Текст книги "Когда судьба мстит"

– А ведь вы, ребята, играете на грани фола, – задумчиво сказал Орлов, впервые подав голос.

– А вы, господин гвардии полковник, – с вкрадчивым, нехорошим интересом в голосе спросил Вячеслав, – из какой-такой благополучной страны в Расею-матушку приехали? Из Голландии? А, может, Дании? Или Швейцарии? Ну-у-у, – ехидно протянул он, – тогда вы действительно здесь ничего не знаете, – и зло заключил: – В России, господин гвардии полковник, вся наша жизнь на грани фола!

– Слава! – негромко прикрикнула я. – Угомонись! Владислав Николаевич детдомовский и всю нашу гнусную жизнь не хуже вас всех знает.

Лица у ребят застыли и вытянулись. Они переглянулись и с совершенно новым выражением уставились на Орлова – ведь оказалось-то, что этот седой мужик, все это время просидевший молча, такой же, как они сами, что он тоже нахлебался от жизни горячего до слез, но выстоял и вон кем стал. Они снова переглянулись и потупили глаза, потому что они-то, даже имея родителей, едва не скатились черт знает куда и, если бы не я, то будущее у них было бы совсем иным.

– Извините, Владислав Николаевич, – совершенно искренне сказал Вячеслав. – Погорячился я. Вам и Елена Васильевна может подтвердить, что характер у меня нелегкий.

– Так мужик без характера, это не мужик, а матрас, Слава, – спокойно сказал Орлов. – А обращаться ко мне по имени-отчеству или по званию необязательно. В авиационном полку, которым я до недавнего времени командовал, меня обычно называли Батя.

– Понял, Батя, – охотно, с готовностью согласился Вячеслав, и все остальные ребята точно так же подхватили:

– Вся ясно!.. Мы, поняли, Батя!..

А я смотрела на все это и думала: ну, зачем он все это делает? Ведь временно все это. Вре-мен-но! Но решила не педалировать ситуацию в присутствии посторонних и спросила:

– Федор Семенович, с милицией недоразумений не было по поводу ваших художеств?

– Да побойтесь вы бога, Елена Васильевна! – удивленно воскликнул Пончик. – В ноги кланяются! Мы же, считай, за участковых работаем! Разгрузили-то мы их как!

– Вот и славно! – удовлетворенно сказала я. – Эх, с каким бы удовольствием я на работу вышла, но… Сами понимаете!

Посидев еще немного и отдав должное пирожкам, ребята собрались уходить. Проводить их на крыльцо мы вышли вместе с Орловым, который, задумчиво глядя вслед машинам, негромко сказал:

– Ох, и непростое у этих ребятишек прошлое!

– Еще какое непростое! – подтвердила я. – У нас в Пролетарском районе были две ОПГ, то есть организованные преступные группировки. Одной командовал Морда, а второй – Дьяк. Морду, с подачи его подручного Наумова, по кличке Гадюка, Дьяк ликвидировал. Группировку подхватил Наумов и ушел с людьми Морды, то есть уже со своими людьми, в легальный бизнес. У меня с ним дела кое-какие были, вот я оттуда сначала Вячеслава с Сергеем забрала. А, когда Гадюку грохнули, то, уже по просьбе Славы, взяла к себе и этих семерых, потому что за всеми ними ничего особо криминального не было, иначе бы их Панфилов не пропустил – уж он-то никогда не допустил бы, чтобы на Павла откровенные уголовники работали. А, не сделай я этого, их бы тут же Дьяк подхватил, повязал кровью, и ходу назад у ребятишек уже не было бы. Вот и все!

– Знаешь, Лена, – потрясенно покачал головой Влад. – Чем больше я тебя узнаю, тем больше тебе поражаюсь! Какие еще сюрпризы ты мне готовишь?

– «Должна быть в женщине какая-то загадка», – весело и ужасно фальшиво пропела я – мне в детстве не то что медведь на ухо наступил, а целая медвежья семья там танец с саблями отплясывала – хотя чувствовала я себя при этом совсем невесело: непонятное что-то с Владом происходило и это мне совсем не нравилось.

Ответ на этот вопрос я получила вечером, когда после негромкого стука в дверь у меня в комнате появился Орлов, и написанное у него на лице намерение двойного толкования не предусматривало по определению. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга и он, все правильно поняв по выражению моего лица, сделал вид, что ничего не произошло, и приветливо сказал:

– Я просто зашел пожелать тебе спокойной ночи!

– Спасибо, Влад, – отозвалась я. – И тебе спокойной ночи!

Но вот только ночь, вопреки его пожеланию, у меня выдалась совсем неспокойная. Я долго не могла уснуть и перед глазами у меня стояла тонкая девичья фигурка в тельняшке с укороченным рукавом, а в ушах звучал горький, безнадежный плач. «Бедная Светланка! – думала я. – У меня есть папа с мамой, сынуля, работа, крыша над головой, а, если считать мою квартиру и дом родителей, то и не одна, а у нее? У нее никогда ничего этого не было. Был только Влад – весь ее свет в окошке. Как же она была счастлива, когда он, наконец-то, обратил на нее внимание, полюбил ее, оценил ее верность и преданность! И, если бы она захотела зарегистрироваться немедленно (а я уверена, что она этого, конечно же, хотела), то так оно и было бы – он бы не смог ей отказать. Но он решил сделать это в Оренбурге, и она уступила, потому что любила и верила ему. Как же она верила, что это теперь навсегда! И вот, когда она была уже в полушаге от счастья, появилась чужая тетка и разрушила все до основания. И она, глупенькая, всегда переживавшая, что не пара ему, ушла от него добровольно, чтобы освободить, наивно думая, что сделает его этим счастливым. И от того радостного и светлого будущего, о котором она столько лет мечтала, осталось только пепелище с обгоревшими руинами. Где ты теперь, девочка? Где ты сейчас льешь свои горькие слезы, оплакивая несчастную судьбу? Наверное, лежишь, свернувшись калачиком, замерзшая от горя, и, хотя ты сожгла все мосты и просила не искать тебя, но все равно где-то там, глубоко-глубоко в душе, втайне надеешься, что он найдет тебя, что настанет день, когда появится большой, сильный и надежный, как скала, Батя. Он поднимет тебя на руки – ты ведь такая маленькая по сравнению с ним – прижмет к себе и, с нежностью глядя в твои глаза, скажет: «Вот я и нашел тебя, Ланочка! Не убегай от меня больше, пожалуйста! Мне было без тебя очень-очень плохо, потому что я люблю тебя!». Бедная девочка! Не отчаивайся! Мы найдем тебя, – мысленно обещала я ей. – Мы обязательно тебя найдем! Вы с Орловым поженитесь и будете очень счастливы вместе! А то, что он пришел ко мне сегодня, так это ничего значит, потому что совсем не я ему нужна. Ему нужна моя мама, мой сын, но ты сама родишь ему сына, и не одного, и станешь для него и мамой, и женой, и любовницей, и дочкой. У вас все будет хорошо, Светланка! Обязательно будет!».

Вот так, разговаривая с ней, я лежала, смотрела в потолок и горькие, беззвучные слезы отчаянья сами собой лились по моим щекам, потому что я окончательно поняла, что мне никогда не исправить ту страшную, совершенную мной ошибку. Разве что ценой подлости, на которую я никогда не была способна.

Утром Орлов, отводя глаза, тихонько сказал:

– Спасибо, Лена!

– За что? – удивилась я. – За то, что я честная дура, которая скорее свое отдаст, чем чужое возьмет? – и добавила: – У тебя, Влад, была минутная слабость, вполне объяснимая – быть у источника и не напиться? Но она уже прошла и больше никогда не повторится. Я права?

– Как всегда! – улыбнулся он и, переводя разговор в шутку, спросил: – Луну с неба хочешь?

– С ума сошел! – рассмеялась я. – Что я с ней делать буду? На хлеб ее не намажешь и к хозяйству тоже не приспособишь! Так уж пусть себе висит в небе для украшения или чтобы звездам там скучно не было! – а потом уже серьезно добавила: – У нас с тобой, Влад, на двоих одна мама и один сын, так что предлагаю братско-сестринские отношения или дружеские. Пойдет? – И Орлов согласился – а что ему еще оставалось делать?

Не прошло и недели после нашего приезда, как у нас появился Панфилов и повез в «Сосенки». Но он почему-то не остановился около дома, а проехал на дальний край усадьбы и мы, выйдя из машины, остолбенели: на тщательно заасфальтированной площадке где-то двадцать на двадцать метров стоял вертолет, а рядом с ним, посмеиваясь, Матвей, который спросил у Влада:

– Ну, Батя? Как тебе игрушка? Пойдет? Только что с завода. Муха не сидела! Но Орлов, обалдело хлопая глазами, таращился на вертолет и был явно не в силах ответить что-то вразумительное. И, поняв это, Матвей продолжил: – Грех было не воспользоваться тем, что в Баратове теперь такой ас живет. Мне частенько по делам разъезжать приходится, а вот теперь летать буду: и быстрее, и удобнее. Ну, что, пойдешь ко мне работать?

– Ну и зачем же ты МИ-8 взял?! – обретя, наконец, дар речи, совершенно искренне возмутился Орлов. – Взял бы МИ-2! Я бы с ним и один управился! Где я тебе теперь «бортача» с «праваком» возьму?

– Да есть тут пара ребят, – задумчиво сказал Матвей, кивая на вертолет, за которым действительно, судя по видневшимся ногам, стояли два человека. – Поговори с ними… Может, подойдут… Эй, лоботрясы! Идите сюда!

И тут из-за вертолета вышли… Репнины. Орлов застыл, закрыв глаза и сжав губы так, что они превратились в бесцветную полоску. И только ходившее ходуном горло выдавало его волнение: он пытался и все никак не мог проглотить стоявший в горле ком. А близнецы тем временем представились:

– Штурман – правый летчик Александр Репнин.

– Бортмеханик Алексей Репнин.

И тут Орлова, понявшего, что они для того, чтобы быть рядом с ним, ушли из армии, прорвало:

– Балбесы! Орясины! Обормоты! Разгильдяи! Да вы!.. Да я вас!.. – он с трудом перевел дыхание и уже нормальным голосом сказал: – Вам же в этом году в академию ехать! – он повернулся к Матвею. – Павел! Может быть, еще не поздно все переиграть? Я имею в виду на службу их вернуть?

– Извини, Владислав, но это было их решение, а они взрослые люди. Мужчины. Офицеры. Так что это вопрос не ко мне, – спокойно отозвался Матвей.

Услышав это, Влад только покачал головой, но было видно, что он глубоко потрясен и необыкновенно польщен таким проявлением настоящей мужской дружбы и верности. Бросив мне на ходу: «Извини!», он направился к вертолету, а я подошла к Матвею.

– Что-то мне подсказывает, Павел, что ты эту бандуру купил не только для разъездов, но и для того, чтобы Орлова к Баратову привязать, а, точнее, ко мне и Игорю. Я права? – я заглянула ему в глаза и поняла, что действительно права, и на сердце потеплело от того, что у меня есть верный друг, который так искренне хотел сделать меня счастливой. – Но зря же это все, Павел! Ты же все знаешь! Или? – я внезапно похолодела от страшной мысли о том, что я-то пообещала Орлову найти Светлану, а ее могут, вообще, не искать из-за меня, точнее, ради меня, чтобы Влад остался со мной даже против своего желания.

– Владимир Иванович! – повернулась я к Панфилову. – А Светлану действительно ищут?

– Конечно, ищут, – явно очень удивленный и обиженный подобной формулировкой вопроса ответил Пан.

– Ну и, слава богу! – сразу успокоившись, сказала я и спросила Матвея: – А ты не боишься, что Влада во время полета здоровье подведет – травма-то у него нешуточная была?

– А вот для этого Сашка с Лешкой и нужны, – спокойно ответил он и объяснил: – Это было действительно их осознанное решение – уйти из армии, чтобы работать здесь с Батей. Они же ему, если не жизнью, то уж здоровьем своим точно обязаны.

– Пошли, Елена я тебя домой отвезу, – предложил Панфилов. – У Бати теперь такая новая и большая игрушка появилась, что его нескоро от нее оторвешь.

Но он ошибся – Влад, выглядевший, как объевшийся сметаны Васька, вернулся довольно скоро, и с порога воодушевлено предложил:

– Ну, с работой я определился, теперь пора досуг налаживать, а то сидим здесь, как мыши за печкой. Предлагаю театры, концерты и прочие культурно-массовые мероприятия. Мама, Елена, как вы насчет концерта симфонической музыки в филармонии завтра?

– В филармонии? – мамины глаза вспыхнули, но тут же погасли. – Нет! Отец ругаться будет.

– Глупости, мама! – возмутилась я. – Не вижу ничего страшного в том, что вы с Владом на концерт сходите – вы же с ним оба на классике помешаны. А вот меня, дорогие, увольте. Что-нибудь легенькое – ну, там эстрадное или инструменталки – я еще послушать могу, но вот симфонии всякие! Это не мое!

– Но отец… – начала мама, и я перебила ее:

– А отец, мама, ничего не узнает! Но вот только в чем ты пойдешь? – задумалась я, а потом предложила: – Так! Давайте быстренько перекусим чего-нибудь и поедем в город! И тебя одеть надо, да и мне самой обновить гардероб не помешает. Но сначала в салон, чтобы в порядок себя привести.

– Лена! – в маминых глазах плескался ужас. – Отец меня убьет за это! – Да кто бы ему дал! – расхохотался Орлов, которому эта затея пришлась явно по душе.

А стоявшая рядом с нами баба Варя тоже кинулась убеждать маму: – Езжай, Зинаида! Езжай! А то, страшно сказать, старше меня выглядишь, хоть и моложе намного!

– Вот-вот! – согласилась я. – А если отец ругаться начнет, то я ему сама все объясню. Все! Решено! А вот транспорт, уважаемый кавалер, дело ваше! Где хотите, там и берите!

Я быстренько договорилась по телефону с хозяйкой косметического салона, которую когда-то, еще будучи частным детективом, здорово выручила, и она чувствовала себя мне обязанной, а Орлов, позвонив в «Сосенки», попросил какую-нибудь машину, которую нам почти сразу же и подогнали к дому с уже оформленной на его имя доверенностью.

Около дверей салона мама попыталась трусливо удрать, но мы с Владом отконвоировали ее внутрь.

– Господи! – всплеснула руками моя бывшая клиентка. – Елена! Ты во что себя превратила? Кошмар! – и начала перечислять: – Массаж, краска, стрижка, маски, маникюр, педикюр… – и решительно заключила, обращаясь к Орлову: – Раньше, чем через четыре часа можете за своими дамами не приезжать.

– А что я буду делать? – уставился на меня Влад, на что я только развела руками: – А что хочешь!

– Ох, тяжела ты, мужская доля! – вздохнул он и уехал.

В салоне я отдала маму на растерзание мастерам, объяснив, чтобы они особо не увлекались – мне не эстрадная дива нужна, и занялась собой, а когда же мы с мамой встретились, я ее узнала только по одежде. Словно по мановению волшебной палочки затюканная жизнью старуха, сбросив, как минимум, десять лет, превратилась в очень симпатичную даму. Мамины длинные волосы, которые она всегда не только собирала в узел на затылке, но и закрывала платком, была беспощадно отрезаны и выкрашены в светло-русый цвет, и теперь у нее была довольно короткая стрижка. Кроме того, ей покрасили брови и ресницы, что в сочетании с ее светлыми глазами выглядело очень эффектно, довершали же картину губная помада и немного румян на щеках. Правда вот огрубевшие от работы руки, никогда раньше не знавшие маникюра, выглядели пока неухоженными, но это уже дело крема и времени.

– Мама! – воскликнула я. – Какая же ты у меня красавица!

– Да! – любуясь делом своих рук своих мастеров, сказала хозяйка салона. – Но каких трудов это стоило! Твоя мама, Елена, через каждые пять минут жалобно так повторяла: «А, может, не надо?». Ну, сейчас-то вы понимаете, что надо? – спросила она у мамы. – Ведь вам же теперь самой гораздо приятнее на себя смотреть?

– Конечно! – тихонько согласилась мама. – Только непривычно как-то! – Ничего! Привыкните! К хорошему человек быстро привыкает! – рассмеялась хозяйка и, поворачиваясь ко мне, протянула листок бумаги: – Здесь перечень кремов и косметики для твоей мамы. Это надо же было так капитально себя запустить!

Приехавший за нами Орлов при виде мамы открыл рот, как ребенок перед новогодней елкой, не в силах сказать ни слова, да и, обретя вновь дар речи, долго не мог сказать ничего вразумительного, постоянно повторяя:

– Ну, мама! Ну, мама!

Потом началась эпопея с покупками, в которой Влад принимал самое активное участие, не желая довольствоваться ролью носильщика, которую я ему определила. Он совал своей нос везде, где только можно, периодически оставляя нас, чтобы купить что-то самостоятельно, и снова возвращаясь. В конце концов, мама взмолилась:

– Ну, давайте уж успокоимся! Вы и так сегодня столько денег на меня выкинули! – Что значит «выкинули»? – возмутился Орлов. – Мы их, что, в карты проиграли?

Ты нам мама или нет?

– Мама, сыночка! – согласилась она. – Только устала я уже от всей этой суеты вокруг меня.

– Тогда поехали ужинать в «Русское поле»! – предложила я и объяснила Орлову: – Это ресторан Павла. Кутить, так кутить!

Но мама, действительно выглядевшая очень уставшей, попросилась домой и мы с Владом, переглянувшись, отменили кутеж. Зато дома баба Варя, поохав и поахав вокруг мамы, потребовала полного отчета и демонстрации покупок, чем мы, поев, и занялись. Мы с мамой по очереди появлялись из ее комнаты, а Влад и баба Варя совершенно искренне изображали восхищенную публику, да я и сама была потрясена не меньше их при виде произошедшей с мамой перемены. И пусть она пока еще не очень уверенно держалась на каблуках (дело нехитрое – научится!) и смущалась высокого разреза на длинной юбке, но ее светящееся от счастья и радостно оживленное лицо делали ее совершенно неузнаваемой. «Какая же ты у меня красивая, мама!» – с умилением думала я. Наконец, настал черед покупок, сделанных для нас с мамой лично Орловым. С видом фокусника он достал из большой сумки восхитительные домашние тапочки с пушистыми забавными помпонами, затем домашние брючные костюмы… Увидев, что ей предлагают одеть брюки, мама чуть в обморок не упала и все повторяла: «Ну, зачем мне это, сыночка?», на что Влад серьезно отвечал, что это необыкновенно удобно. И, как апофеоз, два комплекта для ванной, включавшие, в том числе, и махровые банные халаты. Васька и до этого лез во все щели-дыры. Ему нужно было все обнюхать, потрогать лапой, влезть в коробку из-под обуви, одним словом, освоить. При виде новой игрушки – ему необыкновенно нравилось вытягивать из махровых вещей длинные нити, кот воодушевился и тут же полез поточить когти на халатах, чтобы окончательно одомашнить их, но это покушение было грубо пресечено Владом, и Васька, демонстрируя жуткую обиду, залез на руки к бабе Варе и сердито насупился.

– А теперь главный сюрприз! – торжественно провозгласил Орлов и достал из кармана пачку билетов. – Вы, что же думали, что я, пока вас не было, дурака валял? Ничего подобного! Здесь на любой вкус есть, включая все гастрольные спектакли столичных звезд! И эстрада тоже! – успокоил он меня и, выйдя на минутку в кухню, вернулся с фужерами и бутылкой шампанского. – Предлагаю за удачное начало новой жизни! – он выстрелил пробкой и разлил по бокалам вино.

– Баловство все это! – посопела носом баба Варя, но шампанское выпила, а вот мама, отпив немного, смущенно улыбнулась и сказала:

– Вкусно-то как! Спасибо тебе, сыночка!

А Влад смотрел на нее, и в этот момент казалось, что это он ее отец – таким теплым и трогательно-заботливым был его взгляд, и без всяких слов было понятно, что он радуется всем произошедшим с ней переменам гораздо больше ее самой. А вот я, глядя на все это, думала, как же горько и больно будет маме, когда вся эта идиллия закончится с появлением Светланы, и, не желая портить праздничное настроение остальным, попросила у Влада сигарету, чтобы выйти покурить на крыльцо, на что Орлов недоуменно воскликнул:

– Так ты же бросила!

– Бросила, – согласилась я. – Когда узнала, что беременна. А теперь, поскольку сама Гошку не кормлю, снова могу начать.

– Ну, тогда пошли вместе подымим, – сказал он и мы вышли.

Первая после столь длительного перерыва сигарета повела себя, как ей и положено, очень коварно – у меня тут же закружилась голова, но я знала, что это скоро пройдет. Когда в голове немного прояснилась, я спросила:

– Влад! Я давно хотела тебя спросить: зачем ты приучаешь к себе моих людей? С парнями – ладно, они люди взрослые: все поймут и во всем разберутся. Гошка еще маленький и с ним тоже хлопот не будет. Но мама? Каково ей будет, когда весь этот спектакль закончится?

– Ты не права, Лена! – совершенно серьезно сказал он. – Ничего не закончится! Я приехал в Баратов, чтобы прожить здесь все годы, что мне еще отпущены, и уезжать никуда не собираюсь хотя бы по той простой причине, что Репнины ради меня из армии ушли и бросить их было бы предательством. Неужели ты думаешь, что, если я буду официально женат на другой женщине, то перестану любить маму или Гошку? Нет! Они, как были, так и останутся моими мамой и сыном. А друг, особенно такой надежный друг, как ты, останется мне другом навсегда. Ты же сама предложила считать наши отношения дружескими или даже родственными, не так ли? Так что ошибаешься ты, Елена! Никогда ни одна женщина, даже самая прекрасная на свете, между мной и всеми вами не встанет! Я этого не позволю!

– Ну, это уж, как пойдет! – с сомнением в голосе сказала я. – Самое главное, чтобы маме не пришлось из-за всего этого страдать!

Услышав это, Орлов как-то странно, даже дико глянул на меня, покачал головой, а потом, щелкнув в темноту окурком, сказал, поводя плечами:

– Пошли в дом. Холодно здесь, а нам сейчас простуды с насморками ни к чему. Мамины сборы в филармонию на следующий день довели меня до скрежета зубовного. Какой там к черту первый бал Наташи Ростовой! Он тут и близко не валялся! Начать с того, что мама, глядя на развалившуюся за ночь укладку, ударилась в слезы, но это было делом поправимым и много времени не заняло, потом последовали ее метания по поводу, какое платье с туфлями одеть.

– Господи ты, боже мой! – причитала она. – Как же раньше все просто было! Одно-единственное кобеднешнее платье и дело с концом! А теперь?

– Ничего! – успокаивала я ее. – Лиха беда начало! Потом привыкнешь! Остановились мы, наконец, на длинной черной бархатной юбке и белоснежной кружевной блузке. Орлов, злодей, во всем этом светопреставлении никакого участия не принимал, потому что сразу же после обеда съехал в усадьбу и пообещал появиться непосредственно перед отъездом, чтобы, как он выразился, насладиться уже готовым результатом. Правда, и он приготовил нам неслабый сюрприз, появившись в «парадке» со всеми своими наградами, среди которых, между прочим, был и орден Боевого Красного Знамени, что говорило об очень многом. Да-а-а… Если Влад постоянно повторял, что не устает удивляться мне, то и мне он начал открываться с совершенно неожиданной стороны. Увидев маму, готовую на выход, и в моей черной норковой шубе до полу, которую я со скандалом заставила ее одеть – мама испуганно отговаривалась, что она ее может потерять (!) или ее украдут – Орлов остолбенел, а потом, низко поклонившись, торжественно произнес:

– Карета подана, моя королева!

Когда же я их, наконец, выпихнула из дома, то рухнула в кресло совершенно обессиленная и решила, что, если такое будет повторяться каждый раз, то я из дома сбегу. И я пошла успокаиваться к сыну – только рядом с его кроваткой я чувствовала себя совершенно умиротворенной и всякие ненужные мысли мигом вылетали из моей головы. Как всегда в таких случаях, компанию мне составил Васька – одного его в детскую не пускали, потому что этот паршивец как-то раз по-хозяйски запрыгнул в кроватку к Гошке и устроился у него в ногах большой, пушистой, мягкой игрушкой. И, хотя он был беспощадно оттуда изгнан, но поползновений своих не оставил и за ним нужен был глаз да глаз.

Вернувшись из филармонии, мама светилась от счастья собственным светом, а ее глаза так подозрительно блестели, что я не выдержала и спросила:

– Вы там пили, что ли?

– В антракте шампанское в буфете, – честно призналась она, и я перевела гневный взгляд на Орлова, который тут же категорически заявил:

– Я пил кофе. И только кофе! – а потом укоризненно протянул: – Ну, Лена! Ну, не дурак же я! Понимаю же, что с мамой еду! Неужели рисковать буду?

Наши следующие выезды в город обставлялись не менее торжественно и проходили так же весело – я даже никогда не предполагала, что жизнь может быть такой радостной и насыщенной. Мама же потихоньку втягивалась в этот ритм и уже не паниковала, научившись сама укладывать волосы и накладывать макияж, да и на каблуках стала держаться довольно уверенно, так что я больше не волновалась за то, что она может подвернуть себе ногу.

Приехавший отец, увидев маму в ее новом виде: в брючном костюме, стриженую, крашеную и накрашенную, побагровел и взревел:

– Ты, что это, бабка, белены объелась? Или на старости лет ума лишилась? Ты чего это над собой сотворила? Ты перед кем это здесь хвостом крутишь? Это кто тебя на такое сподобил?

Мама испуганно сжалась, глаза ее погасли, как будто кто-то свет выключил, и она мгновенно стала прежней: забитой, робкой и бессловесной. И я при виде этого мгновенно взбесилась:

– Я, папа! – с металлом в голосе сказала я. – У меня здесь люди бывают! Павел Андреевич со своей невестой Ирочкой заезжает, например. А еще Панфилов, Печерская, Власов, Репнины! – Это было истинной правдой, потому что они частенько, возвращаясь в усадьбу, заезжали к нам посмотреть на Гошку. – И я не хочу, что моя мама компрометировала меня своим видом! – от души рявкнула я. – Я не могу позволить, чтобы моя мама, при моем-то положении, выглядела хуже, чем последняя прислуга из «Сосенок»! Тебе понятно?

– Ну-ну! – только и сказал папа и быстренько уехал.

– Спасибо тебе, доченька! – со слезами на глазах сказала мама, когда за ним закрылась дверь.

– За что? – удивилась я.

– За все, родная! За все! – непонятно ответила она, но я не стала вникать и переспрашивать, потому что от наших с отцом криков проснулся и заплакал сынуля, и я бросилась к нему.

Наше мирное житье-бытье закончилось в один момент. Мама с Орловым уехали на очередной концерт классической музыки, а я курила, стоя на крыльце и думала о том, что все больше и привыкаю к тому, что Влад есть в моей жизни. Я привыкаю видеть его каждый день, сидеть вместе с ним за столом, а вечерами, если мы никуда не едем, у Гошкиной кроватки, смеяться его шуткам, слушать, как он играет на гитаре и поет. А еще я понимала, что, если так и дальше пойдет, то недалек тот день, когда я сама приду вечером в его комнату. И вот после этого вся наша и так донельзя запутанная история уже ни в коем случае добром не кончится, по крайней мере, для меня. Одно дело любить человека (пусть даже он тебя не любит) на расстоянии, когда между вами ничего нет и быть не может, и совсем другое – врасти в него всеми корнями, привязаться, как к родному, а потом своими руками отдать другой женщине. Нужно было что-то срочно делать, только вот что? И, главное, как?

Я тоскливо вздохнула, поглядела на уходящую к «Сосенкам» дорогу, как будто оттуда мог кто-то прийти и дать мне ответ или, хотя бы, совет, и тут вдруг поняла, что что-то не так, что-то непонятное меня беспокоит и настораживает. Я начала внимательно осматриваться по сторонам и нашла. Дело в том, что по обеим сторонам этой, ведущей к усадьбе дороги были установлены бетонные столбы с закрепленными на них мощными прожекторами и камерами наблюдения, так вот, теперь две камеры были повернуты на наш коттедж. Зачем же за нами наблюдать? Чтобы оградить нас от грабителей? Но ничего ценного здесь нет, это с первого взгляда понятно – на фоне соседских особняков наш выглядит бедным родственником, да и не такие уж мы беззащитные – в доме два пистолета, мой и наградной Влада. Но тогда получается, что наблюдают за нами для нашей же личной безопасности. Но кому могут понадобиться две пожилые женщины, военный летчик, совершенно никого в городе не знающий, маленький ребенок и я? И получилось у меня, что именно я могу кому-то понадобиться с очень нехорошими целями. Я вернулась в дом и схватилась за телефон, чтобы позвонить Панфилову – он отвечает за всеобщую безопасность, значит, вопрос к нему. Мне ответила какая-то женщина, и я начала судорожно вспоминать, как зовут его жену, но так и не вспомнила и просто сказала:

– Добрый вечер! Будьте добры, пригласите, пожалуйста, Владимира Ивановича к телефону.

– Здравствуй, Лена! – ответила мне женщина, и тут до меня дошло, что я разговариваю с Юлей.

– Юля! Это ты? – потрясенно воскликнула я. – Вы теперь вместе живете? – Потом поговорим, – шепотом ответила она и уже громко сказала: – Володечка!

Тебя Лена к телефону!

– Юлька! – раздался издалека голос Панфилова. – Последи пока за морковью, чтоб не пригорела!

– А не вы ли говорили, мой господин и повелитель, что плов дело чисто мужское и женских рук не терпит? – рассмеясь она.

– Юлька! – с притворной суровостью в голосе рявкнул Пан. – Без ужина останемся! – и уже мне в трубку: – Что случилось, Лена?

– Да, наверное, это мне у вас нужно спросить, – довольно сердито сказала я. – Почему камеры слежения на мой дом направлены? Что нам угрожает?

– Да, ничего, – начал Панфилов, но я оборвала его:

– Опять со мной втемную сыграть решили? Ну? Что происходит? – Дело в том, Лена, что Наумов свои акции Павлу оставил, – медленно ответил он. Услышав это, я тут же почувствовала, как у меня похолодели руки, и яростно взорвалась:

– Ну, не твою ли мать! Я же говорила этому придурку, чтобы он их государству завещал!

– Он так сначала и сделал, Лена. А потом, в декабре, завещание изменил и оставил акции Павлу, а все остальное – своей любовнице Машке.

– Вы выяснили, почему он это сделал? – с замирающим сердцем спросила я, хотя и так уже точно знала, что сама была тому причиной.

– Да говорил я с этой шалавой, – буркнул он. – Она сказала, что Наумов объяснил ей, что у государства их забрать смогут, а вот у Павла – шиш.

– Но ведь Павел же может отказаться от наследства? – спросила я, сама не веря в то, что такое в принципе может произойти.

– Уже нет, – безрадостно объяснил Панфилов. – Когда стало известно, что хозяином завода практически станет Матвеев, к нему целая делегация рабочих пришла, которые очень просили его завод принять – знают же, что он единственный, кто сможет его на ноги поставить и к жизни вернуть. И Павел им слово дал.

– Все ясно, – тоскливо сказала я, а потом решительно заявила: – Давайте договоримся так, Владимир Иванович: приезжайте завтра утром в «Сосенки» и я туда подойду… Разговор один есть… Как вы любите говорить, непростой…

Попрощавшись с ним, я, как ни странно это прозвучит, облегченно вздохнула: вот оно решение моей проблемы. «Если по-умному разыграть эту карту, демонстрируя опасение за жизнь моих родных, то все должно прокатить, – думала я. – А то, что «Осы» женщин и детей не трогают, маме с Орловым знать вовсе не обязательно. Таким образом, объяснение простое: я в этой гнусной истории замешана так, что дальше некуда, и они, находясь рядом со мной, подвергаются опасности, так что есть прямой смысл разъехаться. Я в целях безопасности своих близких и в связи с необходимостью участвовать в расследовании переберусь в город, а Влад с мамой и Гошкой – в усадьбу. Вот так мы и начнем отвыкать друг от друга, что нам всем в преддверии неизбежной разлуки и требуется». И я тут же позвонила Матвею.