на пещеры. Надо сказать, что если юккатиты собираются вместе, то это не меньше 20-ти человек и непрерывный галдёж. А тут наклёвывалось приключение, так что их было больше ста. Ростом они с четырнадцатилетних подростков, круглоголовые и с маленькими круглыми ушами, торчащими в разные стороны чётко, как велосипедные ручки. У девочек – смешные чубчики на голове. Они их красят в яркие причудливые цвета. Отправились они в пещеры и заблудились. Это их и спасло. Лавина огня катилась по поверхности планеты, но не могла проникнуть в её глубины. Не смогла она побороть и моря, хоть и была опасность полного вымирания его обитателей. Но потери были чудовищны.

Когда путешественники нашли выход, обнаружили, что все их друзья и родные исчезли, а планета стала чёрной как запёкшаяся сковорода. Они бродили по ней притихшие и потерянные, обходя горячие участки, пока не нашли маленький источник воды, рождавшийся от глубинных потоков, которыми так богата Юкка. Там устроили привал и целую неделю пели грустные песни. Но потом кто-то нашёл зажаренную огнём зверушку, они обрадовались и устроили пир и танцы. А там и какие-то растения стали оживать. В общем, долго грустить они не умели, да и планета на удивление быстро оправилась от шока и покрылась зеленью.

Впервые появившиеся на Юкке земляне были так очарованы, что Большому Совету, как стали называть 1-ый Межгалактический, пришлось издать строжайшие законы для сохранения Юкки и её обитателей. Её могли просто вытоптать. Пригодных для жилья планет совсем немного, а чтобы ещё и курортные условия, и сразу два светила, и море, и полное отсутствие криминала – такого вообще не бывает. Были введены квоты на посещения. Тогда земляне стали искать обходные пути и важные причины, чтоб туда проникнуть – например, научные разработки. Кто только не устремлялся на Юкку что-нибудь поизучать! Поэтому дедок, выдававший мне пропуск, понимающе усмехнулся. Как бы мне хотелось, чтобы он был прав!

А ведь первые исцеления были полными и очень быстрыми! Но лекарство, однажды сработавшее, вдруг теряло силу, и следующего удачного случая можно было ждать месяцами. Я чуть было совсем не забросил биохимию. Красная язва издевалась и смеялась над нами.

На землю я вернулся аккурат на свой день рождения. 25 – это, конечно, не 33, но пора уже было что-нибудь совершить. Самое неприятное даже не то, что я застрял в тупике – это обязательная часть любого живого пути или процесса, а то, что я начал к этому привыкать. Только перекашивало от мысли об Эдди Роджере – нашем старшем сотруднике, может быть уже главе лаборатории. Вспоминался его противный, самодовольный голос:

– Подумай, Сандерс, может ты выбрал не ту профессию?

Я так разозлился от мыслей об Эдди, что двинул по прозрачному боку подлетевшего аэротакси, называемому в народе Стрекоза. Как будто это назойливое насекомое сейчас тоже заговорит противным голосом. Оно обиженно дёрнулось и умчалось, растрепав мне волосы на прощанье.

А потом над головой зажужжала механическая Муха, миникоптер отдела рекламы:

– Господин Сандерс, наш Космопорт поздравляет Вас с благополучным прибытием на землю, а также с днём рождения. Примите наш подарок – купон на бесплатное посещение одного из наших заведений. Прослушайте список.

– Бар «Тихий ёж»! – выкрикнул я, представив бесконечный нудный список.

Муха запнулась на секунду, а потом тем же механическим голоском неопределённого пола произнесла:

– Ваш заказ принят. Получите купон. Он действителен в течение 24-х часов. Наш Космопорт желает Вам хорошего дня.

Из живота Мухи вылетел и завис на ниточке круглый пластиковый жетон в виде монеты с цифрой 25 посередине. Если такие же выдают женщинам, желающим скрыть свой возраст, Космопорту определённо надо менять маркетолога. Я снял жетон с ниточки и засунул в карман, не выпуская из зажатой руки. Он был приятным на ощупь.

«Тихий ёж» был моей детской мечтой. Любимый бар первых астронавтов, вышедших за пределы галактики, легендарный. Я много раз пытался туда проникнуть, но мальчишек не пускали. Мне оставалось только заглядывать в изредка открывающиеся двери, едва успевая разглядеть лица суровых мужчин, стоящих в проходах, толпящихся у стойки или сидящих за столиками с пивом «Хейли» и другими напитками. Их сдержанные улыбки, неслышные мне разговоры. В моих фантазиях говорили они исключительно о дальних странствиях и недоступных простым смертным приключениях. Почему я не зашёл туда позже, когда вырос? Интересный вопрос. Наверно потому, что не хотел почувствовать себя чужим. Это было бы хуже, чем просто не иметь права открыть дверь. Но Муха застала меня врасплох, и детская мечта выскочила солнечным пузырём, пока я не успел включить свои рефлексии и страхи. Защитная стена пала, сопротивление бесполезно. Я погладил жетон пальцем.

Дул лёгкий весенний ветер, солнце уже пригревало, и хотелось пройтись, возвращаясь в мир земных ощущений. Пахло клейкими листочками, оживающей землёй, даже еле уловимый запах дорожного пластика казался природным. Но пустота внутри меня за эти годы сделалась плотной. Я нёс её через всю эту радость жизни как сосуд, закрытый от энергий окружающего мира. Это был мой способ самосохранения, перешедший в хроническое состояние.

До дома я дошёл минут за 20. Постоял, задрав голову на его уходящую вверх стену, гладкую и блестящую, прорезанную зеркальными полосками стекла. Это прозрачные стены квартир, обращённых к Космопорту. В детстве я мог часами простаивать перед огромным, от пола до потолка окном, глядя на взлетающие корабли. Иногда казалось, что я лечу или падаю. Кружилась голова, пол уходил из-под ног, желудок проваливался вниз, и я оказывался на полу, отползал, но снова притягивался к окну, замирая от ужаса и восторга. А сейчас, набрав на входе знакомый код и войдя в ту же гостиную, увидел, что к стеклу со стороны улицы прилеплена мятая бумажка с запиской от Раши:

– Даже не думай уклониться. Я помню какой сегодня день! И знаю, что ты в городе.

Надо заметить, что живу я на 115-м этаже, и, как уже говорил, вся стена с этой стороны совершенно гладкая. И Стрекозы на этой высоте не летают. Да если бы и летали. Я попытался вообразить невероятный эквилибристический трюк с приклеиванием записки к окну на лету. Без летального исхода не получалось. Любит он такие штуки.

Я коснулся записки со своей стороны стекла, а потом попытался её подвинуть. Она послушно поехала за моими пальцами. Ха! Теперь уже было ясно, что её можно растягивать во все стороны, переворачивать и перекидывать на любые привычные носители. Раши развлекался, демонстрируя свои последние достижения.

Другое сообщение без всяких прикрас светилось на информационной панели:

– Господин Сандерс Йетс. С благополучным прибытием на Землю. Ваш доклад о результатах работы на Юкке назначен на 17-00 послезавтра. Если Вам неудобно это время, сообщите заранее. И значок нашей лаборатории – «Цветок в капле». Символ жизни, заключённой в наших лекарствах.

Всё, даже ни в чём не повинный символ, указывало на мою несостоятельность. И это было не просто отсутствием результата. Это стирало меня самого. Делало бессмысленным моё существование. И скоро об этом узнают все.

Я сел, уперевшись локтями в стол и вжав лоб в кулаки. Понемногу отпустило. И пришла спасительная мысль ухватиться за что-то такое, что вернуло бы ощущение собственного я. Как говорила психолог из соседней лаборатории, – «Вспомни, когда тебе было хорошо?».

      В моём случае ответ прост до банальности – в детстве. Ну, если выкинуть один не очень приятный период. Детство ведь длинное, как целая жизнь. Я мечтал о полётах, а моим кумиром был Чен Ройс – знаменитый астронавт, покоритель Молчаливой. Его видеорепортаж с планеты пересмотрел столько раз, что выучил почти наизусть. Почему я так зациклился на этом видео? Что оно для меня? Точка отсчёта, опора или источник силы? Вот сейчас и проверю.

Не знаю почему из всех знаменитых астронавтов я выбрал именно Чена, но мне хотелось быть на него похожим, я даже причёску такую себе сделал – длинную косую чёлку. И ещё рисовал шрам над левой бровью, который он получил в испытательном полёте. Я собирал всё, что только можно было о нём найти. И даже знал, что чёлка была призвана тот шрам прятать. Как появилась эта метка, и почему он так болезненно к ней относился, открылось много позже.

Я встал, вытянул из бара чудом уцелевшую бутылку вина со старинной пробкой – плод многолетней моды на всякую древность, и вытащил из рюкзака не съеденный в полёте и красиво запакованный завтрак. Как всегда на Юкке, к завтраку прилагался пакетик зелёных водорослей, для землян совершенно невыносимых на вкус. Я не стал их выбрасывать, а высыпал и аккуратно разложил на крышке от упаковки – пусть сохнут, порадую любимого друга. Захватив вино и завтрак, поднялся на второй этаж – в наш домашний кинозал.

Мысленно увидел Раши – худого, горбоносого и лохматого. Тогда он в первый раз очутился у меня дома и спрашивал, изумлённо оглядываясь:

– Ты собираешь это так и оставить? Сооружение эпохи динозавров!

– Да, они к нам захаживали, – рассмеялся я. – Родители его построили ещё до моего рождения. Смотри, тут даже кресла потёртые. Понюхай, как они пахнут!

Крючковатый нос Раши осторожно втянул воздух и сморщился.

– Сандерс, ты опасный извращенец! Признайся, ты нюхаешь по ночам носки! Могу подкинуть парочку.

– Ты настоящий друг! Представляю, как они тебе дороги.

– Не представляешь. Я готов пожертвовать лучшие! Антиквариат.

Раш водил вокруг глазами, которые всегда казались немножко безумными, и в них читалось страстное желание всё тут переделать.

«Преобразование пространства» – так это у него называлось.

Раши прилепился ко мне в последнем классе нижней школы, в высшую мы уже поступали вместе. Я уже знал о существовании голубых и даже что-то в этом роде заподозрил. Но, заглянув в его мысли, обнаружил в отношении себя безмятежную чистоту, я ему почему-то просто нравился. Он, можно сказать, меня приручил и постепенно стал необходимым, почти частью меня. Я настолько привык всё с ним обсуждать, что даже мысленно строил свои размышления в форме наших диалогов. Даже шутки за него придумывал.

А вообще я в чужие мысли без особой нужды не заглядываю. Это я сам для себя решил, что-то вроде личного кодекса, возникшего как результат не столько благородства, сколько травмы.

Многие думают, что читать мысли – это очень здорово и интересно. А вы представьте пятилетнего мальчика, которого пытаются накормить какой-то гадостью. С моей кормёжкой всегда были проблемы, а самым отвратительным был суп с плавающими жилками! Меня и сейчас передёргивает от этого воспоминания, само слово кажется скользким.

Отец уговаривает меня чрезвычайно ласковым голосом. Он всегда становился у него таким, когда я доводил его до белого каления. Он очень старается, а я вижу, как тарелка с ненавистным супом летит в стену, разбивается, во все стороны летят осколки и жирные брызги, а отец хватает меня за плечи и начинает дико трясти. Всего этого не происходит в реальности, но я вижу отцовские мысли так, как если бы всё так и было. Я не в силах отделить его ласковый голос от страшной картины. Это сводит меня с ума. Я кричу, вырываюсь, убегаю в дальнюю комнату, забиваюсь в щель между стеной и старинным шкафом, который мы зачем-то долго берегли, и впадаю в затяжную истерику.

Я считался нервным и проблемным ребёнком, а мне всего лишь было невыносимо трудно отделять внутренние мысли от произносимых слов. Когда меня просили что-то сделать, а думали о другом, я впадал в ступор и не двигался с места. Меня пичкали лекарствами, от которых становилось только хуже. Об истинной причине происходящего первой догадалась мама.

Сначала её удивляло, что стоит ей подумать, что хорошо бы пойти и принести какую-то вещь, как я срывался с места и через минуту являлся с этой вещью запыхавшийся, довольный и заглядывающий ей в глаза, ища одобрения. Мне очень хотелось быть хорошим. О своих наблюдениях она сказала отцу, но он решил, что это женские фантазии. Мудрая мать не стала спорить, и между нами возникли совершенно особые отношения. Тайный, никому не видимый канал связи.

Я постепенно усвоил, что надо внимательно смотреть, шевелит ли говорящий человек губами. И реагировать только на произносимое вслух. А мама стала сознательно контролировать свои мысли, общаясь со мной. Я физически чувствовал её усилия в попытке сосредоточиться на одной транслируемой, избегая мысленных раздвоений и уходов в сторону. Со временем у неё стало получаться. Когда же ей надо было передать мне что-то тайно, отлично этим пользовалась.

А потом начался ад подросткового периода. Вы удивитесь, но страшнее всего в нашем классе были не мальчишки с их безумными и грубыми фантазиями, а одна девочка очень интеллигентного вида. Мне даже хотелось всех предупредить, что с ней опасно иметь дело. Она не была злой, но в ней и вокруг неё разливалась кислота из ревности и зависти, разъедающая всё, что было ей, и к чему она прикасалась. Весь ужас и хаос, который она носила в себе, становился моим достоянием. Добавьте к этому молодую агрессию и возбуждение мальчишек – всё тайное, хранимое только для себя, – и вы получите тот мутный и горячий омут, в который я вынужден был погружаться в буквальном смысле с головой. Выдержать это было невозможно. Я болел и пропускал занятия. А потом рассказал всё маме и… начал тренироваться. Она отлично меня настроила.

– Ты должен идти в школу не как на плаху, а как в спортзал, – говорила она.

И я приступил с решимостью и остервенением, да и выхода у меня не было. Подход, ещё подход… Удар прямо, удар сбоку. Сначала я научился блокировать мысли, не имеющие отношения ко мне лично. Сложнее оказалось с летящими прямо в меня. Но постепенно одолел и это. Хотелось ещё убедиться, что могу не давать читать свои. Но для этого нужен был другой читающий. Я как мог учился закрываться, просто по внутреннему ощущению.

Всё это заняло много времени и сил, зато теперь я стал почти нормальным человеком. Только очень люблю одиночество, тишину и возможность побыть наедине со своими собственными мыслями и воспоминаниями. Без лишнего напряжения, без необходимости создавать вокруг себя плотный энергетический купол. Я всё-таки от этого устаю. И одиночество для меня лучшая форма празднования. А Раши поймёт.

Вдруг меня осенила догадка! Я спустился вниз и подошёл к окну. Записка всё ещё висела на месте. Я растянул её немножко и рассмотрел. Никаких подсказок. Потом коротко стукнул по ней кончиком пальца, ругая себя за тупость. Появились значки: клавиатура, карандаш, выбор цвета… весь положенный набор для создания сообщения. Всё просто. Но я недооценивал Раши. Выбрал карандаш и нарисовал улыбающуюся рожицу размером с записку пальцем на стекле – на ней самой моё творение аккуратно уместилось в очень подходящее место. Ага! Теперь можно так пальцем и продолжать. Я вывел коряво:

Привет! Сегодня не смогу. Скоро позвоню. Не обижайся.

Последнее в принципе можно было не писать – на такие вещи Раши никогда не обижался. Но я очень люблю составлять всякие графики. Сейчас в голове возникла шкала, на которой нулевой отметкой было просто отсутствие обиды, чистый нейтралитет. А вниз и вверх шкала продолжалась синим и красным цветом. Красный – любовь и дружба, синий – вражда и ненависть. «Не обижайся» разместилось чуть выше нуля на красной. Я остался доволен. Хотя подумал, что в мою схему надо внести поправку на степень обидчивости и болезненности клиента. Надо подкинуть Раши идею. Собираешься отправить сообщение, а лампочка тебе сигналит, что надо добавить красного или синего.

Я полюбовался на свои идеально размещённые каракули, стукнул по стрелке отправки и записка со свистом улетела в направлении Нового города, где жил Раши. Это было красиво.

Глава 2. Старое видео

Я снова в зале. Отхлёбываю вино, вытаскиваю из упаковки любимую закуску с Юкки – слоёный сыр, проложенный травами, усаживаюсь в старое кресло и окунаюсь в воспоминания.

Мне 13, я вернулся из очередного похода в Хранилище. Мама сидит на кресле в дальнем углу и кричит:

– Санни, кинь мне пульт!

Я кидаю, она ловит, смеясь.

– Ну не так же буквально!

– Но ты же поймала. Мам, я хочу вам с папой показать одно видео. Ему лет 100.

Она слегка напрягается и закрывает от меня мелькнувшую догадку. Надо же, научилась закрываться.

– Ну позови отца.

Возвращаюсь в реальность, беру в руки тот же пульт и ищу тот самый файл. Включаю видео… и ничего не понимаю. Вместо Чена на экране появляются мои родители. Я никогда не видел этой записи и не знаю, когда они её сделали. Меня накрыло холодной волной – вдруг та, с Ченом, пропала?! Выскакиваю из зала, кричу

– Том!

Из угла выкатывается металлический конус – наш домашний робот. Опытный образец, когда-то подаренный Раши. Сам я в жизни не смог бы на такого накопить. Он выглядит гладким, но из его поверхности может выходить множество ручек и ножек разного предназначения. Фантастическая машина – я не использовал и половины функций. Сейчас Том отвечает голосом покорного раба из фильма про гладиаторов:

– Слушаю, хозяин.

–Какой идиот это придумал?

Впрочем, легко догадаться.

– Где файл с репортажем Чена Ройса?

– Диск Д, папка «Чен», файл «Чен», – рапортует Том.

– Там нет! Там другое! – у меня начинается паника.

Том делает короткую паузу, а потом выдаёт бесстрастно:

– Файл изменён 30-го октября 2613-го года в 23 часа 10 минут 15 секунд. Добавлена информация. Обновление запланировано 4-го августа 2612-го года в 13 часов….

– Достаточно. Спасибо, Том.

Мама. Это она запланировала «обновление» так, чтобы я посмотрел после её ухода. Точно знала, что это видео я буду пересматривать.

Почему она ничего не сказала? У нас никогда не было тайн. В голове моей внутренний сбой программы. И страх. Да, я очень боюсь узнать что-нибудь такое, что поколеблет мою безусловную любовь, моё абсолютное доверие. Мне требуется время, чтобы собраться и решиться на просмотр. Возвращаюсь в зал, усаживаюсь, делаю глубокий выдох, выпрямляюсь и только тогда нажимаю на кнопку пульта.

Первой говорит мама:

– Я, Лаура Йетс, часто выступаю перед школьниками, рассказывая об истории межгалактических отношений и образовании Союза. Но это моё выступление будет особенным, хотя многие факты, которые я буду упоминать, известны из учебников. В том, что я расскажу сейчас, есть очень личный аспект. Поэтому здесь присутствует мой муж, Актус Йетс. Я благодарна ему за то, что он согласился участвовать в съёмке этого видео. Он один из очень важных участников событий и поможет мне.

Моя мама опытный оратор. Её выступления всегда были яркими и уверенными, с широкими и выразительными жестами, эффектными паузами. Слушатели её обожали. А сейчас она с трудом подбирала слова и сидела, вцепившись в сиденье, как будто ей требовалась дополнительная опора в пространстве. Только увидев эти кадры, я понял, почему отец называл её детским прозвищем Воробышек.

Такой она была на первом заседании инициативной группы – совсем девочкой, испуганной и восхищённой грандиозностью собственного замысла. Это была её идея, сразу подхваченная группой таких же подростков с земли и ещё с нескольких планет галактики. На окраинах ещё шла война, опалённые ею только начали восстанавливаться, почти не было еды, а эти дети уже строили планы будущего прекрасного мира. Рассуждали о принципах дружественного союза, об уникальности каждой планеты и её особенной роли в истории. Из работы в группе и родилась её дружба с отцом, обернувшаяся любовью всей жизни. Я не застал её такой, для меня она была сильной и уверенной женщиной.

На экране теперь отец:

– Для меня всё началось с того, что наш сын Сандерс показал нам очень старое видео.

Я отлично помню этот момент. Мне было 13, а родители сидели вон там. Я был взволновал и горд. И сейчас, после слов Актуса, точно, как и тогда экран начал мерцать и начался репортаж Чена. Соединение времён. Очень символично. Особенно если знать, что за этим стоит. Вы узнаете об этом тогда же, когда и я. Когда досмотрите видео до конца.

На экране молодой мужчина. Видно, что тренированный, но немного склонный к полноте. Я всегда ужасно волнуюсь, когда он появляется. И ещё трогаю свой живот, хотя до человека на экране почти век по времени и расстояние в несколько световых лет. Он говорит:

«Привет друзья. Я делаю эту запись сейчас, сразу после возвращения на корабль, чтобы потом никто ничего не перепутал, не приукрасил и не приврал. Рекомендую скачать, чтобы иметь документальное свидетельство из первых рук.

Я, штурман высшей категории Чен Ройс, землянин, отправился на Объект № 3056N, как пишут в официальных отчётах, или на Планету исчезающих слов, как её называют все, в составе экспедиции, организованной Центром Межгалактических Исследований».

У него светлые волосы, а чёлка пока ещё ровная. Косой она стала гораздо позже. Начинает он резко, как будто пытается кому-то что-то доказать. Но быстро расслабляется и, перечисляя имена своих друзей, начинает улыбаться. Видно, что суровость он может только изображать, и надолго его не хватает.

– Он симпатичный, – отмечаю я удовлетворённо. И выпрямляю спину, вспомнив о своей привычке горбиться. Как будто он может меня видеть.

Чен продолжает:

«Нашим командиром и первым пилотом был Патер Соул или просто Пат, который участвовал в первой экспедиции на планету. Второй пилот – Янус Крейс. Оба земляне, хотя у Януса дед с Орна. Ян очень тощий, на голову выше нас и с едва заметным зелёным оттенком кожи. Друзья зовут его Змей, а враги Глист. А меня называют или Чени, или просто Че.

Как штурман я профи, но особенности планеты изучить толком не успел. Пат нашёл меня почти перед самым вылетом. Страшно подумать. Если бы не моё пристрастие к определённому сорту пива, если бы я от нечего делать не заглянул в «Тихий ёж» – нижний бар Космопорта, если бы не встретил там Патера и, если бы не согласился с его предложением, ничего бы не было. Вся наша история пошла бы по-другому».

И добавляет, смеясь:

– Моё почтение фирме «Хейли», спасителям галактики. Просьба не считать это сообщение рекламой.

Глава 3. Закон

Он делает паузу, как будто всматриваясь в свои мысли.

«На Планете исчезающих слов живут такие же люди, как мы. До сих пор никто не знает, как они там появились. В письменных источниках пока ничего не нашли, а у людей там ничего нельзя спросить. То есть, вообще ничего.

Я прошу сейчас вашего полного внимания! Если пропустите то, что я скажу, дальше ничего не поймёте. На планете реально действует закон исчезающих слов. В дальнейшем я буду называть его просто ЗАКОН. Это не сказки, как думают некоторые. Не коллективный бред участников первой экспедиции. Это такое странное явление, когда при произнесении вслух слова, точнее какого-то цельного понятия, человек теряет весь опыт сказанного, всё знание об этом явлении или предмете. Слово вылетает в пространство, как пуля из магазина, оставляя после себя пустоту. Слова в том мире обладают невероятной силой, являются почти буквальными носителями своих значений, но произносить их люди боятся, чтобы не остаться пустыми».

Его голос звучит, а для меня исчезает всё вокруг. Я проваливаюсь в прошлое Планеты как в чёрную космическую бездну. Я знаю, что это мой мир. И мне надо каким-то непостижимым образом совместить вдруг начавшийся дождь за окном и этот голос с орбиты Молчаливой, как её стали называть потом.

А Чен продолжает:

«Мы имели образцы письменности, в том числе древней. Это область, в которой сильнее всех Пат. Он полиглот и говорит на 130-ти языках помимо межгалактического. По мнению Пата, на планете самый странный язык из всех виденных. Как будто составленный из нескольких, но так и не ставший единым. Как если бы на земле один документ писали по очереди и в случайном порядке на разных языках, постепенно забывая правила каждого. Вавилонское смешение в письменной форме. Начертания многих букв и даже слов напоминают земные – европейские и азиатские. И это тоже подтверждает связь с землёй. Это выглядит невероятно, учитывая, что в то время, как на Объекте № 3056N уже жили люди, на земле ещё не было кораблей, способных выйти за пределы галактики.

Вопросов и тайн было такое количество, что мы решили начать с того, что казалось главным – разгадки природы закона исчезающих слов. Все научные теории сводились к трём основным мнениям. Первое и господствующее – закона не существует, это всё бред и выдумки.

Второе – закон естественен для жителей, как часть их природы. Они только внешне похожи на людей, но всё же инопланетяне. Если бы закон появился извне, никто бы не выжил.

И третье: закон – результат внешнего воздействия, природного или искусственного, к которому люди постепенно приспособились.

Понятно, что Патер, участник первой экспедиции и наш командир, в реальности закона не сомневался. Как и в том, насколько он для нас опасен.

Без Пата я бы пропал. Мы все пропали бы. Остались бы вращаться вокруг полу-немой планеты, позабыв обо всём на свете. Мне даже приснился страшный сон – огромный паук, питающийся словами и отнимающий у людей память, тянет ко мне мохнатую лапу, а я убегаю, мучительно медленно, как продираясь сквозь вату и сам постепенно становясь ватным и бессмысленным.

Нам было известно, что любой пришелец не сразу подпадает под действие закона. То ли работает привезённый запас инопланетной энергии, и она является защитой. То ли таинственный «Паук» не сразу обнаруживает новеньких. Если дело в энергии, то, как бы ты ни был силён, твоё энергетическое поле нуждается в подпитке извне, и мало-помалу ты пропитываешься энергией планеты и закон получает над тобой власть. А если на планете расставлены «Паучьи» сети? Тогда никакой постепенности. Ты неизбежно рано или поздно в них попадёшь.

Пат тщательно проанализировал историю первой экспедиции и пришёл к выводу, что энергетическая теория вернее. Воздействие начинается постепенно, усиливается в течение 2-3 дней, а потом резко доходит до максимальной точки. Короче, времени у нас было мало. И самой важной задачей Пата было за нами следить. Отмечать малейшие признаки воздействия, нам самим незаметные».

На экране появляются трое: Чен, Патер и Янус. Это началось видео с миникамер, постоянно сопровождавших и команду, и сам корабль. Жаль, что мало записей сохранилось. Местами Чен сопроводил их закадровым комментарием, что очень ценно.

Звук на время пропадает, но легко понять, что Ян остаётся за пультом управления, а Пат и Чен готовятся катапультироваться.

Два раскрытых парашюта, две капсулы ровно, как свечки, встающие на поверхность. Фиолетовое вечернее небо. Открывшиеся люки и перекошенное лицо штурмана:

– Фууууу!… Здесь можно не бояться испортить воздух, никто не заметит.

– Мне нравится твоё умение находить во всём положительные моменты – басит, как бочку, Пат, – Советую понюхать местные цветочки.

– Они так же прекрасны?

– Не то слово! Обворожительны))

– К этому можно привыкнуть?

– Скоро вообще перестанешь замечать.

– Погружаясь в дерьмо, человек быстро сливается с ним и перестаёт его замечать. Это называется счастьем?

– Это называется защитной трансформацией.

– Как хорошо иметь на всё красивое определение. По-моему, это называется исчезновением личности, иначе смертью.

– Не драматизируй, это всего лишь запах.

– Да? Я уже забыл с чего начал)))

– Заблудился в словах? Может ты и внутри застрял? Собираешься вылезать или так и будешь вещать из этого телевизора?

Чен вываливается из люка, ещё не сняв тяжёлого скафандра, но вдруг начинает радостно подпрыгивать, взмахивая руками и напоминая спятившего пингвина.

– Эй, кончай скакать! Надо привыкать к слабой гравитации и учиться ходить как солидные люди.

– Эгей! Оппа! Вот это да!!!

Чени, наконец стряхнувший с себя тяжесть скафандра, отталкивается от поверхности, как от батута, и делает сальто в воздухе.

– Если сейчас нас кто-нибудь увидит, привет всей конспирации.